***
Подушка лежала на полу, не востребовано отсвечивая белым одиночеством. Мужчина метался на далеко не первой свежести, смятой и пропитавшейся потом постели. Жуткий кошмар заставлял глазные яблоки лихорадочно и беспрерывно двигаться под плотно сжатыми веками. Горячечный бред из его (их) собственной жизни, который преследовал Эдди Брока ни больше, ни меньше, два месяца из ночи в ночь, изматывая физически и нещадно уничтожая нервные клетки. Тварь (действительно тварь в самом омерзительном смысле этого слова) жуткого вида подкралась совершенно бесшумно. Они позволили себе потерять бдительность всего на мгновение. Такое сладостное и горячее до приятных мурашек, но, как оказалось, губительное для обоих. Броку почудилось, что вместе с солидным куском плоти из него вырвали сердце. По сути так и было. Смотреть на то, как его смолянисто-чёрную душу рвут на кусочки бесконечным множеством острых зубов — вряд ли кому-то ещё удавалось испытать подобное чувство. Это была даже не агония, он по сей день так и не смог дать чёткую формулировку тому, что ощутил в тот момент. Эдди не чувствовал боли от смертельной раны, было совершенно не до неё. Но проклятое тело его подводило, человеческое, отвратительно слабое без НЕГО. Веном без носителя не мог принять подобающий облик. Безжалостный монстр продолжал терзать его, разрывая на части, и всё, что он мог — лишь тянуться к Эдди тонкими нитями беспомощных щупальцев. — Иди ко мне, малыш. Ещё немного, ну же! Откуда взялись силы подползти ближе, Брок удивляется до сих пор. Когда он очнулся — всё было кончено. Судя по количеству крови вокруг и ошмёткам, подозрительно и до омерзения напоминающим куски его собственной плоти и внутренних органов, он должен был умереть, как только Веном покинул его изувеченное тело. Но Эдди лежал в луже собственной крови, целый и невредимый. И понимал, что не слышит ничерта. — Вен, ты здесь? Брок не совсем осознавал, для чего задал этот бессмысленный вопрос. Он чувствовал, что Веном был внутри, но сейчас это было совершенно не так, как обычно. Непривычно, слишком удручающе тихо. Это не было похоже на те минуты, иногда и часы, когда симбиот на него обижался, сердился, молча свернувшись под сердцем и вынашивая очередную коварную месть в виде стибренной из магазина шоколадки или проглоченной целиком соседской собачки. Сейчас тишина угнетала и пугала до чёртиков. Эдди чувствовал Венома, но не так, как всегда. Он весь словно сжался внутри и уменьшался, кажется, с каждой секундой, словно растворяясь в его теле бесследно. Поднявшись на трясущиеся от нарастающей паники ноги, он начал хлопать себя по карманам в поисках мобильника. Найти его удалось спустя пару минут. На его счастье во время всей этой говноверти гаджет отбросило в сторону, но на землистом полу он остался невредим. — Потерпи, любовь моя. Потерпи. Я помогу. Только мне нужно понять, как это сделать, — пальцы отказывались подчиняться, а проклятый мотор так и норовил выпрыгнуть через рот с очередным неосторожным вздохом. Брок нервно обтёр окровавленные ладони о джинсы, чтобы стряхнуть заскорузлую корку запёкшейся крови, и наконец смог отыскать нужный контакт. — Дэн! Пожалуйста! Нам нужна помощь. Спустя около получаса он уже сидел на диване в квартире Энни. Сотрясаясь от запредельного нервного напряжения вперемешку с паническим ужасом, и варварски покрывая кроваво-землистыми пятнами светлый диван. Энни без особого успеха пыталась влить в него успокоительное. Эдди, в свою очередь, так рьяно отмахивался, что умудрился выбить из её рук кружку, залив при этом журнальный столик и напугав до усрачки Бельведера. На все его вопросы, что же делать, Дэн поначалу только нервно дёргал плечами. В его университетском дипломе не было графы «Анатомия клинтарцев». Как навредить симбиоту доктор уже знал, а вот как его вылечить и не позволить окончательно раствориться в организме носителя — не имел ни малейшего представления. Но внимательнее взглянув на психическое состояние Эдди, Дэн понял, что нужно что-то немедленно предпринимать, пока они не потеряли обоих. Пульс мужчины откровенно зашкаливал, а гипервентиляция лёгких от непроходящей панической атаки всерьёз грозила ему (им) гипоксией. Предположив, что и без того ослабевший Веном всё равно пытался излечить стремительное разрушение их нервных клеток, Дэн насколько смог, доходчиво объяснил это Эдди. После приёма лёгкого седативного и дыхательной гимнастики им наконец удалось привести в мало-мальски человеческое состояние перепуганного насмерть и убитого горем журналиста. — Дыши, Эдди. Просто продолжай делать глубокие вдохи и внимательно слушать свои ощущения, — Энни сидела рядом, тихонько нашёптывала ему разную успокаивающую дребедень, пока Брока всё ещё колошматило, хотя, уже и заметно поменьше. — У меня ощущение, что в груди торчит нож. К этому тоже прислушаться? — прохрипел Эдди на вдохе, сморгнув каплю пота, который струился по взмокшему лбу и щипал в глазах. Он изо всех сил старался сделать так, как говорила Энни, но выходило из ряда вон плохо. Кроме собственных сиплых вдохов и выдохов он ни на чём сосредоточиться был просто не в состоянии. — Чёрт! Чёрт! Чёрт! — Брок с силой застучал ладонями по залитому водой журнальному столику и вскочил, во второй раз заставив беднягу Бельведера вдвое раздуться в размерах и зашипеть. — Ни хрена не выходит. — Эдди, успокойся, — к пока ещё безуспешному ауто-тренингу Эдди подключился Дэн. — Замри и попробуй совсем не дышать. Поняв, что других вариантов попросту нет, Брок застыл посреди комнаты и задержал дыхание. Прислушался: Веном был всё ещё где-то внутри, но неподвижный во всех смыслах, Эдди не чувствовал давно привычного и ставшего таким приятным копошения, не ощущал его эмоций, никаких, кроме боли. Но и она едва пробивалась сквозь пелену оглушительной пустоты, от которой у человека внутри всё сжалось, наполняя рот привкусом желчи. Но теперь он был точно уверен, что разрушение прекратилось. Симбиот оставался очень слаб, но был относительно стабилен, и это не могло не радовать. Потрескавшиеся и иссохшие губы мужчины растянулись в стороны в слабой улыбке. — Я с тобой, малыш. Я с тобой… Я с тобой…***
Эдди открыл глаза и сразу принял вертикальное положение. Просыпаться так резко уже начало входить в привычку. Не то, чтобы он сам как-то осознанно это делал, сон прерывался, и Эдди вставал. О том, чтобы вернуть голову обратно на подушку (в данный момент на место, где её уже нет) не могло быть и речи. Брок всерьёз уже стал подумывать: может их кровать виновата в этих еженочных изнуряющих кошмарах. Однажды он даже решил провести своего рода эксперимент и уснуть сидя в кресле, но и это не помогло. Кошмар повторился с завидной последовательностью. Это как грёбаный день сурка. Эдди словно застрял в самом худшем дне в своей жизни. Мужчина сел поудобнее и прислушался: сердце колотилось слишком быстро. Это совсем не есть хорошо. Они много говорили с Дэном, доктор строил разные гипотезы, чем иногда несказанно бесил, но, к сожалению, больше у Брока не было ничего. И до сих пор все предположения дока подтверждались напрямую или же косвенно. Бывали моменты, когда Эдди, как истинного журналиста, даже посещали сумасбродные мысли о том, что Дэн знает о симбиоте больше, чем говорит. В любом случае, так или иначе, сейчас он должен был унять тахикардию. В обычном своём состоянии Веном завсегда был бы рад закусить его адреналином, но сейчас он его только изматывал. Страдания Эдди, и того хуже, причиняли серьёзную боль не только ему самому. Брок неоднократно слышал в своей голове едва различимые стоны. Или же он убедил себя в том, что их слышит, потому безумно нуждался хотя бы в такой призрачной связи. Просто её отсутствие медленно убивало, просто с ним, но без него жить было уже невозможно. Но, как бы он ни старался, страх, такой липкий и отвратительно мерзкий, не отступал ни на минуту, каждый раз после его пробуждения от гадкого сна метастазами расползаясь по венам и выжигая его изнутри. И даже тот факт, что в последние две недели он явственно чувствовал, как возросли жизненные силы Венома, нисколько не успокаивал. Симбиот по-прежнему крепко спал, а Эдди не просто боялся — чем больше проходило времени, тем в большем он был ужасе. Он боялся больше его не услышать, не ощутить этот бархатный голос у себя в голове, не прижаться щекой и губами к теплой упругой коже. — Чёрт, малыш, — Брок прислонился затылком к краю кровати. По холодному полу нещадно тянуло сквозняком, но он не обращал на это внимания. Конечности словно онемели и потеряли всякую чувствительность. Кроме невыносимой, всепоглощающей боли Эдди не чувствовал больше ничего. — Кажется, я сдулся. Если ты не очнёшься в ближайшее время, то мы непременно окажемся в дурке. Ты ведь в курсе, что это? — в ответ ему звучала всё та же звенящая тишина, которая так и грозила разнести его череп. Ему нестерпимо хотелось завыть, раненным зверем метаться по комнате, стены которой сжимали его, душили, не позволяя свободно вздохнуть. Эдди бы сейчас мог только мечтать о том, чтобы оказаться на вершине любого из небоскрёбов. Падать оттуда, умирая от страха, но одновременно пребывая в полной уверенности, что он в безопасности. А ещё он истосковался по ласке. По мягкому и горячему языку на своей шее. По этим сладким и нежным прикосновениям, которые прежде всегда были лишь мимолётными. И только в тот злополучный день он смог познать их истинную суть, ощутить не только сердцем, но и всем телом любовь, которую источал симбиот. — Я так соскучился по тебе, — хрипло прошептал Эдди. По телу уже начинала расползаться истома. Мужчина закрыл глаза. Руки словно по собственной воле стали поглаживать разгорячённую кожу, посылая мурашки и заставляя снова и снова умирать от тоски и понимания, что всё это не то. Ему были необходимы ЕГО прикосновения, только ЕГО ласка могла оживить его, собрать по кусочкам и срастить его израненную и нещадно разбитую душу. Но знакомая тяжесть в паху заставляла сбиваться дыхание. Внизу живота приятно тянуло, а возбуждение уже стучало в висках, напоминая о двух месяцах запредельного напряжения. Член стоял колом, и Брок отчаянно нуждался в разрядке. Рука нетерпеливо рванулась к боксёрам, растягивать негу сил точно не было. Сильная ладонь обхватила изнывающий стояк, Эдди погладил большим пальцем головку, размазывая обильно выступившую смазку. От этого прикосновения тело пронзило острое наслаждение, и хриплый стон сорвался с губ, которые мужчина жадно облизал, где-то в подсознании дико желая ощутить на них влажный и тёплый язык своего симбиота. «Чем это ты тут без меня занимаешься, любовь моя?» — слова в голове прозвучали томно и сипло, и так неожиданно, Эдди тут же вскочил, как ошпаренный. Пульс в висках отбивал бешенный, совершенно нечеловеческий ритм, и по всему телу то и дело проходила крупная дрожь. Стояк никуда так и не делся, но Броку сейчас было точно не до него. Ему показалось, что он окончательно повредился умом. — Вен! — и снова тишина резанула, словно в подтверждение его опасений о собственном сумасшествии. Эдди закрыл лицо ладонями и, обреченно застонав, опустился обратно на пол. — Ну нафиг. Точно спятил, — прошептал Брок в прижатые к лицу ладони и вдруг ощутил до боли знакомое движение под кожей. Сердце зашлось в совершенно кроличьем темпе, но мужчина не мог найти в себе силы, чтобы открыть глаза. Он весь словно превратился в осязание и слух. — Эдди, ты не рад меня видеть? — игривые нотки в таком родном баритоне заставили человека вздрогнуть. — Я тоже скучал по тебе, — любимая до безумия смоляная бошка прижалась лбом к ладоням, всё ещё закрывающим лицо, поднырнула под них, настойчиво сдвигая их в сторону. Горячий и мокрый язык наконец добрался до его губ, и Эдди блаженно застонал, приоткрыв их и позволяя объекту своего вожделения вылизать жаждущий этого рот. По разгорячённой и липкой от пота коже поползли мелкие щупальца, растекаясь плотным, приятным покровом. Симбиот словно стремился укрыть его собой целиком, изнежить каждый миллиметр плоти, изголодавшейся по его ласкам. — Малыш, прости меня! Я так виноват! — слова Брока отозвались мужчине давящей болью в висках, но Веном тут же забрал её, не оставив и следа, заменив её на своё собственное чувство. На чувство восторга, желания и беспредельной любви, на которую, помимо него, в полном объёме способен, разве что, сам Эдди. Влюблённый до белых мурашек и бабочек, и теперь исключительно счастливый. Только солёные слёзы неожиданно полились совершенно неконтролируемым потоком, стоило ему только открыть глаза и наконец увидеть родное существо, свою обнажённую душу. — Ты не виноват, любовь моя, — прохрипел симбиот, продолжая всё более настойчиво ласкать своего человека и собирать языком на его лице солёные дорожки. Веном частично принял материальный облик, и теперь уже сильные руки сжимали Эдди в жарких объятиях. Разминали напряжённые мышцы, поглаживали и каждым нажатием посылали восхитительно сладкие импульсы по позвоночнику. Туманные глаза снова искрились разноцветным салютом. Брок теперь мог ощущать любовь своего симбиота каждой клеточкой тела и мозга, и даже видеть, как она выглядит. И это было поистине прекрасно, но Эдди вдруг понял, что чувств слишком много. Он буквально захлёбывался в них: в своих, в его, в ИХ. Симбиот глухо урчал и продолжал свои ласки, которые постепенно стекали вниз живота, гдё всё давно горело и ныло от предвкушения. Упругое щупальце пробежалось по крепкому прессу, выводя на нём волны и пересекая дорожку из тёмных волосков, и нежно обвило возбуждённый ствол, вызвав у Эдди жалобный всхлип. Брок упёрся ладонями в пол и застонал, рефлекторно разводя бёдра чуть шире, и подаваясь ими навстречу тёплой, живой и до жути приятной плоти, которая так сладко и тесно сжимала его изнывающий член. Его снова начинало трясти. Хотелось выгибать спину и двигаться, толкаться вперёд к наслаждению, но Веном словно играл с ним, то растекаясь по члену и обхватив его полностью, то снова вытягиваясь в тонкий щуп, который скользил беспрерывно, лаская, сжимая, поглаживая, пробираясь в уретру и доводя мужчину до исступления. Веном растекался по коже, обласкав каждый её миллиметр. Он был буквально везде. Блаженные стоны вперемешку с мурчанием Эдди слышал ушами и у себя в голове. — Вен, что ты сейчас чувствуешь? — выдохнул Эдди, одновременно удивляясь, что ещё способен издавать какие-то связные звуки, кроме стонов и всхлипов. Но ему было важно. Важно услышать, узнать, ощутить. Было важно всё, что касается их. Слишком долго он тосковал, слишком сильной была агония его одиночества. «Я не смогу объяснить тебе, Эдди», — прозвучало в голове в то время, как горячий язык снова проник в рот своего человека, сплетаясь с его языком. — «Но я сейчас покажу.» В ту же минуту под кожей Брока всё вдруг завибрировало. Щупальца теперь не просто ласкали его, они плотно и ритмично сжимали, раздражая одновременно все точки наслаждения, о большинстве из которых мужчина даже не подозревал. В груди всё скрутило от сладкой, но в то же время мучительной боли, и Эдди завыл, застонал, заскулил, извиваясь и выгибаясь всем телом. Он весь взмок, пот струился ручьями по лбу и лицу, мешаясь с дорожками слёз, которые продолжали нескончаемо литься из глаз. Каменный член без конца дёргался и вздрагивал. Броку казалось, что он сейчас умрёт или же взорвётся от наслаждения. Он не просто кончал, оргазм Эдди ощутил всем своим существом. Свой и Венома. Одновременно захлебнувшись сокрушительной волной обожания симбиота — лучшей своей половины. «Я люблю тебя, Эдди Брок», — прохрипел Веном в голове, безуспешно пытаясь мало-мальски собрать себя в кучу. Собственное «тело», его физическая сущность не слушалась, продолжая растекаться и нежиться, ловя отголоски их общего оргазма. — «Вот как сильно я люблю тебя». — И я тебя, малыш, — прошептал Эдди, наконец поймав необходимое количество воздуха. Голова прояснялась, но слишком медленно. — Я тоже люблю тебя. За окном только занимался рассвет, но город, этот неугомонный зверь, уже просыпался и потягивался, наполняясь всевозможными звуками. Веному наконец частично удалось поймать материальную форму, и теперь на груди Эдди, которая равномерно поднималась и опускалась, уже покоилась голова симбиота, а шаловливый язык щекотал подбородок мужчины, от чего его шея покрывалась гусиной кожей раз за разом. — Почему так долго? — вопрос Эдди прозвучал тихо и с долей упрёка. — Я чуть не свихнулся, Вен. Умирал каждый день, каждую минуту, чтобы потом снова жить и ждать тебя. Это было… — Больно, — перебил его бархатный голос, и Веном прижался зубастой мордой к ещё мокрой щеке человека. — Я всё чувствовал, и мне было больно вдвойне. Но я не мог забирать у тебя много сил, чтобы восстановиться. Это могло навредить тебе. — Нам, — мягко исправил его Брок. — Навредить нам. Больше нет меня, малыш, есть только МЫ. — Только МЫ, Эдди…