Форсаж

Гроссбухи везде, стопки, стопки, все разбирать надо, читать, вычитывать. Выбивать, блять, на подошве. Дэвид выдыхает, пролистывая очередную папку, а там, кроме отчетов, цифр и каких-то на полях заметок ничего толкового-то и нет… Иногда окутывает какой-то нервозностью. Снова задатками напряжения, дурманящей бессмысленным в голове. Он трет лицо, хочется сжать челюсть покрепче, чтобы до хруста. Чтобы хотя бы немного отвлечься. Дуайт сидит молча, как обычно. Сидит рядом, кидает взгляд то на листы в руках Дэвида, то на свои, будто там охуеть смысл, какая-то тонкая логическая цепочка коллеге его неведомая. А хз, может, так и есть. — Иногда здесь бывают отрывки, — бормочет Дуайт. Дэвид поднимает на него взгляд даже не особо уверенный, что говорят ему. — Ну, знаешь, там, информация о новеньких, о маньяках тоже бывает. Как будто он не знает. Как будто не Дэвид сидит с ним часами, перебирая все это мелкое бесполезное золото о чужих. — Ничего полезного не вижу, — отвечает, снова переводя взгляд. Он заметно подзаебался. Хочется уже отдохнуть, подремать. Можно даже здесь. — Да не скажи. Блять, его не диалог подбило или что… Дуайт что-то выцепил из очередной папки, что-то очень интересное. — Вот про тебя, — он поджимает губы. Что??? Дэвид выхватывает лист быстрее, чем Дуайт очухивается. Он пробегает глазами по листу, выискивая какую-нибудь подноготную. Может, затащившая его сюда хуйня вытащила его судьбоносные черкаши всем на обозрение. И выдыхает почти раздраженно, пробиваясь на тупой смех. — Ты хуйло обманчивое, Дуайт… — и бросает гроссбух обратно в чужие руки. На листе начеркана какая-то хрень, которую Дэвид помнит до убогого хорошо — и аналогично до ностальгических судорог. Мелкий корявый рисуночек с зубастой ухмылкой и облачком рядом со словами типа: «Ты дурной какой-то, малыш». Дэвид смеется. Сука-а-а. Дуайт подхватывает усмешкой. Да… Да, это была их первая встреча или типо того, боже, он, что, такой сентиментальный? Это здесь-то? Дэвид тогда постоянно разминал руки и бегал не очень — он и сейчас бегает не очень, но тогда было совсем говно. На горизонте скакал какой-то инвалид хромой, причем дикий безумно. «Деревенщина» кликуха, как окажется позже. Дикий этот витал между деревьев, а Дэвид только и делал, что смотрел, опершись о дерево, сложив руки, посвистывая каждой пробежке — в поддержку. Дуайт тогда сидел рядом, чинил старые добрые механизмы и на удивление — если сейчас вспоминать — не гнал помогать. Может, уже знал, что Дэвид бы ему все испоганил и они бы нахуй не выбрались. Дэвид, уходя вперед, и так не выбрался в тот день, но это было так смешно, что аж запечатлели в гроссбухе. — Тебе лучше хотя бы пригнуться, — тогда сказал Дуайт, а Дэвид пустил мимо ушей, как-то похуй было. Летающее скоростное существо напоминало Дэвиду собственные попойки и вызывало такое проклятое понимание, что хотелось пожать руку безмозглому. Рисковать он не стал — конечно — мало ли чем измажешься. Деревенщина в один момент очухался видимо, как раз, когда загорелся свет генератора Дуайта, так резко загудел, что Дэвид аж вздрогнул. Бензопила проносилась мимо, разрубая колос, сверля о металл заведенной коробки. Дэвид на инстинкте, наверное, побежал за Дуайтом, ну мало ли, очкастый, наверное, знает, когда им дадут пизды, не то чтобы он сам испугался. Предупрежден — вооружен, да же? Просто сердце колотилось, как конченное да и бегать за другим почему-то было спокойнее, как будто обволакивало комфортом, вызывало облегченную улыбку. — Не привыкай, — сказал тогда Дуайт, заметив, снова чиня коробку, Дэвид снова встал где-то у постройки, оперся об окно и смотрел, мол, а где мотающая шиза. — М, к чему? — бросил он. — К моей поддержке. — Ха, — «поддержка» звучало так глупо, так странно. Дэвид просто рядом шнырял, тут никто никому не помогал. — Я про это ощущение, — Дуайт продолжил, — Тебе со мной спокойно, ты будешь пахать как проклятый под моим руководством. Дэвид прыскает смехом, снова. — Парень, ты это… Ну, уверенный слишком, не находишь? — он встречается взглядом, Дуайт усмехается как-то надменно, будто и ожидал подобный ответ. — Посмотрим. Бум. Второй генератор. Снова вспышка света и подлетающий — слишком быстро — звук. Дэвид отшатывается от окна, из которого торчит обтянутое собственной кожей лицо, как будто на кулак намотали где-то в животе. — Ты дурной какой-то, малыш, — он смеется, хоть и сердце люто битбоксит. Он получает по башке слишком быстро и слышит — он не верит, он просто не верит — как Дуайт уссывается где-то возле шкафа, смотрит на него и качает головой. Ублюдок смеется над ним, истекающим кровью и нихуя не понимающим. Голова трещит едва не по швам, легкие горят, горло дымится кашлем. Он пытается выблевать всю кровь, что будто заполнила тело и да, теперь он тоже хромает, как их натянутый друг. — Ты тоже дурной, — слышит он напоследок, а затем скрипит шкаф и ебучее тело исчезает. Бог стелса. Деревенский интеллигентно перешагивает через окно, а Дэвид все стоит и пялится в стену, за которой все еще слышен лютый Дуайтовский угар. Он так хочет ему вшатать, что голову ломит во всех смыслах. Что это была, блять, за подстава. Он не знает. Никто не знает. Кроме тела в шкафу. Серьезно. Какой нахуй шкаф. Дэвид снова получает по башке и сознание плывет окончательно. Его утаскивает куда-то через поле. Шатает, как на корабле, он даже не вырывается. Все еще не понимает, что за хуйня происходит. Его подбрасывает, рвет плечо. Он дергается, как от судорог, что проносится по всему телу. Обтянутое лицо смотрит на него с секунду, уважительно кивает и ухрамывает куда-то в сторону. Как будто познакомились. Затем люто так разгоняется со своей бензопилой — и вбивается в дерево. Дэвид начинает кричать, хохотать, как сумасшедший. Из горла плещет кровью, а из глаз от смеха — слезы. Он не выдерживает. Деревенщина правда очень дурной водила. И вежливый.