long story short

      райан жил по каким-то своим часам, которые всегда подсказывали ему где и в каком месте ему нужно оказаться, чтобы успеть, не опоздать, услышать важное, увидеть главное и пресечь на корню. джош находил это его суперспособностью, если магия вообще существовала в их мире (а ему очень хотелось, чтобы она существовала). пару раз ему доводилось видеть эту способность в действии: райан вовремя подлетал к плите прежде, чем все загорится, успевал поймать то, что априори уже было поздно ловить; он за мгновение до драки возникал между двумя сторонами и всегда кстати умел перебивать людей так, чтобы удачно выкрутить весь диалог.       джош так не умел. про таких, как он, говорят «сначала делает, потом думает». и это было настолько правдой, что джош почти не обижался. кац правда делал глупости, чаще всего именно из-за детского любопытства или всеобщего веселья (он не знал, что райан любил этот хитрый взгляд, полный предвкушения и безбашеного желания жить, чтобы увидеть как оно дальше). джош делал глупости и абсолютно не умел с ними справляться. ему удавалось пару раз выходить сухим из воды самостоятельно, но то было чистым везением и игрой в шарады. джош ступал по минному полю. поэтому на подстраховке обычно был райан. бежать к нему за помощью гордость душила, однако райан был не просто опытным в жизненном дерьме, но еще умным и терпеливым. джош был ему по зубам и его нелепая гордыня тоже. кац не мог сделать ровным счетом ничего против этого взгляда «я помогу тебе, и точка», поэтому принимал помощь и сгорал со стыда, пока благодарил райана. пальцы невыносимо болели от постоянных нервных заламываний и щелканья.       и все же несмотря на невероятно точные часы симана, с одним он все же не успел. джош умирать начал еще до того, как они познакомились. и райану надо было постараться, чтобы преодолеть эту фору джоша в несколько лет, потому что казалось, что нет ему равных в этом деле. с какой невероятной скоростью кац пришел к тому, что имел сейчас. райан должен был быть внимательным, чтобы увидеть это.       короче говоря, близилось непростое время.       джош мало что знал о причинении вреда самому себе как о большой вредной привычке, но кое-что все-таки понимал. ни одной царапины не было на его теле. никогда он не разбивал костяшки, не держал в руках маленькое, снятое с детской точилки для карандашей лезвие; он никогда не искал в аптеке «те самые» таблетки и не сгибался над унитазом с пальцами во рту. имел привычку выпить, но ни разу не делал этого назло самому себе. джош умел искусно врать себе и окружающим, что некоторые его поступки — это просто его говорящее ребячество, а не ненависть. верилось легко. и райану до определенного момента тоже.       возможно, они просто перешли черту между «друзьями» и «близкими людьми», но симан вдруг начал всматриваться в его глаза. он знал, когда джош улыбался не так, вздыхал и смеялся не так, заправлял волосы за ухо по-другому; знал, когда джош отбивал ритм пальцами от скуки и когда уходил раньше всех из-за срочных дел. вероятно, они стали настолько близкими людьми, что райан открыл секретные уровни их отношений. не могло не радовать? это вряд ли.       симан никогда бы не сказал, что лучше бы эта часть джоша оставалась ему неизвестной. то, насколько он любил его как личность и насколько был уверен в его светлой невинности, не позволяло и мысли допустить, что джошу пришлось бы и дальше жить с этим одному. никто и руку бы не протянул, потому что они не знали. райан чувствовал невероятный ужас, дышащий ему в затылок, когда только думал о том, что джош там, в собственной голове, грудной клетке, сердце, может быть не в безопасности. как вообще можно быть не в безопасности с самим собой? райана бросало в крупную дрожь.       возможно, райан просто был слишком великодушен и добросердечен. возможно, отчасти наивен, однако большая часть его была готова отдавать всего себя.       — играешь в героя, — обронил как-то даллон. он деловито пытался изобразить безразличие и сохранить холодную отстраненность, но райан знал этот тон. — вытащить человека оттуда сложно. и если у тебя не получится, то ты будешь винить себя.       — это остановило тебя с брендоном?       даллон вскочил со стула, чуть не сбив стойку с микрофоном. она лениво завертелась вокруг своей оси и встала на место.       — мне тридцать семь. со своими эмоциями я уж разберусь.       райан закрутил тарелку посильнее и вытащил палочки из чехла. в стеклянной студии было до одури жарко для середины ноября, и симан задыхался в своем сладком парфюме. он был умным и опытным. конечно, он мог разобраться с тем ураганом в своем сердце. хотелось обратно в нашвилл, на старенькую ферму.       — извини. — живее отозвался уикс, распутывая последний узел из проводов перед их первой песней из нового альбома. бризи, стоявшая за стеклом, ободряюще улыбнулась ему и показала большой палец вверх. даллон не нашел в себе силы ответить чем-то. — просто хотел, чтобы ты был в порядке.       — и ты меня, — искренне извинился райан. — просто хотел показать, что ты до сих пор играешь.       и ударил по малому барабану.       джош все еще был чистым и аккуратным, и все, что он делал, было настолько неосознанным, насколько вообще могло было быть. в какой-то момент ненависть к самому себе превратилась в такой же обычный процесс, как и дыхание: джош даже не задумывался, делал и все. он и не понимал, когда пальцы выкручивали воду в душе в настоящий кипяток или ледяную; не замечал, как пропускал завтраки или наоборот переедал в обед. кац помнил, что у него аллергия на ореховую пасту, но не помнил, что именно в этом пончике она есть. он не смотрел на термометр, выходя на улицу без шапки в мороз или слишком тепло одетым, когда стояла жара.       джош никогда не резался и не оставлял на себе синяки специально. что-то внутри него знало другие способы.       райан их не знал. он с детства еще понял, что человек с проблемами определяется количеством алкоголя в доме, пачек сигарет в кармане и нечистыми запястьями. джош не попал ни по одному пункту в начале их знакомства, и райан не стал присматриваться. кац был внеземным со своими осветленными волосами, которые непослушно торчали после каждого мытья, и этими шоколадными глазами (симан вдруг понял, что всегда любил только такой цвет глаз). джош улыбался широко, показывая ровные зубы, — морщинки хотелось сцеловать — таким светлым и приятным он был. как ему можно было умирать?       — холодно? — спросил райан, глядя на то, как джош тщетно потирал ладони друг о друга и пытался натянуть рукава парки ниже. — ты что, не взял перчаток? ты- возьми мои.       — спасибо, не надо, — замялся кац, силясь понять, как он вообще мог не взять перчатки с собой в такой холод. просто забыл на столе, наверное, или в другой куртке. просто не подумал, наверное, что ему может быть холодно, не позаботился как-то. — тут недалеко.       — твои руки красные, будет раздражение. возьми мои.       джош скривил губы в неловкой улыбке, не зная, как отделаться. райан протягивал ему черные, шерстяные перчатки, и его собственные руки на морозе казались молочными. ему холодно почему-то не было.       — возьми, пожалуйста. и давай выпьем кофе? прогуляемся?       джош сунул руку в чужие перчатки и заулыбался невольно. они пахли одеколоном райана: сладким-пресладким на декабрьском холоде и неожиданно теплым. кац не знал, могут ли запахи согревать, но если говорить уж совсем сумасшедшие вещи, то один взгляд на райана разжигал огонь в грудной клетке.       симан, стоявший напротив, отзеркалил его очаровательную улыбку, и джош подумал, что хочет сцеловать морщинки с лица райана. они осторожно двинулись к ближайшей кофейне. джош был до одури голоден. кажется, опять пропустил завтрак.       райан, абсолютно того не заметив (как выходило и у джоша с ненавистью), выучил каца вдоль и поперек. что-то в нем — то ли сердце, то ли мозг — подсказывали, когда джош улыбался не искренне, когда смеялся задушенно и когда нес особенно тяжелый груз на плечах. райан однажды остановил свой поезд мыслей на том, что он может считать практически любую эмоцию. эпизодически появляющийся даллон (будто в фильме) упорно стоял на том, что это не дружба. симан был согласен с этой мыслью, потому что эти прочные нити завязавшихся отношений по невероятной случайности больно тянули его ребра к ребрам джоша. было между ними что-то вроде огромной пружины, и райан боялся разбиться при столкновении.       думать об этом было странно и приятно одновременно. можно ли было вообще ощущать что-то подобное хоть к кому-то на планете? ради интереса райан часто на неделе заглядывал к уиксам. бризи и даллон ощущались по-другому вместе — во взгляде даллона на жену и на детей не узнавался собственный. райан вернулся к семье: там все тоже было не похожим. райан созвонился с остеном, пожалев деньги на билет до техаса. чем-то найт напоминал ему джоша, и чем-то он кардинально от него отличался. рядом с остеном не теплела кровь и не болели щеки от несползающей улыбки, не хотелось постоянно цепляться плечом о плечо или петь в один микрофон. райану вообще не нравился его голос, но в микрофон джоша петь было приятно, потому что джош (то ли специально, то ли нет) своим восторженным писком заставлял симана верить в то, что он попадал в ноты.       с остеном и даллоном райан был лучшими друзьями, но ощущение джоша целиком и полностью было острее — и необходимее, — что не могло не смущать. раньше симан слишком долго думал о своих отношениях с джошем и внезапно упустил момент, когда мысли свелись к одному — к джошу.       наверное, надо было предпринимать хоть что-то, потому что кац в последние дни неохотно отвечал на сообщения и звонки, а предложения встретиться либо отклонял, либо уделял райану час, натянуто улыбаясь. наверное, надо было что-то делать, потому что джош в последнее время стал чаще мерзнуть, грызть и без того короткие ногти, нервно выстукивать ногой какой-то раздражающий ритм. райан медленно перенимал его привычки, сердце срывалось на бег.       — ты с ума сошел? — изумленно вскрикнул райан. проснувшись несколько минут назад, он не хотел пугать или звучать злобно, но джош вздрогнул и чуть не выронил тарелку из рук. — это яичница? ты же вега… откуда у тебя вообще в доме яйца и… это что, бекон?       райан смотрел в глаза джоша, мгновенно налившиеся прежним живым цветом, которые не менее удивленно глядели в тарелку. у джоша задрожали руки. звенящая тишина ударила по перепонкам. он растерянно оглянулся на плиту с грязной сковородой и вернулся обратно к симану в одной футболке и домашних штанах.       — я это… тебе? — неверяще забормотал кац. его голос споткнулся на втором слове. ему было все равно или он даже не обратил внимания? джош вообще в последние дни делал хоть что-то, что было бы не против него самого? джош не помнил. — твой завтрак. твой завтрак, райан. доброе утро.       симан был не голоден, и джош выглядел забитым до разноцветных кругов в глазах.       — ты хорошо спал? — медленно, вкладываясь в каждую букву, спросил райан.       он часто наблюдал за джошем, и то, что он делал сейчас, было не в новинку. быстро закивал головой для пущей уверенности, вскинул брови, чтобы казаться непринужденнее, повторил свое ломкое «да» несколько раз. быстро заболтал о какой-то ерунде и своем сне, который выдумывал на ходу.       — джош, — прервал его райан. кац откликнулся с дежурной улыбкой. — спасибо, что позволил остаться на ночь. и за завтрак. жаль только, ты не помнишь, что я придерживаюсь веганства уже два месяца.       райан не знал, возможно такое или нет, но видел, как взгляд джоша пошел длинными, страшными трещинами перед его глазами.       кац не мог отследить дату, когда ноющая боль в груди растворилась и успокоилась. было похоже на затишье перед бурей, но он упорно пытался не думать об этом. сердце ощущалось легче, будто сняли пару килограмм железных цепей, однако джош не мог услышать его биения и, если честно, не стал даже пробовать прислушаться. не звучало и не звучало, что с него взять. зимовало, наверное. конец декабря все-таки.       райан тем временем появлялся на пороге его дома все чаще и чаще, и в какой-то момент джош начал ощущать его присутствие даже тогда, когда райана не было рядом. иногда он приходил только в мыслях, но и там вел себя как дома. реальность шла немного рябью. джошу хотелось чего-то, но слова вертелись на языке, оставляли сладкое послевкусие, но он все никак не мог вспомнить, чего именно хотел. в груди сердце вдруг провалилось в пространство между ребрами, и родилась его собственная маленькая, прожорливая черная дыра.       бывали дни, когда джошу не хватало сил встать с постели. ни какими уговорами не мог заставить себя подняться: все тело тяжелело и само грозилось провалиться куда-то в центр земли. бывали дни, когда кац едва моргал, хотя спать совсем не хотелось. иногда ему с трудом давалось даже дышать, не то что вновь садиться с гитарой в студии. джош не мог сказать точно, это хорошо или плохо, но, по крайней мере, навязчивые мысли не посещали его голову. наверное, у них тоже не было сил.       бывали дни, когда кац был в состоянии встать с постели, принять душ и приготовить себе завтрак. бывало, он даже мог посмеяться с парнями или райаном или разогнать с ними очередную шутку. иногда у джоша было достаточно сил, чтобы написать еще пару строчек и не проигнорировать мэгги как обычно. он мог сказать точно, что в такие моменты он все еще был не в порядке.       — у тебя классный смех, — сказал однажды райан, сидя на полу его студии. рядом лежали пару пачек чипсов и еще не вскрытых бутылок пива.       джош, искренне смеявшийся до этого над какой-то глупостью, которую он сам же с симаном только что придумал, встретился с ним глазами и случайно задохнулся. райан улыбался так, что у каца внутри взрывались фейерверки, однако он никак не мог выразить все свое восхищение физически и был вынужден захлебываться несказанными словами.       — мне нравится, когда ты смеешься, — добавил райан, и в его глазах джош прочел что-то знакомое и родное. черная дыра, голодная до всего, заревела.       он не был уверен, что именно нужно было ответить на такое признание, но не чувствовал неловкости за свое молчание. взгляд райана вдруг тронул душу, и джош подумал, что вот-вот расплачется.       — я надеюсь, ты сможешь смеяться больше.       и единственной проблемой джоша в тот вечер была не ненависть к себе, а внезапная всеобъемлющая любовь к райану. и она-то была быстрее скорости света, сумевшая выбраться из той черной дыры.       становилось ли лучше? симан был якорем. иногда цеплялся за какие-то затерянные, некогда нужные вещи на дне и тормозил ход жизни джоша, чтобы тот мог насладиться проплывающим мимо видом. однако к цели все же медленно двигался.       что до райана, то у того болело сердце от непонятной тоски и голова от большого количества мыслей. он был не особо хорош в загадках, но была у него своя чуйка, позволяющая обычно справиться со всеми проблемами. здесь она тоже работала, но райан упорно стоял на своем, не желая признавать правды: до того она ему глупой казалась.       тоску свою симан описать никак не мог ни себе, ни даллону, иногда возникающему со своим особенно холодным «как оно?» его всего тянуло изнутри и ломало, выворачивало душу. райан не знал куда деться с такой сильной тоской. порой он долго не мог заснуть по ночам из-за большого давления всего мира — в полой груди сосредоточилась сила всей вселенной и грозилась схлопнуться. райан боялся закрывать глаза.       короче говоря, страдания никогда не выходили из моды.       однажды он проснулся за рулем машины, плавно проносящейся мимо пустых пейзажей теннесси. рядом сидел джош, отбивая ногой какую-то мелодию, и, сосредоточившись на точке на окне, следил, как она перескакивала через деревья и канавы. райану хватило секунды и мимолетного взгляда на каца, чтобы кое-что понять для себя. он скучал. симан скучал по джошу до взрывающихся цветных точек в зажмуренных глазах, скучал до нервной дрожи. райан скучал по нему, даже когда тот находился на расстоянии вытянутой руки. райан тосковал по абсолютно очаровательной, искренней улыбке, по сощуренным глазам и привычке слушать с открытым ртом. его необъятная, мучительная тоска лежала в джоше, которого всегда было много, но все еще недостаточно, потому что райан скучал по нему. райан скучал по джошу, держащему его руку, целующему в щеки, нос, лоб, губы. райан скучал по джошу, любящему его всецело и страстно.       — я, может, и рад разбиться, но о себе-то подумай и скинь скорость. — голос, который симан не хотел бы перестать слушать никогда, вдруг зажег петарды в голове. и от их оглушительных взрывов райан проснулся.       — я тебя слышу, джош. — вкрадчиво произнес он, заставив каца растерять весь свой веселый настрой. тот поежился на месте, свел неловко колени, выглядывающие из-под дыр в джинсах, и был готов защищаться. — я тебя слышал все эти месяцы. я не знаю, как объяснить тебе, что ты лучше всех звезд, правда.       джош бездумно прикусил язык, вернув себя в ту реальность, где райан его любил, волновался о нем и не хотел ничего того, что когда-либо делал с собой кац.       — мне жаль, что тебя услышал я, а не кто-то другой. мне жаль, потому что я не знаю, что мне делать. мне жаль, потому что тебе достался я, максимально бесполезный.       та черная дыра, тянувшая мир джоша в бездну, по-животному зарычала. кац устрашающе шикнул на нее, как на блохастого кота, лезущего во все кормушки сразу, и попытался сделать что-то, чтобы слова райана дошли до сердца. однако, оглядевшись, не нашел того на месте.       райан говорил что-то еще. он выглядел измотанным и виноватым: иногда устало потирал лицо, поджимал губы и ломал брови. джош его не слышал. все еще пытался найти место, куда можно было бы сложить хотя бы первые его слова. хотя бы их. райан пытался помочь ему.       в тот период своей жизни джош не был силен в любви к чему бы то ни было, но его сердце изнывало по тому, каким полным оно раньше было и каким еще могло быть, если кац не решился бы на что-то серьезнее кипятка в душе или обветренных рук. джош чувствовал себя паршиво в постели, в машине, в студии, в очереди за кофе и не хотел делать с этим что-либо. он достиг ровно той точки над землей, когда кровь шла из носа оттого, насколько плевать ему было. ненависть к себе и всему, что он когда-либо создал, вылилась через край — он насытился всеми ужасными вещами и не знал, чем еще можно было накормить свою черную дыру.       когда рядом появлялся райан со своей очаровательной, заразительной улыбкой, когда он пытался быть полезным джошу, который спутником кружил вокруг своей жизни, то кац находил себя пассивным и абсолютно не знающим, что делать. думалось, он не заслуживал райана: его поддерживающих рук на плечах и спине, его смеха, его голоса, улыбки, влюбленного и сочувственного взгляда. джош был уверен, что не заслуживал и всех неловких попыток симана подбодрить его. по факту, это было первой проблемой, с которой райан не мог справиться и главное — не знал как. джош воспринимал это на своей счет. ему следовало быть менее сложным, тогда райан не чувствовал бы себя беспомощным. он был проблемой для себя и для него. и райан не знал, как объяснить джошу, что все это — полная чушь.       симан не совсем понимал, как собственный разум может играть против тебя. то, через что проходил джош, было далеким для сознания райана, но близким для души, потому что она-то понимала больше, чем любой орган в его теле. и то, что она говорила райану, было ужасно страшным. он не знал, как все эти месяцы кац держался сам, в одиночку, но мог себе представить. однако лучше бы он знал наверняка, потому что то, что всплывало в воображении, было жутким. потому что джош, улыбающийся до виднеющихся десен, смеющийся до хрипа, не любил себя. он встречался с парнями из группы, с ним, райаном, и был настоящей душой компании, но это никогда не говорило о том, что он в норме. кац умело совмещал весь свет со всей своей тьмой и никогда не позволял узнать о себе больше, чем ему бы хотелось, а райану рассказать хотелось, потому что райан умел бороться с проблемами.       симан проснулся от того, что сердце билось слишком быстро для спокойного сна. последнии дни он был подозрителен до всего, потому что джош не то что не сражался на своей стороне, он не сражался вообще. ни за себя, ни за свою жизнь, которая у него была и еще могла бы быть. он сложил мечи в самый разгар и не собирался защищаться. и это заставляло внутренности райана замерзнуть, вывернуться наизнанку, запутаться. от нестерпимой тревожности мутило. что такого мог делать джош в нашвилле, чтобы ранить райана в далекой калифорнии?       после того, как его вывернуло в туалете, стало не легче, потому что дело было не в отравленном желудке, а в абсолютно отравленной переживаниями душе, но ее райан вырвать не мог. он набрал даллона, порыдал ему молча в трубку, пока слышал в ответ нужную ему поддерживающую тишину, а потом собрал вещи и выехал в теннесси.       джош никогда его к себе не звал. за несколько лет общения у них выстроилась особая, крепкая ментальная связь, когда один чувствовал, что самое время приехать, а другой — что самое время ждать кого-то. так, никогда не предупреждая, они имели привычку появляться на пороге друг друг с ничем, кроме бутылки вина или чего-нибудь покрепче. чаще всего приезжал райан, хотя дел у него было больше, а свободного времени меньше. джош сначала многого не мог себе позволить, а потом, с наступлением холодных дней его жизни, многого просто не хотел. поэтому инициативу брал симан: приехать, первым заговорить, рассмешить и просто завуалированно предложить выбрать жизнь вместо смерти.       несмотря на то, что джош обычно разделял чувства возбужденного райана, направлявшегося к нему самолетом или машиной, тогда он не оценил внезапного приезда. он не был зол или обижен за то, что симан появился без предупреждения, но с ужасом еще здоровой части себя подумал о том, как сложно будет умереть, если райан будет рядом.       — ты… четыре утра, райан… — холод вместе с симаном заходил в дом и облизывал голые щиколотки джоша. ему пришлось отступить, потому что райан сам пригласил себя внутрь.       — ты все равно не спал, — обиженно обронил райан, снимая парку и ботинки, из-под которых уже натекла лужа растаявшего снега.       — неправда.       райан посмотрел на него таким взглядом, каким обычно смотрели на любимого кота, вернувшегося с прогулки грязным. джош, один раз встретившись с глазами симана, не смог больше отвести своих, пока сам райан не разрешил ему этого. он хотел обнять каца до хруста, чтобы ребрами к ребрам, вобрать в себя, или хотя бы пожать руку, но так перенервничал за целый день непрерывного вождения, пока торопился к джошу, что смог лишь устало улыбнуться уголками губ.       — зачем ты приехал? — джош тут же прикусил язык, потому что этот вопрос звучал грубее некуда, и он видел, как райан вздрогнул. — я имел в виду… работа? вы с даллоном… разве ваш тур не через месяц?       — чуть меньше. поеду в нью-йорк отсюда. там с ним и встретимся, — неохотно отозвался райан. ему вообще не хотелось говорить об уиксе или работе. он не спал ночами не из-за этого.       джош, собрав всю силу, которая у него только оставалась, и вытянув немного чувств из дыры в груди, осторожно обнял райана. он почувствовал, как на макушку ложится острый подбородок и как свободно выдыхает симан в его руках, возможно, за последние пару недель.       — доброе утро, джош. можно я позавтракаю у тебя?       потом еще долго джош боролся с собственными мыслями. райана правда хотелось видеть рядом, и не только видеть, если уж совсем честно. райана и слушать хотелось, потому что говорил он всегда потрясающие вещи, которых кац ни от кого больше не слышал. симан будто знал больше остальных, делился этими тайнами с ним, и джош был вне себя от восторга. райан смешно шутил, вкусно готовил (хотя кац все еще был лучше него в этом деле), умел приятно молчать и приятно разбавлять тишину, когда нужно было., а он всегда знал, когда нужно было. джош не знал никого более чуткого и внимательного, с кем бы действительно хотелось провести не только два часа своей жизни, но потом еще и продолжить у себя дома, возможно, с ночевкой., а как он не любил ночевки.       райан чувствовал, что двигался вслепую. однако в детстве он обожал салочки с завязанными глазами и специально практиковался дома, чтобы получить как можно больше конфет с каждого пойманного одноклассника. сейчас он не мог получить ничего да ничего и не требовал. джош был тем однажды чуть не осиротевшим мальчиком, которого не хотели брать в игру — конфет у него никогда не было.       даллон рассказывал про эти глаза, которые везде носил джош. он рассказывал о том, как холодно на самом деле смотреть в них, поэтому старался особо не встречаться с ним взглядами. райан откровенно не понимал, как можно было обходить их стороной. ему самому они казались слишком чарующими даже в своей холодности и тяжести взгляда. было странно признавать, что райану джош нравился таким подавленным ровно настолько, насколько нравился ему преисполненным жизни. просто первое оставляло неприятное послевкусие в сердце, а даллон все повторял, что очевиднее уже и быть не могло.       — джош?.. — сердце райана вдруг рухнуло в желудок, и он подумал, что это называется «тромб оторвался». кац распластался на полу, совершенно убитым этой жизнью. его мокрые волосы прилипли к блестящему от влаги лбу, а на пол натекла небольшая лужа с мокрого полотенца, валяющегося неподалеку. грудь его мерно вздымалась, как успокаивались волны моря после шторма, и симан наконец выдохнул.       — живой, спокойно, — тихим, усталым голосом отозвался джош. и вместе с этим голосом на плечи райана легла вся тяжесть, которую до этого в одиночку нес кац.       райан осторожными шагами, боясь разбудить спящего монстра в груди джоша, подошел ближе и поднял мокрое полотенце с пола. кац глаз не открыл, только слушал, как убирался симан в его доме: вытирал набежавшую воду, мыл посуду, открывал окна в спальне и, наконец, тихо вернулся обратно, чтобы помочь джошу двигаться дальше.       — на полу удобнее, да? — спросил он, присев рядом так, якобы случайно соприкасаясь коленками. джош не мог найти в себе силы, чтобы попросить райана лечь рядом и обнять его. — я в детстве любил спать на полу. домики из одеял и подушек строил. отец всегда ругался.       — все строили домики из подушек в детстве, ты идиот. — симан смущенно фыркнул.       — тебе правда лучше пойти в постель — там удобнее и теплее.       и джош знал, как не хотел райан, чтобы его мир рушился, но он-то знал лучше, что если тебе некомфортно в мире, в котором ты живешь, то это не тот мир. и симан разделял любовь ко сну в ванне, к большому количеству пива или лежанию на полу, но не разделял то, в какие цвета окрашивалось все это с джошем.       — пожалуйста. я не делаю тебе одолжения, находясь здесь, и я не играю в героя, как когда-то сказал даллон. я оказался абсолютно беспомощным и слабым в момент, когда нужно было быть сильным. спасибо, что нашел в себе силы дышать сегодня.       и джош разрыдался за последние полгода горькими слезами, потому что не мог поверить, что его сердце могло биться так больно, как оно делало это в ту ночь. кто-то говорил, что в жизни нужно найти того, кого полюбишь, и позволить ему убить себя. четыре года назад джош нашел себя в зеркале в своей маленькой студии, возненавидел всем сердцем и спустил в ад. райан научил его, как нежно держать любимого за руку, но самое главное — как отпускать. и джош отпускал себя, потому что если он из прошлого не может любить себя, то это будет делать он из настоящего.       райан еще находил его, лежащим на полу и в студии, и дома, и каждый из этих раз он дышал.       короче говоря, они перезимовали.