идём домой

— ты говорил, что не хочешь отношений. — с тобой не хочу. у чимина рука с зажатой между пальцами сигаретой едва заметно дрожит, сыпя пеплом, падающим прямо на брюки. его, наверное, должно обжигать, но дожди уже несколько недель, да и ошметки сердца падают намного быстрее, кровавыми сгустками обжигая раньше. юноша видел, что сигарет в упаковке ещё около десяти, а как там его жизненно важный орган, он, к сожалению, рассмотреть не сможет. и от этой человеческой ограниченности (даже касательно организма, черт возьми) тянет блевать. пак хмыкает и переводит взгляд на угол дома, вспоминая давнее узи. звуковые волны высокой частоты способны коснуться каждого органа, а собственная рука никогда не узнает, на что похоже его сердце, да и чужое тоже. чимин тычет пальцами правой куда-то в грудь и тихо выдыхает, на секунду прикрывая глаза. болит. юнги перед ним выглядит как всегда потрясающе. на нем теплое черное пальто, шарф в клетку и совсем новые мартинсы, недавно протертые влажной салфеткой. губы здоровые, без повреждений от укусов, в свете фонаря отдают нежно-розовым и чем-то блестящим, наверное, от гигиенички, и вся кожа на лице блестит так же, делая юношу еще более привлекательным. вокруг мелкая буря и надоедливый дождь, но юнги сверкает. кажется, подобное должно провоцировать улыбку, но чимин лишь хмурится и думает, как же запачкать те самые мартинсы. слишком идеальным не место в обыденности, где проблемность — норма для массы. — ясно. чимин смотрит, как дымящийся фильтр проезжается по асфальту и останавливается в паре сантиметров от поношенных ботинок, в которых подошва лопнула, подвергая белоснежные носки очередному болоту. окурок сразу же промокает в маленькой луже, а юноша на это сжимает челюсти, наблюдая за остатками когда-то полноценной сигареты и прикусывая губу из-за очередного приступа меланхолии. хочется надгрызть и сплюнуть кровью на чужой свитер, но придётся пачкать руки в той самой луже. мусорить на улице — отвратительно. чимин опускается на корточки и шипит под нос что-то мерзкое, чувствуя случайно попавшую под обгрызанные ногти грязь. рядом урны нет, руки же мёрзнут от ветра и чужого безобразия, поэтому окурок сжимается между пальцами и отправляется в карман с другим бумажным мусором. в голове тут же мимолетное, дешёвое, но все же сдавливающее сравнение, и чимин, разглядывая все ту же лужу, улыбается слабо. он кажется себе полноценным и в то же время как та промокшая насквозь когда-то сигарета. в нем нуждаются, если нервы не выдерживают совсем, и забывают снова на время — при сильной же надобности находят в старом пальто. юношу так уже несколько лет поджигают ни с первого раза работающей зажигалкой, которая только нервирует, и он каждый раз сгорает заново, проклиная не только юнги, но и себя тоже. потому что затяжки разные, эффект почему-то один и тот же, а бросить ни курить, ни все это, ни у кого не получается. — ты для меня всегда был только другом. чимину хочется рассмеяться юнги прямо в лицо, а еще схватить за шею и притянуть для драки зубами, которая у него внутри выжжет все, оставив после себя сплошную огненную землю. хочется кусать до кровавых дёсен, чтобы мужчина напротив заткнулся, хочется недоуменно покрутить пальцем у виска и напомнить, что юнги же глупым не был, так что случилось сейчас? друзей не используют, с друзьями не спят и уж точно друзей не любят любовью ниже платонической. у юноши тихий крик застревает в горле и рука в кармане легкой куртки цепляется за ткань, сдавливая. чимин слышит это постоянно, иногда во снах, иногда от себя. юнги все утверждает, что он просто друг, а затем лезет холодными руками под толстовку из-за комплиментов, уходит, швыряя в лицо этой «дружбой», и снова возвращается, когда неуверенность затапливает, губы покалывает от желания и все тело дрожит, потому что очередные отношения распадаются, как карточный домик, а юнги такой же, блять, хрупкий. чертов комплекс неполноценности и такие вот идеальные уже давно в одном комплекте. ни одного повреждения на губах, да? зато внутри чертово месиво. — ясно. наверное, привычная жалость блокирует обиду и чимин только медленно качается на носках, прикусывая теперь и язык. он бы сказал все, что думает о человеке напротив, но даже сейчас, когда опять неприятный ком в горле, пак не хочет и не может разрушать юнги еще сильнее. ему необходимо совладать с эмоциями прямо сейчас и, возможно, чуть позже подобрать слова самого нейтрального типа. только вот для таких людей, как любовь напротив, любые слова носят негативный характер. они, вроде, цепляются за комплименты, а потом дома рушатся вместе с зеркалами, ведь плевать им, как самый обыкновенный жилет подчеркивает талию, хоть они и старались эту талию подчеркнуть. чимин знает, что у юнги от мнений зависимость, потому лишь молчит, рассматривая новые кольца на самых нежных в мире руках. у мужчины напротив даже мазолей нет, ни ранки, ни царапины — сплошное ничего, и, вроде, все хотят здоровую кожу, но пак отдал бы все свое состояние только за то, чтобы у юнги торчал хотя бы заусенец. у него у самого на левой след от маркера, а на правой порез от ножа, потому что готовить все еще не для него, где-то на запястье ожог и все это как свидетели, что чимин живой, пусть и покалеченный — юнги же теперь как мрамор. ничего настоящего. чимин вздыхает глубоко и трет ладони друг об друга, согревая. юнги на это качает головой, мол, одеваться нужно теплее, а затем хватает юношу за руки и подносит их к своим губам, дыша тёплым воздухом. у пака внутри что-то скулит, когда он видит как беспокоятся за его уродливые руки. почему юнги не может волноваться так о целом парне? пускай и эгоцентрично, но лучше бы мин беспокоился только о чимине, чем о том, что про него говорят. пак не понимает даже, как можно настолько зависеть от людей, как можно реветь над чьим-то тупым комментарием и свое лицо маскировать под чужие вкусы. зачем слушать ублюдков? все вокруг продолжат твердить, что ты не такой и делаешь все не так, даже если ты будешь следовать инструкциям, каким-то правилам жизни и успеха. только как можно быть увереным в подобных правилах? когда те самые «счастливые», которые всю жизнь только и делали, что просиживали юность за партой, слушали крики родителей в детстве, воспитывали собственных детей по той же технологии, продолжая разрушать мир и людей, все равно будут умирать в сожалениях? кажется, им всегда кто-то диктует на ухо, что чужой опыт и чужие жизни можно обесценивать, что только единственная их мысль заслуживает существовать, но чимину все же сдается, что дело не столько в идее, сколько в месте существования. как только весь больной бред выходит за границы больных голов — идея для всех кажется неправильной. зачем тогда отказывать себе в любимой слойке и после салата пихать пальцы в глотку? кто-то всегда будет тобой недоволен, а рпп и депрессию лечить нужно будет именно тебе. — я люблю его. чимин кивает и уже не улыбается — скалится, пытаясь все же рукой дотянуться до сердца. вырвать бы, да и никакой мороки больше, но люди, почему-то, обречены на вечные страдания, потому и избавиться не получается. юноша сплевывает куда-то в сторону и, слишком резко вырывая собственные руки из чужих, смотрит на юнги внимательно, игнорируя чертовы манеры. мин способен раздробить каждую чертову кость чимина, один его вздох способен переломать, и паку интересно только одно: а юнги вообще задумывается о чувствах других? чимину жаль всех тех людей, как и его глупая любовь, но было ли им жаль хоть кого-нибудь? или настолько увязли, что даже не контролируют собственный язык и действия? чимину надоело вздыхать и вообще кажется, что его глаза скоро закатятся в черепную коробку навсегда. он только откидывается головой на стену позади и снова уверенно кивает, сталкиваясь с юнги взглядом. мин больше не выглядит, как купленная кукла: он горбится, печально улыбаясь, и скребется ногтем по своему запястью, скрывая глаза за чёлкой. пак ощущает, что мужчине стыдно, неудобно и, возможно, даже жаль, но что подобные чувства исправят в душе чимина? что они сделают? нихрена, поэтому он улыбается шире, слишком громко ударяя подошвой правой ноги об стену — даже юнги вздрагивает. — именно так, детка, ты любишь его, а час назад вылизывал твои бедра почему-то я. чимин устал от своей больной любви, но ещё больше он устал от постоянного вранья юнги, который даже не помнит себя настоящего. пак моментами ощущает взаимную любовь от человека напротив, только все это так редко, что проще усвоить под лозунгом «ты придурок, принимаешь желаемое за действительное», но сейчас, почему-то, в голове только надежда и сразу же хруст сердца. а вдруг юнги его действительно любит? может, он чувствует себя виноватым или не хочет делить проблемы еще и с чимином? может, нужно просто попробовать? — а ты любишь меня, юнги? мин не теряется, не пытается ответить что-то вроде «конечно, я люблю своего друга», даже не делает вид, что не понимает — он выглядит виноватым и будто просит прощения, а у чимина руки в карманах снова выплясывают, хвастаясь за все, что можно. конечно юнги его не любит, вместо юнги уже пустота полнейшая и комплексы под пудрой, такие никого не любят, такие устраивают тупые спектакли, лишь бы не остаться с собой один на один. чимин не хочет кого-то обесценивать, но все эти побеги в общество, в шумные компании, на работу и даже в книги слишком его достали. хочется ухватиться за юнги так, чтобы раздробить плечо, чтобы кинуть в его же яму и заставить смотреть на все свои проблемы, заставить хотя бы начать решать их, потому что дальше так продолжаться не может, потому что скоро и вместо чимина будет полнейшая пустота без эха. пак снова сканирует взглядом с головы до ног и пытается вспомнить, каким юнги был раньше, ведь именно старого чимин и полюбил, а теперь почему-то даже не вспоминает. вроде, юнги нравились настольные игры, но сейчас рядом с отвратительными партнёрами мин говорит, что любит жизнь «веселее» или «домашнее», или даже «изысканнее». в настольные больше никто не играет, и только чимин как и раньше продолжает голос срывать и терпеть, как его истошный крик игнорируется. юноша, как и все другие, получает внимание только после приятных слов, которые для юнги уже как потребность, и от этого хочется задохнуться. паку противно и от мира, и от некоторых личностей, и от юнги даже. ему не хочется стоять на холоде, когда есть возможность подняться в тёплую квартиру, ему не хочется разбираться с мином снова, когда глаза слезятся от долбанной боли по венам. ему надоело смотреть на такого волшебного юнги и видеть только пустоту, затянутую черными нитками. у мина, кажется, все услышанные в его адрес слова на теле вырезаны ножом-бабочкой, а некоторые даже чем-то более масштабным, тяжёлым, ржавым. и все буквы складываются только в жестокое, разрушающе и ломающее. чимин, каждый раз выцеловывая тело юнги, пытается залечить рубцы нежными поцелуями, пытается на себе отпечатать все оскорбления, будто вытягивает несуществующие чернила и многолетнюю боль. и как бы успешно их встречи не заканчивались, мин возвращается всегда в еще более худшем виде. пак ненавидит, когда глаза юнги горят от количества чужого яда внутри, но забрать все себе до последней капли у чимина тоже нет сил. он пытается спасти того, кто спасаться не хочет, и каждая их новая встреча только утомляет. ресурсов больше нет, чимин хочет выйти из игры. он чувствует, как горькая усмешка расползается по лицу и образ юнги перед ним ломается, кажется, вмиг. снова хочется защитить, успокоить и похвалить. юнги же на самом деле такой крошечный для подобного дерьма, как можно поступать с ним так ужасно? пак рвется сказать что-то хорошее и только слишком резкое возникновение боли в области затылка напоминает, что вообще-то спасаться надо не одному мину. чимина уже даже чувства калечат, атакуя физическими болями, и его просто все это достало. пак может схватить за куртку и хорошенько приложить об кирпичную стену, опасно шепча, чтобы юнги наконец-то понял, насколько он прекрасен, может ласково шептать в идеальные губы, но поможет ли хоть что-нибудь? нет, поэтому чимин продолжает стоять, нервно улыбаясь куда-то в небо. как помочь сломанному человеку? который пытается сделать вид, что проблемы нет, который отрицает помощь, но скулит каждый раз, возвращаясь, который ненавидит текстуру масок, крема и геля для умывания, но продолжает каждое утро и вечер втирать в себя все подряд? иногда чимину кажется, что вместо кожи на лице останутся только сквозные дыры, как вместо юнги осталось изображение чужих требований и не более. как помочь человеку? будет ли чимин плохим, если уйдёт навсегда? он столько лет пытался помочь, что сам опустился до бессонницы и вечной тревоги. юнги только-только делает шаг вперёд, а затем снова обратно, потому что ему так чертовски важно быть рядом с кем-то. настолько боится чертового одиночества, что готов отыгрывать даже роль куклы, и чимину, который пускай с комплексами, но и с гордостью, подобное поведение непонятно совсем. но все же он столько лет был рядом, так поступит ли он плохо, оставив мужчину один на один с самим собой? у чимина тоже есть своя жизнь, свои переживания, проблемы и рецидивы, он, вроде, обязан думать только о себе, но как ему тогда стать человеком? без сочувствия другим, без помощи им же? собственный комфорт, вроде, в трендах, вроде, нормально, но у пака в горле куча манифестов, потому что свои границы перепутали с чем-то антигуманным. собственное мнение, которое на самом деле пустые оскорбления, собственная идентичность, не являющаяся ничем кроме копии, и собственный стиль с пометкой «индивидуальность», а на самом деле неудобные дорогие брюки вместо любимых потертых штанов. чимин хочет перегрызть горло всем, кто «собственным комфортом» разрушил его юнги и ещё тысячи таких же. как может человек столько лет провести в подобном ужасе? прогибаться под всех, лишь бы не бросили, лишь бы любили и держали рядом. к чему такая болезненная близость? только путь к разрушению, да и только. — ты должен остановиться, юнги. это уже ненормально, блять. юноше не хочется ставить ультиматумы и умолять на коленях, но внутри что-то скребется, отдавая все той же болью в затылке. чимин так хочет исправить хоть что-то, остаться целым и помочь юнги, но на языке только эгоистичное, потому что чимин хочет ещё и любви, хоть и ненавидит это чувство чертовски сильно. любовь возвышают, романтизируют, вносят в стандарты и постоянно требуют, а для чимина это прямое разрушение, потому что в голове больше не «я должен выжить», а «я обещал ему надеть шапку». и, вроде, быть в тепле — хорошо, но сам факт, что делаешь это даже не ради себя, юношу добивает только сильнее. у всех любовь разная, но с ним точно будет вот такая, где ненавистный головной убор и скрипящие зубы. — мне пора, чимини. юнги тянется за коротким поцелуем, но натыкается на дрожащие руки, которые упорно его же от себя отстраняют. чимин не хочет погибать под гнилью, которая литрами льется из человека напротив, не хочет из раза в раз разочаровываться в себе и во всем мире, не хочет быть чимином, который любит мин юнги больше всех на свете. чимин больше не может. он хочет уйти, оставив юнги без его поддержки, уйти с больной любовью и с гордостью, которая растоптана поношенными ботинками, но почему-то ноги не двигаются, а руки даже не дрожат больше. он снова не уходит, только тянется холодными пальцами к чужому шарфу, поправляя, и смотрит нежно, как никогда прежде. чимину не нравилось любить, но все же он, скорее, больше рад, чем расстроен. и пусть чувствовать все то, что он чувствовал из-за юнги, иногда проблематично, все же та боль и то тепло сделали его лучшей версией, потому что огромное количество рефлексий не прошли даром. чимин цепляется за плечи юнги и обнимает крепко, заставляя рукава трещать, он гладит по лопаткам, надеясь, что юнги все поймёт, и закрывает глаза. ему больно из-за разбитого сердца, но больнее все-таки за юнги, за мир, где один маленький человек, ненавидящий фаталистов, стал таким же. не выстоял против миллионов и по-обыденному рухнул ко всем остальным. по типу любви юнги — угодник. сделает, что угодно, лишь бы им были довольны, лишь бы без конфликтов и с ним рядом, и чимина раздражает это до крошки на зубах. в очередной раз хочется все это выбить, потому что быть так не должно, но тут даже насилие, которое иногда кажется одним единственным выходом, ничем не сможет помочь, поэтому чимин продолжает обнимать, надеясь, что с юнги все будет хорошо. только вот тревога все равно заставляет весь организм дрожать. старого юнги больше нет, юнги больше не соберётся, ни один, ни с чимином, ни через десять лет или даже завтра. наверное, такой же старый пак действительно бы ушёл, ведь трагедия же, чем тут поможешь, когда еще можешь себя спасти? но того чимина нет тоже, они с юнги не погибли — они сдохли от тяжести, от холода и от мокрого окурка. пак даже свою одежду старую не носит, он даже внешне не сможет вернуться в свое прошлое, но вот попытаться построить здоровое будущее он все еще надеется. выстроить нового себя, нового юнги и новую жизнь хотя бы с минимальным количеством истерик. — пошли домой. завтра что-нибудь сделаем со всем этим. — и как? — не знаю. может, выгоню тебя нахуй, а, может, мы наконец-то позавтракаем вместе. и пускай чимин знает, что в этот раз ничего не получится снова, что юнги опять уйдёт или даже сбежит, он просто будет верить, что они однажды вылечаться оба и что то грустное письмо, написанное слишком рано для действительно нормального утра, однажды получит ответ.

«ты смотришь на меня с неприязнью, от которой тошнит утренней тревогой. я отвратителен тебе. подтверждаешь это мимолетным взглядом и ровным дыханием. тебе не нравится цвет моих глаз? все хорошо, я просто плесну в них кислоту или же вырву зрачки вместе с нервными нитями. линзы? но разве я не должен действовать более серьёзно? если захочешь, я раскрашу их потом твоими любимыми цветами. я слышал, ты любишь розы? думаю, розы — это пошлость, но разве имеет значение, что я там себе думаю? я принесу тебе самые яркие и пышные. знаю, что такие же будут стоять рядом с моим прахом. мне пора забыть любимые ромашки. рукава моего свитера слишком длинные? извини, я куплю завтра кожаный ремень, чтобы подчеркнуть талию. возможно, у меня остались вещи на два раза меньше. в твоих глазах читаю раздражение. я снова что-то сделал не так? но ведь просто так же молча дышал рядом. прости-прости, я все же виноват, мне стоит меньше давить на тебя, да? я отойду. прямо к краю. лишь бы тебе было комфортно. случайно упал на арматуру, мне так жаль, что ты столкнулся с проблемным мной, но не бросай, хорошо? я исправлюсь, я привыкну. и вот теперь по привычке заправляю режущую в плечах футболку и слышу, как все вокруг говорят, что мои бедра выглядят провокационно, но ты смотришь с одобрением, так что все в порядке. моя чёлка так сильно отросла, что я даже не вижу асфальт с трещинами, наверное, стоит ещё покрасить волосы. будет некрасиво? хорошо, я оставлю все прежним. плохое зрение не мешает тебе нравиться. снова насильно заливаю в себя какую-то травяную настойку и смотрю на небо, пока ты аппетитно ешь свой обед. организм против меня, он протестует, но в последнее время ты мной недоволен. потерпи немного, ладно? я все исправлю. я вырву свою грудную клетку, я перережу голосовые связки, отгрызу ногти с кутикулами, доберусь до сухожилий, сдеру кожу с рук, я подавлюсь своими органами, но не стану насиловать тебя своим видом. слышишь? не стану цепляться за тебя конечностями, нервной системой и громкими словосочетаниями. я свернусь в узел, затолкаю себя в глубины, где ты не найдёшь. я расправлюсь с собой за секунду, сверкая немного маниакальной улыбкой, затем посмотрю на тебя, смутившись, и дрожащим голосом произнесу лишь одну фразу. острые до кровоподтеков на горле слова разрушат твою любимую тишину, а сам я потом понесу наказание, запихнув себе в рот ещё больше отвратительных звуков. — а таким я тебе нравлюсь? смотри внимательно, какое я теперь чистое полотно. широкую улыбку и детский блеск в глазах запрятал, стёр малейший намёк на эмоции, разучился слышать свои мысли. и все ради тебя. для тебя скину скальп и поменяю кости местами. ты доволен, да? я больше тебе не противен? смотри на мою бледную кожу, ломкие волосы, острые скулы и швы на предплечьях. смотри, какой я для тебя, и наслаждайся, пока я буду точно так же наслаждаться здоровым тобой. ты наконец-то улыбаешься. берёшь за руку и кричишь? а, это всего лишь я. ничего, уже могу это игнорировать. главное, чтобы я тебе нравился. — главное, чтобы ты нравился себе, юнги. и просто съешь свой любимый блядский рамен — здоровый цвет лица идёт тебе больше, чем скулы. я ненавижу твои неудобные футболки и люблю тебя. (чимин 2015) p.s. я тоже теперь люблю себя (мин юнги 2021) p.s.s. ты мог дописать и про меня тоже, зануда (чимин 2021) p.s.s.s. ты и так все знаешь.»