Три обещания

Аллароса Лавеллана – мага, новоиспечённого Инквизитора и потенциального спасителя всея Тедаса, волновало только три вопроса. Какого чёрта именно он вляпался в это инквизиторско-корифеевское дерьмо!? Какого чёрта он пускает слюни на человека, который посмотрит на него примерно никогда!? И кто этот чёртов придурок, который подкидывает ему чёртовы записочки с ободряющими словами и омерзительно-приятными пожеланиями!? Ответом на первый вопрос Алларос считал свою феноменальную удачливость. Просто потому, что он – хилый, нелюдимый и одноглазый, которого назначили Первым Хранительницы только от того, что других магов в клане не было. И вся эта авантюра со шпионажем на конклаве, как Ал подозревал, затевалась только для того, чтобы аккуратно от него избавиться и запросить мага из другого клана. Ну ничего, он привык. Его нормальная жизнь закончилась ещё после стычки с медведем, разукрасившем его и без того не самую симпатичную морду шрамами и пустотой в правой глазнице. Похуй, в общем-то. Если он будет полезен, нужен хоть кому-то, хоть только на период войны с Корифеем, то он согласен на всё дерьмо, на всю хренову ответственность, что свалилась на его тщедушные плечи. Он настолько устал от собственной ущербности, давящей с самого рождения, когда он был просто крохотным, остроухим и чертовски болезненным младенцем, что готов круглосуточно мотаться по горам и пустыням, убивать любых тварей от призраков до драконов, улыбаться напыщенным аристократам и делать вообще что угодно, лишь бы ощущать себя на самом деле полезным, значимым. Ответом на второй вопрос Алларос тоже, как ни странно, считал свою исключительную удачливость. Ну и красоту командора Каллена. И улыбку командора Каллена. Доброту и благородство командора Каллена. И очаровательный шрамик над губой. И крепкие руки, и сияющие золотом глаза, и приятный голос и вообще, чёрт подери, всё! Ал прекрасно понимал, почему в Зимнем Дворце благородные леди стайками вились вокруг бравого командующего армией Инквизиции. Эльф и сам бы вился вместе с ними, будь он смазливой дамочкой и не-Инквизитором. Но увы, в этой партии у него не было ни одного козыря: он, во-первых, не смазливый, во-вторых, не дамочка, в-третьих, он всё-таки Инквизитор, а Инквизитор не должен забывать о войне и всеобщем благополучии, отвлекаясь на страдания глупого сердца. Иногда это самое сердце хотелось вырвать и запереть где-нибудь под Скайхолдом или и вовсе в Тени оставить за ненадобностью – без его трепыханий от одного только дружелюбного калленого взгляда было бы намного проще. Алларос на самом деле смирился с тем, что счастья ему в этой жизни не отмерено: если его удачи хватило на то, чтобы выжить после схватки с медведем, после взрыва на конклаве, после нападения на Убежище, то о простых житейских радостях можно и не мечтать. Тем более сейчас, когда он едва ли больше, чем оружие против Корифея. Даже будь это иначе, даже будь его личность хоть сколько-нибудь ценной, с Калленом ему ничего не светит, он ведь может предложить только дружбу. Дружбу. Если их вымученное общение это всё, что боги, или кто там следит за этим миром, могут ему подарить, то пусть всё катится в бездну. Неужели Ал не заслужил хоть капельку человеческого тепла после всего, через что ему удалось пройти!? «Нельзя быть таким корыстным, Da'len», сказала бы Хранительница. «На всё воля Создателя, дитя, ты не должен чего-либо требовать», сказала бы мать Жизель. «Идите вы все к демонам со своими нравоучениями!», сказал бы Алларос, глотая горючие слёзы, которыми за эти месяцы пропиталась вся его подушка. Ответа на третий вопрос Инквизитор не знал и даже предположить не мог, кто воспылал к нему такой странно-нежной симпатией. Из всей инквизиторской братии Ал нормально общался только с Варриком, потому, что он милый и пишет крутые книги, ну и капельку с Дорианом, с которым они оказались бы в одной постели, если бы не навязчивая влюблённость, больше смахивающая на одержимость, и покоцанная морда. У Варрика была Бьянка, у Дориана – Бык и как минимум поэтому эти двое отпадали. Вездесущая и всезнающая Лелиана отмалчивалась, сверкая хитрыми глазами, собственные попытки выследить загадочного поклонника успехом тоже не увенчались, поэтому Алларос решил просто забить. По крайней мере до тех пор, пока Корифей и вся его армия не превратятся в пованивающие трупы. Первая записочка была втиснута в дверь в комнату Инквизитора и ранним утром перед очередным походом опавшим листиком упала к ногам. В ней незнакомец выразил беспокойство по поводу простреленного в последней битве плеча и просил быть осторожнее. Ал тогда только дёрнул ушами, подумав, что это чей-то розыгрыш, но клочок бумаги сохранил. Вторая записка поджидала его ночью на балконе, что дало понять об осведомлённости незнакомца инквизиторскими бессонницами и любовью смотреть во время них на россыпь звёзд. В ней говорилось, что серебристые волосы эльфа будто поцелованы луной и ему не стоит закрывать ими лицо, ведь шрамы совсем не так ужасны. Несмотря на то, что впервые кто-то лестно отозвался о ранней седине и внешности в целом, Алларос только обматерил глупого поклонника и порывался сжечь несчастный лист. Только когда вспыхнувший на кончике пальца огонёк приблизился к бумаге, в груди что-то болезненно ёкнуло и заставило отправить послание к первому – в ящик рабочего стола. После третьей записки, найденной в седельной сумке, Ал перестал их считать и ожидать подвоха, только читал с лёгким раздражением. Иногда это раздражение перерастало во вспышку ярости, иногда превращалось в скупые слёзы из-за тоски по теплу и нежности, которые, как понял Инквизитор, были ему необходимы только от одного человека, который никогда не посмотрит на него как-то по-особенному. Только дружба, Ал, только дружба. Цени то, что есть, хотя от этой «дружбы» в реальности остаётся одно только слово. Вот и сейчас Алларос стоял на стене, обласканный прохладным ночным ветром, и читал очередное послание, кокетливо встретившее его на собственной кровати. Незнакомец желал удачи в завтрашнем сражении с Корифеем и просил обязательно вернуться живым и невредимым, потому, что однажды он наберётся смелости и лично признается в своих чувствах. Инквизитору было грустно и обидно за человека, который всё это время незримо был рядом с ним: он слишком хорошо знал, как ранит невзаимность и не хотел, чтобы это коснулось кого-то настолько искреннего в своей влюблённости, которой были наполнены письма. - Инквизитор, - поприветствовал эльфа Каллен, пристраиваясь на почтительном расстоянии, через которое будто прошёл электрический импульс, больно ужаливший в седой затылок. – Вам не спится? Завтра важный день. - Да, немного, - отозвался Ал, сминая в руках бумагу и кидая ленивый взгляд на редких солдат, снующих из одного конца внутреннего двора в другой. Командор с любопытством посмотрел на записку и, что-то хмыкнув самому себе, уставился вдаль, сквозь засыпающий тревожным сном величественный замок. – Это просто…ерунда. Ничего особенного. - Думаю для того, кто написал Вам, это очень важно, - отозвался Каллен со снисходительной улыбкой, будто с ребёнком говорил. Алларос бы покраснел ушами, но в его груди была такая пустота, что поглощала все вспыхивающие искорки чувств, стоило им только зародиться. Наверное, он действительно слишком устал. - Важно или нет, я всё равно не смогу ответить на чувства этого человека. Каллен ничего не ответил. Да и что ему было отвечать? Сам однажды отверг инквизиторские неловкие ухаживания, знает, что это такое. Ал только глухо выдохнул и, насладившись присутствием своего личного наваждения, с зевком направился в сторону своей комнаты, пробурчав пожелание хороших снов. - Берегите себя завтра, - прилетело ему в спину и вонзилось остриём в самое сердце, вызвав сладко ноющую боль.

***

Прошло больше двух лет с тех пор, как от Корифея остались только неприятные воспоминания. Инквизиция стала ручным пёсиком Верховной Жрицы Виктории, все боевые товарищи покинули Скайхолд, казавшийся теперь почти заброшенным, а у Аллароса не только один глаз, но и одна рука. И бывший Инквизитор хочет только трёх вещей. Надрать задницу лысому остроухому ублюдку, решившему разрушить весь мир, который он, Ал, всеми силами пытался спасти. Найти чёртова придурка, который продолжает анонимно подкидывать ему записочки и оттаскать на хуях. И просто где-нибудь в тихом месте сдохнуть. Потому, что какого демона!? Он устал, он хочет, чтобы всё это закончилось, он хочет, чтобы его просто оставили наконец в покое. Просто хватит. Хватит с него. Своё он уже выстрадал, а всё равно продолжает болеть. Продолжает болеть рука, которой нет. Продолжает болеть голова, когда очередная записка от того придурка попадает ему в руки и вызывает где-то в глубине души желание сжечь Скайхолд вместе с глупым воздыхателем, который так отчаянно беспокоится об Инквизиторе, но до сих пор не раскрыл своего лица. Продолжает болеть сердце, когда очередной обеспокоенный взгляд Каллена будто сдирает с него кожу. Алларос ненавидит себя за то, что до сих пор его любит и это единственное, что удерживает его от того, чтобы наложить на себя руки. Они ведь сблизились. Играют в шахматы, болтают, стоя на стене под звёздами, лениво тренируются: Каллен с щитом и мечом, которые не брал в руки после битвы с Корифеем, Алларос учится управляться с посохом одной рукой. Он ненавидит быть бесполезным и нынешнее состояние буквально выбивает весь воздух из груди. И только присутствие командора поблизости позволяет изредка вдыхать. Он бы скооперировался с Дагной и придумал бы какую-нибудь руническо-магическую замену своей руке, подключил бы Дориана и его друзей из Тевинтера, но нет. С него хватит. Каждое утро Ал жалеет, что проснулся и едва находит в себе силы, чтобы встать с кровати. Потому, что надо надрать задницу Соласу. Потому, что надо надрать задницу идиоту, чьё послание как всегда ждёт его на столе. Идиоту, что пишет, как волнуется, как хочет хоть чем-то помочь, и от этих слов так тошно, что хочется с корнями выдрать собственные потускневшие волосы. Одним дождливым днём, когда желание сорваться со стены прямо на скалы становится особенно соблазнительным, на вымокшее плечо Аллароса ложится тяжёлая рука и охреневший эльф, которого так грубо выдернули из дымки суицидальных мыслей, как сквозь толщу воды слышит предложение Каллена надраться в таверне. Всё равно она пустая – они больше никому не нужны. Он больше никому не нужен. Спаситель всея Тедаса, блять. В таверне тепло и тихо – Мариден свалила с Коулом бродить по миру и Ал, если честно, искренне за них рад. Но эль так же хорош, как и в былые времена, а компания любимого командора делает его в разы вкуснее, что заставляет захмелевшего эльфа искренне улыбаться бородатым военным шуткам. Если Каллен будет так близко, что их бедра практически соприкасаются, если он будет каждый день смотреть со сверкающем теплом, то Ал ещё потерпит, потерпит своё жалкое существование до тех пор, пока мужчина рядом. Наконец-то их отношения действительно можно назвать дружбой. Когда руку прострелило приступом фантомной боли, Алларос едва смог сдержать вскрик и только поморщился. Попытка спрятать гримасу за очередным глотком провалилось с треском. Каллен, взглянув обеспокоенно, осторожно прикоснулся к уродливой культе и мягко придержал дёрнувшегося эльфа, чтобы тот ненароком не слетел со стула. - Не… Не стоит её трогать, - вяло запротестовал он, пытаясь непослушной из-за опьянения и страха рукой сбросить калленову, поглаживающую обрубок. - Хватит, успокойся, Ал, - прохрипел тот, ухватившись за тонкое запястье. – Изводишь себя зря, похудел совсем. Скоро просвечивать начнёшь. Эльф только опустил голову и изо всех сил старался сдержать подступающие слёзы и жалкие всхлипы, оседающие колючим комком в горле. Ну сколько можно, чёрт подери!? Почему так больно, почему от его тепла и ласковых слов так больно, что выть хочется? Что хочется разодрать грудную клетку и вырвать трепыхающееся сердце, стук которого барабанным эхом звенит в ушах. - Эй, - мягко зовёт Каллен, опускаясь перед ним на колени и заглядывая в сверкающий из-за непролитых слёз глаз. Ал хочет было отвернуться, но тот не даёт, обхватывая лицо горячими мозолистыми ладонями и, после секунды взгляда в упор, ласково целует в лоб. – Мне больно из-за того, что ты так страдаешь. Скажи, как я могу тебе помочь? Я очень хочу тебе помочь. Алларос недоверчиво смотрит на сидящего перед ним мужчину и шмыгает носом. Несколько солёных капель всё же срываются с ресниц. - Почему? – проскрежетал он. «Почему ты рядом?» «Почему ты пытаешься меня расшевелить, вместо того, чтобы похоронить, как это сделал весь остальной мир?» «Почему ты поцеловал меня?» «Почему тебе больно из-за меня?» - Поэтому, - шепчет Каллен и накрывает его сухие обкусанные губы своими мягкими и горячими. Легко совсем, не желая переступить черту и ещё сильнее нарушить чужие границы, только показать, что он здесь, рядом. И целует Аллароса. Когда мужчина отстраняется, его глаза сияют золотом, а щёки покрывает нежный румянец. Он улыбается и пока Ал собирает воедино разбившееся на миллионы осколков сознание и просто пытается осознать, что, чёрт возьми, произошло, командор гладит того по мучительно красной щеке и заправляет выбившуюся из простой косы прядь за такое же красное ухо. - Постой, - пытается сказать эльф, но вместо голоса звучит неясный хрип, заставляющий прокашляться и, собрав остатки самообладания, протараторить: – Почему? Зачем? Тебе же не нравятся мужчины! - Мне не нравятся мужчины, - улыбается Каллен и не двигается с места, только запускает пальцы в и без того растрёпанные седые волосы. – Мне нравишься ты. Просто нравишься, без каких-либо особых причин. Он целует его снова, так же легко прикасаясь к губам. - Потому, что захотел. Ещё один поцелуй и Алу кажется, что он вот-вот задохнётся. - Если тебе не нравится, если ты не хочешь – просто скажи или оттолкни меня. Каллен снова целует и на этот раз Алларос ему отвечает.

***

Проснувшись посреди ночи в собственной кровати и в крепких объятиях похрапывающего Каллена, протрезвевший Ал наконец признаёт, что это не сон, не его больная фантазия, а чертовски счастливая реальность. И плевать на всё остальное. Глаз? Ну и хрен с ним, привык уже, да и любимого человека это совершенно не смущает. Рука? Ничего, он свяжется с Дагной и Дорианом, и они вместе что-нибудь придумают. А если не получится – он изобретёт заклинание и создаст себе руку с помощью магии Духа. Делов-то. И Соласу надерёт острые уши так, чтобы никакие разрушительные мысли в его глупую лысую голову до конца жизни не приходили. И оставляющего глупые записки придурка он выследит и поговорит с ним нормально. Но это всё потом. Сейчас он повернётся к взаимно любимому Каллену, улыбнётся и мазнёт губами по губам, заставив человека сквозь сон обнять его ещё крепче.

***

Когда Инквизиция окончательно обосновывается в Скайхолде и скорбь по погибшим в Убежище затихает, Каллен даёт себе три обещания. Окончательно покончить с лириумной зависимостью и перетерпеть даже самую жёсткую ломку. Отправить Корифея вместе со всей его армией в Бездну. Собраться наконец с силами и уговорить Лелиану помочь в его маленькой детской авантюре с записками для Инквизитора.