***
Бывало, что после продолжительного нахождения в океане социализации Инумаки мог пропасть на пару дней, чтобы восстановиться. Поэтому, Оккоцу лишь понимающе терпеливо ждал, пока он не наберётся сил. Сколько сейчас? Около семи вечера? Наверное так. Прошло уже четыре дня с момента их прогулки. Сейчас попытки дозвониться до Тоге были тщетны. Что-то под лёгкими неприятно сжималось и кололось. Юта пытался игнорировать это чувство, прошаривая шкафчики на кухне. Шакальный кофе в пакетиках закончился. Катастрофа. Этот ужасно приторный сладкий порошок предназначался для настоящих ценителей кофе, готовых просто кинуть зерна в лужу и сказать что это карамельный латте. После такого лучше ещё проветриваться неделю, чтобы потом, когда вы зашли в кофейню, бариста не учуял запаха и не проклял вас за кофейные извращения, принеся в жертву богам Старбакса. На улице темно и идёт крупный снег. Но шакальный кофе это шакальный кофе, а ради него хоть в метель и ураган. Парень утепляется как может, поправляя ворот пальто. Он не может найти шарф, и не сразу вспоминает о том, что отдал его Тоге во время их прогулки. В области солнечного сплетения словно таяли зефирки, мягкие и тёплые. Юта смотрит на свои затрясшиеся руки и быстро начинает сжимать и разжимать пальцы, чтобы это прекратилось. Беспричинное волнение ещё можно было спрятать, а вот сладкие чувства, обрастающие тысячами фиалок, уже вряд ли. Эти фиалки словно пробивались сквозь снег, такие маленькие и невинные. Оккоцу сложно было это признать, но черт...он влюблен в Инумаки. Бесповоротно. Почти год? Он сбился со счета. Сбился со счета когда захотел всегда быть рядом, когда начал вспыхивать от радости при встрече, когда Тоге стал одалживать ему гигиеничку. И осознание безнадежности неприятно кусало изнутри, как раздраконенная кошка в режиме убийцы, которая решила напасть на вашу ногу просто потому что да. Признаться? Сомнительная затея. Оставалось только ждать, пока этот мутный сгусток под сердцем рассосётся, как таблетка от кашля под языком. Он жалел о том, что у него не какие-нибудь часы вместо сердца. Хотя, наверное, оно лучше механизма. Часы бы перегрелись и сломались, а сердце просто будет иногда биться быстрее. Юта выходит из дома, тут же жалея об этом. Но сухой мороз, по крайней мере, получше слякоти. Замерзшие улицы спят, снежинки танцуют в лужах холодного света фонарных столбов. Бабочки в животе леденели, крылья их покрывались морозными узорами. Оккоцу не спеша проходит уличные лабиринты и ступает так аккуратно, словно по тонкому льду, который вот-вот треснет. Волнение его никак не унималось, трясло то ли от холода, то ли от тревоги. В голове ураган из льдинок и раскалывающихся чувств. Хотелось упасть лицом в сугроб и полежать так пару часов. А теперь представьте, что вам звонят с вопросом, с вами ли ваш друг, и вы говорите, что да, хотя это ни черта не так, вас передергивает, бросая в панику, и теперь вы собираетесь пробежать кросс по городу в поисках друга. А вот Оккоцу и представлять не надо. Он в ступоре смотрит на полет белых хлопьев в лунном свете и рвано выдыхает. Инумаки без предупреждения ушёл. Было бы неплохо знать, куда. Ноги Оккоцу горят от бега. Он словно маленький мальчик, бегущий в Андалузию за девочкой-певичкой. Юта боялся, что в такой холод хрупкое сердечко Инумаки заледенеет, и придётся вставить вместо него часики с кукушкой. Казалось, что птицы вот-вот начнут замерзать прямо на лету и разбиваться насмерть. Оккоцу подскальзывается на пустом перекрёстке, царапая ладони о лёд. Пояс его тёмного пальто развязвязался, позволяя упасть в объятия снежного ветра. Он едва может отдышаться: воздух нестерпимо холодный, из-за чего нос неприятно кололо. Юта направляется туда. Туда, где он хотел ему признаться. Тропинку замело, к ней едва можно пройти сквозь пласт снега. Парень спотыкается через каждые два шага, не чувствуя пальцев ног. Дергающийся свет фонарного столба мигает, отчего снежная вата искрится. Оккоцу падает в нескольких метрах от лавочки, замечая на ней силуэт, завернутый в его собственный шарф. Тоге съежился на лавке и дрожал, рыдая. Его буквально почти замело. На нем не было куртки, лишь тонкое худи и шарф Юты. Глаза красные от слез, тыльная сторона ладоней раскраснелась из-за аллергии на холод. Из-за слез он даже не мог взглянуть на Оккоцу. - Инумаки! Голос Оккоцу хрипит, когда он подбегает к нему, падая перед ним на колени. - Инумаки, что случилось? - Юта стряхивает с него снег. - Что ты здесь делаешь? Тоге всхлипывает, смотря на раскрасневшиеся ладони. Юта стягивает парня с заснеженной лавки, обнимает и прячет под своим пальто, утыкаясь в светлую макушку. Тоге холодный, как январский ночной снегопад и треснувший лед, фарфоровый и хрупкий. Если вспомнить, то он часто так делал: не соответствовал погодным условиям. Несколько раз его приходилось силком загонять домой из-под дождя, натягивать на голову капюшон, чтобы его не продуло от ветра... Спрашивать бесполезно. Парень вырывается из едва тёплых объятий Оккоцу. Ноги его совсем не держат, и он падает в сугроб, все еще тихо всхлипывая. - Пойдём, Инумаки, ты же замерзнешь! - Юта помогает ему встать, крепко хватая его тонкие запястья. - Тебе разве не холодно?! - Мне х-холодно... холодно без тебя! - Тоге пытается вырваться, нехотя поднимая взгляд. - И я это ненавижу! Лучше замёрзнуть! - Его глаза цвета коньяка со льдом совсем заплаканные, нос похож на розовую зефирку. Оккоцу чувствует себя так, словно стоит посреди озера. - П-прости, я... - голос скрипит, как первый снег. - Т-ты мне н-нравишься! Д-давно нравишься! Н-но я...н-не хотел портить нашу дружбу... Толстый слой льда трескается вместе с кристалльной коркой на сердце. - П-прости, - он снимает с себя шарф Юты, смотря в чернильное небо и разглядывая размытое белое пятно. - Луна сегодня к-красивая, не так ли? Юта будто проваливается под этот лёд, захлебываясь в тяжёлой холодной воде. - Красивая, - Оккоцу берет в оледеневшие руки чужое лицо и аккуратно вытирает слезы. - Настолько красивая, что умереть можно. Облака неспеша уплывают, подгоняемые ветром, и уступают место одинокой луне. В глазах Тоге загораются крохотные звёздочки, тут же гаснущие от новых слез, когда его снова обнимают, затаскивая под пальто. Его колени дрожат, продрогшие, он едва держится на ногах, крепче хватаясь за Юту, утыкаясь куда-то в ворот чёрной водолазки. Оккоцу облегчённо выдыхает в платиновую макушку.***
Комната дремала в полумраке, освещаемая лишь настольной лампой. - Прости, - Тоге тискал край толстовки Юты, в которую был одет. Его собственная одежда насквозь промокла от снега. Он сидел на чужой кровати, усиленно гипнотизируя плед, когда чёрная водолазка утянула его в объятия. - Не извиняйся, - Оккоцу сцепляет руки на талии Тоге. - Тебе не холодно? - Он устраивает подбородок на его плече. Долгожданное умиротворение. Дыхание Оккоцу тёплое и размеренное. Инумаки берет его руку в свои ещё не оттаявшие ладони. Юта едва касается губами виска Тоге, переплетая их пальцы, и целует ледяные костяшки чужой руки. Тот в свою очередь заливается краской, чуть ли не прекращая дышать. - Мне прекратить? Взгляд Оккоцу пронзительный, искажающий время и пространство. Сердце Тоге стучит так, словно его заняла девочка-певичка, спотыкающаяся на каждом шагу. Он толком не успевает ничего сообразить, когда оказывается лицом к лицу с Ютой. Оккоцу смеётся, целуя Инумаки в лоб, перебирая светлые волосы. Это приводит Тоге в ещё большее замешательство. Он прячет лицо в ладонях, пытаясь хоть как-то скрыть смущение. - Ну, Инумаки... Попытки карамельных глаз испепелить Юту тщетны, поэтому остаётся только мстить щипком за щеку. Оккоцу жмурится, получая тык куда-то в солнечное сплетние. Тоге не знает, на чем сфокусировать взгляд, и окончательно теряется, когда его целуют в уголок губ. Инумаки закрывает глаза Юты своей рукой, вздыхая. Ресницы Оккоцу щекочут пальцы. Тоге пересиливает себя, подвигаясь чуть ближе. Тысяча и одно сомнение. Юта всегда ест эти маленькие мультизлаковые конфетки. Или батончики?...или что это вообще? Юта пьёт эту странную пластмассовую газировку. И, наверняка, все это остаётся на его губах. И Инумаки пробует их на вкус. Мягкие. Обкусанные. Он почти сразу же отстраняется, убирая ладонь с чужих глаз, и отводит взгляд, смущаясь. Юта улыбается, разглаживая морщинку меж бровей Тоге, оставляя невесомые поцелуи на алеющих щеках. Он чуть приподнимает подбородок, будто спрашивая разрешение. Инумаки тает. Тает от того, как Юта проводит языком по его губам, от того, как притягивает ближе, улыбаясь поцелуй. Тоге отвечает, позволяя парню взять всю инициативу на себя. Им начинает нехватать воздуха, когда Оккоцу бессовестно вторгается в чужой рот, кусая нижнюю губу. Инумаки утыкается ему в плечо, пытаясь скрыть раскрасневшееся лицо, и Юта лишь обнимает его крепче, смеясь.