Мираж

      Вечер. Обычный майский вечер, насквозь пропитанный атмосферой чего-то чудесного, романтического. Тёплые лучи опускаюшего за линию горизонта солнца согревают замёрзшие от дневного дождя руки. На небе не виднеется ни единого облачка, лишь длинные необыкновенно узкие перьевые прослойки, плавно растворяющиеся в огромном небесном пространстве.       Большой недавно отреставрированный город. Здесь жизнь кипит бурно с каждым потоком этого шумного муравейника, случайно унося с собой зазевавшихся простофиль. Даже вечером, городская жизнь неумолкает. Нет, спешавших куда-то неповоротливых горожан становится в разы меньше, но не отнять того, что желающих насладиться этой прекрасной вечерней обстановкой целая очередь. Поэтому и не кажется, что народу стало меньше. Наоборот, людей стало больше, просто теперь, они никуда уже не спешат — медленно и плавно направляясь вдоль своего пути.       Дома в этом городе высокие, порой в некоторых местах, даже не достроенные. Высокие вытянутые здания по своей форме, размеру, словно тянутся до неба, ну или по крайней мере — пытаются дотянуться. Каждый аккуратно прокрашенный кирпичик идеально вписывается в лаконичную, придуманную одним из гениальнейших архитекторов, схему. Впрочем, так всё было задумано задолго до постройки города...       На одном из высоких живописном расписанных балконов, вдоль широкого мягкого кресла расположился мужчина, на вид лет тридцати с длинными, затёсанными назад кофейными волосами. Рядом с ним находится небольшой деревянный столик покрытый сверху лаком тёмно-бордового цвета.       Жан — так звали мужчину, задумчиво переместил взгляд куда-то далеко, в небеса. Хотя нет — гораздо выше небес. Мужчина не глядя берёт старый пожелевший стакан, небрежно вливая в него вино из одной из бутылок, аккуратно стоящих на столе.       Отпив немного из стакана, Жан не отрываясь от прекрасного  на тот момент, вечернего вида, задумчивой улыбкой подтверждая своё счастье и в какой-то степени восторг.       Ему пришлось через многое пройти, для того, чтобы сейчас, так небрежно выпивать вино, сидя на мягком кресле балкона будущего Парижа. Впрочем, несмотря на тяжёлое отрочество и юность, мужчина был неимоверно благодарен судьбе за счастливое настоящее: за чистое мирное небо над головой, за красоту вечерних закатов и медленной размеренной жизни в кругу тех, кого он так сильно любит. В кругу своих близких — своей семьи.       Переведя взгляд в сторону нового, недавно установленного витражного окна, Жан засматривается на женщину с длинными чёрными волосами, аккуратно завязанными в хвост. С боку испачканный фартук — свидетельство недавно законченной работы, то есть готовки. Женщина любила готовить. Это было её любимое занятие, после затяжных прогулок по тёплому предлетнему парку.       В руках у женщины лежала маленькая девочка с такими же персиковыми глазами, какими обладал и сам Жан. Увидев знакомую улыбку в отражении окна, девочка расплывается в улыбке, громко смеясь: «Папа! Папа!»       Жан прикрывает рот, от сводящей скулы улыбки, помахивая ладонью малышке.       Микаса же — та самая женщина, плавно качает девочку в руках, нежно поглаживая тёмные короткие волосы малышки, так похожие на её собственные. Она нежно целует девочку в лоб, так же плавно и элегантно, махая в сторону окна. — Дорогой, иди кушать!       В случае чего, Жан нехотя приподымается с мягкого достаточно удобного кресла, потягиваясь во весь рост. Мужчина поправляет нависшую над лбом надоедливую прядь волос, сглаживая её обратно — назад.       Тонкий хлопчатый плащ неряшливо свисает со спины, из-за чего, немного выпившему Жану, постоянно приходится его поправлять.       И всё же, мужчина был счастлив. Счастлив, что выжил. Счастлив, что мог иметь семью. Счастлив, что мог быть рядом с ней. Рядом с той, которую любил на протяжение всей своей сознательной жизни. Ещё став кадетом, Жан видил в Микасе что-то особое. Что-то редкое и необыкновенно прекрасное. Что-то, что есть только в ней и в ником более...       Открыв плотную стеклянную дверь, украшенную золотистыми, серебристыми ажурными узорами, мужчина всматривается в очертания хорошо убранной комнаты, а заметив Микасу с малышкой и вовсе расплывается в улыбке.       Заметив знакомое лицо, девочка вновь начинает радостно смеяться, всматриваясь Жану в глаза с чувством полнейшего счастья.       Подойдя к Микасе ближе, Жан осторожно берёт малышку на ручки, несильно подбрасывая вверх. Девочка смеётся. — Ты же её уронишь! — Микаса волнительно наблюдает за каждым шагом, движением, действием, совершённым мужчиной. Видимо, она просто боится, что с их с Жаном радостью что-то может случиться. — Миру, кого ты больше любишь? Папу или маму? — Жан с никим заворожением смотрит в чистые, ещё совсем наивные глаза девочки.       Малышка ещё сильнее начинает смеяться, видимо, в силу своего возраста ещё не зная ответа на такой простой, но в то же время сложный детский вопрос. — Ну где там мой омлет? — гордо откинув голову назад, Жан отдаёт Миру обратно на руки Микасы, чем вызывая улыбку на лице женщины. — На кухне, будто ты не знаешь! — Микаса смеётся. Смеётся так, как никогда ранее. Так счастливо и необыкновенно искренне.

***

      Проснувшись в холодном поту и открыв глаза, Жана понял, что находится в казарме. Всё той же казарме, где жил ранее. На улице стоит тёплая летняя ночь, без малейших места быть осадков.       Парень сжал ладони, в которых ещё недавно держал их с Микасой дочь, в кулак. По его глазам побежали горячие слёзы, а в голове возникла лишь одна фраза: «Это был всего лишь сон. Твой прекрасный сон, в котором ты счастлив. Но увы, ты проснулся, Жан...»