В руинах

Асока. Асока. АсокаАсокаАсокаАсока. Имя горчит на кончике языка, но так и не срывается с губ. Асока шевелится в его руках, веки ее дрожат. Мерный стук сердца в ее груди сводит его с ума. — Леди Тано, — приветствует Мол, выталкивая звук из горла, дёргает мышцами лица, почти рычит. Все в нем оседает и рушится. У Асоки глаза огромные, с синими всполохами, такие яркие, что он на мгновение слепнет и скалится. Асока молчит — силится что — то произнести, но только крепко и отчаянно цепляется за его шею, царапает кожу. Мол теперь тощий, жилистый, однако тело его такое горячее, что Асока невольно стонет и вжимается щекой ему в грудь. Мол не дышит — боится, что его сердца пробьют грудную клетку. Бело — голубые монтралы щекочут подбородок. Он несёт ее, как реликвию, из клубов дыма и пепла. Здесь воет ветер; руины храма царапают блеклое небо. Она что — то бормочет, еще в беспамятстве, и почти касается красной и чёрной кожи губами. Асока холодная, как лёд, но у Мола в венах плещется жидкое пламя. — Мол, — шепчет она наконец, и дрожь расходится по телу. У нее в голосе страх, гнев, горечь, а взгляд туманный и мутный. Асока отдергивает пальцы — и вдруг бьёт его в грудь, безжалостно и грубо. Мол невольно разжимает хватку. Сила пульсирует и гудит. Асока часто и неглубоко дышит, дрожит, однако ослабшие руки ее, все в ссадинах и зарубках, упрямо сжимают световые мечи.  Мол хрипло от души смеётся. Белые блики ложатся на лицо и сияют в нездоровой желтизне глаз, блестят в круглых зрачках. — Как грубо, леди Тано! — восклицает он, и голос — сплошь яд и насмешка — звучит нелепо в мёртвой тишине развалин. Асока молчит, хмурится, кашляет, давясь комком в горле. На губах и щеках ее серая храмовая пыль. Мол, однако, чувствует запах Асоки: скупое тепло, цветочная сладость и горький дым кружат голову и дурманят, и поэтому он теряет бдительность — белое лезвие оказывается у горла. Мол задирает подбородок, его лицо искажает гримаса ярости. Только на мгновение — затем он жестоко и лукаво улыбается. — Дважды, — низко говорит Мол. — Дважды я спас тебе жизнь, леди Тано, и вот какова твоя благодарность. Асока морщится, как от боли, и Мол хватает ее за запястье, давит — меч с грохотом ударяется о камни. Она заносит вторую руку — Мол бьёт наотмашь. Асока загнанным животным кричит, обнажает зубы, дёргается назад и в сторону. Мол держит крепко. Запястья у нее тонкие, стиснешь — хрустнет кость; что — то темное и жестокое шевелится в его разуме. Мол судорожно сглатывает. В ее Силе разлиты тоска и отчаяние. Асока рвётся из его рук. — Зачем? — коротко и без интереса уточняет она, и мечи вновь ложатся ей в ладони. Лезвия ровно гудят. — Зачем что, леди Тано? — вкрадчиво, борясь со странным оцепенением, уточняет Мол. Ему хочется говорить, рычать, урчать, вцепиться ей в горло, в ребра, сжать в пальцах плоть. Вспышка гнева, странное дело, короткая и вялая. Он смотрит на Асоку с жадностью. — Зачем ты вернулся? Что задумал на этот раз? — Асока отступает, шуршит пеплом и каменной крошкой. Мол не отвечает, следует за каждым ее шагом, как зверь, сутулясь, нарочито робко мнётся, посмеивается, слишком серьезно и  весело глядит ей в глаза. Асока не улыбается лукаво, как прежде. Ей как будто еще холодно; она злится, от нее пахнет отчаяньем и горечью. Мол хмыкает, пряча в ухмылке смущение. Асока наступает первой, умещает в смазанном ударе боль и злобу. Она бьётся только потому, что стыдится слез, Мол знает. Ей впору отступить, ускользнуть от него в третий, или четвертый, или пятый раз, только Асока медлит, взрезает затхлый воздух мечами. Лезвия искрятся, опасно греют кожу — Мол щурится и наконец бьёт в ответ, чтобы уберечь остатки тела. Асока падает на колени. Плечи ее мелко трясутся; она упрямо хмурится, скрежещет зубами в попытке подняться. — Что с тобой, леди Тано? — спрашивает Мол неохотно, склоняется к ее лицу — так близко, что ее дыхание опаляет ему грудь. Мечи сталкиваются, шипят и трещат. Асока вдруг вскидывается, вздыхает рвано, на грани с плачем, и,  уткнувшись в ладони, лепечет что — то о снах и вине. Мол протягивает к ней руки; он хочет ее слез, и они ему отвратительны, потому что влекут за собой жалость и слабость. Пепел шуршит. Асока поднимается, принимает стойку, хотя выглядит нелепо, как ребенок. Мол находит это очаровательным: ему знакомы эта посадка головы, разворот плеч, положение рук. — Кэнан, — говорит Асока устало, коротко коснувшись щеки, ссадины на скуле, и кривится. Теперь Мол видит мелкие морщинки у ее губ, глаз, видит бледную полоску, пересекшую лоб по горизонтали. — Эзра. Что с ними? Отвечай! Мол неловко хрипло смеётся. Он помнит ее повелительный грозный тон, извлекает из глубин памяти картинку: там, на рушащемся венаторе, с десяток лет назад, еще девочкой она говорит с ним яростно и властно. — Не могу знать, леди Тано. Здесь была только ты, — вкрадчиво отвечает он наконец, и Асока опускает плечи, ее лицо смягчается на мгновение — так, что кажется изможденным. Мол ждёт до тех пор, пока она встрепенется, взглянет на него с немым вопросом, отпрянет и вздохнет, и легко, одним движением скрипучих ног, поворачивается к ней спиной. Асока произносит его имя, и все тело наливается тяжестью. Мол втягивает густой горький воздух сквозь зубы: в ее тоне ни злобы, ни обиды, нет даже ненависти — только вопрос, лишённый всяких чувств. — Пойдем, леди Тано, — цедит Мол через плечо, но Асока не двигается с места. — Ты не хочешь остаться здесь, не так ли? — Что тебе нужно? — Асока восклицает отчаянно, и Мол скрипит зубами. — Совсем ничего. Только вернуть долг. — Я тебе не верю, — Асока надменно хмыкает, но что — то в ее Силе не позволяет Молу огрызнуться: огонёк в ней едва теплится. Он прикрывает глаза и позволяет сердцам громко удариться о ребра. — Хорошо, леди Тано. Недоверие — ключ к выживанию, — движением кисти Мол расчищает путь от крупных осколков — кусков железа и чёрного камня — и бредет прочь.

***

В звездолете пусто и тихо, трещат люминесцентные лампы, пахнет бактой — грязные бинты и отрезки пластыря в беспорядке разбросаны по полу — и чем — то еще, с сладковатым шлейфом. Духота невыносима. Мол запирает рубку, опускается в кресло пилота, укладывает руки на приборную панель, бессмысленно перебирает пункты назначения. На захолустной планетке ночь, тёмное небо в иллюминаторе кажется багровым. Мол ударяет ладонью по рычажку, стискивает в пальцах штурвал и глядит перед собой. Острая и болезненная улыбка расползается по его лицу.