Девиантные Стены

1

Жизнь в роскоши опьяняла. Совсем недавно Кенни думал, что из общих житейских возможностей нет ничего лучше, если вдруг перепадет редкая возможность провести ночь в относительно сухом и чистом месте, где запах гнили и плесени режет глаза ниже критического. Ещё лучше если перед этим удавалось вскрыть глотку какой-нибудь визжавшей о пощаде полицейской шавке, так или иначе, перешедшей дорогу Потрошителю. А «переходили дорожку» иногда одним лишь отсветом откормленной задницы. Он грел руки в их вязкой крови, а потом отмывал ржавой ледяной водой и ложился спать, не раздеваясь и держа излюбленный нож наготове за пазухой, встречая ночь в каких-нибудь вонючих (или менее вонючих если повезет) отсыревших трактирах. С ощущением фантомного (а совсем недавно – реального) тепла на ладонях и пальцах, чуткий сон приходил на удивление скоро. Питаться обычно приходилось падалью мирового рациона. Кенни всегда это знал, хотя долгое время и не имел точных представлений о вкусе того, чем баловали желудки люди побогаче. Однако, никому из бедных и не надо было знать, все и так всё прекрасно понимали; один взгляд на лоснящийся вид людей, живших в достатке, и пустой желудок с завистью заходился в печальном мурлыканье. Аккерманы всегда жили в вечной суете преследований и за чертой скребущей бедности, так или иначе, пришлось с этим смириться. Но такие люди как Кенни всегда получали свою порцию на день. Таких людей, как Кенни окутывала зверская сила и защищала даже без её демонстрации. На таких людей, как Кенни всегда таращились со страхом, а те, кто посмелее - с брезгливым презрением. Мутные глаза его деда метали каким-то смиренным разочарованием и вечным предостережением а-ля «не натвори-ка ты сегодня ещё больше дерьма, парень». Сестра смотрела также, добавляя ко всему прочему утроенного беспокойства. Так он и кормился: безвкусным подобием еды, прохладой дешёвых ночлежек, льющейся из-под кинжала кровью и затравленными взглядами всех вокруг. Честно говоря, тошнило от всего одинаково. В своих глазах Кенни видел Силу. Сила усмехалась зубастой пастью и была готова с дерзостью рвать плоть хоть целого мира. Он встречался с ней исключительно в собственном отражении, вот поэтому и считал себя особенным, не таким как все остальные. А потом вдруг наткнулся на взгляд, искрящийся лиловым шлейфом самого мироздания… Тогда сердце впервые в жизни сжали острые тиски животного страха, ледяная хватка которых, была намного сильнее даже огромной цепкой руки, сжавшей его, как оказалось, крохотное и тонкое тельце. И нахер тогда вообще держать себя в форме, спрашивается? Раз существует нечто подобное, можно было так не стараться... Последней картой на стол в игре с отчаянием полетел, рассекая со свистом воздух, меткий, и никогда не подводивший Жнеца в его деятельности клинок - лишь бы больше не видеть этих пронзительных глаз. Лишь бы они погасли здесь и сейчас, и больше не открывались в одном мире вместе с Кенни. Никогда. Не сработало. Вот только через минуту, почему-то именно Ури стоял перед ним на коленях, смиренно опустив светлую голову до самой земли. Ещё мгновением позже вся жизнь, Сила и сам Кенни всецело принадлежали Ему, а Род Рейсс, стоявший чуть поодаль, крышесносно достиг апогея своего непонимания всего сущего на земле. С того момента основная деятельность Кенни особо не изменилась. Он всё также резал глотки и вспарывал животы, только теперь, каждый раз эти глотки и животы были заведомо определенного ублюдка - того, кто, вздумав пойти против Короля и его убеждений об истине, представлял реальную угрозу. Кенни поймал себя на том, что убивать за Ури выходило как-то по-особенному: легкой рукой и с живым воодушевлённым трепетом внутри. Мысли о том, что, именно он, Кенни-Жнец-Потрошитель-Аккерман, теперь ЕГО защитник и верный пес совсем не обременяли, а напротив: жаркий огонь упоительно облизывал внутренности, будто всю жизнь только и ждавший момента воспылать. И он, широко ухмыляясь, делал свою работу. Иногда приходилось мотаться на душные утомительные собрания всяких высокопоставленных физиономий и отсиживаться там, нагло забросив ноги на высокий деревянный стол. Лениво наблюдать за всей процессией из-под полов запачканной возлюбленной шляпы. Вместе со всем этим, он стал жить под одной крышей с королевской семьёй.

***

Первые дни в имении Рейссов были полны открытий о тёплой и сытой зажиточной жизни. Конечно, Кенни ко всему привык; он в принципе имел привычку быстро приспосабливаться к любым новым условиям. Что-то было вполне ожидаемо, поэтому при виде с иголочки одетой немногочисленной прислуги, изящных предметов интерьера и простора величественных коридоров, он только хмыкал и шёл осматриваться дальше. Первый раз бровь удивлённо поползла вверх, когда он узнал, что одна только уборная, оказывается, может быть в четыре раза больше грязных комнатушек в дешевых засаленных трактирах, в которых он привык проводить ночи; а к ужину подают столько, сколько раньше не доводилось съедать за одну добрую неделю. Для Кенни выделили не очень просторную, но светлую комнату с большим высоким окном, кроватью приставленной к стене посередине, массивными дубовыми шкафами в углу и аккуратным диванчиком с короткими изящными ножками, на который он и плюхнулся прямо в грязных сапогах, впервые оказавшись в новоиспеченных покоях. Чисто, чисто, всё кругом чисто, деревянно и стеклянно, бархатно-коврово, бело-рамно и постельно-убранно... Взгляд медленно плавал от одного деловитого предмета мебели к другому, долго не на чем не задерживаясь, пока не зацепился за странный гобелен висевший прямо над кроватью. Самым странным, пожалуй, было то, что такое огромное полотнище, оказалось так непросто заметить, будто оно специально таилось в вечернем полумраке, пожирая солнечный свет, который почему-то тут же терялся стоило дойти до края вышивки. Ткань глубокого болотного цвета выглядела совсем не дешевой, однако в нескольких местах виднелись некрасивые подпалины, чем явно отбивали ценность вещице. В центре композиции филигранно был вышит буровато-кремовый олень, и было в нём что-то странное; что-то, что невозможно рассмотреть впервые взглянув. Вот, он, вроде, благородно гарцующий, прицокнул одним копытом, обратив треугольную мордочку куда-то к себе за пятнистую спинку - и ничего такого. Но чем дольше Кенни всматривался в силуэт животного, тем сильнее бросалась в глаза неестественность изображенных движений. Будто рогатый танцевал в каких-то дьявольских судорогах, безумно выпучив один лишь видневшийся глаз. Вышитое вокруг него пространство градиентно сгущалось и становилось темнее к центру так, что сам олень плавал уже в абсолютно угольном мареве, как в смоляной воронке. В зубах у зверя виднелось нечто, что напомнило Кенни рваную буровато-красную тряпку... «Эй, не свались-ка ты мне на голову этой ночью, поганец, - скептически подумал Аккерман, осматривая мрачное полотнище в тяжёлой на вид дубовой раме, – Однако. Надо будет спросить у кого-нибудь в этой богадельни, из каких таких эстетических соображений, этот «весёлый» ублюдок украшает здешние более менее приличные стены. Дрянь какая-то...» Кенни задумчиво чесал подбородок. Жизнь в роскоши опьяняла.

Мне дверь с прищуром открываешь И спросишь: почему не веришь? В каком дрожащем предвкушенье Моя душа, не представляешь. Стоять в дверях, и там за ними, К теплу шальному обращаясь Сквозь стены, и защиты просишь С предлогом: может так согреешь? Впусти - и ты не пожалеешь.

2

В большой и светлой зале, с рядом занавешенных простыми, но симпатичными шторками окон и с двумя длинными софами, стоявшими друг напротив друга у небольшого камина, располагался массивный стол. Здесь они обычно садились за трапезу втроем – Кенни с одной стороны, а братья с другой. Род Рейсс, старший из них, вечно озирался на него с откровенным неприятием, однако нервно шарахался при любых случайных встречах в полумраке коридоров (так забавно) его собственного дома. Он словно боялся, что Кенни вдруг решит припомнить ему их первую встречу, когда старший брат Ури наставил на Кенни своё ружьё и, держа убийцу под прицелом, умолял побыстрее прикончить. Теперь же в его глазах затаился жалким дрожащим кроликом один давний "знакомый" Кенни, и это вызывало у последнего мрачное веселье. Рассевшемуся напротив Аккерману без малейшего намёка ни на смущение, ни на элементарные знания застольного этикета, Род изредка напряженно бросал ядовитые замечания. Тот в свою очередь в долгу не оставался: что-что, а грубить и колко подтрунивать Кенни умел в совершенстве и порой даже не удосуживался снять с головы грязную шляпу: то ли просто не желая расставаться с излюбленной вещью, то ли нарочно – побесить Рейсса-старшего. Ури же всегда был абсолютно спокоен: аккуратных черт красивого лица никогда не покидала какая-то неестественная безмятежность и задумчивость. И когда бы он ни посмотрел на Аккермана, жившего теперь под одной крышей с ними, глаза излучали лишь необъятной мягкой добротой. Ури вообще был безмерно добр и с тем, что не касалось Кенни равным образом. С братом, с прислугой и в целом с каждым божьим созданием; даже вещи, которые оказывались в его тонких бледных пальцах, он невольно держал с невероятной бережностью. Иногда Кенни неожиданно хотелось ощутить эти прикосновения своей грубой загорелой кожей. Такие мысли мимолётом заставали врасплох, заставляя сердце умоляюще жадно сжиматься, но он, нервно сглатывая и сильнее сжимая напряженную челюсть, гнал их прочь. А за едой его любимым занятием было валять дурака. В редких случаях, когда помимо них троих за стол приглашались и слуги, он смущал развязными комплиментами и подшучиваниями кроткую молодую девушку по имени Несс. Та, со страха, не могла выдавить из себя ни слова, и, опуская глаза, заливалась рубиновой краской до самых корней коротко стриженных тёмных волос. Остальные ее коллеги бросали на неё сочувствующие взгляды, но молча продолжали смотреть каждый в свою тарелку. Одна только повариха, суровая на вид женщина средних лет, широкого телосложения и с извечно красными пухлыми руками, открыто фыркала в его сторону, метая злыми молниями. Как-то, проходя мимо и нарочно громко поставив на стол серебряное блюдо с помытыми овощами, только что принесенное из кухни, оценив степень предынфарктного состояния бедной девицы, она строго забросила полотенце на плечо и с возмущеньем выплюнула: -Бесстыдник! – и гордо удалилась обратно в кухню, с подпрыгивавшим от твердого шага кончиком косынки, прикрывавшей редкие полуседые волосы. "Бесстыдник", нисколько не смутившись, лишь шире ухмыльнулся, но от девушки тогда благосклонно отстал. Та чуть не сдула столовый сервиз облегченным выдохом, однако, спустя мгновение, с удивлением заметила как её юное девичье сердце кольнуло что-то подозрительно похожее на разочарование. Она стыдливо скосила взгляд на мужчину, который так легко переключил всё своё внимание с неё на листик свежего салата, подцепленный пальцами из общей тарелки, и теперь этими самыми пальцами подвергавшийся сеансу какого-то предобеденного "оригами", деланного, видимо, для удобства поглощения. Все эти ловкие движения мужских узловатых пальцев вызвали приступ странного трепета внутри, и Несс поспешно отвела взгляд. Ури, сидевший напротив и наблюдавший сию маленькую забавную сцену поверх аккуратно сложенной газеты, тихонько улыбнулся своим мыслям и вернулся к чтению. Иной раз, Аккерман занимался тем, что окончательно выводил из себя бедняжку Рода, и сегодня это закончилось тем, что тот, откинув все правила напомаженного приличия, зарядил в Кенни куском недоеденного хлеба, тут же получив за это ответную оплеуху целой горстью мелко нарезанных и запеченных в соусе грибов на свою белоснежную рубашку. Начался настоящий балаган. Круговерть из забегавших туда-сюда всполошённых слуг; летящей со всех сторон еды; громко попадавших местами стульев и кричащего какие-то совсем не свойственные королевской персоне выражения Рода Рейсса в ароматной грибной подливке. - Где чертыхаться учился, Величество? – крикнул Кенни тяжело дышащему по другую сторону стола Рейссу-старшему, на минуту прервавшему беготню за обидчиком и сейчас переводившему дух, – Черт возьми, ещё и при дамах! Эй, парень, а ты у нас, оказывается, та ещё бестия! – расплывшись в злорадной ухмылке, гаденько протянул Кенни и будто открыл этим второе дыхание у обозленного с новой силой запыхавшегося. Ури, с самого начала тихонько и с непринужденным интересом слушавший их перепалку, вдруг негромко рассмеялся. Все так намертво и приросли, каждый к своему месту; судачащие слуги в мгновение стали олицетворением мирской тишины и неподвижности; Род, вцепившийся в стул для меткого броска, - с подбородка всё ещё стекала желтоватая подлива, - так и встал с ним занесенным над головой. А Кенни, который собирался вот-вот увернуться от «грозной» атаки оскорбленного недотёпы, на всех порах своего манёвра влетел ногой в столешницу, да так, что всему, чему всё ещё посчастливилось принимать вертикально-устойчивое положение, пришлось со звоном упасть и присоединиться к общему беспорядку. Ури смеялся хрипло и очень глухо, но в повисшей тишине залы его слышали все. Когда он наконец отнял руки от лица, то окинул всех присутствующих быстрым изучающим взглядом. И остановился на Кенни. Тот, немного согнувшись, держался за дрожащее бедро, но, по-видимому, совсем не обращал внимания на боль от удара, потому что, всё, что сейчас занимало его сознание, был внимательно смотревший прямо ему в глаза Король. -Кенни? Больно ушибся? – вставая из-за стола, спросил Ури. Не ожидавший вопроса и всё ещё не отошедший от какого-то оцепенения, тот резко дернулся, выпрямляясь. Тут же по ноге до самого основания пробежался табун искрящийся боли и сконцентрировался выжигающей точной в месте повыше колена. Видимо, скривившееся лицо и айканье с последовавшей тирадой быстрых и искренних ругательств, послужили очень красочным ответом на заданный вопрос. Быстрым движением Ури оказался рядом и мягко, но настойчиво опустив руки ему на плечи, усадил на очень кстати стоявший рядом стул. Кенни чуть снова не выругался, но в этот раз сдержался и только со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. -Останься, я посмотрю, - прошептали ему над самым ухом, прежде чем он успел что-нибудь сказать. -Ну, знаете ли… - отчего-то обиженно пролепетал Род, вытирая остатки еды с лица, и собирался продолжить, но Ури громко проговорил, вежливо обращаясь ко всем присутствующим: -Спасибо за красочный вечер. Не нужно ничего убирать, оставим всё до завтра. Можете ступать отдыхать. Наконец отмерев, все быстро и без возражений начали расходиться, тихо желая друг другу доброй ночи. Выходило как-то фальшиво наигнанно, но, кажется, сейчас всех всё устраивало. Единственная стрелка на старинных часах, с заржавевшим танцующим маятником, подползала к десяти, а за окном всё окутала густая жутковатая тьма грядущей ночи. Большую темную комнату освещали лишь несколько свечей, стоявших на камине и низеньких тумбах по обе стороны от соф. Они и вправду засиделись. «Какого чёрта ты так носишься с этим отбросом, брат?!» - так и застряло зудящим комом в горле у Рейсса-старшего. Ури закрыл за ним дверь гостиной, напоследок прошептав «спокойной ночи». Развернувшись, он направился вглубь комнаты, где на стуле у разгромленного стола сидел уже пришедшей в себя Кенни. Пятка здоровой ноги скучающе попрыгивала, и он, подперев рукой небритую щёку, выжидающе всматривался в приближающегося к нему Короля. Тот, подойдя совсем близко, присел на колени и, взглянув снизу вверх, спокойно спросил: - Можно взглянуть? -Эй-эй-эй, Ури, да брось! Ведёшь себя, будто бы мной титан отужинал, забей! Лучше бы подумал своей незаурядной головушкой, на кой пёс вам этот клятый стол в пол Сигансии! – криво усмехаясь, начал он болтать, - Кстати, видал? Братец то твой, оказалось, шустрый засранец и жопу от стула иногда отрывать умеет, чтоб его! К слову, это он только при тебе такой решительный! А как табуреткой-то замахнулся! - тут он звонко присвистнул,- Вот где, оказывается, сильнейшие бойцы человечества! И у крошки Несси сразу голосок прорезался! Чёрт подери, Ури, да ей хоть завтра на стену! Визжать и восхвалять там всяких сраны… - Кенни, - с улыбкой в голосе, мягко прервали его заводную речь, и Аккерман примолк. Веселая усмешка уже понемногу сползала с его губ, и теперь он, приподняв бровь в немом вопросе, уставился на человека, что стоял перед ним на коленях. «Снова»- пронеслось в его голове, а грудь охватил уже знакомый доселе трепет. Ему это нравилось. Это было каким-то ненормально приятным томлением. Но вместе с тем, к сожалению, больно обжигало раскалённым абсурдом: «Не ты должен стоять на коленях, болван!» – с грохотом билось в его черепушке и он, чувствуя, что больше не может терпеть, уже собирался выкрикнуть что-нибудь, вот такое дурацкое, но тут чужие руки подцепив его штанину, аккуратно потянули её вверх, а он капитулируя, лишь покрепче сжал подлокотники деревянного стула. - Ты прав, Кенни, сегодня было весело. Задрав гачу до середины бедра, Ури стал внимательно осматривать степень повреждения. Кенни с тухлым интересом и сам взглянул на свою трижды проклятую ногу: прямо над коленом косым росчерком пролегла красная полоса ушиба, кое в каких местах кожа была содрана и оттого неприятно саднила, а вдоль всей царапины пестрели взорвавшиеся под кожей маленькие кровяные сосуды. Фоном для всей этой экспрессии любезно расцветал, пока ещё лилово-белый синяк. - Ты посмотри, ну теперь-то мне точно хана! И что же дальше, великий лекарь-сама? Может состроишь похоронную мину и скажешь, что моей подбитой колымаге уже ничем не поможешь? Ну, если так, то грех и на слезу не поскупиться, такую горькую-прегорькую! – Он паясничал, но как-то слишком серьёзно, будто совсем не к месту, звучал его голос. Про себя упрямо хмыкнув, он всё же продолжал, - Чего добру пропадать, отдадим-ка меня, калеку несчастного, титанам, м? Боже мой, как же это они такие здоровые твари вырастают, раз жрут только мелочь вроде людишек? Впрочим, я слышал, среди них есть самые разные, и даже коротышки, ну вот прямо вроде тебя сейчас, - он демонстративно снял ладонью мерку с высоты присевшего друга, показывая, что в данном положении тот ему едва ли до середины живота, - неужели правда, а, Ури?... Дожил. После содранных в отжигающее месиво рук; неоднократно сломанных и вывернутых в уличных побоях костей (чаще, конечно, чужих костей); крови, которую он десятками литрами вычищал из-под своих грязных ногтей; вылетавших на ошмётках красных нервов глаз из орбит, и острых осколков зубов из раскрытых ртов; извилистых внутренностей, которые стелились под ноги своим владельцам услужливой дорожкой на тот свет... Все это виделось так отчётливо, стоило только глаза прикрыть - и проносилось...Ну а что теперь? После всего, что он делал, и того, что делали ему, он сидит тут, с силой вжимаясь в чёртов стул, как трусливый щенок, а Король Стен хлопочет над его недоразбитой коленкой. Воистину дожил. Как там говорил его дед? Жизнь – интересная барышня?... Кенни не стал сдерживаться и громко сам себе расхохотался, даже не подумав, что этим может напугать своего маленького «целителя». Шляпа слетела с головы и укатилась куда-то в самый угол тёмной комнаты, затерявшись в густой черноте. А Ури, оставаясь непоколебимо спокойным, даже глаз на него не поднял. Он как будто уже точно знал и причину внезапного смеха, и вообще всего Кенни целиком, с каждой новой замашкой. Знал и принимал. Холодная рука почти невесомо легла на его «смертельную рану» и он, несильно вздрогнув всем телом, проглотил остатки рвущегося наружу истерического смеха. Тусклые лучики немногочисленных свечей причудливо резвились, путаясь в светлых волосах, а их хозяин, успевший, откуда-то выудить белый шёлковый платочек и смочить его неизвестно чем, промокнул влажной тканью его царапину, скользя второй рукой по чувствительному месту под коленом, чтобы придержать. Ранка до боли зачесалась, но Кенни даже не поморщился. Он просто тихо сидел и гулял взглядом по красивой серебристой голове, размышляя о том, что случилось буквально несколькими минутами ранее: Вот значит, как Он смеётся И, судя по реакции окружающих, случается это не чаще чем никогда. Что же с тобой случилось Ури? Откуда эта вселенская печаль и ужас вечного понимания в твоих глазах? Неужели так тяжела твоя ноша? Что такого ты видишь? Если я попрошу - расскажешь ли? Если очень попрошу... От его недавнего веселья не осталось и намёка. Поддавшись наваждению, Кенни, сам ещё не понимая, что намеревается сделать, наклонился вниз и на мгновение задержался так, опаляя горячим дыханием светлую макушку, глубоко втянул запах чужих волос, чуть не касаясь их кончиком носа. Свежесть. Он уверен, что если встать на самой вершине Стены, обратив лицо к потоку прохладной юной свежести, пахнуть будет точно также. Так он и замер, нависая над Королём, который перестал промокать чем-то жгучим его колено, и теперь, опустив дрожащие ресницы, крепко вцепился в ручку стула в считанных миллиметрах от его собственных пальцев. Кенни чувствовал чужой жар. Когда расплясавшиеся в груди, опьяняющие волны, немного приутихли, где-то на периферии сознания замаячила неловкость. Почти нервно, отстранившись, вдохнув напоследок до отказа в легких, он тут же поднялся со стула, и крепко обхватив изящное запястье тонкой руки, в которой аккуратно сжимался влажный платок, потянул Ури вверх, поднимая с колен. - Ну, всё, жить буду, - мрачно проговорил он, вдруг охрипшим голосом, неотрывно смотря в вечно спокойные глаза напротив. Ури лишь грустно улыбнулся. - Да. Доброй ночи, Кенни. Аккерман медленно кивнул, и напряженно выпустив чужую руку из своей, развернулся и направился к тяжёлой дубовой двери, на ходу расправляя штанину. Оказавшись в своей комнате он, по старой привычке не раздеваясь, завалился в кровать, наскоро сбросив с ног сапоги, полетевшие в неизвестном направлении. Какое-то время он неподвижно лежал, уставившись в потолок и заведя обе руки за голову. По пути сюда, грубая ткать брюк изъелозила по свежей царапине и та чесалась с новой силой, но Кенни и не думал её трогать. Зуд в метавшихся мыслях занимал сильнее. Он знал Ури около трех месяцев, и за это время они всего несколько раз общались с глазу на глаз. Тогда он и узнал историю семьи и силы Титана Прародителя, что некогда досталась младшему из братьев Рейсс. Во всех остальных случаях, их окружали либо Род, либо прислуга, либо приближённые служители короны. Либо все сразу. И тогда они поддерживали общую беседу о бытовых пустяках или суетливых делах королевской важности. Родившиеся тепло и вожделение рядом с Королём, которому он присягнул, окутало его еще с первой их встречи и с каждым днём только росло. Да. Рядом с Ним было спокойно. Правильно. И он, даже не скрываясь особо, любил изучающе разглядывать лицо друга. Тот, зачастую замечая, смотрел в ответ и чуть заметно улыбался, вызывая этим ответную улыбку и у Кенни. Они словно, не сговариваясь, играли в какую-то свою тайную игру, а люди вокруг оставались вне её пределах и продолжали суетливо щебетать свою важную (или не очень) болтовню. Но то, что произошло сегодня вечером, было странным - чем-то новым. А его оцепенение, стоило Ури выкинуть, что-нибудь этакое, начинало озадачивать. Вообще, даже если у него когда-нибудь и возникало желание противиться в чём-то Королю Стен, то оно как-то стремительно быстро исчезало, и он поддавался, как нежная плоть только что любовно наточенному ножу. И делал он это, с неизвестным до сих пор удовольствием. Но в тот момент – с глупой ссадиной, платком и преклонением (видимо Его излюбленный жест перед Кенни)… Он не знал о конкретных причинах, но о любых не понятных ему желаниях человека, постигшего чуть ли не вечность, расспрашивать не собирался. Просто не хотел этим тревожить ещё больше. В тот момент просто показалось, что Ури в том нуждался, и ему было неважно зачем. Вот почему он позволил обработать, совершенно не нуждающуюся в этом ногу. В иной раз знакомиться с чьей бы то ни было чужой заботой о себе он не рискнул бы никогда. Просто не входила она в многолетний уклад его существования, и всё тут. Единственное - тёплые мамины руки, да и те остались где-то очень далеко, на дне тесно сплетённых фрагментов, совершенно не праведно протекающей жизни; будто это было в совершенно другом мире. Чуткие пальцы Ури, касавшиеся его ноги - ледяные не как лед, но как ветер - первое; и тихий шелестящий смех, юркой птичкой вырвавшийся из маленькой хрупкой груди - второе. Второе, первое. Первое и второе. Второе, первое и дикий стук в груди. Озадачивает ведь. Стоило хоть какой-то эмоции, кроме спокойствия, коснуться этого отстранённо задумчивого лица и внутри всё обрывалось. И ему это нравилось Его захватывал непонятный шальной инстинкт, щекотал внутренности и, задыхаясь, просил: ЕЩЁ. С этими мыслями Кенни всё больше погружался в глубокое марево призрачных снов, так ни разу и не вспомнив про отсутствующую шляпу.

А он не знал ни чувства меры, Ни голода колючки в теле; Не выдыхая лишний раз, Глотал шестой кусок с тарелки, В которой было шесть кусков. А за столом ещё сидело С полдюжины голодных ртов.

3

Солнце беспощадно развлекалось: залезало под веки, бесцеремонно резало их колючими белыми вспышками; заставляло проснуться ото сна - особенно сладкого по утру. В машинальном жесте Кенни потянулся к шляпе, чтобы надвинуть ту на глаза и, наконец, спастись от надоедливо ярких лучей, но наткнулся лишь на собственные, слегка спутавшиеся во сне, волосы. Дрёму как рукой сняло. - Какого?… Приподнявшись на локтях, он стал внимательно осматриваться в поисках старой «приятельницы», но той нигде не было видно. Кенни, завалившись обратно на спину, тяжело вздохнул и положил скрещенные ладони костяшками к себе на лоб. Приплыли. Внутри уже начинала ощущаться какая-то противная мнимая нагота. Что сказать.…Однажды он поотрезал одному чумазому воришке половину всей его шаловливой пятерни за то, что тот вздумал стащить его «родную» прямо у него из-под носа…на одну секунду показалось важным вспомнить как давно это было, он даже лоб наморщил. Впрочем, через две - с лёгкостью выкинул мысль из головы. Судя по солнцу, было около десяти, и стоило ему это определить, как в желудке заурчало с наглым предложением сходить позавтракать. Вздохнув тяжелее прежнего, Кенни сел на край кровати и начал лениво нахлобучивать обувь. Нужно поискать в гостиной. Проходя мимо комнаты Ури, он остановился и задумчиво взглянул на закрытую дверь. Интересно он уже проснулся? Обычно, если Кенни спускался на утренний приём пищи, события разворачивались по одному из двух сценариев. Первый представлял собой то, что оба брата Рейсс давно сидели за столом; старший вовсю уплетал горячий плотный завтрак, а младший просто пил чай из небольшой фарфоровой чашечки с белым блюдцем и неспешно читал какую-нибудь мудрёную книжку или свежую газетёнку. Но чаще случалось второе: чаще Ури вообще не спускался завтракать и, закрываясь один в своей комнате, показывался только к обеду. Проводить утреннюю трапезу на пару с Родом было удовольствием ниже среднего: нормальный разговор клеился редко, и поэтому в большинстве случаев, чтобы хоть чем-то разбавить повисшую тишину, они просто перекидывались общими ядовитыми фразами в адрес друг друга и праздно жевали каждый из своей тарелки. Запоздало сообразив, что прожигая взглядом заветную дверь, погоды не сделаешь, Кенни развернулся, чтобы двинуться дальше, но напоследок, для чего-то невесомо провёл пальцами по позолоченной ручке. Та ответила на "рукопожатие" деловито-железной прохладой. «Давай ты уже проснулся и ждёшь внизу, гоняя свои душистые утренние чаи. За имение такой занозы в братьях ты мне должен, приятель.Чего тебе стоит, просто быть уже там, а?» Завершив свой маленький тайный «ритуал» - он наконец отчалил. Но, спустившись, Кенни, как смутно и предполагал, с тоской обнаружил только одну физиономию королевских кровей: Род, на минуту отложивший столовые приборы, о чём-то увлечённо втолковывал присевшей рядом кухарке, которая сняла посеревшую косынку с головы, положив рядом с собой на стол, внимательно слушала хозяина, периодически отхлёбывая чай из своей дымящейся кружки. От вчерашнего «побоища» не осталось и следа. Вокруг всё снова покоилось в чистом убранстве. Шляпы тоже нигде не было видно. Твою мать. Сев с другого края, он придвинул к себе свою порцию ароматной еды. Всё-таки набивать брюхо с самого утра, без каких либо предшествующих усилий, было высшим удовольствием, потому настроение, медленно катившееся в никуда, робко остановилось на отметке "что ж, не всё так уж херово". Но тут на глаза попалась ещё одна нетронутая тарелка, стоявшая в гордом одиночестве, - несмотря на то, что даже присутствующий на завтраке Ури никогда не ел, его порция всегда в полном составе выставлялась на стол. Остывать.… Впервые по этому поводу, под ребра Кенни кольнула настоящая маленькая обида, и он, сердито вздыхая, отправил в рот первую ложку. Правда, есть отчего-то совсем расхотелось. Сразу после еды он собирался отправиться в город разобраться с одним местным чиновником - неким Робином Гацсом. Из каких-то своих источников (Кенни не знал насколько надёжных, но вопросов не задавал), поступила информация, что тот подбивает местную шпану, затевая что-то неладное против культа Стен и Короля в частности. Не давая разрастись, переполох лучше подрезать на корню, а калек топить ещё при рождении. Так ему сказали, отдавая указ и предоставляя некоторые сведения о будущей жертве. Честно? Ему было плевать, когда и как лучше кончать немощных, он просто выполнял свои новые обязанности сторожевого пса и, никогда не чураясь багрить руки в крови больше имеющегося, делал это, надо сказать, очень даже успешно. Так и не съев больше ни кусочка, он, плюнув на это дело (чуть ли не буквально), поднялся из-за стола и, оставляя наедине притихшую парочку, опасливо косившуюся на него с другого края, направился к выходу. У самых дверей отыскал свой плащ и, нащупав в кармане верный нож, потянулся надвинуть шляпу на глаза … осёкся. Это начинало выводить из себя. Отворяя массивные двери, он шагнул за порог, и тут же в глаза ударило яркое утреннее солнце. Сегодня его ждал поистине раздражающий день.

***

Свою работёнку он закончил ещё до заката. Старина Робин отыскался в одной из самых не захудалых таверн города, с выцветшей тускло-красной вывеской «Карточный Грот» на каменном торце. Работяга, по-видимому, устроил себе выходной, и сидя за центральным столом с кружечкой недешевой выпивки, шумно рубился в карты со своими приятелями-собутыльниками. Кенни быстро его нашёл, опираясь на данные, которые любезно предоставил ему Рейсс-старший. Хоть какая-то польза от кое-кого... Умевший прятать Жнеца под маской «весёлого малого», уже в половине четвертого, Кенни травил очередную похабную шуточку, окружённый галдящей компанией «бюрократов в оттяжке», раскидывая колоду для очередной партии. Играли эти типы довольно скверно, и этот факт явно очистил бы ему совесть от чёрной копати собственных намерений в сторону одного из них. Несомненно очистил бы - только ещё бы водилась совесть под кожей у Аккермана. В шесть часов изрядно захмелевший Робин уже провозглашал Кенни своим «дорогим побратцем», не забывая торжественно икать после каждого слова, а в закатных лучах восьмого часа - издал последний хлюпающий вздох в узких стенах безлюдного плесневелого закоулка, а его «побратец» Кенни, без труда и усилий заманивший его туда, не брезгая, сыто вытирал влажное лезвие о собственный рукав. Выудив небольшой платок из кармана плаща, он промокнул им руки и бросил куда-то в сторону неподвижно раскинувшегося тела. Пёстрый от крови лоскуток сделал в воздухе несколько изящных пируэтов и плавно опустился на перекошенное в ужасе лицо, прикрыв потускневшие безжизненные глаза. Кенни широко ухмыльнулся краешком рта, остро сверкая зубами. - Аминь, «побратец» . Находившиеся на отдалении от города земли семьи Рейсс, предполагали длительный путь до себя. Через поля и густые рощицы тянулась благо имеющаяся дорога. Кенни шёл, расслабленно опустив плечи и лениво жуя сухую соломку. Озорной ветерок мягко трепал волосы, очень кстати напоминая о пропавшей вещице. Когда слева, всё реже растущие деревья сменились гладью безмятежного в безветрии озера, Кенни понял что почти дошёл, а вскоре впереди и правда замаячила глыба крупного имения. Солнце уже скрылось за горизонтом, и воздух, остужаясь, потрескивал после тёплого дня, смешиваясь с вечерним жужжанием саранчи и цикад. Темнело. У самого входа на территорию дома, Кенни встал и обернулся пробежаться взглядом по тусклой поверхности воды. Невольно взгляд зацепился за видневшуюся у самого берега пустую скамейку. ОН любит сидеть здесь часами. Что-то неприятно кольнуло, отвлекая от рассеянных мыслей. Кенни почесал шею, прихлопнув, присосавшегося полакомиться к ней комара. Тот, подрагивающей тушкой размазался по руке. Отщелбанив махонькое тельце ногтем указательного пальца, Кенни без интереса заметил, что вся рука, то тут, то там, запачкана потемневшими и засохшими чешуйками крови. Собственность горе-пьянчужки Робина Ганцса. И его собственность, вытекшая из маленького насекомого. И та, и другая кровь из убитого им… Кенни убрал руку в карман, зашагал дальше, к дому. Подозрительно вовремя нарисовавшийся на пороге дворецкий, молча впустил его внутрь, стоило ему оказаться у дверей, освещённых тусклым светом уличных фонарей. Время ужина давно прошло, и Кенни планировал сразу отправиться в объятия к своей мягкой подушке и завалиться спать. Но проходя через гостиную, остановился, так и не добравшись до двери перед лестницей, ведущей наверх, к спальням. Здесь, в зале, царил полумрак, разбавленный светом только парой тройкой свечей, стоявших на камине и убранном столе. Совсем как вчера. Сонливость стремительно куда-то улетучилась, и Кенни, снимая плащ и бросая его на одну из двух мягких соф, стоявших параллельно, друг напротив друга, плюхнулся следом. Забросив локти на спинку, он откинул голову назад, так, что стало видно окно позади, и принялся вяло рассматривать показавшийся красноватый месяц. Гуляющая прохлада просторной комнаты приятно холодила открытую кожу на шее и груди. Наверное поэтому, пальцы сами поползли расстегивать мелкие пуговицы - неторопливо, одну за другой, чтобы отдать холоду больше ненужного тепла. За своим двусмысленным занятием он не заметил приоткрывшуюся дверь, бесшумно пропускающую внутрь светлую фигурку ночного проходимца. Когда он скорее не услышал, а почувствовал где-то совсем рядом чужое присутствие, глаза его сверкнули опасным блеском и он, дёрнувшись, резко сел прямо. Рука безупречно отточенным движением сама по себе метнулась к ножу за поясом. Даже так, сердце продолжало биться в невозмутимо-размеренном ритме - к возникавшим опасностям, всех степеней неожиданности он давно привык. Но стоило увидеть, кто именно решил составить ему компанию на сегодняшний вечер, в груди все-таки шумно зашлось с неистовой силой. Однако же, попытка выудить оружие сразу была оставлена, а свинцовое напряжение, сдавившее было тело, бесследно исчезло. - Ну и тихоход же ты, Ури, - вместо приветствия мягко пожурил он и закончил уже про себя: «Как грёбаный призрак». Чисто-белый балахон только укреплял в голове этот образ. По-доброму усмехнувшись, «призрак» опустился на диван рядом с Аккерманом, не прислоняясь спиной к мягкой спинке. Изящная, но естественная осанка держалась при этом со всей безупречностью, совсем по-королевски. По-простому устроив руки на коленях, Ури, наконец, заговорил: - Здравствуй, Кенни. Я ждал, что ты вернёшься немного раньше. Всё хорошо? - последние слова прозвучали немного хрипловато. Совсем чуть-чуть. Кенни предполагал, что друг не в восторге от работы, которую на него наложил, но не знал как его приутешить. Разве что напомнить, что сам с превеликим желанием пошёл на всё это, и что и без всякой присяги короне исправно убивал, и даже в десятки раз больше. - Как прошёл день? Кенни откинул голову назад, обратно в прежнее положение и снова отыскал глазами луну, та всё также, не моргая, пялилась на него оранжево-мутной дугой. Тем не менее, всё его внимание теперь осталось прикованным к одному только Ури. - Как мой день, говоришь? - Криво усмехнулся мужчина, догадываясь, о чём на самом деле его спрашивали, и оттого бросая мимолётный взгляд на засохшую на его помятом плаще кровь, и тут же саркастически прибавил, - А ты, действительно хочешь послушать? - Хочу, - очень спокойно, но с величавой твёрдостью в голосе. Какая-то тёмная искорка взъерошила лучики внутри Кенни и осталась тлеть на дне потемневших глаз. И он развернулся к Королю всем телом, подгибая ногу спереди и подпирая ладонью тяжёлую голову, а затем, с подступившим хищным весельем принялся рассказывать всё - от и до - не упуская ни единой детальки - мол, ну, Сами напросились, Ваше Величество! Этот мрачный огонёк был вызван ещё не сформировавшейся в голове надеждой на то, что вот сейчас, от первой же мерзкой подробности, непреступное спокойствие даст трещину, и он увидит, как кривятся от его собственных слов тонкие черты красивого лица. К его небольшой досаде того не случилось, даже при том, что слушали его очень внимательно. Иногда Ури опускал глаза на его оголённые грудь и живот, и Кенни точно знал, что тот считает белесые шрамы. Про каждый хотелось рассказать; за каждый, почему-то, хотелось извиняться... может дело в застывшей вокруг хрустальных зрачков лазурной печали? ЕГО печали...А ведь действительно: что Кенни по-настоящему ненавидел, так это быть её причиной. Пасовать было не в его духе да и начать вдруг ни с того ни с сего застёгиваться казалось чем-то сейчас неуместным, поэтому, когда друг в очередной раз опускал голову вниз, он не выдержал и мягко подцепил чужой подбородок двумя пальцами, поднимая вверх и пресекая тем самым дальнейшие "исследования". В собственном взгляде Аккерман неожиданно почувствовал сверкнувшее предупреждение, сам не понимая чего именно. Ури шумно выдохнул. Мрачная тишина загустела до невозможности на бесконечно долгие секунды, а потом Кенни опомнился, быстро убирая руку, и, примирительно улыбнувшись, продолжил говорить с места на котором остановился, точно ничего не произошло. Под конец его не скупого на выражения рассказа, Ури спросил что-то о прежних жертвах мужчины, и тот, всё с той же колоритностью принялся вещать о своих самых интересных и сумасбродных заворочках. Уже позже, неспешная беседа плавала от одной темы к другой. К середине ночи Кенни убедился в том, что тихий ласковый смех Ури, на самом деле, не такое уж редкое явление, а значит больше не придется с удивлением не обо что шарахаться, если вдруг случиться удовольствие снова его услышать.

***

Когда он разлепил всё ещё уставшие и немного покрасневшие глаза, то обнаружил что, растянувшись во всю длину мягкой софы, лежит головой на коленях Ури Рейсса как на подушке. Тот сидел, закинув руки на невысокую спинку по обе стороны от себя, и свесив голову вниз, тихо посапывал прямо над ним. Светлые волосы красиво обрамляли бледное и сейчас совсем по-мальчишески юное лицо. Глаза под веками метались туда-сюда, отчего по ресницам бегала лёгкая дрожь. Что-то там под ними снилось... И когда они успели заснуть? Поддаваясь, уже давно родившемуся, но всё это время упорно подавляемому желанию, Кенни осторожно протянул руку вверх, к светлым мягким волосам. И, наконец, коснувшись их, замер. Сначала только кончиками пальцев, но затем, пропуская между ними всё больше серебряных прядей, невесомым движением добрался до прохладного виска. От него повёл по щеке к подбородку. Переставшие дрожать веки, плавно приоткрылись, и теперь Ури смотрел на него ясными даже спросонья глазами. А пойманный Кенни замер, как зачарованный, но даже не думал прерывать таких желанных прикосновений. Не обрывая зрительный контакт, в какой-то странной уверенности он повёл кончиками пальцев по контуру изящно мраморной скулы. Сердце пропустило удар, когда к его руке податливо прильнула холодная щека. Большой палец сам скользнул обводить сухие приоткрывшиеся губы. Такие бледные, почти как остальная кожа. На нижнюю он надавил чуть сильнее. Кончики пальцев обожгло тёплым дыханием... И тут, как иглой, в глаза кольнули так и не стёртые пятна чужой крови, запекшейся на его руке. Той самой крови, из убитых им вчера. Мир нещадно встряхнулся и поплыл перед глазами, а тело пробил ужасно тошнотворный озноб. Нет! Кенни тут же отдернул руку, как от огня, и крепко вцепился ей куда-то в ворот собственной и без того помятой рубашки. Очень хотелось зарычать, но на деле не получалось выдавить из себя и звука. А что ему сказать? Что вообще говорят в таких ситуациях? Горело всё его красноречие, в тот миг, когда дошло, КАКИМИ руками он трогает ЭТОГО человека. Когда сказать нечего, уместным начинает казаться просто задохнуться... Ури закусил губу и некоторое время смотрел с каким-то странным и непонятным выражением. А затем, развернувшись немного в сторону и потянувшись, взял что-то с тумбы и аккуратно положил Кенни на грудь. "Что-то" было очень лёгким. Он озадаченно посмотрел вниз, - лёгкая вещь оказалась его шляпой. Как ни странно, принесённое, судя по всему, ещё накануне вечером оставалось незамеченным до этого момента. -Ты тогда оставил её тут. Извини, что не вернул сразу, было уже поздно, – немного виновато улыбнулся Ури, показывая ямочку на щеке. - Ты ведь ей так дорожишь, - скорее не вопрос, а мягкое утверждение. - Ага. Дорожу, - прохрипел Кенни, наконец, поднимаясь с чужих колен. Напряжение слегка отпустило. Сел, на автомате надевая шляпу на голову – стало ещё немного легче. - Обычно у подобных вещей за душой имеются целые истории, - Ури аккуратно сложил руки на свои опустевшие колени и в упор посмотрел на Кенни, - Я не прочь послушать твою. Хорош. Ведь как. Ни в чем. Ни бывало… - А ты сейчас не зли… - немного подумав, начал Кенни, устало потирая мучительно затёкшую шею. В тот же момент дверь в комнату распахнулась, сразу заставив обоих друзей притихнуть и устремить взгляды на вошедшего. Им оказалась маленькая Несс, и в руках её ароматно дымила кастрюлька чего-то съестного. Подошло время завтракать. За столом Кенни вёл себя тише воды, чем вызывал удивлённое недоверие на мрачной физиономии Рода. То и дело Аккерман встречался взглядом с внимательной парой серебристых глаз напротив, и каждый раз пропускал удар в груди. Ури ему улыбался. Улыбался, и вскоре неловкость от недавно произошедшего отступила, позволяя расцветать ответным мягким усмешкам и на его губах. Пытающийся обратить на себя внимание Род Рейсс, бросил это дело после четвёртого проигнорированного вопроса, видимо осознав, что сегодня эти двое, в сущности, сели за стол без него.

Он мог вертеть на пальцах шляпу, В ней появлялась куча злата, Он раздавал монеты нищим, Чтоб им помочь подняться с днища. Они задумчиво глядели, И деньги эти они ели.

4

- Я бы там не сидел, Ваше Величество. Зуб даю, эти маленькие ублюдки плотоядные, - Кенни кивком указал на трухлявое бревно, на которое, тяжело дыша, присел отдохнуть Ури. В прорехах прогнившей коры суетливо елозили бледные скользкие тельца - целая армия слепого червивого месива. Аккерман стоял, облокотившись на ствол близ стоящего дерева, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдал за побледневшим другом; сам он едва ли чувствовал себя уставшим. Взгляд невольно скользнул по оголенной, почти до локтя, руке Ури, которой он упирался в щекотливой близости от гнезда копошившихся рядом опарышей. Перед взором вспышками так и понеслось волнистое видение, навязчивые картинки: в нежный бархат кожи на чужом запястье, извиваясь, одновременно впивается больше дюжины маленьких ненасытных трупоедов. Он заметно поморщился - тошнота скрутила желудок, сажая в горло неприятный липкий комок. Нехорошее предчувствие накатило с новой силой. В этот раз он уже твёрдо для себя подметил, что этот лес действительно был крайне странным. Лес, в который забрели они сами. Да. Всё дело было именно в нём. Между деревьями плавал могильный холод, однако дышать было до безобразия трудно. Солнечные лучи, которые кое-где пробивались сквозь тёмные шапки листвы, не дарили пейзажу светлости и ясности, напротив - несли в себе какую-то потустороннюю жуть. Словно вовсе и не солнце это светило... Деревья кругом - одно мрачнее другого - имели густые кроны и этим, в общем-то, должны были являть букет цветущей свежести. Но каждый листочек, хоть и был сочно-зеленым, отчего-то плюгаво сморщился, и вся зелень от этого будто болезненно ощетинилась. Складывалось впечатление, что каждый из них хотел поскорее слететь со своей ветки, опасть на землю и спокойно сгнить там от старости, но деревья почему-то не позволяли им этого - словно специально мучили, и все листики продолжали висеть абсолютно скованно и неподвижно. А ещё было очень тихо. Ни шорохов, ни щебетания птиц, что так свойственны и самым глубоким чащам; ни одного проклятого дуновения ветра. Даже звук собственного дыхания, стоило ему вырваться из груди, словно кто-то тут же незамедлительно сжирал. Кто-то, кто присутствовал сразу везде, но скрывался за мгновение до того, как поймаешь ЭТО взглядом. Кенни загривком чувствовал чьи-то немигающие жуткие глаза, в которых не было и намека на здравый рассудок... «Гнилое здесь место …» - в который раз пронеслось в сознание. Из мрачных размышлений мужчину вывел задумчивый голос друга, прорезавший дремучую тишь: - Постоянно метаться в бесконечно кромешной тьме, не зная где находишься и даже на что похож мир в котором родился, но при первой возможности цепляться за что-то, что источает спасительную благодать тепла и жизни... Кенни, ни думаешь ли ты, что не так уж эти крохотные существа отличаются от кое-кого? - прошелестел Ури, рассеянно глядя на червей, а потом поднял пристальный взгляд на Кенни, смотря снизу вверх. В глазах его что-то чуть заметно сверкнуло, а губы дрогнули слабой улыбкой, так, что на щеке заиграла лукавая ямочка( у Ури она была только с одной стороны и Кенни считал это очень даже трогательным, но в слух, конечно, такую сентиментальность никогда бы не ляпнул). Вставать с кишащего паразитами дерева он, похоже, не спешил. «Как беспечно. А впрочем, так похоже на него» - Подумал Кенни, и сам, подойдя ближе, потянулся и обхватил тонкое запястье - аккуратно потянул вверх, мягко настаивая все же подняться. Ури без всякого сопротивления поддался его движению, вставая на дрожащие ноги. - На "кое-кого", да? Имеешь в виду людей, что ли?

***

Утром сегодняшнего дня Кенни решил, что не пойдёт на завтрак. Есть в последнее время совсем не хотелось. Он мог бы и просто сидеть внизу, хлебая травянистое пойло, как обычно это делал Ури, но мысль о том, что последнего за столом, как обычно, просто не окажется, наливала тело свинцовой тяжестью и без остатка убивала весь запал подниматься и куда-то идти. Работы в городе тоже пока не намечалось, поэтому от скуки он просто рассматривал массивные хмурые тучи, что грозно грудились по небу до самого горизонта, и без всякого энтузиазма гадал через сколько же ливанёт. Дождь везде шел по-разному. В Подземелье его как будто не было вовсе. Однако обмануть не давали пробирающая до костей, ползучая стынь и до тошноты выворачивающий запах терпкой сырости: что-то здесь потихоньку и безотрадно сгнивало; в такие дни казалось, что гнить начинаешь ты сам: горлом, лёгкими и чем-то, что куда глубже, внутри. Слишком душно. Когда он жил на поверхности, духота стояла только накануне самого ливня. Воздух густел и начинал потрескивать; Митра теряла краски под дымкой печальной серости, а потом тучи не удерживали кипящих потоков, и город омывался барабанистой свежестью. Но свежесть эта быстро превращалась в осточертевший холод. Не укройся ты хоть под какой-нибудь крышей, и вне зависимости от того, какой раз тебя уже передернуло, будешь стоять, как идиот, и мокнуть до самых костей. И никакая сила тут не поможет, будь ты хоть дважды сильнейшим из всех. Разве что священные культы? Но, увы, во всё это "высокое" Кенни верил ровно столько же, сколько в возможность того, что однажды какая-нибудь шишка, да что там мелочиться, пусть тогда уж сам Король, приклонит перед ним колено - так, хотя бы чисто случайно (позже Кенни, конечно же, пришлось пересмотреть свои приоритеты о невозможном). А город не беспокоился не о чём и напивался дождевым наплывом, утоляя жажду: неприятное ощущение, словно муха в чашке, которая вот-вот наполнится до краёв. Слишком много воды. Любопытно было узнать каким дождь будет казаться отсюда... В дверь тихонько постучали. В груди приятно сжалось, потому что Кенни сразу понял, кто именно к нему пожаловал: как ни странно, Ури он давно уже узнавал во всём. Однако менее странной ситуация не стала – ещё никогда до этого момента, за все полгода с лишним, что он здесь кантовался, Король ни разу не навещал его комнаты лично. Внутри синим огоньком зажглось любопытство, и он, не вставая с дивана, пригласил заходить. Гость вошёл, сразу бесшумно прикрывая за собой дверь. - Да Здравствует Король! – тут же весело кинул ему Кенни в качестве приветствия, подложив под голову руки, и откинул голову назад до предела, так чтобы посмотреть на Ури в перевёрнутом свете. - Привет, - мягко улыбнулись ему в ответ. В левой руке Короля привычно лежала какая-то книга и Кенни, слегка наклонив голову набок, тихо усмехнулся. Сам он, в сердцах проклиная, закрыл свою последнюю книгу в четырнадцать - и горела она ярким пламенем в старой потрескавшейся печи. Ури читал почти постоянно. А недавно взял в привычку по вечерам просить Кенни читать для него вслух, решительно протягивая Аккерману очередную, видавшую виды книгу. И Кенни, почему-то, никогда не мог ему в этом отказать. И вряд ли, конечно, дело было в том, что в такие моменты он как будто, очень отдалённо, но всё таки чувствовал, что Ури хоть и на самую малость, но всё таки был в его власти. "Неее, всё это - его щенячьи глазёнки и ничего более" - обречённо вздыхал он про себя, скептически просматривая представавшие перед ним ряды бесконечных маленьких букв. Читать всерьёз долго ему никогда не удавалось, и на каком-нибудь особенно затянутом моменте он начинал коверкать слова, предложения, а потом и вовсе бросал читать и продолжал историю на свой собственный лад, что всегда очень веселило Ури. Может быть именно поэтому тот и устраивал для них такие вот литературные посиделки. - Неужели все эти твои книженции настолько интересные? Ты из них носа не высовываешь, - дразнить Ури выходило только по-доброму. - Я бы так не сказал, - немного помолчав, серьёзно ответил тот, проходя до середины комнаты. Приблизившись к развалившемуся на диване другу, он на секунду остановился, видимо о чем-то размышляя, а потом аккуратно сел на другой конец, едва касаясь ног Кенни и кладя книжку к себе на колени. – О многом из того, что я в них читаю, мне уже давно известно. - Правда что ли? А отчего же ты тогда такой буквоед, Ури? – Кенни заёрзал, пытаясь устроиться поудобней. - Отвлекает, - не колеблясь прозвучало в ответ как-то печально, и оба на минуту замолчали. Ури легко провёл большим пальцем по страничкам, наскоро пролистывая всё целиком. Это, казалось бы, заурядное движение заворожило Кенни до глубин души, а в голове тут же болезненно отпечатался образ красивых рук. - Святая невинность! – засмеялся Аккерман, отчего-то чувствуя, что ступает на некую, если не опасную, то точно мутную территорию, - Есть ведь уйма других способов «отвлечься». Да поглядишь, они ещё и поприятнее будут! – он хищно улыбнулся и уже было пустился в мудрые просветления о хмельных барах и сладострастных утехах бордельных девиц, когда Ури вдруг проговорил: - Когда ты убивал всех тех людей, ты ведь тоже отвлекался, верно, Кенни? Большинство из них не представляли для тебя никакой опасности и даже в глаза бы тебя не знали; спокойно доживали бы свой размеренный век, так и считая историю о Потрошителе лишь городским преданием. И тем не менее, ты раз за разом брался за свой такой безжалостный нож, – наклонившись немного вперёд, он упёрся локтями в свои колени, всё ещё сжимая книгу в руках, - И правда. Легко забыться в чужих криках... Кенни был удивлён вовсе не смыслом только что сказанных слов – нет ничего удивительного в самой правде как таковой: как бы она не звучала и от кого - в конце концов, ты всё равно всё это уже знаешь. А то факт, что Ури моментально вскрывал глубинную суть и вытаскивал на поверхность то, что большинству не дано было разглядеть в нём и за целую жизнь, и вовсе не было сюрпризом: всё же полгода прошло, и к этой особенности друга он давно привык. Поражал голос: в нём не было и капли упрёка, лишь абсолютное понимание. Что ж, смиренно кивать и поддакивать, подтверждая хоть что-то из сказанного, язык не поворачивался. Так, просто из вредности хотелось немного поспорить, удовольствия ради. Но Ури всё и так поймёт и невзыскательно позволит ему эту маленькую игру на сцене. И от этой уверенности будто дышать становилось легче. ОН поймёт. Уже понял. - Мм, а может мне просто нравится? Уверен, ты в жизни никого не убил... По крайней мере, в твёрдом уме и памяти, поэтому вряд ли понимаешь какого оно, – осторожно добавил он, вспоминая, КАК именно передаётся сила Титана Прародителя, - Вдруг это истинное блаженство, а? И ведь тогда, на той поляне, я мог бы стать твоим первым, – эта мысль, отчего-то взбудоражила Кенни. В животе сладко потянуло и он, не сдержавшись, выдохнул громче чем планировал. Да какого хрена с ним творится, в самом-то деле? Так люди лишаются рассудка? И самое безбашенное из всего этого было то, что вопреки степени сумасшествия тем, его терзавших, он томился рассказать обо всём Ури. И не душу исповедать, нет, а просто разделить что-то только между ними двумя, и даже это его намерение сбивало с толку, и являло собой очередной умалишенный пунктик в его отношении к Ури. Более того, он абсолютно не представлял как именно облачить больные мысли в слова. Ну вот ЧТО ему сказать, тем более когда он и сам не понимал что происходит? - Думаешь, не окажись ты Аккерманом я бы сжал руку? Теперь Король смотрел в окно, изучая тяжёлые тучи, точно также как Кенни минутами позже. Бледно-серый свет мягко скользил по его лицу и светлым волосам, от этого Ури казался совсем призрачным и хрупким, и Кенни невольно скользнул ногой к его бедру, словно пытаясь убедиться в обратном. Ответа на вопрос Кенни не знал. Скорее всего, не окажись он Аккерманом, Ури просто стер бы ему память. А не смог бы - тогда бы уж... Он не мог сказать наверняка, что "тогда бы" да и нужно ли было? И вместо этого, вторя другу, уставился в окно, гадая на которое из бесчисленных бледных облаков смотрит сейчас его Король. - Эй, послушай, Ури. Недавно я слышал, как твой братец распинался о каком-то "дивном местечке" в ваших драгоценных чертогах. Что-то про «райский закуток» в лесу возле озера. Мда, навроде того... Ты помнишь? Король медленно перевёл взгляд с окна на Кенни. Тот смотрел пристально, не решаясь даже моргнуть. Снова повисла тишина, но оба в этот момент прекрасно читали, что на душе друг у друга; оба глядели не отрываясь. На самом деле особого смысла заканчивать предложение вслух уже не было: глаза Ури блеснули немым согласием ещё мгновением раньше, и всё-таки Кенни, проведя вдоль пыльной полы шляпы, собрал грязь на кончиках пальцев и, невольно перейдя почти на шепот, проронил последнее слово: - Прогуляемся?

***

Хватило нескольких минут пребывания в этом жутком лесу, чтобы Кенни, пока ещё смутно, но всё же понял – место здесь странное. Они прошагали от силы минуту, а просвета, из которого они пришли, и что ещё должен был виднеться позади, было совсем не разглядеть - словно и не было его. Любопытно - будто лес впустил их в свои просторы и тут же захлопнул любезно приоткрытую пасть. Растительность имела все фактические признаки жизни, и всё же назвать её живой язык не поворачивался от слова вовсе. Даже Подземный Город сравнительно приобрёл в памяти вид самого что ни на есть оживотворенного места на земле. А ещё появились мысли. Вместо пролетающих с заливным, звенящим щебетом птиц, надоедливых насекомых и снующих туда-сюда маленьких юрких зверьков, здесь в сознание мелькали странные мрачные видения. Они брались откуда-то сами собой, и стоило отогнать одно, в голову тут же лезло два других новых. Кенни невольно думал о гниющих кусках чужих тел и прорастающей из них черствой желтой траве; крошащихся в крошку прямо на глазах камнях, напоминающих фундамент трех великих Стен; о том, как отвратительная облезшая рука медленно выдирает чьи-то красивые (почему-то всегда пепельного цвета)волосы; о том, как кто-то, наевшись какой-то дряни, выблёвывает собственные внутренности; о том, как кукожатся листья, покрываясь сеткой неприятных морщин, и сок их стекает по сухим стволам живых-мёртвых деревьев-садистов. Но самым ярким привидящимся образом был тот самый олень с мрачного гобелена в его комнате, жрущий тряпицу чьей-то плоти; зловонный пар из рваных ноздрей и глухое постукивание острых закоптившихся копыт... - Этот рогатый утырок явно родом из этой дремучей срани, - с каким-то ироничным раздражением, хмурясь, себе под нос пробормотал Кенни, перешагивая очередное уродливое сплетение корней на предположительной нечёткой тропинке под ногами. Из-за повисшей здесь искусственной тишины, ему показалось, что, то, что он едва прошептал, зычным эхом разнеслось по всей округе. Он украдкой бросил взгляд через плечо на Ури, шедшего немного позади: кажется, тот его не услышал, а значит, эхо ему просто померещилось. Видел ли сейчас Ури нечто подобное? Если да, то здорово же он это скрывал. Но, что действительно начинало беспокоить Кенни, так это нездоровая бледность, индевевшая на щеках у друга, и тяжёлое дыхание, что с жуткими хрипами вырывалось из его маленькой груди. А ведь шли они, совсем не торопясь и максимум минут пятнадцать. Аккерман, отродясь не страдавший невнимательностью, давно заподозрил, что в хрупком теле Короля помимо могучей силы Титана уживается нечто не менее всепожирающее. Никто никогда не говорил ему, чем именно болел Ури. А он не собирался спрашивать. Во всяком случае пока что. Когда Кенни всерьёз начал размышлять над тем, чтобы подхватить Ури на руки и мешком закинуть к себе на спину – лишь бы тот немного отдохнул - впереди завиднелось поваленное прямо поперёк тропинки старое дерево, на которое и присел перевести дух его уставший спутник. А потом - эти чёртовы черви и новые мучительно-тошнотворные видения; Кенни даже начал подумывать о том, что этот его затеянный поход до поляны сомнительного существования (мало ли что там Род болтает), был опрометчивой и заведомо глупой идеей. Но стоило им тихонько скользнуть за порог рейссово особняка, как даже сгустившиеся свинцовые тучи стали ронять золотые лучики солнца, лукаво прокладывавшие им заветный путь. Поднятый им за руку Ури, так толком и не передохнувший как следует, угрожающе покачнулся и в несознательном поиске опоры упёрся лбом о его плечо; дыхание так и не пришло в норму, но уже не казалось таким болезненным. Кенни попятился немного назад, осторожно увлекая друга за собой, положа прохладную ладонь к нему на шею, а сам облокотился спиной о ближайшее дерево, смутно опасаясь, что и оно может кишеть паразитами. Удивительно, но когда он стоял вот так с Ури под боком, тошнота и наваждение растаяли без следа и остатка, и он почувствовал, как и его собственный организм начинает расслабляться, приходя в норму. - Ты же понимаешь, что это ТЫ должен таскать меня по своим собственным владениям? – учительским тоном обратился он к серебряной макушке. - Мы почти дошли, Кенни, - хрипло отозвалась макушка куда-то ему в ключицу. - Откуда ты знаешь? - Ну, это ведь МОИ владения, - поднимая голову и светло улыбаясь, ответил Ури, а потом добавил более серьёзно, - Я слушал своего брата чуть внимательнее тебя. - Правда? Тогда скажи, а то я никак в толк не возьму, как это он вообще додумался до того, чтобы бродить по вашим этим обширным зелёным лесочкам? Знаешь, твой брат не похож на любителя природы, охочего до грибов или ещё каких-нибудь подобных кретинов. Тогда какое к чёрту лихо носит его на эту его лужайку? Ури как-то неоднозначно хмыкнул и устремил взор в сторону, куда тянулась их заросшая дорога, да так многозначительно, будто видел сквозь заросли конец их пути или, может, что-то ещё поинтереснее. - Род водит туда женщин. Кенни слегка удивлённо выгнул бровь, а потом, весело цыкнув, протянул с обыкновенной злорадной ноткой в голосе: - Вот пижон. Что же такое он там с ними делает, как думаешь? Уж точно не цветочки-лепесточки собирает. На это Ури лишь снова улыбнулся: - Кажется, с девицами такое работает, - А потом, отстранившись, медленно двинулся вперёд, напоследок благодарно сжав Кенни плечо. - Идём. - Не беги так быстро, а то я за тобой не успею! - съёрничал другу вдогонку Кенни, а сам немного задержался внимательно оглядется по сторонам на предмет чего-нибудь подозрительного, что основательно проделывал раз в восьмой за всё время, пока они здесь. Сосредоточиться было сложно - плечо кипело огнем, там где только что ощущался жар чужого прерывистого дыхания, и потому, наверное, лес вдруг показался намного свежее.

***

Конечно, они дошли до "родовской" поляны. Здесь действительно оказалось очень недурно. Широченная круглая сопка, окружённая плотной еловой тайгой, образовала огромное зелёное поле. Тут, в отличие от гнилой чащи, которую им пришлось преодолевать, жизнь дышала в каждой сочной травинке, томно шелестящей на ветру. По краю струился, выбегая из-за деревьев с окраины, лесной проворный ручей, в котором они и умылись, и вдоволь напившись вкусной свежей воды, улеглись отдыхать прямо в мягкую траву, о чём-то безмятежно переговариваясь. Время замедлилось, приобретая консистенцию вязкого сиропа, механизмы скрупулёзных секунд засахарились, и те тянулись с не понятной никому скоростью. Пропитавшись их сладостью друзья лежали, теперь уже молча, думая каждый о своём. - Хотел бы я, чтобы во всех Стенах от края до края царил такой безмятежный час, как здесь сейчас. Это и правда было бы похоже на Рай, - после продолжительного молчания вдруг прошептал Ури, и от этих его слов стало как-то очень не по себе. Кенни приоткрыл один глаз, покосившись на друга, и так и застыл. Тот лежал, прикрыв глаза рукой. «Зараза, он что…Плачет?» Внутри всё оборвалось. - Что?... - Рай, Кенни, - произнёс Король осипшим голосом, так, будто это должно было объяснить всё сразу. Ветер ласково играл в его волосах, и проносил белые растрёпанные по краям облака по высокому синему небу. А ведь недавно собирался разверзнуться дождь. Но казалось, это было в каком-то далёком болезненном мире. Совершенно другом. Кенни, медленно перебирая в голове расслоившиеся мысли, судорожно соображал что ответить. Что же он может сказать? Что может сделать? Пальцы машинально прошлись по гладкой сандаловой ручке ножа. Ну конечно, в совершенстве он умел делать что-то только этой вещицей. Какая досада, что именно сейчас она настолько бесполезна. Кенни не знал что это за «Рай» о котором иногда трепался Ури, но понимал что с помощью ножа его точно не выточишь. Вот ведь проблема... Пока он неспешно катал свои думы, Ури тихонько задремал. Рука соскользнула, устроившись над головой, и Кенни, наконец, смог увидеть то, что она закрывала минутами ранее: И вовсе он не плакал. На лице одновременно застыли будто совсем детское умиротворение и не пропадающая даже в беспамятстве тревога. В сочетания две прозрачные эмоции рождали таинственное хроническое спокойствие. И как только может отображаться одно, второе и третье в один единственный миг? Кенни не знал «как». Может ему вообще все это только кажется, но вид этого лица вытеснил из головы абсолютно все его мысли, оставляя одну единственную: Красиво Момент очень напоминал недавний утренний инцидент в гостиной. Тогда голова Кенни покоилась у Короля на коленях, и было так тепло и приятно. Тогда, Ури также едва слышно посапывал, дрожа ресницами в беспокойном полусне. Тогда Кенни также смертельно захотел коснуться бледного лица хотя бы мизинцем, совсем невесомо. В тот раз, он с замиранием провёл своими запачканными кровью пальцами по чужим сухим губам, и те приоткрылись, будто приглашая ступить ещё дальше… Тут же очень кстати вспомнился Род со своими очаровательными спутницами, периодически посещавшими это самое место. Наверняка они также располагались где-нибудь на этой обширной поляне, приминая мягкую траву тяжестью разгорячённых обнаженных тел и... Кенни лихорадочно сглотнул, насильно заставляя себя отвернуться. Всё это - проклятый лес с его жуткой способностью препарировать мозг наивным проходимцам, сгущая меж стенками сознания вирулентную муть. Наверняка под каждым трухлявым пнём вовсю цветут и пахнут поганки, наполняя неподвижный здесь воздух своим ядовитым чахнущем смрадом: вот сознание и носится на воздушных скрюченных ножках быстрее здравого смысла. И больше ни-че-го. «Вот как ты придумал, да? И какие же тогда грибочки да пряности ты нюхаешь все те полгода, что живёшь с Ним под одной крышей, а, умник?» - прогоготал в висках издевательский голос. - Дерьмо... – сквозь сжатые зубы тихо пробормотал Кенни, больно впиваясь пальцами в свои прикрытые веки.

***

Обратно шли молча. Кенни двигался быстрее обычного, и заметивший это Ури то и дело кидал ему в спину малость удивлённые взгляды, но терпеливо шёл следом, стараясь не отставать. У самого подножья леса мужчину прорвало, и Король улыбаясь, в очередной раз отметил про себя, что на долгое молчание его друг не способен: - Терпеть не могу твоего брата! Если этот болван однажды откинет копыта во сне - можешь смело подозревать меня! – на выходе из-под иссиня-чёрной темени леса прорычал Кенни, – В следующий раз, когда будет советовать места для отдыха, я отрублю ему нос и засуну в задницу! Скажу: там "райски прекрасно"! Конечно, Кенни хитрил, с досадой осознавая, ЧТО на самом деле так выводило его из себя. - Будет тебе, Кенни. Красивое место, - примирительно послышалось сзади. - Отлично! Рад, что вам всем понравилось. А знаешь, что сейчас по нраву придётся мне? Пойти в город, завалиться в первый же приличный кабак и закинуть стаканчиков десять, - тут он резко остановился и развернулся лицом к своему собеседнику, - Пойдёшь со мной? - А ты действительно хочешь разделить этот вечер со МНОЙ, Кенни? – многозначительно спросил Ури, и глаза его в этот момент осторожно изучали его лицо. « Да чтоб я подох. Он будто ВСЁ знает…» - Конечно. Что за вопрос? Идём уже, а то до самой сраной ночи тут дураками проторчим. - Ты в порядке? - В полнейшем. Обожаю природу. А что? - гавкнул Кенни, поздно прикусив язык за резкий тон. - Выглядишь уставшим. - Ты об этом? Не беспокойся.Так...Жопу отлежал. Старею, чё уж мне. Пойдём давай быстрее, - потирая шею, смягчившись, на ходу ответил Кенни, чуть ускоряя шаг. Мир погружался в вечерние сумерки, растекаясь серо-пурпурным туманом. Земля изнывала по грядущему сну.

Рогами плоть пронзал он остро, И посылал огонь вискам. Гранатом алым капли воска Сжигали кожу тут и там. Зияли дыры - в них дул ветер, Мы по лесу гулять пошли, И оглянуться не успели Как Райский уголок нашли.

5

Воздух в баре запрел и пропитался тяжёлым смрадным угаром. Шумные голоса здесь гудели, не замолкая не на секунду, и то тут, то там, с короткой периодичностью очередная пьяная компания взрывалась звонким развязным хохотом. Начинался час пик ночной веселухи и застолий. Войдя в душное помещение кабака, Кенни тут же почувствовал себя в своей тарелке и успевал только поглядывать с немалой долей веселья на немного озадаченного Ури. Тот оставался спокоен, но видно было, что посещение подобных мест ему в новинку, и потому он с едва заметным интересом разглядывал здешнее окружение. - Ури, пойди-ка пока вон туда,- шагнув ближе к Королю и положив руку ему на плечо, сказал Кенни, указывая на пустой столик в самом углу, у окна. - Завалимся там. Я подойду через минуту, а ты пока даже не думай во что-нибудь влипнуть. Смотри в оба - такие места как раз располагают целой уймой таких возможностей. Просто присядь там и жди "маму", - полушутя закончил он, и ободряюще похлопа по спине, направился в сторону барной стойки. Пока владелец заведения любезно наполнял хмелью две большие кружки, Кенни примечательно оглядывался на друга. Тот сел за указанное место и, сложив руки перед собой на столе, всё ещё с любопытством глазел по сторонам. Даже в обычной одежде, Ури выделялся на фоне царившей здесь сумасбродной экспрессии. Он был намного чище каждого дюйма здешнего окружения и будто светился на его грязном фоне. Вспомнив, что в подобной среде всегда обитают дотошные пьяницы, что запросто могли привязаться к тебе за глаза и "неправильный" выдох или почёс задницы, Кенни в который раз подумал, что сегодня его голову посещают не вполне умные идеи, в особенности из раздела "куда бы сходить, захватив с собой Ури". Мало им было жуткого леса, так теперь надо было ещё притащить королевскую персону друга в какую-то мутную диковатую пивнушку. "Отлично ты о нем заботишься" - неприятно стукнуло в висок, почему-то докучливым голосом Рода Рейсса. Погружённый в невеселые размышления, он только сейчас заметил, что Король перестал оглядываться кругом, и теперь смотрел точно на него, с другого конца небольшого помещения. И хотя за "гляделками" Кенни был пойман не единожды, сейчас ему впервые вдруг стало неловко, и он, поспешно притупив взгляд, отвернулся обратно к стойке. Бросив хозяину два серебряника и ухватив одной рукой сразу два стакана, двинулся сквозь толпу, стараясь не пролить. Поставив на стол угощение, Кенни поудобнее сел напротив Ури, потрогал пушистую пенку, сунув в неё грязный палец, а потом сразу приложил свою порцию к пересохшим губам, жадно опустошая её наполовину. Крепкий напиток не ударил в голову сразу, однако приятная лёгкость уже начала расползаться по телу, и он почувствовал как его ожидаемо накрывает рассеянным весельем. - А Вы не пьёте, Ваше Величество? - лукаво обратился он к своему компаньону. Тот водил тонкими пальцами по деревянной ручке, без особого интереса к содержимому внутри. - Ты пришёл выпить или напиться? - Ури наконец обхватил кружку рукой, но поднимать со стола так и не стал. - Мы пришли отвлечься, - забрасывая ноги прямо на грязный стол и откидываясь на спинку скамьи, прогудел Аккерман, - Помниться, я говорил тебе, что есть варианты поинтереснее твоих пыльных книжек. Извольте испробовать. Немного помолчав, Ури заговорил снова: - Кенни, ЭТО ведь как-то связанно со мной? - осторожно начал он, внимательно всматриваясь в его лицо. Неземные глаза пронизывающе жгли прямо насквозь. И чёрт бы его побрал, вопрос звучал совсем не как вопрос. Кенни чуть не подавился сделанным глотком, и внезапно, совершенно неожиданно для себя самого, почувствовал, как вспыхнули собственные уши. Хотя других признаков смущения он не ощутил, так что ещё вполне можно было попытаться убедить друга, что с ним всё в порядке. Этим он, в общем-то, и занялся: - Что? О чём это ты болтаешь, Ури? Просто это был чудаковатый день, с чудаковатой прогулкой по чудаковатым опушкам, по совету твоего чудаковатого брата. Не знаю как ты, но меня блевать тянет от одного воспоминания об этой прогнившей червивой чаще. Прости, что потащил тебя туда, не знал, что местечко дерьмовое. Поляна ничего такая, признаю, но - того не стоило. Эта дремучка, знаешь...Ты же там чуть душу Всевышнему не отдал, сидя на том поганом пне, - Кенни не врал, о том, что говорил, но всё же понимал, что первичная причина "чего-то случившегося" кроется не совсем в этом. Не в этом? В чём тогда? В том что, там, лёжа в траве, глаз не мог оторвать от собственного друга? В том, что нутром чуял, что ввязался в то, во что точно нельзя, ведь трепетно хотелось того, на что даже сам себе не мог дать разрешения; пытался отрицать - да давно уже пытается, но проваливается глубже и глубже, тлея внутри от досады. Как же это глупо на что-то надеяться. Разве он хотя бы волоса Его стоит?... Но в действительности, всё это вовсе неважно. Ничего ему не надо, только возможность быть рядом: оберегать и помогать в чем только сможет. Это всё. Больше ничего не нужно. Лишь бы в одном мире с ним всегда открывались глаза звездного цвета, буднично освещая шлейфом самого мироздания. А щуриться от их света, хоть до самой слепоты, он готов. Глаза, которым он хотел служить до конца своей жизни. Лишь в этом одном для него был смысл. И ни в чём другом. Мужчина устало вздохнул, а потом грустно ухмыльнувшись, взглянул на своего Короля: - Я хочу заботиться о тебе, дружище, но похоже, всё идёт к тому, что, в конце концов, я же тебя и угроблю, - по-доброму смеясь разбавил Кенни повисшее между ними невербальное напряжение, - Ты уж извини. И кстати, извинять меня сейчас - самое время, пока я не затащил тебя ещё куда похуже! Да и к тому же, это я с позитивной точки зрения говорю "ещё куда", ну знаешь, с надеждой на светлое будущее и всё такое козырное и милое...Кто его знает, может страшное и непоправимое случиться уже здесь и сейчас, лично я теперь уже ожидаю всего! А всё почему? Потому что я, негодяй безмозглый, таскаю тебя по всяким канавам и трактирам, - весело фыркнул Аккерман в последний раз, а потом вся весёлость в один момент слетела с его лица, как тряпичная маска; теперь он говорил серьёзно, - Знаешь, я могу убить за тебя кого угодно. Но в остальном я бесполезен, потому что я...Просто не знаю как тебе помочь, поэтому ты правда...правда прости. - Кенни... - чуть поддавшись вперёд, начал было Ури, но тут на их стол налетела толпа люди, подсаживаясь сразу с нескольких сторон. - Эй, ребятишки, мы тут с мужиками подметили, что у вас не такие уж неприятные рожи, под стать с нами в картишки сыграть! - загалдели они все хором, перебивая друг друга. Многие были в доску пьяными, другие держались вполне адекватно, но тем не менее, все как один, пребывали в захмелевшем больном веселье, - А знаешь что, колонча, - немного заплетаясь языком проговорил один из них, храбро обращаясь к Кенни, - Мне ахринеть как приглянулась твоя шляпка, и я просто настаиваю на игру с большими ставками, приятель! - и он в сердцах хлопнул кулаком об стол. Кенни злобно зыркнул в его сторону, уже готовый слать всю шайку в самых "культурных" выражениях, но тут, внезапно в разговор вмешался Ури: - Хорошо. Мы сыграем. Кенни чуть со стула не грохнулся. Он готов был поклясться, что в голосе друга скользнули совсем не свойственные ему стальные нотки, от которых дыбом защекотало в затылке. Вряд ли кто-то еще уловил это(да и откуда им), а потому все лишь одобрительно загалдели. Ты что-то задумал. Позвоночник пробила предвкушающая дрожь. - Отлично! Обговорим поощрения! Как я уже сказал: мой выигрыш - шляпа. А что по нраву вам, господа? - заплетаясь в каждом втором слове, любезно поинтересовались у них. - С вашего позволения, мы играем на вашу колоду, - озадачивая Кенни больше прежнего, загадочно улыбнувшись, ответил Ури, кивая на карты - те уже тасовались тем самым типом, которому так приглянулась собственность с аккерманской головы. Вся орава тут же залилась громким лающим смехом. - Ну ты даёшь, малыш! Мне очень даже нравятся скромники. Может мне сыграть на твоё милое личико? Было бы отличным завершением вечера, как считаешь? - его глуповатые на вид глаза развязно блеснули откровенным намёком. Ури расслаблено, почти лениво, подпёр рукой щёку, делая первый глоток из кружки, и взглянув на разошедшегося пьяницу из-под полуприкрытых век, с прохладцей ответил: - Как угодно. Кенни почувствовал, как напрягаются мышцы под кожей. Конечно, если всё это представление вдруг зайдет слишком далеко, он без всякого труда раскидает по углам всех до одного. Тем более их было всего-навсего шесть человек, двое из которых явно были уже не в состояние даже на ногах стоять самостоятельно, не то что кулаками махать. Больше всего сейчас его беспокоило абсолютное отсутствие собственных домыслов о целях, которые преследовал его друг. Может он хотя бы призрачно что-нибудь да понял бы, но Король, будто намеренно избегал его взгляда. Пока он угрюмо буравил в Ури дыру, под носом уже полетели раздаваться карты. Решившего поиграть мужика звали Хилл, он был не очень высоким, прилично одетым, но немного растрёпанным и с яркой копной прилизанных за уши рыжих волос. Шея и щёки его покрылись красными пятнами от выпитого спиртного, а с лица не сползала противная пьяная ухмылка. Весь его вид, отчего-то раздражал Кенни, но не больше всего того, что он успел наговорить, в частности обращаясь к Ури. И конечно же, никто из присутствующих, понятия не имел что перед ними Истинный Король Стен. Рыжий настоял на том, чтобы играть с Ури один на один. Все остальные столпились вокруг, предвкушая азартное зрелище. Началась партия. Если бы кто-нибудь когда-нибудь попросил Кенни назвать добрую сотню вещей, которые ассоциируются у него с Ури Рейссом, Кенни мигом бы послал всех поголовно к чертям собачьим, не забыв выписать пинка под сраку - ибо не их это блядское дело. Но задумавшись однажды на досуге о заданном вопросе, никогда бы не подумал, что в составленный длинный список войдёт размашистая строчка «виртуоз азартных игр». Если говорить в трёх словах – игра прошла быстро. И с каждой минутой лицо Хилла теряло краски, а дурацкая улыбка сползла с физиономии где-то на втором десятке сделанных ходов. Кенни сам смотрел и дивился не меньше. Вместо обговоренного захода было сыграно четыре. Ни один мускул не дрогнул на расслабленном лице Ури, а он уже одерживал очередную безоговорочную победу, допивая последний глоток из грустно опустевшего стакана. Притихшая толпа, наконец, отлепилась от их стола, уходя восвояси и кидая на парочку косые злобные взгляды. Слышалось как кто-то демонстративно вздыхал о "просранной колоде отличных карт". Обозлённого Хилла товарищи волокли за собой чуть не за шкирку. - Гребаный хер, что это было? - изумленно выдохнул Аккерман, когда вся компания с концами скрылась из поля зрения, - Не думал, что ты умеешь... - Теперь ТЫ играешь со мной, - мягко прервали его, тут же начиная раздавать новоприобретенную колоду карт, - Бери свои карты, Кенни. Резкий контраст - но теперь Ури неотрывно смотрел ему в глаза, и Кенни замолчал, а руки сами беспрекословно потянулись взять свою раздачу. Начиная медленно шевелить притупившимся сознанием, в голове смогла всплыть только одна единственная мысль некогда услышанная в далеком детстве от дедули: запомни, пацан: играть, не проставляясь, свойственно только драным бордельным девкам - лишь бы на утеху публики... - На что…ээ...Hа что мы? - Выиграю - ты ответишь на любой мой вопрос. Твоя победа - сам проси чего захочешь. десятка-валет Бито - Чего захочу? Что, даже прижать "этим дивным вечером" в углу твоё "милое личико"? - почти с настоящей злобой выдавил он, с раздражением вспоминая красную мясистую рожу Хилла. Он и в правду всё ещё злился на беспечность друга в отношении этой рыжей морды. Слишком уж легко Король шёл на что-то подобное, и это рождало какое-то тупое холодное бешенство в груди, только непонятно на кого. Но зато так, что зубы скрипели. - Всё, что захочешь, - серьёзно прозвучало в ответ. Сердце незамедлительно забилось прямо под горлом. А ведь Кенни начал было думать, что крыша плыть на сегодня закончила… шестёрка-десять бито Сначала играли молча. Окаймлённые узорчатым серебром карты, шуршали по поверхности стола, разбавляя напряжённую тишину шелестящей рябью. Колода явно была дорогая, и Кенни уже стал допускать мысли о том, что целью Ури могла быть именно она, а вовсе не странная игра которую они сейчас неспешно вели, и это он себе только придумал. Серьёзно! Играть с тем сбродом четыре захода только чтобы потом сыграть с ним, с Кенни - вздор собачий! Бредятина, даже для Ури. Почувствовав, что раздражение отпускает, Аккерман снова позволил себе повеселеть и примирительно протянул: - А здорово ты их уделал. Но неужели думаешь, что я ровня хоть одному из тех смазливых недоносков. Смотри: сейчас я нос тебе утру! король-восьмерка козырь бито - Твой настрой бесценен, мой друг. Сохрани же его при любом раскладе, - Ури вдруг опустил взгляд вниз, будто его заняла поверхность грязного стола, и добавил почти что шепотом, - Знаешь, а ведь я был бы совсем не против, проиграть тебе, Кенни. девятка-дама бито Мужчина сглотнул неожиданно вязкую слюну, а в груди пронеслось нечто, напоминающее ужас. От этих слов живот скрутило безумной судорогой. Господи, имел ли Ури в виду то, о чём он подумал? Ведь в больной голове выпившего Аккермана, это прозвучало равносильно тому, как если бы друг сказал: я вовсе не против, чтобы ТЫ прижал "моё личико" в углу и делал что захочешь. Но ведь это невозможно.Так забавится шалость пьяных иллюзий? К тому же, Кенни только шутил, он бы ни за что в жизни не попросил бы Его об этом. Вернее: точно не так. Бито Черви - черви Пики - буби Бито Черви - буби Блеск рубашек Карта сверху Пас Туз, девятка, шесть Пустой стакан Довольная улыбка - одинокая ямочка Бито - Ури выиграл.

***

Всю дорогу Кенни весело и шумно орал на всю округу. Он нёс всякий бред, что-то рассказывал, и Ури, надёжно перебросив его руку через плечо, чтобы крепко удерживать (на самом деле хорошо стоящего) на ногах мужчину, что-то спокойно отвечал, а иногда и вторил тому, тихо посмеиваясь над шутками разошедшегося друга. Так они и доковыляли до дома. Кое-как угомонив весёлого Кенни, вбив тому в голову, что все давно спят, и сейчас нужно добраться до спален потише грёбаных мышей, они украдкой двинулись во внутрь, в тёплый мрак спящего дома. Окутавшая сонная тишина наводила на мысли. А ведь Кенни так успешно отвлекался от них, идя и треща весь путь до поместья, как одержимый бесами колокольчик. Может быть из-за выпитого, произошедшее казалось чем-то нереальным. Когда Ури скинул последнюю карту, безжалостно определяя победу за собой, он, как и предвещал, задал вопрос: - Кенни, сегодня в лесу, на той поляне, ты разозлился. Почему? И во имя всего святого и здравого смысла, надо было соврать. Но во имя чего-то совсем другого он зачем-то сказал правду. Впереди опасно показалась лестница, ведущая наверх к спальням. Переставлять путающиеся ноги по буграм-ступенькам тихо не получалось, и Ури шикал на него через каждую третью. - Что, маленький Король боится получить нагоняй от старшего брата? – не смог удержаться от едкого полушёпота Кенни, за что тут же получил по губам. - Тише. Идя по широкому коридору к двери его спальни, он резко остановился, и убирая руку с маленьких, поддерживающих его плеч (в чём вообщем-то не нуждался), чем заслужил вопросительный взгляд, который быстро стал страшно понимающим. Чуть попятившись, Аккерман упёрся лопатками в прохладную стену. Ури остановился и встал напротив, всего в шаге от него, и теперь просто выжидающе смотрел. Кенни провёл ладонью по растрепавшимся волосам и убрал её в карман, а потом, наконец, нашёл в себе силы поднять голову и взглянуть в ответ. «Дурачина. Ты же не думал, что я злился на ТЕБЯ, правда?» - Почему ты разозлился, Кенни? - Да потому что, захотел тебя поцеловать. В том лесу. На поляне. Утром - просыпаясь рядом. Поднимая тебя с колен - вечером. И сейчас...Всегда Молчание затягивалось. Король нарушил его первым: - Мне понравилось в том заведении, - прозвучало, будто немного некстати. Но Кенни и этого хватило. - И сувенир остался, - на этих словах он вытянул из кармана колоду выигранных карт, ловко раскрывая её веером всего одной рукой, и Кенни не смог в очередной раз не задуматься о том, как часто в прошлом Ури имел дело с азартными играми. Узорчатые серебряные рубашки сверкнули в тусклом свете окна, отражая холодный лунный свет. - Тебе ли не знать, конечно, но...Здорово же вот так гулять ночью, правда? Кенни сразу почувствовал будто его жалеют, намеренно обходя недавнюю "больную" для него тему стороной. Верно, друг всё просёк и теперь как всегда с заботой помогает и обхаживает. Никогда нельзя забывать о том, каким добреньким иногда бывает Ури, и раньше он, скорее всего, лишь благодарно взглянул бы и поддержал отвлеченную беседу, благополучно оставляя последний разговор в баре в прошлом, но сейчас... Наверное луна светила тем самым светом, которому так охотно влюбленные души доверяли свои сокровенные тайны, ну а ещё он всё таки немножко был пьян. Облизнув пересохшие губы и смело ухмыльнувшись, он ответил, отказавшись от чужой подачки: - Само собой. В ночи так много чокнутых. Они мечутся, боже, прямо как те ублюдские черви в лесу. Драть-передрать, ты был прав – люди и правда смахивают на безмозглых насекомых. Они смотрят только на одно и не видят ничего другого. Рыщут, не переставая, - чокнутые! Но я не говорю что это плохо. Нет, конечно. Потому что ты тоже чокнутый, Ури. А ты и "плохо" ...нет, это не может быть ни одной из твоих неотвратимых правд. Жив не буду, но во всём этом проклятом мире я верю только в это. Понял? Теперь ты и это знаешь. Да чтоб меня! Ты понимаешь, что всегда всё знаешь лучше всех? Ури, ты ведь...насквозь меня виде... Тёплые губы мазнули по его небритой щеке, так, что всегда (а сейчас особенно), подвешенный язык бессильно обмяк, так и не договорив свою распаленную речь, и он провалился в лучистые глаза напротив. Те смотрели даже мягче чем обычно, светились благодарностью и какой-то грустной мольбой; гуляли по его лицу, но избегали встретиться взглядом. Как странно, как нетипично для Него, всегда такой прямоленейный, а сейчас... И прежде чем Кенни ощутил, как вспыхнула щека там, где всё ещё призрачно ощущались прикосновение сухих губ, чужая рука очертила его колючий подбородок, заставляя гореть уже всем телом. Собственный голос прозвучал удивительно спокойно, но в том и таилось самое крайнее предупреждение: - Я больше не могу, - из последних сил хрипло предостерёг он. Пальцы, что лишь невесомо поглаживали, вдруг уверенно обхватили его напряжённую до скрежета челюсть. - Я и не прошу. В этот же миг в голову ударило нечто - набат, что вытеснил, окутывающую сознание хмельную дымку, преображая разум в чистое ледяное стекло, и Кенни поддался. Обхватив худощавые плечи, он стремительно шагнул к противоположной стене, вжимая в неё Ури всем телом. Тот схватился за его предплечья, сдавленно выдохнул и, наконец, посмотрел прямо в глаза. Нутро закипело от этого взгляда. Кенни задышал чаще и какое-то время просто стоял и ошалело рассматривал; словно не верил. Не отрываясь от пойманых светлых глаз, он вплел узловатые пальцы в шелковистые волосы на затылке, а потом, сжав их сильнее, мягко и медленно потянул вниз, задирая чужую голову назад. Вокруг всё поплыло. В висках оглушительно застучало. На дне живота сжимался трепещущий узел. Блестящие карты, с журчащим шелестом рассыпались по полу, куда-то к ним под ноги. Кенни наклонился почти вплотную, и невесомо проведя кончиком носа по горячей шее, замер вдохнуть её аромат, чтобы полностью заполнить им лёгкие. Где-то над самым ухом вырвался ещё один выразительный вздох, и он уже не о чём не думая, впился пересохшими губами в дрожащую жилку под пылающей бледностью. Тонкие пальцы на его предплечьях дрогнули и сжали сильнее, запуская багровые импульсы по телу и разноцветные огоньки перед глазами, а когда он, увлёкшись, несдержанно прикусил беззащитную нежную кожу, тишину прорезал тихий, сладостно-мучительный стон. Кенни тут же пожалел, что в этот самый момент не видел чужого лица, но, запоздало ощутив ожог вины, принялся жарко шептать спутанные извинения прямо во влажную шею, и исступлённо зацеловывать пострадавшее место. Дрожащие руки Ури беспорядочно шарили по его напряженным плечам, шее и крепкой груди, и с отчаянием хватались за уже изрядно помятую рубашку; отпускали и сжимали опять. Кенни почти задыхался. Узлы в животе затянулись до предела. Это впервые. Впервые на его памяти, когда Король был так неспокоен. И это опьяняло посильнее любого жгучего пойла, выпитого им за целую жизнь (а приложиться к бутылке он был не дурак). Когда холодные пальцы снова забегали по его груди он, словно этого и поджидая, как зверька в капкан, молниеносным движением перехватил чужие запястья и прижал к стене по обе стороны от лица. Отстранившись от истерзанной поцелуями шеи, он взглянул на Ури таким взглядом, каким живописцы осматривают качество сделанного ими мазка: оценивая, изучая. Тот дышал тяжело, иссушив частыми вдохами искусанные покрасневшие губы; пепельные волосы трогательно растрепались в хулиганистой меланхолии, а полуопущенные веки прикрыли туманные глаза. Этот туман загасил даже вечно сияющие, космические искорки, что всегда плескались в лиловом взгляде вместе с завораживающим сиянием вековой памяти. Обычно Кенни чувствовал что взор Ури, даже обращенный к нему, всегда принадлежит чему-то другому, и лишь крупица его внимания щедро и снисходительно отдаётся ему самому. И если бы он всецело не жаждал этого внимания, словно голодный пес-попрошайка, то это, наверное, не дразнило и не задевало бы его каждый проклятый раз всё сильнее и сильнее. Про себя он злился, рычал, хмурился, кусал локти, но на деле молча закусывал лишь губу, и с нарастающим отчаянием продолжал с вызовом взирать на эти беспощадные огни. И все-таки аккерманская кровь не давала отступить; диктовала бороться и уничтожать всё, что не по нраву. Будто если смотреть достаточно долго, в конце концов, удастся расплавить искристую преграду. Время - взгляды: один-второй-третий-очередной, но снова и снова он только болезненно натыкался на бескрайнюю стену и глотал обжигающую досаду внутри себя. Душу режут, пинают - она нарывает. Слепящим искрам и Силой отравленной крови на это всё наплевать. Класть они хотели на него и его искренние терзания - ни дать не взять команда "зловредных палачей-мучителей". ... но прямо сейчас: "Потрясающе". Прижатый, растрепанный и задыхающийся Ури, сейчас смотрел только на него. И Кенни ликовал, и сам задыхался. А ещё он дразнил, не давая, хотевшим трогать его тело рукам свободы; держал крепко, но осторожно. Как не старался, а обойтись без своей детской пакостной мести не мог. За то, что столько времени прошло, а ЭТОТ взгляд ему дарят впервые, и за то, что может быть единожды. Упиваться своим возмездием вышло недолго. Вырвать руки Ури не мог, но накрывшее его желание рвалось наружу, и он, дрожа, выгнулся всем телом, жарко прижимаясь к Кенни, скользя по самым закипающим местам. У того чуть ноги не подкосились. Оба тихонько простонали в один голос. Обоих обожгло жаром друг друга. Кенни, выпуская одно запястье, снова ласково запустил пальцы в мягкие волосы, оказываясь совсем близко, и начал жарко целовать разгорячённый висок. Ури жмурился, рвано дышал и исступленно гладил его затылок и шею освобождённой дрожащей рукой, а затем сбивчиво начал расстегивать пуговицы на его рубашке, одну за другой. Мужчина скользнул пальцами под балахон, и провёл вдоль дрожащей ноги, чуть ее приподнимая, и почти болезненно сжал поджарое бедро посередине. Ведя влажным языком по чужому горячему уху, а пальцами второй руки обхватывая тонкую шею, он, задыхаясь, чуть ли не проскулил три вертящихся на языке, и однажды уже сказанных им слова: - Разреши...тебе...служить... В ответ обрывистый шёпот обжёг кадык, произнося его имя, и Кенни почувствовал что вот-вот сорвётся опять, на этот раз по-настоящему, а ещё - как мягко целуют его шею, подбородок, а затем уголок рта. Вот-вот. Он замер, когда его губы смяли теплом других, и сжал пальцы на ноге сильнее - чтобы ещё ближе. Вот-вот. Задушенный тихий стон на выдохе - прямо внутрь - взрыв. Он не может удержаться - несдержанно отвечает, кусается и сразу зализывает, обцеловывает - просит прощение. Особенно сильные порывы заставляют резко толкаться ближе. Образ покрасневшей вжатой в стену стройной спины перед глазами - приятно и паршиво одновременно - рука сама скользит считать позвонки-камушки, гладить изящные изгибы поясницы, сжимать, гладить, красить цветами мраморную бледность: красным и синим, синяками и царапинами Сегодня, засыпая, он тепло прижмётся грудью к этой спине, а пока: Голова кружилась. Честное слово, Кенни не собирался заходить так далеко... Но Ури, задыхаясь от насквозь пропитанного терпким ароматом дыхания на своих губах, только сделал вид, что поверил ему. И голова закружилась сильнee.

***

-Эй, только представь как они все челюстей не соберут! Ну же, надевай давай! Дай развалинам посплетничать! - Ехидным басом разносилось по коридору с самого утра. Кенни вышел из комнаты, сперва пропустив вперёд Ури, и прикрыл жалобно скрипнувшую дверь, - Зайдёшь туда весь такой с моей малышкой на голове! Они попадают. - Тебе всегда так не живётся спокойно, Кенни? - Скажешь тоже, я только начал! Кенни вдруг протянул руку и ласково обвёл пальцами тонкую шею там, где вчера малиновым расцветали кровоподтёки - ожоги от его поцелуев. Под его пальцами Ури машинально прикрыл глаза и облизнул пересохшие губы. - Да брось, я всего лишь забочусь о них - без меня доходяги давно подохли бы со скуки. Ну, сечёшь, нет? - весело прогудел Кенни, и как бы небрежно, закинул руку к Ури на плечи. А когда тот умиротворенно хмыкнул и слегка прижался в ответ, довольный, мужчина снял с себя шляпу и наконец нахлобучил другу на светлую голову, - Тебе идёт, разбойник. Давай, пойдём! Сегодня они шли в столовую вместе. А Кенни Аккерман впервые в жизни позволил своей милой шляпе украшать чью-то голову, помимо своей собственной. Оставалось только спросить. Словно ребёнок: знаешь, что страшилки на ночь - несусветная жуть, но всё равно просишь рассказать. И хотя детство прошло давно-давно (даже раньше чем следовало бы), впереди, раскинув исполинские когтистые лапы, Аккермана ждало именно это чувство. Несусветная жуть. Спроси Да, глаза Ури все также искрились, и как и любой свет - особенно ярко под куполом тёмных ночей, а ещё пуще, когда той же ночью, но только для него, для Кенни. Вся штука была в том, что со временем, не замечать расползающиеся вокруг этих глаз болезненные морщинки становилось всё труднее. Никто никогда не говорил ему чем именно болен Ури. А Кенни, слишком настойчиво уверяя себя в том, что никакая это не привычка, всегда откладывал свои вопросы под каким-нибудь новым предлогом и никогда не спрашивал. Но обязательно спросит Сейчас... Дверь с торжественным скрипом отворилась, и Кенни в ожидании реакции окружающих откладывает все мрачные мысли на потом.