Везунчик

На исходе второго года службы в Афганистане Жека неосторожно уверовал, что не умрет: его не возьмут ни пули, ни фугасы, ни болезни. Кажется, богу это не понравилось. Он решил поставить Жеку на место и подослал к нему их — шестерых моджахедов. Видеть врага так близко ему доводилось нечасто. Старшему — худому, седому, в темно-коричневой длинной рубахе и черном жилете — Жека навскидку дал лет пятьдесят. Еще двое — не старше тридцати, в светлых, но грязных рубахах и с набекрень замотанными чалмами. Оставшаяся троица — совсем пацаны с острыми чертами лица, длинными черными волосами и усталыми взглядами. Их одежда позабавила Жеку: все трое носили пестрые тонкие кофты — скорее женские, чем мужские. Он поймал себя на мысли, что, должно быть, матери этих пацанов отдали им последнее, прежде чем отправить на войну. Все шестеро были вооружены китайскими версиями автомата Калашникова, появились как из ниоткуда и окружили Жеку и лейтенанта из медроты Костю Яковлева, когда они возвращались из лазарета в соседнем дружественном кишлаке. Куда ни глянь — прицел, поэтому Жека удержался от резких движений. Косте одним мрачным взглядом посоветовал того же. Тот тихонько кивнул. Невысокий, исхудавший после перенесенной желтухи и вечно бледный, несмотря на полгода в Афгане, Костя в принципе выглядел жалко, а сейчас и вовсе чертовски беззащитно. Жека чувствовал себя оплеванным. Уж что-что, а попасть в плен — так глупо, недалеко от родной сторожевой заставы да еще и среди бела дня! — он никак не рассчитывал. Внутри царапалась обида, а еще было не по себе от взгляда старшего. Он таращился на Жеку, пока остальные пятеро хищно зыркали на медицинскую сумку Кости, в которую тот вцепился, как в спасение. Прошло несколько секунд. Все это время, ощущая, как загоревшая до черноты кожа покрывалась мурашками под палящим афганским солнцем, Жека гадал, почему их до сих пор не убили и не избили прикладами? Чего ждали? Почему молчали? В языках он был не силен, но за почти два года научился на простейшем уровне объясняться с местными. Если, конечно, они позволяли открыть рот. Наконец старший кивнул, и один из пацанов лихо вырвал сумку из рук Кости. Только бы не вскинулся, понадеялся Жека, чувствуя, как резко пересохло во рту. Он не трусил, но за почти семьсот дней в Афгане привык сначала думать, а потом бросаться в бой. Сейчас бой имел все шансы закончиться не в их пользу. Во-первых, потому что моджахедов было больше, а во-вторых, потому что они подошли слишком близко. Схватиться за автомат или рвануть чеку Жека всегда успеет, а пока — ждать. Через пару минут старший что-то гортанно крикнул, пацан перестал копаться в сумке и вернул ее удивленному Косте. Затем старший махнул рукой и на чудовищном русском велел следовать за ними, но прежде по-хорошему сложить оружие. Жека переглянулся с Костей — и оба почти одновременно сняли автоматы с плеч. По-прежнему удивленный взгляд Кости мимолетно скользнул по куртке Жеки. Там, в подсумке, у него лежали две гранаты — нужно было лишь выдернуть предохранительное кольцо. Моджахеды до этого не додумались. Маленький человеческий караван отправился в путь. Чем ближе они подходили к кишлаку, название которого вертелось у Жеки на языке, но никак не всплывало в памяти, тем меньше ему хотелось идти. На него не обращали внимания, и Жека смог без проблем дотянуться до кольца одной из гранат. А вот дальше пальцы вдруг стали непослушными и еле-еле разогнули «усики». Оставалось лишь потянуть предохранительное кольцо — и все. Жека поймал себя на мысли, что ему не страшно. Рано или поздно нечто подобное должно было случиться. Почти два года смерть забирала его товарищей и командиров. А его не трогала. Но пару раз Жека чуть не попался в ее лапы. Первый — на исходе третьего месяца в жарком и враждебном Афгане. Тогда он очутился на борту вертолета с парой офицеров, симпатичной медсестрой только что из Союза и знакомым сержантом-разведчиком. Всего-то надо было слетать туда-обратно за кое-какими припасами. Кто же знал, что на обратном пути, почти у цели, вертолет обстреляют. Жека хорошо запомнил этот звук: будто кто-то бил металлической палкой по железной ограде. Сначала вертолет хорошенько тряхнуло, затем он закрутился вокруг собственной оси, а еще чуть погодя стал стремительно терять высоту. Жека не успел толком испугаться. То ли потому что смерть показалась до смешного неизбежной. То ли потому что почти сразу после начала обстрела один из офицеров рухнул как подкошенный и завыл. На штанине расползалось красное пятно. Медсестра бросилась к раненому. Второй офицер бросился в кабину и через пять секунд вернулся с аптечкой, после чего снова убежал. Сержанта чуть не придавило плохо закрепленными ящиками с припасами, он едва увернулся и грохнулся на пол. А Жека взялся помогать медсестре — держал офицера, чтобы поменьше дергался и вопил. Медсестра отточенными движениями наложила жгут, вколола обезболивающее. Раненый практически сразу перестал орать — и Жека догадался: промедол, наркотик. Медсестра вооружилась ножницами из аптечки и разрезала штанину. Жека не удержался и скривил физиономию. Рана была крайне плоха: торчали костные отломки, а выходное отверстие — явно от крупнокалиберной пули. Офицер имел все шансы лишиться ноги. Медсестра быстро закрыла зияющую дыру стерильной салфеткой и перебинтовала ногу. Дальше следовало подумать о шине. В этот момент вернулся второй офицер, объявил о жесткой посадке и посоветовал всем держаться. Жека тут же ухватился за стальную скамью, а медсестра рефлекторно вцепилась в него одной рукой, второй же удерживала офицера. Прошло несколько томительных секунд — вертолет по-прежнему творил что хотел — и вдруг стало тихо. Затем двигатель оглушительно чихнул пару раз — и почти сразу случился чудовищный удар о землю. Жека ударился головой о край скамьи и сильно рассек кожу на лбу. Но боли не почувствовал, только ощутил, как вертолет пропахал носом несколько метров земли и наконец замер, лишь каким-то чудом не завалившись на бок и не перевернувшись. Жека попытался переварить случившееся, но ничего не вышло. В оглушенной голове металась лишь одна мысль: живой. Второй раз Жека всерьез приготовился умереть на втором году службы, когда поймал пулю во время засады. Он не успел вовремя залечь в укрытии. И этих жалких трех секунд промедления хватило стрелку по ту сторону выцелить не голову, так ногу. Ниже колена обожгло болью. Штанина вмиг стала мокрой и липкой. Жека повалился на землю: пыльную и горячую. Из давно пересохшего горла вырвался хриплый смешок. Столько нескончаемых дней пули игнорировали его существование — и вот удача отвернулась. Хотя это ведь не голова, успел подумать Жека. К нему подоспел командир взвода, и по помрачневшему лицу Жека понял, что дела его плохи. Невольно вспомнился тот офицер, его рана и торчащие из нее кости. А ведь Жека так и не узнал, что с ним стало. Паровозом подтянулось воспоминание о медсестре. Тогда Жека даже не спросил ее имени, а на предложение обработать рану на лбу лишь легкомысленно отмахнулся. С тех пор они ни разу не пересекались. Сам того не заметив, Жека быстро отключился. Возможно, потерял много крови, а может быть, бесконечная усталость сыграла свою роль. Очнулся он уже в госпитале — не от боли, а от громких стонов соседа, что весь в бинтах, насколько разглядел Жека, лежал на соседней койке. Сам Жека совершенно не чувствовал боли. Несколько мучительных секунд ему вообще казалось, что ноги нет. Приподняться и посмотреть не вышло, тело слушалось плохо — наверное, из-за наркоза. Но затем он с небывалым облегчением ощутил легкий зуд в ноге и понадеялся, что не все потеряно. Сколько прошло времени, пока перед глазами замаячила медсестра, Жека не знал. Ему казалось — чуть больше вечности. Сосед продолжал стонать на все лады. В носу нестерпимо щипало от резких запахов лекарств. В глотке пересохло как в пустыне Регистан. Он вгляделся в медсестру и обязательно присвистнул бы, если мог. Это была та самая, из вертолета, о ком Жека думал перед тем как вырубиться. В первую секунду он удивился, а потом вспомнил слова одного прапорщика: «Афганистан — маленькая деревня, где все друг друга знают». Медсестра посмотрела на него, но Жека так и не понял, узнала она его или нет. Вряд ли, наверное, ведь через нее проходят сотни. Однако он ошибся. На второй день, когда Жека окончательно отошел от наркоза, она задержалась у его койки, и он наконец узнал ее имя: Жанна. Они вспомнили вертолет и того офицера. Жанна утолила его любопытство: жив и нога на месте. А затем добавила, что у самого Жеки дела не очень. Он лишь отшутился: «Прорвемся», — хотя в душе чернела тревога. И то ли смерть на него плюнула, то ли карта так легла, Жека не соврал, прорвался и через месяц с небольшим ушел на своих двоих. За спиной у него кашлянул старший и сказал что-то на своем. Жека мог бы уловить смысл, если бы прислушался. Но он не хотел. Все, что его интересовало, это кольцо гранаты. Вряд ли моджахед увидел неладное, а вот почуять мог. Жека давно убедился: чуйка у этих бородачей — любой пес позавидует. Головой он понимал, что стоит убрать руку, но чувства диктовали иное: их всего двое, а этих больше, и они почти вошли в вонючий кишлак. И Жека даже знать не хотел, на кой черт. Еще в первый месяц в учебке ему вдолбили, что делать без оружия в окружении врагов и как быть, если, не дай бог, оказался на их территории. Умереть — и точка, как бы страшно ни было, потому что иначе, с вероятностью девяносто девять процентов, будет яма и многие месяцы, а то и годы плена. Другого не дано. — Ты понимаешь его? — шепнул Костя, чуть приподнявшись на цыпочках, потому что едва доходил Жеке до плеч. — Смутно, — буркнул он. — А я понял. — И чего ему надо? — грубовато рыкнул Жека. — Говорит, что его сына вчера ранили. Нужна помощь. Наша помощь. Ну, моя, то есть. До Жеки дошло не сразу. Сначала он несколько секунд бессмысленно таращился по сторонам: на старшего, на остальных моджахедов, на Костю. А потом на него навалилась внезапная усталость вперемешку с недоверчивым облегчением. Жека понял, что у него нет сил выдернуть кольцо, а смерть, кажется, снова лишь щелкнула его по носу. Хотя еще не вечер. Они вошли в кишлак. Тут и там сидели вооруженные до зубов бородачи. От них исходила ненависть, глаза сверкали злостью. Жека невольно сравнил их со сторожевыми псами: рады бы разорвать гостей, да хозяин не разрешает. Вслед за моджахедами Жека и Костя очутились во дворе, а оттуда попали в дом с глиняными стенами. Жека успел разглядеть в помещении типа коридора сундук и патронташ с патронами. По логике вещей, где-то должно быть и оружие, но его Жека не увидел. Их завели в большую комнату. Ее тускло освещал глиняный светильник с фитилем из хлопковой ваты, в котором, как знал Жека, горело растительное масло. Посреди практически пустой комнаты, на широкой циновке, лежал крупный бородатый парень лет двадцати пяти. Он не походил на умирающего: был в сознании и зыркнул на шурави с искренней злобой. О том, что он ранен, подсказывали лишь окровавленные тряпки, коими кто-то неумело попытался заткнуть раны. Жека чуть не сплюнул от отвращения к раненому и ситуации в целом. Он глянул на старшего, что привел их сюда, и подумал, что этот тип, должно быть, давно воюет и усвоил отнюдь не шариатскую истину: если правоверный получил пулю или оказался нашпигован осколками всякого дерьма, лучше показать его врачу, пусть даже неверному шурави, чем довериться воле всевышнего. Жека глянул на Костю: — Чего скажешь? — Множественные осколочные ранения. В ногу и в живот, — скороговоркой выпалил Костя. — Сдохнет? — потише спросил Жека. — Не факт. С ногой не проблема. С брюхом — хрен знает. — Ну, сделай что-нибудь, а там видно будет, — сказал Жека. Вообще-то он не имел никакого права ни командовать, ни даже советовать Косте. Однако то на бумаге, а в жизни оказалось, что Косте было чему поучиться у пропащего разгильдяя Иванова, и вот уже месяца три эти двое между собой наплевали на устав. Костя склонился над раненым и вытащил из сумки маленький фонарик. Тут же старший снова что-то сказал, и подручный мигом притащил из соседней комнаты небольшой ящик. Костя боязливо открыл его и, как показалось Жеке, чуть не присел от изумления. Он вытаращил глаза и приоткрыл рот, глядя на содержимое ящика. Жека же не заметил внутри ничего особенного: лекарства какие-то, медицинские инструменты — ну и что? Костя шепотом объяснил: — Охренеть. Французские. Я о таких даже не мечтаю. Жека понимающе кивнул и подумал, что странный все-таки афганцы народ: стрелять научились, а резать и штопать друг друга нет — ресурсы-то есть. Старший опять заговорил. Все тот же подручный расторопно сбегал за ведром воды, а затем все вышли из комнаты. Остались лишь раненый, старший и Жека с Костей. Старший отошел в угол комнаты и присел на что-то вроде сундука. Из того же угла он вытащил внушительное ружье и пристроил его у себя на коленях. Совершенно случайно — стволом в сторону Жеки и Кости. Жека ощутил острое и невыносимое желание засунуть это ружье моджахеду в задницу, но прежде — добить раненого. Однако он этого не сделал. Тихо вздохнул и спросил у Кости, который мыл руки водой из ведра: — Помощь нужна? — Щас посмотрим, — сказал он и убрал окровавленные тряпки. К удивлению обоих, ранение оказалось не тяжелым и даже пустяковым по сравнению с теми, что им обоим иногда приходилось видеть. Но Жеку замутило. Последняя неделя была щедра на кровь и кишки. А в комнате еще и воняло: кровью, потом, мочой и еще черт знает чем. Костя с заметным разочарованием потянулся к шприц-тюбику и в два счета сделал укол промедола. Раненый, как показалось Жеке со стороны, обмяк, но сознания так и не потерял, хотя должен бы — крови из кабанчика вытекло не мало. С осколками в ноге выше колена Костя справился быстро, обработал, обеззаразил, наложил повязку, а затем переключился на живот. Тут его чисто врачебный энтузиазм поугас. — Чего там? — спросил Жека. — Помни, сдохнет, мы следом отправимся. А нам на заставу позарез надо. У меня шифровка, у тебя больных полный лазарет. — Да знаю. Тут бы рентгеновский снимок нужен… — несмело заикнулся Костя. Жека от неожиданности забыл об осторожности и старшем со стволом и хохотнул — громко и искренне. Костя слабо улыбнулся и попытался объяснить: — Я не вижу осколков, они глубоко. И я без понятия, где именно. Начну резать, ошибусь — и кранты ему… — Твою мать, — пробормотал Жека. В любой другой ситуации он был бы только «за», но сейчас этому раненому куску дерьма требовалось выжить или, по крайней мере, не откинуть копыта у Кости на руках. Иначе и без того призрачный шанс на спасение исчезнет окончательно. — Эти твари даже лампочки электрической ни в жизнь не видели. Ляпнешь о рентгене — могут и за ствол схватиться, — сказал Жека. — Так режь, наугад. У Жеки были небольшие проблемы со слухом после одной пустяковой контузии, однако он услышал тяжкий вздох Кости. Увы, утешить его он ничем не мог. Разве что, покосившись на старшего со стволом, снова нащупал гранату. На всякий — крайний — случай. Костя тем временем взял из ящика упакованный стерильный скальпель и, едва ли не зажмурившись, сделал надрез на животе притихшего раненого. Тут же он то ли присвистнул, то ли в последнюю секунду затолкал обратно в горло собственный вырвавшийся вскрик. Жека подошел к нему, чуть нагнулся и кое-как разглядел тусклый блеск стали. Косте сказочно повезло, он с первого раза попал в десятку и торопливо вытащил с помощью пинцета сначала один, а потом и второй стальной осколок. Затем отложил окровавленный пинцет и обработал рану. Под конец нехитрой процедуры Костя выглядел так, будто из него выжали все соки. Наблюдавший Жека несильно похлопал его по плечу: молодец. Затем он красноречиво посмотрел на моджахеда с ружьем, и тот встал. Оружие он оставил на сундуке, и Жека понадеялся, что это хороший знак. Хотя обугленный в афганском пекле здравый смысл болезненно намекал, что им скорее перережут глотки, чем отпустят. Впрочем, тут ведь раненый, и зачистки да авианалеты кишлаку не нужны, а они обязательно будут, если Жека и Костя не вернутся. Старший сверху вниз посмотрел на раненого, что лежал теперь с закрытыми глазами, и махнул рукой, обращаясь уже к Жеке и Косте. Он вывел их из комнаты и из дома. Во дворе ждали человек десять-двенадцать. Они все были на одно лицо: грязные, бородатые, вонючие и вооруженные. Однако Жека заметил, что тех, кто «взял» их, среди них не было. Старший ничего не сказал, только взял автоматы — они лежали у входа — и повел Жеку с Костей к окраине кишлака. Он шел впереди, в каждой руке — по автомату. Жека шагал за ним, Костя отставал на полшага, по нему струился пот. У Жеки от досады и радости одновременно сводило челюсти. Он не верил своей удаче. А еще отчаянно боролся с непрошенной мыслью, как было бы здорово наброситься на моджахеда сзади и размазать по земле, чтобы остальным пришлось собирать его кишки. Он очень хотел, но не мог позволить себе такой роскоши. Потому что их с Костей всего двое, а кругом полно бородачей. Да, их не видно, они не следовали по пятам, но Жека чувствовал их присутствие и только в немом бессилии сжимал кулаки. Старший вывел их из кишлака и только тогда отдал оружие. Не успели Жека и Костя повесить стволы на плечи, как возле их неразговорчивого врага нарисовались еще четверо. Вспыхнувшая было затея таки дернуть его за бороду мигом потухла. Ну и черт с ними, подумал Жека. Моджахеды будто почувствовали, что им нечего бояться, развернулись и ушли вглубь кишлака, откуда пришли. Жека с омерзением сплюнул в песок под ногами. После прохладной комнаты жара стала казаться сильнее и злее. Усталость навалилась во всю мощь. До сторожевой заставы шли молча. Вернулись совершенно разбитыми. А падая на свою скрипучую койку, Жека понял, что в следующий раз такого везения не будет. Дожить бы до дембеля. Осталось-то всего-ничего.