шесть сезонов

Им хватило шести сезонов, чтобы забыться в глухой тишине, утонуть в мыслях о бесконечности бытия и, наплевав на свои собственные принципы, взращиваемые годами, отдаться друг другу сполна. Им хватило шести сезонов, только чтобы на седьмой забыть о существовании друг друга, как будто бы они были маленькими частицами атома, случайно столкнувшихся друг с другом. – В масштабах бесконечно огромной вселенной, мы – действительно маленькие неприметные частицы, которые случайно столкнулись, – говорит Дазай. – Это нечестно, особенно когда мы, как частицы, слишком сильно тянемся друг к другу, особенно в масштабах этой бесконечно огромной вселенной, – отвечает Чуя. Время мимо них пролетало бесконечно быстро, с рывком таким, словно это не стоило ничего. Конечно, времени, выдуманному человеком для собственного удобства, ничего не стило пройти мимо него незамеченным. Только Дазай каждую секунду ощущал так, словно в него выпиваются сотни игл одновременно, и все – в сердце. И когда прошли все шесть сезонов, каждая, от тлеющей весны до жгущего лета, оставила на Осаму с тысячу шрамов в самом сердце. До наступления седьмого, совсем скудного и сырого, сезона осени. Шесть сезонов – это восемнадцать месяцев, сорок четыре часа за выпивкой, двенадцать дней разговоров по телефону и семьдесят ночей в постели. А ещё это – предел. Слово, которое они оба заменяли на нечто нейтральное, как «смерть». Что-то, что принесёт им перерыв, разрыв и остановку отношений. Что-то, что должно было по идее стать отправной точкой для самостоятельности и свободы от всего. Но смерть – конец совершенный. Она после себя не оставляет в тебе мыслей, способных привести не в том направлении, не оставляет чувств, готовых сделать тебе в разы больнее. Смерть не оставляет тебя в страданиях и мучениях. Она оставляет страдать мир, но ты – просто остаёшься пустотой. Чем-то, что останется только в чужих головах, которые когда-то тоже погибнут. Предел отравляет твоё существование даже в период, когда он не виден на горизонте. Предел лелеет любые мысли, способные принести тебя в руки к отчаянию. Когда ты видишь в радиусе нескольких счастливых жизней что-то, что тебя из этого радиуса выбросит, это начинает травить. Миру в этот момент невероятно наплевать, потому что «это» не забирает твоё сознание и тело, не забирает возможность мира лицезреть тебя. «Это» забирает твой внутренний мир, который не ценится окружающими. Поэтому смерть для них куда более нейтральна, чем предел. Седьмой сезон для них – избыток. Они оба растут в условиях, когда им требуется работать для выживания, убивать для выживания, когда им требуется вжиматься в продиктованные обстоятельства. Когда нечто большее, выходящее за рамки минимума, считается роскошью. Поэтому седьмой сезон – избыток. Им дозволено дышать полной грудью, находиться друг с другом каждый сезон до самой смерти. Но предел – нагнетающий. Он держит в узде, держит, не позволяя двигаться. Чуя грустно улыбается: – Предыдущие полтора года наши принципы ничего не стоили, пока дело не дошло до того, что позволяло нам выжить. Дазай говорит: – Когда ты растёшь в условиях постоянной угрозы для жизни, ты привыкаешь к риску и опасности. Но когда это касается кого-то, кем ты дорожишь, ты пускаешься в бега от смерти, до этого равно смотрящий ему в глаза. Чуя понимает Дазая. Смерть для них нейтральное слово до момента, пока это касается исключительно их. Предел для них страшен, когда это касается не только их самих. Когда это на мгновение приходит к тебе, ты мгновенно сливаешься с ним. Ты не чувствуешь себя больше в безопасности в объятиях человека, дорогого тебе. Ты не чувствуешь искушения, когда смотришь на него. И это в первую очередь ранит только его. Ты чувствуешь только пустоту и слабые отголоски. Шесть сезонов – это скоротечность времени; это мимолетное мгновение в масштабах того количества времени, которое существует вселенная; это восемнадцать месяцев, тридцать дней в объятиях, неделя поцелуев и предел. И бесконечное количество раз, когда Чуя пытался отпрянуть от Осаму, чтобы их не раскрыли. – Кроме того, что это привилегии и роскошь, это – моя личная жизнь, мне не нравится ее раскрывать всем подряд, это может быть просто-напросто опасно, – говорит Чуя. Дазай понимает Чую. Дазай не безопасный. Особенно когда вся его жизнь состоит из войн, боев и побега от смерти, смерти, приносящей боль. Если ты способен в такой обстановке спокойно выражать чувства, ты – привилегирован. Это отводка от смерти, если это возможно. Когда ты часть того хаоса, который настигает каждого, кто даже косвенно связан с тобой, это угроза и риск. Когда каждый из вас принадлежит отдельно взятому хаосу, их столкновение – взрыв, который сотрёт вас обоих в пыль. Когда кто-то узнает твои слабые места, – а Накахара определённо слабое место Осаму, – ты становишься уязвимым. Дазай чувствует необходимость обнимать Чую тогда, когда ему вздумается. Это детское желание, продиктованное собственническими наклонностями. Он даже говорит: – Единственное, почему я не позволяю себе целовать тебя при сторонних, это угроза твоей жизни. При всем том, что угрожать твоей жизни довольно сложно. Но ничего не делает. Чуя не любит, когда Дазай нарушает его личное пространство вне его воли, потому что оно неприкосновенно даже для него. Но Чуя любит нарушать пространство Дазая, хотя тот и не против. Шесть сезонов – это тайна, покрытая мраком. Потому что всегда приходит седьмой сезон и забирает всё, что было. Потому что шесть сезонов – это предел. Каждый шаг навстречу даётся с трудом, сколько бы ни было до этого пройденных путей и дорог друг до друга. Все прошлые сотни километров низведены до атомов, как будто бы этого и не было. Когда пересекаются принципы с возможностью выбора, ты делаешь выбор, потому что принципы сковывают. Когда пересекаются принципы и безопасность любимого, ты отдаёшь себя принципам, потому что спасали они тебя не единожды, особенно если принципы могли стать спасением и любимого. Поэтому седьмой сезон – то, чего не должно быть. Неправильность. Словно бы частицы, которые случайно столкнулись друг с другом, они так же и разлетаются. Но в масштабах вселенной расстояние между ними ничтожно и пресекаемо. И притяжение сильнее, чем отторжение. Поэтому начинается восьмой сезон, который латает все дыры. Дазай – не безопасный. Чуя не имеет привилегий. Продолжение – роскошь. Мир пределен. Это всё становится неважным и бессмысленным, когда твоё существование резко зависит от существования другого человека непосредственно рядом с тобой. Шесть сезонов пролетали бесконечно быстро, но Дазай замечал каждую секунду, больно впивающуюся в сердце острыми иглами. Каждая секунда приближала их к пределу, и это ранило. Каждая секунда была отсчётной к концу, и это было болезненной смертью. Чуя не был чем-то посредственным в его жизни, поэтому Дазай чувствовал острую боль. Седьмой сезон стал точкой отправления. К осознанию, что степень привязанности берет верх над возможным риском пустить Чую под поезд из-за его связи с ним. Когда каждый из вас принадлежит отдельно взятому хаосу, их столкновение – взрыв, который сотрёт вас обоих в пыль. Но каждый отдельно взятый хаос может просто аннулировать другой. Когда начинается восьмой сезон, Дазай всё ещё не позволяет себе нарушать личные границы Чуи, когда он этого не хочет. Но когда Чуя хочет, это теперь может быть и со зрителями.