Ради Нас

Я уже пятьдесят раз успел пожалеть, что посадил эту сумасшедшую женщину за руль. Когда я успел проглядеть тот факт, что помимо своей жизни, на которую она забила огромный хрен, она успела забить и на мою? Да что там я, она наплевала на собственного сына, что нуждается в ней, как глоток воды в засушливой пустыне, на его и свою любовь, на ту надежду, что она посеяла в нем, после всего, что они пережили. Ей стало совершенно все равно на миллионы людей, которых она ведёт за собой, которые видят в ней свет.. она наверное и не заметила, как почернела, превратившись в гребанное темное создание, которое не видит ничего кроме собственного безумства. И под раздачу попался я. — Дура, что ты творишь? — кричу что есть сил, когда вижу как стрелка на экране скорости преодолевает значение в 130 километров в час. Кровь закипает в жилах, дух захватывает и тугой узел тревоги душит всего меня с ужасающей силой. Смотрю на нее с полным непониманием, пытаюсь найти хоть какое-то объяснение, какую-то причину ее до истерики необъяснимых поступков. Но вижу лишь пустоту, голую пустоту в ее глазах, что в упор не замечают меня. Не смотрит, не поворачивается, глядит куда-то вперёд перед собой, огромнейшими глазами, что даже не собираются моргать. Мне до боли страшно, не так за себя, как за нее. Неужели она настолько потеряла себя, неужели настолько потеряла смысл всего... Я как дурак думал, что смог вернуть ей ту лёгкость, она была такой свободной со мной, такой счастливой, и что все это было враньём? Игрой на моих чувствах, игрой на моей вере в нас? Ей настолько скучно, что подобные издевательства могут хоть как-то разбавить ее гребанную жизнь? Или я уверовал себя в этом? Уверовал в том, что способен ее оживить, жил сказками, хваля себя за то, что такая как она растаяла под моими приёмами… Она всегда была сильнее меня, и не один мой порыв не способен разломить ту ледяную стену, что она выстраивала годами, чтобы такие глупцы как я разбивались осколками и опадали под ее началом. Каждый мой немой вопрос кажется мне все более правдивым, с очередным осознанием происходящего. Тревога бьёт сильнее, потому что мать его, Тина не смотрит на дорогу, она глядит сквозь, может пытается разглядеть частички в воздухе, смысл жизни, или собственное безумство, что стало осязаемым за последние десять минут, ну или десять лет… но давить на педаль она не перестает, и делает это с таким напором, что кажется машина проломится под ее упорной ногой. Меня разрывает от ярости, какого хера она себе позволяет? Почему подставляет под удар мою жизнь? Если тебе так плевать на свою, сядь в свою машинку, каких у тебя куча и гони по встречке, можешь с собой ещё своего подручного палача захватить, скорбить не буду! — Идиотка, сбавь скорость, мы сейчас разобьёмся! — нежеланный гололёд успешно о себе напоминает и я в третий раз проклинаю этот чертов день, а мой сумасшедший водитель все также игнорирует меня, видимо полностью погрузившись в поток своих страшнейших мыслей. Я даже боюсь представить, что творится в ее голове, ее мысли это адский переполох, что загоняет ее словно животное в клетку и не даёт права на свободу. Откуда только берется этот поток мыслительного дерьма? Что за постоянные вопросы, вечные догадки, беспочвенные страхи, танцы на костях собственного разума? Не один нормальный человек бы не справился с подобным, но о чем нормальном можно говорить в контексте этой женщины? То, что она психопатка, я понял ещё с нашей первой встречи, но до последнего надеялся, что все не так запущено, разве можно это сотворить с сомой собой? Мы летим уже на запредельной скорости, на меня давят безысходность, отвращение и смятение, черт бы его побрал! Ещё сегодня утром, когда я снова неудачно приготовил яичницу, разве мог подумать, что женщина, которая дарила мне неописуемый рай, подарит этот чертов ад из страха и разочарования? За короткий срок наших «недоотношений», мы пережили с ней достаточно, но я даже представить не мог, что может дойти до такого. Не мог представить, что за этой лучезарной улыбкой и искрящимися глазами скрывается такое сумасбродство и безрассудство. У меня перехватывает дыхание, когда из-за скользкой дороги и незаконной скорости, мы вылетаем на встречную полосу и в нас чуть ли не летит легковой автомобиль. В глазах искрится, хватаюсь за руль и выворачиваю на 180 градусов, мысленно прощаюсь с жизнью и уже считаю секунды до момента своей кончины. Машина разворачивается на все 360 и мы с резким дрифтом останавливаемся у обочины, влетев в боковые стекла. С какой-то божьей помощью и необъяснимым чудом нас не перевернуло и мы не вмазались в асфальт на, будь он проклят, загородном шоссе. Меня всего трясёт, мандраж покрывает тело, доносясь до самых дальних точек, сердце, в прямом смысле выбивается из груди, готовясь вырваться наружу. Чувствую противный дискомфорт в животе, глаза в пелене, но первое, что я делаю — это смотрю на неё, быстро поднимаю голову вверх, пытаюсь выявить признаки жизни… вижу ее побелевшее лицо, чувствую, как вся жизнь проносится перед ее голубыми глазами, тяжело дышит, вжимается ногтями в кожу руля с бешеной силой, что костяшки белеют от напора. Хватаю тонкое запястье и с силой дёргаю на себя. Тина смотрит на меня испуганно, не может выдавить ни слова, пока мои разъяренные зрачки пугают её ещё больше. Поджимает губы, чуть щурится, глядит на свою руку, скованную моей, только сейчас осознаю, что сдавливаю ее с такой отчаянной силой, что у девочки все изнывает от боли, но она так и не может вымолвить и слова, чтобы попросить ослабить хват. Понимаю ее без слов и резко отпускаю запястье, она медленно подносит руку к себе, обхватывает второй и прижимает к груди, всё также смотря на меня. Резко выхожу из авто, обхожу и открываю дверь со стороны водительского сиденья. Хватаю Тину за руку и с силой вытаскиваю из машины. Меня колотит от ярости, и я врезаюсь лодонями в ее плечи, впиваюсь пальцами в ткань куртки и трясу обездвиженное тело, чтобы хоть как-то угомонить шторм внутри. — Какого хрена? — кричу так, что надрываю связки. Девочка вжимает голову в плечи, жмурится, хоть как-то пытается защититься от нахлынувшего меня урагана. — Я спрашиваю, какого блять хрена?! — трясу сильнее, но у нее будто вырвали язык, не смотрит на меня, молчит как партизан, выводя меня ещё сильнее. Ей похоже нравится издеваться надо мной. Не выдерживаю, срываюсь, толкаю Тину резко и она, не выдержав моей силы, падает прямо в огромный слой снега, скопившийся за несколько месяцев холодной зимы. Посылаю все к чертям, сажусь в машину, оставляя дурную девочку сидеть на обочине скоростной трассы. Завожу автомобиль, бью по рулю: — Блять! — бью ещё раз, внутри все кипит, и я не знаю, куда вылить всю ярость, что сжирает меня изнутри — БЛЯТЬ! Еду, еду как можно скорее от места всего происходящего, от человека, который рушит всё вокруг себя. Разве может быть все настолько сложно? Вспоминаю, что она там одна, одна без связи и помощи, народная артистка, брошенная за городом на съедание своими же тараканами. Не могу, люблю. Люблю ее — дурную женщину, что плевать на меня хотела. Внутри меня борются две стороны, кладут на весы все За и Против. И я плюю на все сомнения, резко разворачиваюсь и еду за ней. Я не могу, поступить с ней так, как вероятно она поступила бы со мной, но мне все равно, я действительно влюбился в конченную стерву. Подъезжаю и наблюдаю, что Тина сидит все также, на том же месте, в сугробе, морозит свой зад. Выхожу из машины. Она рвет на мелкие кусочки пустую пачку от сигарет с диким остервенением, смотрит с такими же дикими глазами, видимо представляет вместо злосчастной бумаги — меня. Хватаю ее под локоть, резко и без разрешения, сначала не поддаётся, а потом молча идет со мной. Заталкиваю ее в машину и громко хлопаю дверью, от чего девочка дёргается, обняв себя руками. Едем молча и я чувствую ее прожигающий взгляд всю дорогу, который ни на секунду не собирается отрываться. Достаю свою помятую пачку, подкуриваю, разнося по жилам такой нужный сейчас дымчатый яд и поворачиваюсь на Тину. Смотрит испуганно и виновато. Со страхом и трепетом. Не реагирую на это, отворачиваюсь, во мне кроме пустоты и безразличия ничего больше не осталось. Курю сука так, что кажется, дым, заполняет все существующие клетки меня, так, чтоб хоть куда-то деть всё, что вытерпел и выдохнуть вместе, с таким уже родным дымом. Вижу долгожданный дом, путь до которого длился вечность, испытав сумасшествие и стоил мне жизни. — Приехали. — говорю четко, не скрывая своего раздражения. Тина молчит, смотрит, что-то ждёт от меня. — Я говорю приехали. — Дан — тихо, еле слышно, подаёт голос впервые за несколько часов, напоминая, что не разучилась говорить. — Что? — отвечаю с явным дискомфортом, сейчас я согласен на всё, кроме как слушать ненавистный бред, оправдания и монолог о том, как ей тяжело. — Пожалуйста — голос дрожит, не скрывает всего волнения, и я не понимаю чего она от меня хочет. — Дан, пожалуйста. — звучит поникше, тяжело, с накатывающимися слезами. Смотрю на неё, всем видом показывая непонимание, хотя я знаю, что означает ее мольба, но лучше я дождусь когда она скажет об этом сама. — Прошу, Дан. — выпучивает глаза, сдерживает влагу, — Не оставляй меня сейчас одну. Стараюсь не реагировать, молчу, смотрю и презентую ей всё безразличие, на которое только способен. — Пожалуйста — голос надрывается, смотрит с надеждой, как маленький невинный ребенок, и понимаем оба, что мой вердикт предельно ясный, но я поступаю вопреки морали, здравому смыслу и уважению к себе. Выхожу из долбанной машины. И мне нет оправданий, как гребанный заяц на побегушках. Я просто не могу этому противиться, когда она смотрит на меня так, когда просит меня так. Она имеет необъяснимую власть надо мной и всё, что я знал о себе раньше, кажется таким далёким. А как я должен поступить сейчас? Оставить одну в этом огромном доме самобичевания, съедания души и напоминая о прошлом, учитывая ее состояние и ощущения всего окружающего? Идём в дом молча, слышу ее тихие шаги за спиной, чувствую ее напряжение, принуждение и неловкость. Не знаю о чем мы будем говорить и как себя вести, ничего не знаю и не хочу знать. Заходим и я останавливаюсь в прихожей, ничего не делаю, не собираюсь здесь оставаться надолго. Тина медленно снимает с себя куртку и обувь, смотрит на меня так грустно и скорбно, что по спине пробегается рой неприятных мурашек. Кидается на меня, обнимает крепко, сжимая мое тело, утыкается в грудь и наконец-то даёт волю слезам. Они льются неудержимым потоком и мочат мое пальто. — Прости — сквозь слезы и всхлипы, ей тяжело говорить, заикается и повторяет как мантру — Прости, прости меня. Я не знаю, что ответить, теперь кажется мы поменялись ролями и я не могу выдавить из себя и звука. В горле ком, а язык будто вырвали, и я не имею никаких представлений о будущих действиях. Я не могу так просто прижать ее к себе, успокоить и говорить, что все хорошо, что мы со всем справимся. Ни с чем мы не справимся. У меня не хватит сил, а у нее терпения. И мы будем мучать себя до последнего, пытаться доказать, что у нас получится и мы сможем вопреки всему, пока кто-то из нас всё-таки не решится и не придушит ночью подушкой. И в голове четко проносить всё, всё, что заставляет умирать изнутри, все связанное с ней, все, что сделала она с нами. Я так ненавижу ее за это. Такую далёкую от представления о нормальной жизни, отношениях и свободы. Я так долго искал ту самую, что заставит меня чувствовать, любить, но полюбил ту, которая делает всё, чтобы я не чувствовал вовсе ничего. Ничего кроме агрессии, непонимания, ненависти и гребанный привязанности. Привязала меня к себе, знает и пользуется тем, что я просто так не уйду, и эта ее игра, доводящая меня до предела, проверяющая на сколько меня хватит, просто сводит с ума. Мне кажется это разжигает в ней задор, интерес, увлечение, и почему именно я стал подопытным кроликом, за что бог меня так наказывает? И сейчас она так просто извиняется, и мне кажется это таким искренним, что я почти ей верю, но я не настолько ослеп, я уже научился распознавать ее игру. Неожиданно впивается в мои губы с остервенением, что я пошатываюсь, обхватывает моё лицо, прижимает сильнее. Бьемся зубами и она рычит от ненавязчивой боли, прямо мне в рот. Целует так собственнически, извиняющеся, жадно и мокро. Ее слезы, не прекращающийся поток, попадают и на мое лицо, а руки не собираются отпускать. Отвечаю не сразу, но так уверенно и сильно, что ее спина прогибается под моими руками. Стягивает с меня пальто, быстро и без прелюдий, обхватывает шею и между нами совершенно не остаётся расстояния. Как дикие животные терзаем друг друга, сжимаем и кусаем губы. Все это настолько невозможности, словно ее безумие передалось и мне, и мы гоняем его туда сюда, по нашим губам, что так жестоко отыгрываются друг на друге. Можно считать меня трусом, что так легко снова сдался, но ураган внутри меня говорит об обратном и что похоже победителем в этой новой игре сегодня буду я. Разрывает на кусочки от ярости, которую мне срочно нужно куда-то излить и я рву ее блузку с треском, а пуговицы так громко отскакивают под нами об паркет. И она, похоже не собирается уступать, пытается напомнить, кто здесь главный и вторя мне, рвет мою рубашку, и я удивляюсь ее чрезмерной силе. Сжимаю ее подбородок и талию, пускаю язык и мы переплетаемся в этом немом танце. Подхватываю девочку за бедра, поднимаю и силой впечатываю в стену, давлю на зад с такой силой, что через пару минут на молочной коже появятся следы. Впиваюсь в ее шею, кусаю пульсирующую венку и Тина вскрикивает от ощутимой боли. Опускаюсь к груди, впиваю жадно, собственнически, сжимаю рукой с силой вторую, девочка прогибается, скулит, жмурит глаза. Расправляюсь с ненужной одеждой, оставляю засосы на всех местах, куда могу дотянуться, вдыхаю ее запах так, чтобы оставить его надолго в своей памяти. Вхожу в нее резко, жёстко, без предупреждения и Тина кричит, кричит так, что кажется все стекла в доме лопнут и разрежут наши тела со скоростью света. Подхватываю ее сильнее, она обхватывает мой торс ногами, и я двигаюсь так жестоко и дергано, что Тина с болью бьётся о стену и стонет вместе со всхлипами. Сдавливаю мягкую кожу за талию и шею, вбиваю ее в бетонную поверхность, звуки стонов и рычания гулким эхом отдаются по всему дому и скорее всего нас слышно даже на улице. Мимолётно в голове приходит представление всего, что творится и я понимаю — какой это очередной пиздец! Гребанный пиздец, который я уже не в состоянии контролировать и от этих мыслей я завожусь ещё больше. Вдалбливаю податливое тело в стену, со слышными звуками бьющегося позвоночника и громкими воплями Тины. Твердые соски вжимаются в мое солнечное сплетение, горячее дыхание обжигает женскую шею и руки стискивают мягкую плоть до красных отметин. Девочка обхватывает мою шею руками, крепче сжимает ногами и с каждым грубым толчком выпрямляется как струна, запрокинув голову назад, с очередным вскриком. Насаживаю ее на себя до основания, резко сурово, и она с визгом кончает. Вжимает свои ногти в мою шею до крови, окутанная в оргазм, и опирается своим лбом об мой. Еще один резкий толчок, и я улетаю следом за ней, наполняя ее до предела. Поражаюсь тому, как идеально наши тела подходят друг другу, какой ошеломительный у нас секс, и как, не смотря на всё, нам тяжело вместе. Падаем на пол, Тина тяжело дышит, прикрывает глаза, и натягивает разорванную рубашку на голую грудь. — Ненавижу тебя. — чеканит отчётливо и я громок усмехаюсь. — Не стану врать, это взаимно — отворачивается от меня, а я пытаюсь вспомнить о том, как мы умудрились дойти до точки, до точки невозврата, туда, откуда уже ничего не вернуть, где ничего не станет прежним, но нам легче продолжить мучать друг друга, чем так просто сказать: «мы друг другу не подходим». — Ты порвал мне рубашку. — Ты порвала мою… — Клянусь Кароль, тебе нужно лечится, — вырывается из меня, теперь усмехается она, — скоро я устану вытрахивать из тебя дурь! — Из-за рубашки? — уже смеётся, по-детски смотря на меня, как будто ничего и не было, — Хочешь, я куплю тебе новую? Меня пугает такое ее поведение, что блять она несёт? Час назад она чуть не угробила нас обоих, а теперь смеётся, будто это была не она. — Я серьезно, Тина! Какого хрена ты творишь? Мне страшно смотреть на тебя такую, мне страшно находиться рядом с тобой! — не выдерживаю, кричу, не понимаю уже совершенно, в какой дурдом я попал — Что блять с тобой? Ты можешь сказать, что с тобой происходит? — глядит на меня так досадно, так чисто, что мне и самому кажется, что все это просто приснилось. — А ты не думал, что все это из-за тебя? — проговаривает настолько безразлично, что колючие мурашки, колят все тело. Внутри все переворачивается от ее слов, зрачки расширяются и я просто не могу поверить, что она сейчас это сказала. Гляжу на нее непонимающе, требуя объяснений. — Что ты так смотришь? — говорит надменно, и меня начинает тошнить. То, что происходит, мне кажется таким нереальным, что я зажмуриваю глаза и трясу головой, в попытках проснуться. Нет, вижу ее, такую непонятную и далёкую, не могу поверить, что это действительно со мной происходит. — Я сегодня была на кладбище, — поясняет так спокойно и поникше, а меня просто выворачивает от всего, что я слышу. — Я звонила тебе. — Я оставил телефон в студии, я говорил, что буду там. — отвечаю, хочу понять, что сделал не так, или пытаюсь понять, почему она все воспринимает не так. — Был, наверное, — такая короткая пауза, но мне кажется, она длится целую вечность, — Снова со своими шлюхами. — и тут я просто, мягко говоря, ахуеваю! Я просто не могу поверить, что слышу это сейчас от неё, я не узнаю ее, ни капли своей девочки! — Что за бред? — снова повышаю голос, — Ты знаешь, что я работаю, ты знаешь, что кроме тебя, у меня никого нет! — Я не могу тебе верить, — нет блять, это я не могу тебе верить, что за сволочь украла тело моей Тины? — Ты был мне нужен сегодня. — Что значит не можешь верить? — подрываюсь с пола, — Ты в курсе обо всех моих планах, что за идиотская ревность? — Это не ревность, — встаёт, — Я просто вижу это. — Что ты блять видишь? — она будто специально выводит меня, что за проверка на выдержку? — Я постоянно их вижу вокруг тебя, вижу как ты ведёшь себя с ними. — Это моя работа, Тина! Такая же как и твоя, мне что, перестать работать с женщинами? — Может тебе просто нужно перестать вести себя, как гребанное похотливое животное? — я в шоке, может это и в правду сон? Я привык слушать от нее всякие бредни, но то, что она сейчас несёт, просто из рамок вон! О чем она вообще блять думает? Почему делает монстра из меня? — Пошла ты! — проговариваю четко и направляюсь к выходу, поднимая бедную рубашку, я больше не в состоянии терпеть этот цирк. Не думал, что мое терпение закончится так скоро, но я блять не робот! — А ты как всегда убегаешь! — Господи, да почему это происходит со мной? Может её кто-нибудь заткнуть, хотя бы на сегодня? — Ты просто конченная Кароль, мне больше нечего тебе сказать. Она подхватыет вазу, стоящую на столе, и резко кидает в меня. Уворачиваюсь, кусок стекла врезается в стену и характерным звуком разбивается, осыпая пол прихожей. — Гребанный ублюдок! — кричит, и у меня срывает все тормоза. Лечу к ней, хватаю за щеки, сжимая так, что у самого болят ладони. — Что ты сказала? — ору прямо ей в лицо, трясу и сжимаю. Тина снова жмурится, кладёт руки мне на грудь и пытается оттолкнуть. — Пусти! Пусти, мне больно! — кричит также, прямо в меня. — Кто я, ублюдок? — повторяю свой вопрос, сжимая ее сильнее. Меня рвет на части, я просто безумею на глазах, хотя ничего животнее нашего сегодняшнего секса себе не представлял, но эта женщина, видимо, способна вывести меня ещё больше. Ей всё-таки удается оттолкнуть меня от себя, смотрю на неё так ненавистно, умещая всю злобу в свой взгляд. — Чертов эгоист, ты был нужен мне сегодня! — Я эгоист? Я, черт возьми, чуть не угробил тебя сегодня, это я пользуюсь тобой при любой возможности, это я звоню тебе, только тогда, когда мне что-то нужно? Нет, дорогая, это делаешь ты! И это ты вечно строишь глазки каждому мужичку, с которым работаешь, крутишь задом и светишь своим декольте, самым глубоким, как ты любишь, но я тебя ни в чем не попрекаю! — горячая ладонь впивается в мое лицо звонкой пощечиной, и щека болит так, что мне приходится схватиться за нее рукой. — Пошел вон! —кричит звонко, указывая на дверь. — Я всегда, слышишь, всегда относился к тебе так, как ни к кому! Уважал всё, связанное с тобой. Прощал тебе любые выходки, терпел, делал все и ничего не просил в замен, и я просто не понимаю, почему ты вытираешь об меня ноги? Молчание затягивается, живот скручивает так, что кажется меня вывернет всего наружу, виски прорезает острой болью, окутывая всю голову и я жмурю глаза. Подходит ко мне, смотрю настороженно, от нее можно ожидать всё, что угодно. Медленно пальцами еле касается место удара, смотрит так нежно и виновато, что захватывает дыхание. — Сильно больно? — спрашивает тихо, трепетно, пока я нахожусь в шоке от таких смен настроения. — Тина, — заглядываю в глаза, — Ты слышала, что я сейчас сказал? — Я схожу за льдом. — уходит от ответа, направляется на кухню, но я хватаю ее за руку. — Таня, не нужен мне лёд, просто ответь.— выпускает руку, опускает глаза и идёт на кухню. Отчаиваюсь окончательно, для себя прекрасно понимаю, что всё, как бы я не хотел, это конец, у меня больше нет сил бороться. Дохожу наконец до чертовой входной двери и поднимаю заплаканное пальто. — Подожди, — Тина приподнимает мое лицо и аккуратно прикладывает пакет со льдом, — Я не знаю, не знаю, что со мной. Возможно ты прав, мне нужно лечиться… — опускает глаза в пол, а я, черт возьми, никак не могу покинуть этот проклятый дом. — Мне стыдно, правда стыдно, за всё. Я понимаю, мне нет никаких оправданий, но Дан, я просто не выдержу, если потеряю тебя. — первые искренние и адекватные слова за сегодня, и знакомые интонации моей девочки. — Только тебе доверяю, только с тобой дышу, а все остальное – это неважно. Просто скажи, что мне сделать? — Ты такая глупая, Кароль! Ты знаешь, что мне нужна только правда, надоело вымаливать из тебя, что случилось на этот раз, я просто не выдержу очередного приключения. — смотрю на неё, в голубых глазах будто что-то борется и пытаюсь понять что. — Я бы хотела объяснить, что происходит, но я и сама не понимаю. — не понимаешь ни ты, ни я, и никто не поймёт, и от безысходности хочется биться об стену. — Мы всегда будем страдать, если это продолжится… Пока ты мучаешь себя, ты мучаешь и меня. Не хочу этого говорить, но я не смогу в следующий раз, я просто уйду, но не потому что хочу, а потому что просто не выдержу. — Помоги сделать так, чтобы следующего раза не было, пожалуйста… — столько страданий в этом «пожалуйста», ровно столько, сколько и искренности, и меня всегда пробирает до дрожи, когда я слышу ее редкие, но такие чистые откровения, в которые она вкладывает всё, что в ней осталось. Медленно тянусь к ее губам и завлекаю в такой осторожный и нужный сейчас поцелуй. Касаюсь ее губ и она отвечает так правильно, так понимающе, убирает лёд и кладет на больное место руку. Отстраняюсь и мы соприкасаемся носами, вдыхаем запахи друг друга и просто проникаемся моментом подлинности и чистосердечия. Закусывает губу, чуть сильнее касается моей щеки, и говорит: — Я готова стараться, Дан, готова, ради Нас. «Нас». Мы. И нет никаких, Я и Она, когда, я просто знаю, что эта девушка ждёт меня, когда знаю, как нуждаюсь в ней. И я готов забыть всё. Забыть всё, чтобы просто так стоять рядом с ней, и слушать это: « Ради нас ».