***
Алукард всеми силами пытался игнорировать настойчивый стук в ворота, доносящийся с первого этажа. Он только-только сел пообедать и уже даже приготовил себе еду, пусть и безо всякой искры вдохновения, а так же усадил напротив себя куклы Тревора и Сифы, разве что не налил им по бокалу вина. Впрочем, Алукард был уверен, что пройдет еще несколько мучительно-тягостных месяцев, и он будет не то что спаивать кукол, но и кормить их как детей с ложечки. Конечно, это навевало мысли о собственном сумасшествии, но, как рассуждал Алукард, разве это не было логичным? Вынужденная изоляция в замке своего отца, в котором каждый коридор, каждая комната, каждое окно и камин напоминали о безвременно почивших родителях, и была для него сродни заключению в психиатрической лечебнице. Как безумцы не могут покинуть стен, возведенных их собственным разумом, так и Алукард не мог преодолеть своей ответственности и долга, удерживающих его в фамильном гнезде не как его хозяина, а как натурального сторожа. И так бы он предавался мрачным рассуждениям дальше, но с очередным грохочущим стуком в ворота у него кусочек жаркого слетел с вилки, и Алукард, осознавая свое поражение, обреченно встал из-за стола. Отложив приборы в сторону и накрыв мясо в горшочке полотенцем, он пошел встречать гостей как был, в рубашке и брюках на босу ногу. Себя Алукард убеждал, что делает это только из-за отсутствия аппетита, только потому что есть не очень-то и хотелось, а иначе бы он всецело погрузился в трапезу. Но на самом деле все было немного не так. На деле же Алукард разрывался между желанием никогда больше не контактировать с людьми после предательства его учеников и желанием нарушить тягостное затворничество хоть каким-нибудь образом. — И кого это только принесло? — холодно хмыкнул сам себе Алукард. — Видимо, колья недостаточно ясно говорят, что здесь живет кровожадный вампир. Я бы написал табличку, но вряд ли крестьяне умеют читать. Полу-вампир решительно отворил врата, напустив на себя подобающий грозный вид, собираясь выдать что-то суровое и пафосное. Но его мгновенно стиснули в медвежьих объятиях, послышался смех, лающий как у сутулой собаки и приятный жемчужно-колокольный, а затем Алукарда начали бить по спине ладонью, будто бы он чем-то подавился. Ну конечно, кто бы это мог быть. — Бельмонт? — изумленно воскликнул Алукард, — Бельнадес? — Вижу, ты нас не ждал! — хохотнул Бельмонт, стискивая бледную ладонь друга. — Видел бы ты свою глупую рожу. «Я угрюмый древний вампир», и все дела. А на деле тебе только крестьянских детей пугать. — Я и правда не ждал вас так рано! — воскликнул Алукард. — Звучит так, будто мы застукали тебя с какой-то красоткой. Ну, где она там прячется, сладострастная ты мечта маленьких глупых девочек? — Тревор действительно попытался заглянуть внутрь коридора, пока его не одернула Сифа. — Я думаю, никакие маленькие девочки сюда не сунутся, — она красноречиво ткнула большим пальцем себе за спину. — Картина у ворот не привлекает гостей. Ну, кроме тех, кто готовы это терпеть из-за большой любви к тебе. — Да-да, Сифа, мы поняли, как ты намекаешь, что только нам в целом мире есть хоть какое-то дело до Алукарда. — сказал Тревор. — Ничего я не намекаю! Алукард фыркнул: — Это верно. Почти открытым текстом говоришь. Уже когда друзья пошли по ковровой дорожке и забрались по лестнице вглубь замка, Тревор все же поднял тему, так живо интересовавшую и его, и Сифу. Отголоски смеха отзвучали, и в голос Бельмонта вернулась твердость. — Давай, рассказывай нам, чем они тебе насолили? — Кто? — Люди, что висят на кольях. — Это… долгая история, — странным бесцветным голосом ответил Алукард. В неровном пламени настенных свечей Тревору показалось, что Алукард, как проводник идущий впереди, разочарованно сгорбился, а плечи его поникли. Да и по голосу было ясно, как его гнетет произошедшее. Тревор нахмурился, поджал губы. Все-таки неприятно было причинять страдания другу. Но и оставить это без внимания было нельзя. — А ты сократи, — деланно бодро предложил Бельмонт. Еще какое-то время троица шла в молчании. Сифа во все глаза смотрела то на Тревора, то на Алукарда, но пока ничего не говорила. И только спустя полных две минуты, тщательно подбирая слова, как бы через силу, будто они царапали ему горло, Алукард наконец ответил: — Это Така и Суми. Они тоже охотники на вампиров, как и вы. И они пришли, чтобы я научил их сражаться против вампиров. Но в конечном счете, они пробрались ко мне в спальню. Я был вынужден защищаться. И убил их. — Ты что, не можешь защититься от двух человек без того, чтобы они умерли? — строго спросила Сифа. — Или ты такой слабак, что не умеешь рассчитывать силу? — ухмыльнулся Тревор. — Не неси чепухи, — с нажимом произнес Алукард. — Они застали меня врасплох. Я должен был защищаться любыми возможными способами. — Да как вообще можно застать вампира врасплох? Ты же спишь как сторожевая псина, мимо тебя и мышь живой не проскочит. — Ну так люди — это тебе не мыши, — хмыкнула Сифа. — А то, что я ему не псина, ты не хочешь сказать, Бельнадес? Тревор и Сифа прыснули, но Алукард даже не улыбнулся. Не оборачиваясь, он пожал плечами. — Все дело в том, что они меня отвлекли. Пришли ко мне ночью обнаженными. Подошли к кровати. Я спросил у них, что все это значит. А они предложили согреть мне постель. Связали. Занесли над моей грудью оружие. Что еще я должен был сделать? Алукард отворил скрипучую дверь, ведущую в западную башню и поспешил вверх по винтовой лестнице. Какое-то время друзья двигались в молчании, а затем любознательный Тревор все-таки поинтересовался: — А им удалось тебя… — Нет, — хмыкнул Алукард, — мой меч настиг их раньше. — Какое же у вас, мужчин, раздутое эго, — хмыкнула Сифа. — Не-не, Сифа, тут он имеет в виду тот меч, который меч, — скабрезно ухмыльнулся Тревор. — Который в ножнах и стальной. Хотя я согласен, звучит двусмысленно. Не так ли, Мастер постельных поединков? Алукард холодно глянул на него через плечо и презрительно поднял бровь: — Кстати, Бельмонт, хотел сказать. За эти несколько месяцев ты помолодел на десять лет… — Это все Сифа, — уныло буркнул Тревор, поглаживая урчащий живот, — кормит меня… — Помолодел и вернулся умом в детство, — спокойно закончил полу-вампир. — Да ладно тебе, Алукард, не смущайся! — хохотнула Сифа. — Все не так уж плохо. По крайней мере Тревор не вспомнил древнюю поговорку «пригретая на груди змея обязательно рано или поздно заберется тебе в штаны» или еще что-то в этом духе. — Ты эту поговорку придумала только что. — возразил Алукард. — Нет, — лениво бросил Тревор, — мне на ум пришла другая: «держи друзей близко, а врагов… неприлично близко». — Да пошли вы, — беззлобно сказал Алукард, а спустя секунду засмеялся вместе со своими друзьями. Как давно стены этого замка не слышали искреннего веселого смеха, подумалось полу-вампиру. Он чувствовал, как с каждой минутой, проведенной в компании друзей, весь его сплин улетучивается как дым, просачивается сквозь щели в известке и покидает древний пустой замок. Темный камень, казалось, наливается теплом и светом, древесина приобретает яркие оттенки, а свечки на стенах горят особенно ярко. И весело танцует пламя. Впервые за все тягостные дни, проведенные здесь, Алукард ощутил, что он, наконец-то, дома. В столовой уставшие после долгой дороги Сифа и Тревор уселись за стол, а Алукард поспешил к очагу как профессиональная кухарка. За несколько месяцев, что приходилось кормить своих учеников, его поварские навыки возросли тысячекратно. Алукард с удивлением отмечал, что ему, в общем-то, нравится готовить. В этом было что-то творческое и, в отличие от творческого же кромсания вампиров, мирное. В списке его коронных блюд были пудинги, пирожки, ватрушки и шарлотки. Но своих друзей Алукард решил угостить колоссальных размеров мясным пирогом. Худые белые руки сами собой затянули на талии узлы поварского фартука с брутальной серьезностью, как воины затягивают ремни у своих доспехов. Разве что доспех Алукарда был белым, вместо щита противень, а оружия — мясницкий нож. — Сейчас я вас накормлю. Расскажите пока, как прошло ваше путешествие? Наверняка, вы многое повидали, а до меня не доходят никакие новости. Я совершенно отрезан от мира, — грустно заключил Алукард. — Ну, ничего так, — хмыкнула Сифа. — Хотя, конечно, не настолько скучно, чтобы смастерить твою тряпичную куклу и спать с ней в обнимку. Когда Алукард обернулся, он заметил, как она снимает кукол с полки. Оборачивается, и шарообразные головы безвольно качаются в ее кулачке. Алукард смущенно опустил глаза. Ему было стыдно за свою сентиментальность. И за то, что нитка и иголка давались ему хуже котелка и лопатки. — Это что, вуду? — заинтересованно спросил Тревор. Сифа от всей души щелкнула куколку своего спутника по носу. Ватный шарик упруго дернулся, но голова оригинала осталась на законном месте. — Видимо, нет, — разочарованно выпятила губу Сифа. — Эй, будь поаккуратнее с такими вещами! Если бы это было настоящее вуду, то у меня бы поломалась шея. — И не говори, — махнул рукой Алукард, — я расстроен не меньше твоего, Бельмонт. — Я не рас… Стоп, что?! — Что? — невинно пожал плечами Алукард.***
Тревор блаженно выдохнул, громко бахнув по столу пустой пивной кружкой. — Ну ты кудесник, Алукард! Вроде лет сто спал в гробу, а навострился такие пироги делать, что не всякий трактирщик такие же приготовит. И пиво раздобыл отменное! — Долго же ты держался, перед тем как начать хвалить пиво, — прошелестел Алукард, — даже про мой пирог что-то из себя выдавил. Тревор скорчил недовольную рожу и надменно сказал: — Э, друг, ты меня давай не обижай. Я хорошую жратву ценить умею. Представь: я годами шляюсь по трактирам, где мне в тарелку плюют жирные корчмари, и это ненамного вкуснее стряпни Сифы. Ее стейки — это натуральная сапожная подошва. Дальше вообще пиздец. В какой город я ни приду, мне наливают такое дерьмовое пиво, что по вкусу это натуральная ослиная моча. Я не шучу, это пиво вот прямо везде одинаковое, будто мочу мне наливают из-под одного осла. Короче, не гони. Я все хорошее оцениваю по достоинству. — Тогда и мои сапожные подошвы ты оценишь по достоинству, когда я засуну их тебе прямиком в задницу, — звучно пообещала Сифа, — вместе с моими ледяными ногами! Ты не думай, я ничего не забыла! — Не ссорьтесь, — попросил Алукард, сразу же после хищно запустив клыки в нежную, ароматную пивную пену. Зарывшись в нее чуть ли не носом, он прикончил пиво одним долгим непрерывным глотком. И когда Алукард по примеру своего товарища по-хулигански стукнул кружкой по столу, его точеные скулы заалели самым нежным оттенком пьянства, какой бывает только у слабых девушек, смущающихся от любого нескромного взгляда. А Алукарду и правда шло. — Ик! — громогласно провозгласил полу-вампир. — Что, уже? Быстро же ты опьянел, — удивилась Сифа. — Кстати, а почему так вообще вышло? Я думала, вампиры не пьянеют. — Так и есть, — размашисто тряхнул златокудрой гривой Алукард, — но я ведь только на половину вампир. А на другую половину — человек. — От человечества ты взял лучшую половину! — безапелляционно заявил Тревор, и друзья чокнулись кружками под этот импровизированный тост. Сифа пригубила пива слегка, зная меру, а Алукард и Тревор приговорили свои кружки залпом, меры не зная и не желая знать. Опытный Бельмонт уже давно приобрел иммунитет к опьянению, как всякий профессиональный алкоголик, в то время как Алукард за неопытностью ее пока не выработал. Бельмонт запищал мышью, пытаясь расстегнуть рамень, стягивающий пузо. А Алукард, начисто забывший о чем шла речь, сонно подпер голову рукой и завороженно смотрел на жалкие потуги друга. А потом, точно очнувшись ото сна, спросил: — Я, кажется, не понял… А какую половину я взял лучшую? — Заднюю, — буднично ответила Сифа, и Тревор тут же прищемил штанами палец. Алукард зарделся еще больше, стал грызть клыком ноготь и отвернулся, мигом выдав совершенно детскую реакцию: — З-заднюю… — Сифа! — возмутился Тревор. — Да ты сама — ик! — пьяна! — С чего бы? — усмехнулась девушка, с достоинством леди хряпнув еще пива, — я же высказала не только свои, но и твои мысли. Неужели ты забыл холодные вечера, проведенные за завистливым обсуждением Алукардовой з… — Так, хватит, стоп, — умоляюще поднял руку обладатель лучших человеческих половинок, — я не желаю этого слышать. — Чего? — прорычал Тревор. — Это ты так показываешь нам свое неуважение? Чо сказал?! Сифа засмеялась и оставила парней выяснять отношения за столом. Она подошла к окну и присела на подоконник, покачивая в руке полную кружку. Закрыла глаза и прижалась плечом к прохладному стеклу, ловя ресницами отблески заходящего солнца. На душе было легко и приятно. Свежо, как от прикосновения ласкового ветра прохладным летним вечером. Что может быть лучше, чем, испытывая такие чувства, уютно сидеть на подоконнике, пить холодное пиво и думать о них, ругающихся полудурках, пытающихся набить друг другу морду где-то на заднем плане. «Люблю я вас, придурки», — подумала Сифа. С последним проблеском солнца на мир опустилась ночь, особенно темная под сенью дремучего леса. Это зрелище успокаивало Сифу, но что-то зацепило ее взгляд. Приглядевшись, Сифа заметила что в лесу начинает загораться огонь. Нет, не лесной пожар, и не факелы разъяренных крестьян, пришедших покончить с вампиром, живущим на отшибе. Это были крохотные синие огоньки, зажигающиеся то тут, то там, как если бы лес превратился в небо, на котором проявлялись звезды. — Алукард… — Сифа обернулся к своим пьянчугам, — а что это за огни в лесу? Полу-вампир и охотник на вампиром застыли как в дурной пантомиме, держа друг друга за отвороты одежды и силясь прицелиться другой рукой своему неприятелю в лицо. Они оба оглянулись на Сифу, красные как раки и с блестящими мутными глазами. — Там что… пожар? — спросил Тревор. Сифа едва ли не видела, как в его черепной коробке со скрипом двигаются шестеренки. — Нет, — пожала плечами девушка. — Просто синие огоньки. Как будто… не знаю, будто свечки висят в воздухе. — Все понятно, — кивнул Алукард с глубокомысленной миной. — Это души умерших, охраняющих свои клады, если — ик! — верить древним сказаниям. Увидеть их — большая удача, так как появляются такие огни только один раз в году. — Свечи, висящие в лесу, да еще и с сокровищами? — недоуменно пролепетал Тревор. — Да нет, бред какой-то. — Это как раз наш профиль, — задумавшись, ответила Сифа. — Бред — ваш профиль? — уточнил Алукард. — Духи и прочая нечисть. Если это неупокоенные духи, то им на земле нет места. Вдобавок, наверняка они опасны. Нам нужно их упокоить. — Упокоить их можно только одним способом, — пробормотал Алукард, — разграбить их могилы и забрать сокровища. Тревор, до того недоуменно переводящий взгляд с Сифы на Алукарда и с Алукарда на Сифу, хлопнул в ладоши, как бы подводя итог: — Ладно, так и быть. Помашу кнутом вместе с вами. Не должно же все веселье доставаться вам двоим. — Тебе надо выйти отлить, да? — как бы между делом спросил Алукард. — Да! — легко согласился Тревор и, скособочившись, пошел на выход.***
В ночном лесу журчал источник, жемчужный и звонкий, разбавляя зловещую лесную тишину причудливой музыкой жизни. Вдали заухал филин, а сразу после завыли волки. Сегодня они были необычайно активны. Ведь сегодня было полнолуние — чудная пора, когда вся нечистая сила обретает плоть и кровь, а ее мощь возрастает тысячекратно. — Не по себе мне от этого, — сдавленным голосом сказал Алукард, — надо быстрее заканчивать. — Быстрее не получится, — мрачно ответила Сифа и обреченно вздохнула, — наверняка, мы застряли здесь надолго. — Эй, — буркнул Тревор, — может, вы умолкните? Я не могу пока смотрят! Алукард и Сифа (так и быть) отвернулись от него. — А знаете, — деловито сообщил Тревор, — меня сейчас осенила идея… — Да мы видим, что сегодня мудрость бьет из тебя ключом, Бельмонт. — …а что, если гнать пиво из святой воды? — И что это даст? — скептично спросила Сифа. — Святое пиво, конечно. Напился таким, и никакой вампир не покусится на твою кровь. Защита! — Тебе что, нужен благовидный предлог, чтобы нажираться еще чаще? — пробурчала Сифа. — А знаешь, — поразмыслив сказал Алукард, — это великолепная идея. Но во избежание казусов, оставь потомство до ее реализации, а то как бы род Бельмонтов не прервался от несовместимой с жизнью глупости. Уверен, Бельнадес не откажется тебе помочь. — Д-дурак! — воскликнула порозовевшая Сифа. Алукард засмеялся. — Ладно уж. Быстрее, Бельмонт, у нас много работы. — Да заканчиваю я, заканчиваю, — проворчал Тревор и застегнул ширинку. В лесу, наконец, воцарилась подобающая этому месту тишина, казавшаяся сейчас особенно таинственной. Алукард настороженно смотрел за огоньками, и впрямь чем-то напоминавшими пламя свечек. Только эти огни были другие, синие и бесплотные, и они просвечивали сквозь вековые стволы деревьев. Троица выдвинулась в чащу, выбрав своей первой целью группку из нескольких скучковавшихся огней. Казавшиеся близкими, на самом деле они находились далеко-далеко в лесу. Охотники смущенно притихли, угнетенные долгим переходом и молчанием леса, который вскоре сменился топью. Грязь с чавканьем принимала сапоги охотников, а вот отдавать обратно их совсем не желала. Приходилось пробираться силой, так что всей честной компании пришлось растянуться в цепь. Рослый и сильный Тревор шел впереди всех, раздвигая грудью древесные ветви и сухие кусты, а чуть позади него шел Алукард, высокий и ловкий. Казалось, его топь засасывает меньше всех, так что он шел по грязи, почти не оставляя на ней следов. Но не обладающая сверхъестественной ловкостью, равно как и мужской силой, Сифа отстала от своих друзей. Регулярно ей в обувь заливалась грязная вода, так что временами ее всю передергивало от отвращения: — Блядь… Ну пиздец… Дернул меня черт сюда пойти… Но Сифу радовало хотя бы то, что Тревор и Алукард ее подождали. По всему было видно, что они увлечены разговором, хоть ей и не было слышно о чем. Девушка прибавила ходу, как вдруг ночную темень разрезал истошный крик Тревора: — Свет! Сифа инстинктивно зажгла огонь, повесив его над головой Бельмонта, словно зажгла над ним крохотное солнышко. — Вот, Алукард, — прошептал Тревор, — это то, о чем я говорил. Каждую ночь в подпитии я овладеваю магией. Я зову свет, и он зажигается надо мной. Друг, кажется я становлюсь — ик! — волшебником! — Это очень любопытно, Бельмонт, — задумчиво произнес Алукард, потирая рукой подбородок, — Я слышал об особых зельях, увеличивающих природный запас магии человека. Возможно, это особенность твоего организма, что пиво преобразуется в твоем желудке в магическое зелье. — А возможно, что это я зажигаю свет, чтобы Тревор не расшиб себе голову, — кисло заявила подошедшая Сифа, — Дебилы, блядь. Когда троица наконец добралась до нужного места, отмеченного рыцарским копьем, вбитым в землю, Алукард нетвердой рукой перехватил лопату и принялся копать, больше размазывая землю по округе, чем очищая от нее могилу, благо первое захоронение находилось неглубоко. Вскоре лопата задела железо, и свет луны, показавшийся из-за облаков, выхватил из темноты старый проржавевший панцирь. Труп в нем давно усох, зато горстка золота сверкала углями в белых столпах лунного света. Тревор присел у края ямы и жадно протянул руку к старинному золоту, как вдруг рука скелета сама собой схватила его за запястье. Тревор от испуга закричал, дернулся и оторвал мертвецу руку. И это напугало его еще больше, что вылилось в поток совершенно детских оскорблений. — А ты ему понравился, — заметил Алукард. — Не смешно! — прокричал Тревор, бешено вращая глазами. — Как скажешь. Нетвердой рукой Алукард выхватил меч, едва не запутавшись в ткани своего же плаща, и одним ударом проломил мертвецу череп. — Дело сделано. Положи руку на место, Бельмонт. У вас ничего не получится. Да и Сифа будет ревновать. Бельнадес тотчас вспыхнула и даже открыла рот, чтобы разразиться витиеватой матершинной тирадой о том, как же ей все-таки безразличны подколы Алукарда, но тут, шумно разрывая землю, из травы поднялось еще несколько «не-мертвых», а затем… копье поднялось над землей и закружилось в воздухе. — Что это такое? — взвизгнула Сифа. — Ох, сука, как же рябит в глазах, — замотал головой Тревор. — А у меня постоянно рябило в глазах, — грустно заметил Алукард. — Последняя кружка была для тебя лишней, — заявил Тревор с миной знатока, а потом едва успел отпрыгнуть от атаки левитирующего копья. Оно врезалось в землю, на волосок не задев Бельмонта. Копье на миг застыло между охотниками на нечисть и бригадой скелетиков. Копье снова поднялось в воздух. Пространство рядом с ним налилось синим спектром света, который принял форму массивной фигуры рыцаря в огромных доспехах и пузатом панцире, вооруженным копьем, но не имеющим головы. Вернее, он не имел ее на плечах, но держал ее под мышкой, закованной в шлем с золотистым плюмажем. — Это Дуллахан, — произнес Алукард, — призрак без головы. Безголовый дух побежал в атаку, взяв копье на перевес, и Тревор тут же закружился в вихре своей цепи, блистающий на свету как жучиные крылья. Одним поворотом кисти он захлестнул цепь вокруг своего горла и могучим поворотом бычьей шеи направил удар в Дуллахана. Поворот головой обратно - и железная петля Утренней звезды схлопнулась на пустом месте, а серебристый отвес ударил Дуллахана в панцирь. Но броня духа была крепка и серебристый груз отлетел назад. Тревор завертел рукоятью, подчиняя оружие своей воле, заставляя цепь изгибаться змеей. Серебристые всполохи скрыли его фигуру от глаз Дуллахана, а со следующим «наплывом» цепи, она пропала из виду. — Где он? — взревел Дуллахан. — Над тобой. — ответил Тревор. Рыцарь поднял взгляд туда, где в вышине серебрилась луна. Мельтешащие на фоне черной фигуры лучи ударили Дуллахана по глазам и ослепили мертвеца. Поэтому он не разглядел тень Тревора, коршуном падающего ему на плечи. Одним взмахом руки он загнал Утреннюю звезду Дуллахану в глотку, приземлился на нее, загнал поглубже и разрезал противнику грудную клетку поворотом носка. Бельмонт взвился в небо птицей, делая акробатичное сальто. А внутренности Дуллахана взорвались от святого огня. Тревор приземлился на землю, и тут же едва не был сбит Сифой, проскользившей мимо как на коньках по дорожке из замороженной грязи. Повинуясь ее жестам, в воздухе появились сосульки, которые она двумя пальцами отправила в бреющий полет. Они обе вонзились прямо в лоб мертвецам, с легкостью пробив проржавевшие забрала. Оставался один. Тревор бросился Алукарду на помощь, но поскользнулся на льду, его ноги разъехались и исполняя немыслимо-непристойные па, Бельмонт со всей силы приземлился на жопу. Он закричал от неожиданности и боли, явственно чувствуя как под ним хрустит копчик, а не лед. Последний-то явно был сделан на совесть. В этот момент меч Алукарда сразил последнего «не-мертвого», и он набил карманы вывалившимися из него монетами. Увидев это, Тревор бросился подбирать золото Дуллахана. — Ну как, там много? — спросила подошедшая Сифа. — Меньше, чем в обычных скелетах! — обиженно пробурчал Тревор. — Чудовища бывают двух типов, Бельмонт, — мимоходом заметил Алукард. — С одних ты получаешь золото, а с других опыт. С Дуллахана ты получил опыт. — Ой, ты такой умный иногда, что аж тошно! Еще час охотники бродили по болоту, истребляя восставших из мертвых. А когда в карманах не осталось места для золотых монет, пошли обратно. Теперь место первого занял Алукард. За ним шла Сифа, а в самом конце плелся Бельмонт, ощутимо вздрагивая от каждого движения покалеченной пятой точки. — Ай, блядь. Уй-я, больно! Ай, бл… Алукард остановился подождать друзей у раскидистого тиса. Молочный свет упал на его точеный лик, и Сифа задала вопрос, который мучил ее уже очень долго: — Алукард, а почему вампиры не умирают от лунного света? Учеными давно доказано, что лунный свет — это отраженный солнечный. Полу-вампир на мгновение задумался. — Ну, это… Он… отраженный. — Всего-то? — встрял Тревор. — То есть, луной вампира не убить? — Хотел бы я на это посмотреть. — просто ответил Алукард. — Что там смотреть? — махнул рукой Тревор. — Берешь зеркало, да и пускаешь в глаза вампиру зайчиков. — Тревор, — снисходительно протянула Сифа, — ты в детстве не наигрался в зайчиков? — Как будто это он, а не я, сто лет не видел солнечного света! — А, — махнул рукой раздосадованный Тревор, — я и не ждал, что вы поймете. — Возможно, мы недостаточно пьяны для этого, — предположил Алукард. — Так давайте уже поторопимся и пойдем в замок? — предложил Тревор. — Тоже начал трезветь, Бельмонт? — Ага!***
Утром Алукард проснулся на одной постели с Тревором и Сифой. Видно, что все они повалились на нее в забытьи, будучи в стельку пьяными, о чем свидетельствовало то, что всей честной компании они даже не потрудились снять грязные, пахнущие землей и болотом сапоги. Этот запах отчасти и пробудил Алукард, ударяя в нос наравне со спертым амбре перегара. Отчасти — этому способствовала рукоять меча, больно упирающаяся в левый бок, тогда как другой таранила локтевая кость Бельнадес. Алукард попытался шевельнуться и тут же пожалел. Под задницей угадывались очертания чего-то очень твердого. — Что это? — прохрипел Алукард, из последних сил вертя больной головой. Тревор приоткрыл заспанный глаз и ответил: — Утренняя звезда. — Не льсти себе. — Да оружие это мое, долбоеб. Алукард откинулся на подушки, приняв так идущий его точеному личику пассивно-страдальческий вид. — Прав был тот, кто сказал: «брачное ложе усеяно шипами»! — В каком смысле брачное? — пробурчал Тревор. — Ни в каком. — Так, стоп, — потряс головой Тревор. — Ты что, намекаешь, будто между нами что-то было? Зараза, а я ни хрена с прошлого вечера не помню… Отвечай, у тебя болит задница? Алукард содрогнулся от пронзившей его головной боли. Он сжал тонкими пальцами виски, наморщил носик и зашипел как настоящий кот. — Нет, а у тебя? Тревор попробовал шевельнуться и тут же его покалеченный копчик прострелило мерзкой, пренеприятно-подозрительной болью. — Н-нет… — покрывшись изнутри холодным потом, сдавленно просипел Тревор. Алукард приподнялся на дрожащих локтях, но тут же свалился обратно. Со всех сторон послышались жалобные стоны, напоминавшие ни много ни мало вой неразумных младенцев. Сифа и Тревор стали лягаться, бить Алукарда куда только могли дотянуться, награждая его смазанными от похмелья тумаками. Стонала Сифа, стонал и Тревор. Застонал и Алукард, когда острый локоть Бельнадес чиркнул ему по точеной скуле. Отпрыск Дракулы остался лежать, сраженный хрупкой девушкой и могучим похмельем. Тревор случайно задел Сифу и избиение дампира переросло в массовую потасовку. А Алукард лежал безвольным кулем и, мучительно напрягая воспаленный разум, мало-помалу приходил к идее, что иметь друзей — это хорошо. А иметь похмельных друзей — уже не очень. А чувствовать его самому — и вовсе отнюдь не самая лучшая человеческая половина, чтобы там ни говорил об этом Тревор Бельмонт.