Курица с двумя сердцами

Наконец-то дверь самолёта открыли, и толпа начала двигаться на выход. Холодная ночь на высоте в несколько тысяч миль закончилась, и было что-то безысходное в том, как быстро нагревался салон. Вымотанный долгим перелётом, а ещё больше — этой десятиминутной толкучкой, Северус наконец вышел на трап и с изумлением вдохнул плотный, влажный, тёплый и густой, как слюна, тропический воздух. Было раннее утро. Часами позже, когда Северус покинул свою крохотную квартирку, этот самый воздух словно хорошенько поджарили на сковороде. Солнце кипящим маслом брызгало на кожу. Низкий двухэтажный дом, где ему было предоставлено жильё, насквозь пропах сыростью и плесенью. И после затхлого и тухлого, как гнилая рыба, воздуха даже обстрел раскалёнными солнечными брызгами казался благом. Тени в этом городе не было — не существовало как вида, если не брать в расчёт те чахлые тёмные пятна под редкими деревьями. Добравшись до небольшого магазинчика на углу, Северус купил воды, сдёрнул пластиковую защиту, отвинтил крышку и жадно выпил полбутылки разом. Продавец смотрел на него, широко улыбаясь, с выражением неземного счастья в глазах, и Северусу мгновенно стало не по себе. Впрочем, стоило признать, что не по себе Северусу было уже давно. С того самого дня, когда его буквально поставили перед фактом: либо он лишается права преподавать и навсегда вычёркивает из жизни сферу образования как поле для профессиональной деятельности, либо, подобно миссионеру, проповедующему истинную религию в безбожной пустыне, несёт свой идеальный британский акцент в самые отдалённые уголки света. После хэллоуинского скандала прошло всего несколько месяцев, и за это время, да ещё и в середине учебного года, шансы найти что-то приличное в отдалённых уголках были невелики. А с учётом всех проблем с подготовкой документов, переводами, заверениями — и того меньше. Шансы вообще найти хоть что-то были невелики. Северус понятия не имел, что было бы с ним сейчас, не пожелай некий Альбамал Дамбланадра пригласить его преподавать в этом маленьком аду на земле. Даже читая приглашение, Северус чувствовал себя не в своей тарелке. На видеоинтервью он старался выглядеть собранным и сосредоточенным. Или хотя бы не выглядеть жалким. И он сам, собственными силами сделал всё возможное, чтобы не упустить это приглашение. Возможно, из-за чувства вины. Возможно, потому что единственное, что его могло спасти — это жизнь в аду. Ад — это не только пекло и жар, поднимающийся от раскалённого асфальта и в то же время наотмашь бьющий с небес. О нет, это история, это корни здешней цивилизации. По местным легендам, до прихода человека на этих землях жили демоны. До прихода человека здесь был ад. Демоны ушли, но ад остался. Сев в такси — трёхколёсный мотороллер, нечто среднее между мопедом и повозкой — Северус привычно потянулся за ремнём безопасности, но вовремя осёкся. Таксист, точно как и продавец воды, широко улыбнулся ему и посетовал на жару. Одно из крошечных зеркал бокового вида было перевёрнуто и служило подставкой для белой фигурки Будды. Видимо, именно длинноухий божок сообщал водителю, что происходит слева — таковы были местные правила безопасности. Стиснув зубы, Северус подумал, что, должно быть, легенды лгут и демоны никогда не покидали остров — они всё ещё здесь. Они здесь, чтобы он принял все мучения сполна за совершённую ошибку. * * * Прощальный оскал таксиста, лучезарная улыбка кривозубого охранника и восторженная мимика секретарши, вместо одежды обмотанной в ярко-розовую тряпку — успев привыкнуть к необыкновенной жизнерадостности жителей ада, Северус отчего-то настроился на радушный приём, когда заходил в кабинет Альбамала Дамбланадры. Однако тот поприветствовал его холодно. Это был худощавый старик, по виду которого никто не смог бы точно определить его возраст — может быть, лет семьдесят, а может, сто семьдесят. Короткая кучерявая бородка, насквозь пронизанная сединой, придавала почтенному профессору экстравагантный вид. — Вы проделали немалый путь, чтобы попасть сюда, — старик внимательно смотрел на Северуса сквозь очки-половинки. — Надеюсь, вы не разочаруетесь в принятом решении. Немного помолчав под ожидающим взглядом Северуса, он добавил: — Надеюсь, никто не разочаруется. Разговор выдался непростым. Лицо Дамбланадры приобрело благодушный вид лишь тогда, когда в кабинет по его приглашению зашла профессор Миневранси Маганавела — низенькая худощавая дама за пятьдесят, с узким вытянутым лицом и настороженно-изучающим взглядом. — Прошу за мной, — сказала она, натянуто улыбнувшись тёмными губами с розоватой полосой по внутреннему краю, от одного вида которой Северуса внутренне передёрнуло. * * * До начала нового семестра оставалась почти целая неделя, за которую Северус согласовал свои корректировки по учебному плану и потренировался в игнорировании скучных и однообразных придирок профессора Маганавелы. Казалось, ещё немного, и её странные губы раскроются, обнажая бледную полосу слизистой, и скажут наконец: "Я знаю, кто ты, Северус Снейп, и я буду следить за каждым твоим шагом в надежде, что однажды ты оступишься". Вечером пятницы, последней пятницы перед началом занятий, Северус просматривал списки учащихся, проговаривая про себя замысловатые имена и фамилии. Он с трудом различал коллег — все они были на одно лицо, низкие, щуплые, с кривоватыми зубами и оттопыренными ушами. Если бы Северус мог выбирать, он выбрал бы не общаться с ними вовсе, исключив тем самым малейшую вероятность ошибки при обращении. Наверняка его считали угрюмым и нелюдимым типом. Впрочем, это не было так уж далеко от истины. Он медленно читал список своих студентов, когда заметил одно очень странное имя. В двенадцатой строчке, после Рована Визели, было написано: “Гарри Поттер”. Нет, само по себе это имя странным не было — мало ли Гарри Поттеров на свете. В Англии, к примеру, довольно много. Давным-давно у Северуса был даже однокурсник Поттер. Ничего выдающегося. Вот только Англия — очень далеко отсюда. И таинственный Поттер сейчас казался лишним неприятным напоминанием, насколько далеко. * * * В этой стране не существовало раннего утра. Всё начиналось ещё до рассвета — первые шумовые атаки в окно, звуки улицы, в которых рокот мотора, крики и гомон сменялись однообразной мелодией, будто кто-то открыл гигантскую шкатулку, раз за разом проигрывающую “К Элизе”. Крики торговцев рыбой, больше похожие на стоны: “У-у э-э-э”, трёхколёсные мопеды булочников с громким писком тех же шкатулочных мелодий, рёв автобусов, непременно сигналящих на повороте — в аду не существовало утра. Даже по выходным. Шум растворял в себе всё, смешивал окружающую действительность в один огромный ком. Не желая оставаться в своей душной и шумной каморке ни минутой дольше необходимого, Северус поспешно собрался и отправился на вокзал — место, откуда поезда уезжали к океану. — Девятая платформа, — подсказал работник вокзала, покрутив розовый картонный прямоугольник, служивший здесь билетом, и выдал взгляду Северуса щедрую порцию кривых желтоватых зубов. На платформе его билет покрутили снова. Сотрудник безопасности в одежде, больше напоминавшей форму первой мировой, махнул рукой куда-то в сторону. Сбоку от номера платформы висели таблички: “¼” и, чуть подальше, “¾”. Вагоны второго класса останавливались именно напротив “¾”. Второй класс — для туристов, для состоятельных местных, готовых платить вдвое дороже, и для Северуса. Третий класс — для всех остальных. Поезд отъезжал, медленно набирая скорость и окрашивая воздух иссиня-чёрным дымом, когда сквозь окно без стекла Северус увидел женщину с ярко-рыжими волосами, стоявшую на мостике над платформами. Он провожал одинокую фигуру взглядом так долго, как только мог. Когда-то в юности у него была Лили. С точно такими же рыжими, словно у ведьмы, волосами. И кто знает, что было бы с ним сейчас, если бы он не предпочёл ей Мальсибера. * * * Утренний шум не имел ничего общего с шумом жаркой и душной ночи. Где-то, то приближаясь, то отдаляясь, били барабаны. Бой замедлялся, ускорялся, звучал тише, громче — к этому звуку невозможно было привыкнуть, нельзя было приноровиться не замечать его. Иногда добавлялось пение. Барабан стучал без остановки. Оставив попытки заснуть, Северус вышел из дома. Горячий ночной воздух был душным, терпко пах спиртным. Магазин на углу уже не работал, зато призывно мерцали вывески немногочисленных кафе и одинокого винного магазина, где толпился всякий сброд. Ритм тянул, будто по ниточке, за собой. Северус шёл на звук. Он свернул с главной дороги, прошёл по тёмной кривоватой улице, которая вывела его в тупик, и там, чуть в стороне от единственного горящего фонаря, бил барабан. Фонарь горел ярко, но куда ярче горели глаза танцоров, выплясывающих под ритм и без музыкального сопровождения поющих песни с замысловатым мотивом. Если демоны и жили ещё в этих землях, барабанный бой распугал их, вынуждая прятаться по пещерам и норам. Нарушители спокойствия были молоды — иным едва ли исполнилось больше двадцати одного. Один из них даже в полумраке выделялся светлой кожей — далеко не такой светлой, как у Северуса, но всё равно значительно светлее, чем у остальных, почти сливавшихся с ночной чернотой. Круг разомкнулся. Словно почувствовав на себе чужой взгляд, светлокожий обернулся, и по его лицу бледной лужицей растёкся свет от фонаря. Что-то странное было в этом лице, и вскоре Северус понял — к слишком светлой для местных жителей коже прилагались светлые глаза. Серые или зелёные. Они смотрели внимательно, разглядывали чужака с любопытством, но вскоре потеряли всякий интерес. Барабан замолчал на мгновение, а затем сменил ритм. Шаманские танцы продолжались. Демонам оставалось спасаться бегством. * * * Ад весь был пропитан магией и украшен изображением богов. В понедельник в университет Северус снова ехал на трёхколёсном такси, и на этот раз оба боковых зеркала были повёрнуты вверх, и на каждом сидело по белому пузатому божку. Лобовое стекло украшала подвыцветшая наклейка с шестируким синим властелином миров. Перед задним стеклом валялась метёлка, отпугивающая злых духов. Сзади, почти касаясь левого колеса, висели бусы из лайма и перца чили. Что-нибудь да поможет. Помог бы и ремень безопасности, да в здешних краях проще найти фунт лаймов. В плотной, застёгнутой на все пуговицы рубашке было жарко. Все лица студентов были одинаково тёмными, и Северус сразу понял — тот самый Гарри Поттер из его списка не явился на занятия. Он громко проговаривал имена, отмечая присутствующих, и, дойдя до фамилии “Поттер”, ожидаемо услышал в ответ тишину. — Предупреждаю всех присутствующих, что занятия обязательны для посещения, — Северус медленно скользил взглядом по настороженным лицам студентов. — Опоздания также недопустимы. Подробно объяснив систему штрафов за дисциплинарные нарушения, Северус отметил выражение крайнего недовольства на лице Рована Визели, худощавого номера одиннадцать в списке, выделявшегося рыжеватой осветлённой прядью на чёрной чёлке. И он не ошибся — после занятия мистер Визели направился не к входной двери, а прямиком к его столу. — Сэр, у Гарри семейные проблемы, поэтому он не смог прийти, — сказал он, с вызовом глядя в лицо Снейпу. — Вы не можете штрафовать его. Раз. Северус сделал короткий плавный вдох, вобрав не слишком много воздуха, но и не слишком мало. Два. Пауза — чтобы потребность выдохнуть ощущалась немного острее, чем обычно. Три. Медленный, неторопливый выдох — время на размышления. Начать первый же день занятий с конфликтов - далеко не лучшее решение. Но и ни в какой мере нельзя позволять студенту решать, что он может и чего не может. Если бы Северус мог выбирать, он бы выбрал худшее взыскание из своей линейки штрафов за дерзость по отношению к преподавателю. — Сядьте, мистер Визели, — процедил он. Вентилятор на потолке работал в полную силу, но с закрытыми окнами всё равно было душно. — Итак, расскажите мне, какие именно семейные проблемы помешали мистеру Поттеру явиться сегодня в университет, — замерев напротив притихшего и уже растерявшего весь боевой запал студента, тихо попросил Северус. — Это личное. — Вот как? — Вам всё равно не понять, — Визели отвернулся. Всё это было просто смешно. И стало ещё смешнее, когда на следующий день Гарри Поттер всё же появился на занятиях. Нет, он не был типичным англичанином, скорее полукровкой — светлая, но всё же смуглая кожа и светлые же глаза. Редкое сочетание для местного жителя. Северус видел Поттера ночью накануне занятий, он достаточно детально рассмотрел его лицо, чтобы утверждать наверняка. Семейные обстоятельства? Это так в этой стране называются пьяные песни под бой барабанов? Гарри Поттер сидел за своей партой и смотрел на него, как ни в чём не бывало. В прошлый раз Северус не разглядел цвет его глаз, а теперь видел — зелёные. У Лили были точно такие же глаза, как два котла с ядовитыми зельями. Вот только он всё равно предпочёл Мальсибера. Поттер насмехался над его авторитетом преподавателя, игнорируя правила и нормы с первого же дня. Да и сам он словно был насмешкой. Насмешкой над прошлым Северуса — своей фамилией, цветом своих глаз и тем разочарованием, которое неслось откуда-то издалека, из самых тёмных лет… Но открытый конфликт по-прежнему был недопустимой роскошью, и Северус лишь назначил дополнительное задание. А к следующему занятию не получил ни письменной работы, ни самого Поттера. И виной тому были всё те же личные, недоступные его пониманию загадочные семейные обстоятельства. Ситуация явно начала выходить из-под контроля. Стояли жаркие, душные, невыносимые ночи, и, засыпая под звуки барабанов, Северус думал, что должен быть способ адаптироваться в аду. Нужно найти этот способ. Возможно, Альбамал Дамбланадра, притащивший его сюда, знает, где искать. * * * Набитый битком автобус вёз Северуса по шумной узкой дороге, мимо картонных магазинов, заклеенных выцветшими рекламными плакатами, фруктовых киосков и белых вилл с высокими глухими заборами. Все окна и двери в автобусе были открыты, из четырёх колонок лилась слащавая музыка, цветные лампы на потолке мигали красным, синим и жёлтым, а на экране крутился вот уже третий клип о любви — с томными взглядами и улыбками украдкой. Дешёвая романтика, душный переполненный автобус и костлявая маленькая женщина, время от времени щупающая его бок. Вдох. Два — пауза, три — выдох. Буквально вывалившись на нужной остановке из дверей, Северус достал платок и вытер лицо. Застегнул рубашку, одёрнул брюки, восстановил утраченное душевное равновесие и только тогда отправился искать дом Поттеров. Чтобы понять, почему демоны покинули эти земли, нужно самому заглянуть в пекло. Дамбланадра лишь отмахнулся от его вопросов и отправил воочию ознакомиться с причиной всех беспокойств и “личными обстоятельствами” студента. Дом нашёлся легко. У ворот его встретила женщина с печальной улыбкой. Пожилой мужчина, сидящий на стуле у входа в дом, приветливо, но несколько сдержанно помахал рукой. — Я ищу Гарри Поттера, — сказал ему Северус, но тот только прострекотал что-то в ответ на своём языке, и указал на распахнутую дверь. Внутри было просторно. Несколько комнат, разбросанных в хаотичном порядке — словно единое пространство дома дробили как придётся. Широкий холл с высокой крышей — белый пол, белые стены, тёмные двери и окна, забранные решётками от обезьян. Здесь же, чуть поодаль от входа, стояла застеленная узкая кровать и деревянный диван с коричневыми подушками. В окна на противоположной стороне был виден сад, от алтаря в углу тянуло приторными благовониями. Северус остановился у овального стола с резными ножками и прислушался. В одной из комнат вёлся тихий разговор — он слышал женский голос и даже различил несколько английских слов. — Профессор Снейп? — вдруг раздалось за спиной. Северус обернулся. На пороге стоял Гарри Поттер собственной персоной, а из-за его спины выглядывала женщина с выражением крайнего любопытства на лице. — Добрый вечер, — Северус позволил себе сделать паузу, чтобы насладиться выражением растерянности на лице студента. — Извините, но задание ещё не готово… — тот вдруг отвел взгляд. — Из-за семейных обстоятельств, как мне известно, — Северус чувствовал себя неуютно в чужом доме. Поттер покачал головой и поднял на него свои странные глаза. — Возможно, вы считаете, что заслуживаете особого отношения? Поймите, сегодня вы не являетесь на занятие, завтра — не сдаёте задание, которое должны были выполнить, а послезавтра и все остальные решат, что могут себе позволить свободное посещение и игнорирование указаний преподавателя. Вам нужно пересмотреть своё отношение к учебному процессу. По лицу Поттера было понятно, что все его доводы — пустой звук. Виноватое лицо не стало более виноватым — а значит, всё это было лишь гримасой, притворством, спектаклем для единственного зрителя. Тот, кто привык ошибаться, ошибается даже тогда, когда пытается всё сделать правильно. — Посвятите меня в свои семейные обстоятельства, — расценив молчание как возможность продолжать, сказал Северус. — Моя мама больна. Бестактность была меньшим из зол, да и объяснение нуждалось как минимум в проверке. — Чем же, позвольте поинтересоваться? — Северус посмотрел на женщину, которая делала вид, что подметает порог. — То есть… это не совсем болезнь. Длинную паузу нечем было заполнить, и Северус разглядывал эту женщину, невольно пытаясь найти сходство со своим студентом. Но сходства не было. — Что же это? — Её прокляли… — наконец, сказал Поттер, поджав губы. * * * Не решившись ехать обратно на автобусе, Северус снова поймал такси. Узкое лобовое стекло украшали чётки с распятием. Но подвеска из лайма и чили всё равно была на своём положенном месте около заднего левого колеса. Чтобы прогнать демонов из ада, люди обратились ко всем богам, которых могли найти, а когда и этого оказалось мало, начали искать другие пути. Остров кишел следами чёрной магии подобно тому, как длинные жёлтые пляжи кишели песчаными блохами. И студент крупнейшего университета страны, изучающий английский язык, английскую литературу и всю ту культуру, которую она в себе несёт, верил в шаманские ритуалы, порождённые соседской завистью, ревностью или тайной неприязнью. Северус ехал с головой, полной панических мыслей. И чем ближе подъезжал к дому, тем сильнее становилось желание покинуть этот мир абсурда, иррациональных стремлений и неистового, наигранного радушия. Не ответив на пожелание доброй ночи от таксиста, тёмные губы которого растянулись в неестественно радостной улыбке, он наскоро расплатился и, нервозно ища ключи по карманам, думал только о побеге. * * * Тёплая мягкая ночь протекла сквозь тело, как молоко. Взмокший на смятых простынях, уставший и вымотанный собственным недостаточно ограниченным, чтобы принять всё как есть, рассудком, Северус не знал, хватит ли у него сил не обращать внимание на происходящее, смириться и пропускать мимо ушей всё то, что казалось ему больным мутным бредом. Через желтоватые шторы в комнату проникал утренний свет. Северус лежал под пыльным сетчатым пологом и размышлял о том, что Мальсибер всегда тянулся к тёмным делам, дурным компаниям, тянулся — и дотянулся. Дотянул бы и Северуса, не очнись он вовремя. Когда всё началось, им едва исполнилось двадцать. Время для тысячи надежд и стремлений. Сейчас им по тридцать два, и жизнь Мальсибера замерла на этом числе, как только он отправился отбывать наказание. На окнах Северуса тоже были решётки, но сам он свободен, пока остаётся в этом тропическом аду. Так может быть, ад — это не худшее место? Даже если его жители верят в шестируких богов, белых пузатых благодетелей, распятия и связки лайма с чили, шаманские ритуалы и чёрную магию — одновременно, без всякого разбора? Если бы Северус мог выбирать, он выбрал бы, чтобы его жизнь не замирала на числе “тридцать два”. * * * Профессор Альбамал Дамбланадра отказывался дать хоть сколько-нибудь внятный ответ на любой вопрос, который задавал Северус. Он холодно смотрел из-за очков-половинок и изредка печально кивал головой, словно разочаровался в Северусе, и теперь ему неприятно признаваться в своей ошибке. Верёвки обязательств, связывающие руки, были затянуты туго. Поэтому Северус расслабил кисти, чтобы эти веревки не натёрли запястья до костей, и перестал даже пытаться подобрать логическое объяснение всему, что происходило вокруг. Он здоровался с маленькими темнокожими детьми на улицах, восхищённо рассматривающими его белую кожу, отвечал на однотипные и глупые вопросы таксистов, вёл занятия с присущей ему строгостью, а после них ездил в дом Поттера. Потому что вопрос о посещаемости занятий оставался открытым. Сначала он приезжал с лекарствами от отравления, потому что в рассказах о той разрушительной силе, которую порождает зависть и ненависть и которая выплёскивается в шаманских ритуалах, Гарри упоминал, что просил мать не есть чужую еду. Зная, что любое обращение к врачу отвергается, — куда там людям с их скудными знаниями до промыслов демонов, да и как проклятие может быть болезнью? — он лично растолок таблетки в порошок, добавил в чай, туда же высыпал ложку сухого молока, хорошенько размешал и предложил миссис Поттер в качестве жеста доброй воли. Мать Поттера была англичанкой — хрупкой, маленькой, рано увядшей. Возможно, климат не пошёл ей на пользу, а возможно, местные проклятия сыпались на неё без конца, без края и без оказания первой медицинской помощи. Если бы можно было выбирать, Северус бы выбрал выздоровление миссис Поттер главной целью своих ежедневных визитов. Так или иначе, чай добрых намерений, как называл его чудодейственный коктейль Гарри, творил волшебство, и она действительно выздоравливала. Если бы можно было выбирать, Северус бы предпочёл называть Гарри мистером Поттером. Но ему не хватало какой-то веской причины для этого. Как самому Гарри не хватало безразличия, безучастности и отстранённости. Мистером Поттером был его отец, три года как мёртвый и едва не унёсший с собой в могилу безутешно скорбящую миссис Поттер. — Маме сегодня лучше, — наконец, сказал Гарри, глядя на него сияющими глазами. Вопрос о посещаемости был закрыт. * * * Форт захватили туристы — оставалось только качать головой, наблюдая, как всё окружающее пространство, густо залитое огненно-горячим солнцем, заполняют выливающиеся из бесконечных микроавтобусов экскурсионные группы. Сразу за воротами бастиона открывался вид на самое старинное сооружение этих мест, где между каменных башенок и узких, утонувших в земле стен прогуливались парочки, глядящие друг на друга щенячьими глазами. Местные гиды, ожидающие, пока их группы сделают достаточно фотографий, поглядывали на Северуса настороженно. — Они смотрят, потому что думают — я ваш гид, — заметил его беспокойство Гарри. — В таком случае, рассказывайте. Сегодня было полнолуние, а каждое полнолуние здесь — это праздник и выходной. Занятий не было, как не было ни проклятий, ни болезней, требующих помощи. И Северусу снова, как в самый первый день прибытия, было сильно не по себе. Солнце жгло кожу, и он был готов содрать её и выбросить со стены в океан, лишь бы стало хоть чуть попрохладнее. — Всего тут двенадцать бастионов. Со скалистого бастиона, вон оттуда, — Гарри с серьёзным видом махнул рукой куда-то в сторону, — подавались сигналы кораблям, маяк перестраивали два или три раза, в последний раз — после цунами. А здесь раньше была ветряная мельница, только её использовали, чтобы разливать по улицам воду из океана — от грязи и пыли. А в старом правительственном доме живут призраки в старых голландских печах. Северус фыркнул. Разумеется — без потусторонних сил не мог обойтись даже этот рассказ на основе обрывочных знаний из курса истории. * * * Автобус громыхал так, словно собирался развалиться прямо на ходу, и в попытках заглушить звуки больного мотора, сжигающего себя заживо, водитель сделал музыку погромче. На экране парень с неестественно длинными ресницами заискивающе смотрел на потупившую взор девушку и пел что-то замысловатое. Северусу и самому хотелось спрятать глаза, чтобы не видеть, как на него смотрит Гарри. Если бы можно было выбирать, он бы выбрал — равнодушно. Он — не тот, на кого нужно смотреть. И небольшое одолжение, которое он сделал скорее самому себе, чем матери Гарри, не стоило ни привязанности, ни слишком уж открытой нежности, оно ни черта не стоило. После очередной тёплой, как свежевыдоенное молоко, ночи даже утренняя прохлада не остужала воспалённую бесконечным зноем кожу. Они встретились на автобусной станции, проехали в автобусе, дёргающемся как в агонии, целый час и вышли в крошечной деревушке на побережье. Северус с трудом мог вспомнить, на север они ехали или на юг — происходящее смешалось в гудящей голове, и хотелось пить. — Вы ни во что не верите? Гарри зажёг потухшую ароматическую палочку у небольшого алтаря, пристроенного прямо к пальме. Уродливый одноглазый старик маленьким топориком сбивал верхушку кокоса — слишком долго для такой простой процедуры. — Мои взгляды не столь широки, как ваши, — с полным прохладной ароматной жидкости и оттого довольно тяжёлым кокосом в руке Северус чувствовал себя одним из тех бездельников, что коротают отпуск на пляже. — Я не верю во всё подряд. Спор о ментальных предпочтениях казался Северусу бессмысленным, и он отвечал односложно, потягивая кокосовую воду и думая о том, как бы побыстрее свернуть тему. — А как же любовь? Хотя бы в любовь вы верите? Они неспешно шли в тени пальм, от океана дул сильный, резкий и прохладный ветер. Расслабляющая, спокойная обстановка — только Северус выпил почти половину кокоса прежде, чем смог проглотить застрявший в горле ком. Если бы можно было выбирать, он бы выбрал разговоры о чём угодно, только не о любви. О магии, шаманских ритуалах, об ароматических палочках для шестируких богов — но не о любви. Любовью он сыт по горло. Гарри смотрел на него внимательно, как если бы пытался заранее угадать ответ. В этой стране, пропитанной романтическими историями из автобусных клипов, с идеализацией семейных отношений и процентом разводов, близким к нулю, подобные взгляды ничего не стоили. Впрочем, даже если Гарри и испытывал к нему интерес, это было вполне объяснимо. В его возрасте юношам свойственна жажда нового, экспериментаторский дух. — Сегодня — одна любовь, завтра — другая, — небрежно ответил Северус. Послезавтра ты в аду. Среди пальм, с глупым кокосом в руках и без представлений, что делать дальше. — Любовь может быть только одна, — возразил Гарри, и его тон был слишком серьёзным для обсуждаемого вопроса. — Один раз и на всю жизнь, по-другому никак. Экспериментаторский дух и романтические бредни… Северус молча допил кокос и поставил его на песок. Пожалуй, спорить было бесполезно. — Важно только то, что чувствуешь, — не обращая внимание на его настрой, продолжал Гарри. — И, конечно, важны знаки. Северус резко выдохнул. Раз — вдох. Два… — Если знаки указывают, что это — твой человек, значит, выбор сделан правильно. И это любовь на всю жизнь. Два… — Ошибки быть не может. Два... — Вся жизнь состоит из ошибок, — не выдержал Северус, от раздражения ускорив шаг. — Вы можете ошибаться на каждом шагу, даже если увидите тысячу знаков. О, я понимаю, что вы имеете в виду. Знаки — это лишь попытка убедить себя, что принятое решение верное, не более того. Ошибка не перестанет быть ошибкой, даже если вы заявите об обратном. Гарри покачал головой — но так, как местные жители выражают согласие, и Северус не смог определить, принял он приведённые доводы или опровергает их. Они прошли по мокрой кромке прибоя — волны обрушивались на песок со всей демонической мощью океана. Ветер здесь ощущался сильнее, принося ложную прохладу — солнце по-прежнему жгло кожу даже сквозь одежду. Северус думал о том, что напрасно поддался искушению и начал возражать — в самом деле, кто он такой, чтобы рушить чужие надежды и чаяния? Это их мир. И он здесь лишний. И даже Гарри, мать которого принадлежит совсем к другому культурному слою, весь пропитан местным укладом мыслей. Целая страна живёт по наивным законам, чего стоят эти шарики в форме сердец на верандах кафе и бесконечно счастливый вид у парочек в укромных уголках форта… Поэтому Гарри может делать всё, что ему заблагорассудится, и думать так, как считает нужным. Эта мысль была такой заманчивой, что Северус счёл её разумной и верной. Но когда они дошли до скалистого утёса, глубоко врезающегося в океан, и Гарри взял его за руку, Северус резко выдернул ладонь. * * * Две ночи как на иголках. Словно постель застелили чёрными морскими ежами вместо простыней. Два тщательно выверенных дня — как по распорядку, дом — работа — дом. Северус устроил тест, завалил себя проверками, но на третий день рабочий энтузиазм угас, и он по рассеянности даже не назначил опоздавшим дополнительные задания. Почувствовав, что буря улеглась, Гарри снова смотрел долгими заискивающими взглядами. А вечером Северус обнаружил его у дверей собственной квартиры. — Здесь есть ресторан, вы знаете? — спросил он, пока Северус хмуро искал ключи. — Там делают неплохие спагетти. — Я не ем блюда местной кухни. — Но это не местная кухня, это же спагетти, есть болоньезе и другие… — Здесь всё — местная кухня. Ключи нашлись, и Северус открыл наконец дверь, с удивлением замечая, как Гарри начинает разуваться. Он уже обжёгся на этих имитациях европейских блюд, обжёгся в прямом смысле. С тем же успехом можно было приготовить на ужин небольшой костёр и горящим засунуть его себе в глотку — так много перца было в его “не очень острой” пицце. — Вы едите мясо? Гарри без всякого смущения прошёл мимо него на кухню и открыл холодильник. На нижней полке стояла вода. В морозилке было немного льда. Оптимальный набор продуктов для подобного климата. — Я могу приготовить курицу. Гарри обернулся и посмотрел на него своими странными глазами — слишком светлыми для смуглой кожи, слишком контрастирующими с чёрным ореолом ресниц. Северус взвесил все “за” и “против” — в прошлый раз, когда он пытался купить куриные полуфабрикаты, на самом деле он купил брикеты замороженного перца с лёгким куриным привкусом — иного сравнения в голову не приходило. — Только никаких специй, — предупредил он. Хотелось зажмуриться, чтобы не ослепнуть от сияющей улыбки Гарри. * * * Покупать скверно выглядящие усталые тушки со срезанной кожей, продающиеся без холодильника, Северус наотрез отказался. Ближайшая замороженная курица обнаружилась в супермаркете — это была так называемая “курица целиком”. Она отмокала в раковине, пока Гарри резал овощи ножом с широким лезвием, повёрнутым вверх — нанизывал помидоры, морковь и лук на остававшийся неподвижным нож, и Северус смотрел на это действо с таким потрясением, что почти уже забыл про курицу. Целиком. — Здесь есть один важный момент, — закончив своё занятие, сказал Гарри. — Что окажется внутри курицы. Это знак. Северус напрягся, приготовившись к атаке новыми суевериями. — Это просто курица. Он подошёл к раковине и вынул тушку из упаковки, только сейчас заметив, что внутри, аккурат промеж куриных ног, показался край синего пакета. — Что это? — Внутренности. Их вынимают, а потом складывают обратно, чтобы не примёрзли, — Гарри аккуратно извлёк пакет. — Сердце, почки, печень, лёгкие, желудок. Он промыл курицу и, плюхнув её на доску, начал мастерски разделывать. Северус с отвращением покосился на мешочек — почести, с которыми здесь относились к курице, были достойны египетских фараонов. — Посмотрите, что внутри, — подсказал Гарри. — В этом нет необходимости, — брезгливо поморщился Северус. — Вы только что перечислили. — Полный комплект — редкость. На самом деле чего-то всегда не хватает. А иногда кладут повреждённый желчный пузырь, и всё портится. Это знак. Посмотрите. Северус аккуратно вытряхнул содержимое в раковину. Желудок, печень, почки, лёгкие. И два сердца. Третье сердце — его собственное — тревожно сжалось в дурном предчувствии. И действительно, Гарри прервал своё занятие, чтобы заглянуть в раковину. — До сих пор не верите? — спросил он, улыбаясь. — Курица с двумя сердцами — большая редкость. — Знак, — обречённо проговорил Северус, но не успел ничего добавить, не успел сделать вдох и выдох на счёт три, не успел подумать о сумасбродном влиянии поверий и шаманских ритуалов, потому что удивительные глаза Гарри вдруг оказались слишком близко. И в следующее мгновение Северус ощутил мягкое, деликатное и нежное прикосновение тёплых губ. Стремительно темнело, как всегда бывает после заката, и лишь изредка небо освещали яркие и широкие белые вспышки, словно демоны фотографировали его для своих отпускных альбомов. Грохотал гром — сначала лёгким раскатом, затем, не прекращая звука, тяжелел, нарастал и обрушивался долгим протяжным оглушительным грохотом, после чего медленно, постепенно затихал, пару минут ропща где-то вдалеке, а потом и вовсе умолкал перед следующей вспышкой. Но вскоре ливень — сильный, мощный, бескомпромиссный — смыл все звуки. И в эту первую прохладную ночь Северус спал необыкновенно хорошо.