Эта дверь легко открылась. Так легко, что где-то в районе затылка царапнул острый коготок «подстава». Капелька пота скатилась со лба точно на светлые ресницы правого глаза, оттуда сорвалась вниз и оглушительно приземлилась на затвор крошечного пистолета.
— Что это, блин, за хрень? — спросил он, когда получил набор для задания в конверте.
— Агент находится под глубоким прикрытием, он подал сигнал бедствия и с тех пор не выходил на связь три недели, — голос Питона патокой струился в уши.
— Это я понял. Я не понял, что за хрень вот это, — он покрутил в руках тонкий металлический прямоугольник, смахивающий на банковскую карту.
— Однозарядный пистолет, — тонкая улыбка слегка дрогнула.
Он сощурился, вопрос, уже почти слетевший с языка, сдулся и мёртвым шариком шмякнулся на пол.
— Мы не можем рисковать, это ваше единственное оружие, агент, — тонкая улыбка снова дёрнулась.
Он заглянул в глаза Питона и увидел там то, чего не ожидал увидеть. То, что никогда не хотел бы там видеть. Он бы с радостью разглядел там что угодно, пусть даже свои кишки намотанные на колючую проволоку. В глазах Питона был страх.
Блядская пукалка имела смысл только, если за дверью скрывался один противник. «Или противница», — мысленно добавил он. Сексизм даже в мыслях мог стоить очень дорого: он никогда не забудет эти кукольные голубые глаза и безжизненную улыбку убийцы такой милой медсестры, на которой он, чёрт возьми, женился! Аккуратное пулевое отверстие чуть ниже его сердца стало точкой в их непродолжительных и лживых отношениях.
Он хорошо понимал, что просто тянет время, так неуместно предавшись воспоминаниям о бывшей жене. Потому что в руках у него была пародия на пародию пистолета, она стреляла малюсенькими пульками и гарантировала успех только если выстрелить точно в глаз. — Сэр, («или мэм» — автоматически подставил он), не могли бы вы быть столь любезны, чтобы предоставить свой грёбаный глаз для единственного выстрела? — он чуть не фыркнул.
И тем не менее, дверь открылась, прошло уже несколько тягучих секунд, а в квартире за ней не раздалось и звука. Джон послал мысленный привет Гарри и вошёл.
— С возвращением, агент Уотсон, — к страху в глазах Питона примешалась ещё более жуткая вещь — надежда.
Сигерсон сидел за столом. Это был точно он — двух мнений быть не могло. На самой актуальной фотографии он сиял рыжей шевелюрой, густой бородой и медным загаром с огромными веснушками, из под бровей высокомерно смотрели опаловые глаза. Сейчас за хлипким столом с клеёнкой, умершей естественной смертью лет за пятьдесят до этой знаменательной встречи, сидел тёмноволосый юноша с молочно-бледной кожей. Чёткие линии подбородка больше не скрывала шваброобразная борода, пухлые губы густо облизала кроваво алая помада, а те самые опаловые глаза якобы небрежно очертила чёрная подводка. Острые плечи обтягивал полупрозрачный, боже храни Королеву, розовый пеньюар. На почившей клеёнке лежала зажигалка, а длинные пальцы Сигерсона сжимали изящный костяной мундштук с тонкой сигаретой на конце.
«Он подал сигнал бедствия
пять недель назад», — пронеслось у Джона в голове, когда он невольно скользнул по бесконечным (и бритым!) ногам Сигерсона. Его едва прикрывали игривые шёлковые шортики. Ледяные мурашки напомнили Джону о долгой реабилитации после его прошлого задания, а ведь он даже не… К чёрту. Сколько будет длится реабилитация после
такого?
Сигерсона надо было срочно выводить отсюда. Джон уже открыл рот, чтобы произнести быструю команду, как Сигерсон опередил его.
—
No te importa, amigo?* — он высокомерно поднял бровь в сторону сигареты и окинул Джона насмешливым взглядом. Конечно, Джон выглядел как потасканный
pobre* с трёхдневной щетиной, грязным загаром, в сальной рубашке, драных шортах, стоптанных кроссовках и с нелепой панамой на голове. Не мог же он шастать по «Бронксу», прикинувшись заблудившимся туристом. Афганское солнце прочно въелось в кожу, а пара недель слежки в колумбийском пекле довершили естественный образ — автозагар был больше не нужен. И прежде чем Джон успел качнуть головой, Сигерсон взял зажигалку.
Коготок предосторожности снова неприятно царапнул затылок, а затем неожиданно остро ужалил прямо в шею. Джон только успел поднять руку и потрогать саднящее место — в пальцах сверкнула миниатюрная капсула с четырьмя иглами на конце. Он перевёл взгляд на Сигерсона, который с тем же брезгливым любопытством поглядывал на него, направив в его сторону зажигалку. В донышке зияла ямка, очертаниями точно совпадающая с капсулой в руке Джона.
— Ах ты…. — сказал Джон по-английски и инстинктивно бросился вперёд, но он прекрасно знал этот нейротоксин, поэтому уже на втором шаге стал самостоятельно опускаться на пол, не дожидаясь, когда его подкосит, и он раскроит подбородок об стол.
— Вот идиот, — захихикал Джон, а потом и вовсе рассмеялся.
— Что смешного? — Сигерсон мгновенно перешёл на чопорный британский выговор выпускников пижонских частных школ, в его бархатном голосе теперь звучал неподдельный интерес. Он подошёл к Джону и навис над ним, жадно обшаривая его глазами в поисках оружия.
— Я прибыл на задание со стреляющей кредиткой и пал от стреляющей зажигалки, — последнее слово Джон произнёс как «жажииигааалкиии», — нейротоксин, разработанный в Баскервилле по заказу МИ-6 делал своё дело. И перед тем как потерять сознание, Джон мог поклясться, что разглядел в лице Сигерсона замешательство пополам с облегчением.
— Это всё? — Джон ещё раз изучил содержимое конверта: так называемый однозарядный пистолет и фотография Сигерсона с буйным кустом рыжих кудрей на голове и подбородке.
— Вы отправляетесь в Боготу, сигнал он подал отсюда, — Питон протянул карточку с цифрами координат.
— Мне известно, что ему удалось влиться в картель Медино. Это всё, агент Уотсон, самолёт вылетает завтра в шесть утра.
«Мне известно» — эта мелкая деталь не ускользнула от внимания Джона, значит, о Сигерсоне знает только Питон.
— Фотография, — холёная ладонь нетерпеливо застыла в ожидании.
Джон молча отдал изображение, кивнул на прощание и вышел из кабинета. Он смотрел смерти в глаза в Афганистане, он показал ей язык, когда очнулся на койке в Бартсе. От обеих встреч на теле остались её поцелуи — жадный бугристый засос под левой ключицей и маленький, словно след сигареты, отпечаток под сердцем. Судя по всему, смерть распахнула свои алчные объятия в «Бронксе», богом забытом криминальном районе Боготы.
— Эй, агент Три Континента, что получил премию? — агентка Уиггинс прервала его философские размышления.
— Ага, вроде того, — рассеянно ответил Джон.
— Главное, чтоб хватило на романтический ужин в День Всех Влюблённых, док, — Уиггинс беззлобно веселилась. — У тебя ещё есть пара недель, чтобы утереть нос бывшей!
— Да, денёк может выдаться жарким, — отшутился Джон. — Тупорылый купидон остаётся дома, — бормотал он себе под нос, спеша по коридору к выходу. — Тупорылый купидон и его тупые стрелы… Вооружён, но не опасен… А стрелы его стреляют из… из… карточки…
— … или зажигалки… идиотские стрелы из идиотской зажигалки…
— Наконец-то! — язвительный тон резко выдернул Джона из полузабытья. — Не…
— Не шевелиться, знаю, ты! Это ты — тупорылый купидон! Ты меня подстрелил! — Джон пытался звучать грозно, но знал, что под действием препарата скорее всего просто обдолбанно лопочет.
— Ты знаком с воздействием вещества, — констатировал Сигерсон. — Интересно, — он сложил руки домиком. — Спрашивать, кто тебя прислал — бесполезно… — Афганистан или Ирак? — он ткнул сначала в один шрам, потом в другой.
— И то, и другое, — глупо хихикнул Джон, — это всё шшшшшшш…. удав… — в глазах снова померкло.
Следующее пробуждение он встретил молча, потому что дурманящее действие нейротоксина закончилось. Сигерсон сидел, прислонившись к стене и закрыв глаза. Теперь в одних только безумных шелковых шортиках. И слава богу, на теле не было видно следов насилия. Однако, насилие не всегда оставляет следы на теле. Джон знал это не понаслышке. Нейлоновый пеньюар послужил отличными путами, чтобы обездвижить специального агента Джона Уотсона. Он осторожно попробовал высвободиться, но не вышло.
— Ты не спишь, — одновременно сказали они.
— Идиот, — в унисон продолжили они.
— Ты говнюк!
— Неудачник!
— Развяжи меня, Сигерсон, хватит выделываться нам пора сваливать отсюда!
— То, что ты знаешь моё имя, не вызывает у меня доверия, знаешь ли.
— То что ты меня подстрелил, а потом связал — не вызывает доверия у
меня, — с нажимом парировал Джон.
— На кого ты работаешь?
— На
Питона, придурок.
Обычно другие агенты услышав этот позывной замирали. Сигерсон откинул голову и рассмеялся. Успокоившись, Сигерсон посмотрел Джону прямо в глаза:
— Докажи,
amigo.
— Я, блядь, приехал за тобой, гнил в вонючих трущобах, у меня была только твоя фотка, где ты выглядел как обезумевший Ван Гог…
— Ван Гог действительно страдал от ментального расстройства, — поучительно вставил Сигерсон.
— Да срать я хотел! И точки координат, откуда ты подал сигнал бедствия, пять недель, Сигерсон! С тех пор прошло пять недель! Только Питон знал о тебе, и я — теперь. Он послал меня спасать твою дерзкую задницу вооружив только «однозарядным пистолетом» — он был так зол, что решился передразнить Питона и на случай, если в этой мухобойке с пульками стояла прослушка, тут же придумал легенду, что только так он мог заставить несговорчивого Сигерсона поверить ему — Питона почти никто не знал в лицо, и ещё меньше из тех, кто его знали, удостаивались чести говорить с ним.
— Как тебя зовут, агент Три Континента?
Джон моментально вспыхнул. Ебучий нейротоксин, стоит надоумить Молли сделать вакцину для агентов, чтобы он на них не действовал.
— Джон Уотсон, — ответил Джон.
— Хэмиш, — уточнил Сигерсон.
— Какого… — возмущение Джона достигало пределов стратосферы.
— Знал бы я, что тебе так нравятся мальчики в женской одежде, надел бы каблуки, — продолжал Сигерсон. — И мой брат считает тебя лучшим агентом…
—
Брат? — беспомощно повторил Джон.
— Ну же, Джон, не тупи, от этого снижается ай кью всей улицы! — и такая знакомая тонкая улыбка легла на его всё ещё сочно накрашенные губы.
— Вот блядь…
Тонкая улыбка дрогнула.
И тут до Джона дошло.
— Когда, черт тебя задери, ты понял, что мне можно доверять?
— Когда ты сказал про стреляющую кредитку.
— И что тогда это нахрен было? — взвился Джон.
— Эксперимент. Я участвовал в разработке этого нейротоксина, мне было интересно наблюдать его действие вживую. Наблюдение оказалось весьма продуктивным, думаю поделиться своими идеями с мисс Хупер, если мы увидимся. Полагаю, на его основе можно создать гораздо более эффективную сыворотку правды, чем та что МИ-6 использует сейчас... Нужно только снизить поражение нервно-мышечных синапсов и увеличить проницаемость клеточной мембраны для ионов натрия...
— Это… ты…
— Бесчеловечно, а я — социопат? — подсказал Сигерсон. Он улыбался, а вот его глаза — нет.
— Потрясающе и ты гений, — выпалил Джон, и он бы хотел свалить эту болтливость на остаточный эффект препарата, но знал, что сказал от чистого сердца.
Сигерсон промолчал, но его бледные скулы очаровательно порозовели.
— А теперь развяжи меня, у меня был чертовски плохой день.
***
После Боготы был не Лондон. И после ущелья в Гималаях тоже был не Лондон. Даже после Парижа, Дели, и целой россыпи приграничных деревень в Монголии, России и Узбекистане. «Очередной не-Лондон?» — спрашивал Джон. И Сигерсон кивал. Вернее, Шерлок. Это имя Джон узнал как раз в Боготе. Уильям появился после Гималаев, а Скотт во время перестрелки в Мумбаи.
— Я думаю, зимой точно будет Лондон, — сказал как-то Шерлок, когда они ночевали в охотничьем домике у затерянного лесного озера в штате Мэн.
Джон промолчал.
— А теперь заткнись, ты слишком громко думаешь, — и Шерлок уткнулся носом в спинку дивана, свернувшись клубком.
Джон даже не стал закатывать глаза. «Тупорылый купидон и стрелы твои — тупые», — подумал он глядя на короткий ёжик темных волос. Он скучал по кудряшкам Шерлока. Но будь он проклят, чтобы кому-то признаться в этом. Даже себе. Особенно себе.
Новый Год они встретили в Японии. Прошёл уже целый месяц новой зимы и почти год с их встречи в Боготе. А они по-прежнему ни на йоту не приблизились к Лондону. Зато у Шерлока снова начали виться волосы. На этот раз кудри золотились пшеничным цветом.
— Агент Уотсон, я назначаю вас напарником агента Сигерсона.
— Есть, сэр.
Шерлок, работавший всю жизнь принципиально в одиночку, не сказал ни слова.
***
— Не стоило так рисковать! — Шерлок разговаривал по одноразовому телефону. Он напряжённо ходил из угла в угол их номера в Дублине. Потом резко остановился и закатил глаза с такой силой, что не будь у Джона медицинской степени, он бы всерьёз обеспокоился о вывихе глазных яблок. — И что я должен на это ответить? — изрёк Шерлок, после чего картинно рухнул на кровать. Кстати двуспальную. — Не вздумай говорить Мамуле! — подскочил Шерлок и бросил телефон на пол.
Джон не поцеловал его, когда им удалось бежать из этой отвратительной квартиры в Боготе, а Шерлок завернулся только в простыню. Джон направил на него тот самый «однозарядный пистолет» и громко прикрикивал
«Vamos, amigo, muévete!»* Для «Бронкса» подобные зрелища были обычным делом, поэтому все привычно отводили глаза. А когда они завалились в комнату к Джону и опёрлись о стену чтобы отсмеяться, то посмотрели друг на друга. В глазах Шерлока промелькнуло… Согласие? Но Джон не поцеловал его.
Пеньюар, макияж. Пять недель с сигнала о бедствии.
Он не поцеловал Шерлока, когда тот подцепил малярию в Дели, и уже полностью выздоровел, но продолжал страшно капризничать и ныть. Джон принёс ему зелёное карри, и Шерлок с такой благодарностью посмотрел на него, и в его глазах снова появилось... Приглашение? Но Джон его не поцеловал.
Пять недель.
Джон мог составить целую карту мира отмечая места, где он не поцеловал Шерлока. «Так-то, агент Три Континента, твоё прозвище получило новый смысл», — невесело усмехался он про себя.
— Напыщенный индюк! — прошипел Шерлок, — ему только дай повод, чтобы слопать торт, и не важно, что именинник находится почти в семиста милях от этого самого торта! Теперь нужно доставать новый одноразовый мобильный. Иногда я поражаюсь, как при его любви к сладкому, он дослужился до…
— Шерлок, у тебя сегодня день рождения? — перебил его Джон.
— Проблема? — самый несносный агент МИ-6 изогнул бровь. — Не бери в голову, Джон, это всё не имеет зна… — но он не договорил, потому что резко заткнулся.
Потому что Джон наконец решил, что Дублин не будет нанесён на эту бессмысленную карту неслучившихся поцелуев.
Он надеялся, что почти год, проведённый вместе, подарил Шерлоку чувство безопасности.
После тех пяти недель.
***
— Джон, прости, — эти большие глаза, полные искренней лжи, — Джон, не надо было тебе сюда приходить, — эта смертоносная улыбка.
Кто кого обманывал_а? Когда Джон действительно осознал на ком женился? Он предпочитал не думать об этом, потому что подозревал, что догадывался с самого начала. Джон поделился своими подозрениями с Питоном практически сразу после свадьбы. И его красноречивая тонкая улыбка сказала гораздо больше любых слов. Так брак Джона оказался заданием под прикрытием.
А для Мэри с самого начала отношения с Джоном были заданием под прикрытием. Вот и вся разница, всего-то в несколько месяцев. Но, наверное, было удобно не замечать нестыковки, ведь только Мэри из всех его предыдущих партнёр_ок относилась к его длительным отлучкам и молчанию о работе с пониманием. Нарочитым. Слишком неестественным. Но таким приятным.
«Ничего личного, это разведка, детка», — напевал Джон себе, когда поднимался в тот офис, где как знал, должна была появиться Мэри в своём истинном обличии.
Джон, прости… — и тонкий еле слышный свист фффщщщ
Холодный пот и сердце, раздирающее рёбра.
— Джон, — это не
её голос.
— Я не хотел убивать её, я шёл туда… — Джон всхлипнул. — Она была слишком ценной, её было нельзя убивать. Но понимаешь, а ещё нельзя… нельзя жить под одной крышей с человеком и притворяться, что любишь... так долго. Тем более, когда первоначальная симпатия была искренней.
— Джон.
— Её не убили, я точно знаю. Проверял, — Джон смахнул пот и слёзы с лица.
— Ты прошёл длительный курс реабилитации после этого задания, мой брат доверил тебе мою жизнь. Почему кошмары вернулись?
— Она…
— Джон. Ты знаешь, что дело не в ней, я знаю, что дело не в ней. Так почему мы говорим о ней, находясь в нашей постели? — несмотря на жёсткость вопроса голос Шерлока звучал нежно, с такой ласковой интонацией, что Джон почувствовал, как сердце совершило болезненный кувырок.
— Я боюсь… Я так охуительно боюсь, что…
— Джон. Я — не она. Ты знал, что я агент с самого начала, ты знаешь моего брата. Или ты всё ещё думаешь о Боготе?
— Да, это глупо и понижает айкью всей долбанной Ирландии и Британской Империи! И на акваторию Английского канала хватит, да и Франция не в безопасно… — теперь резко заткнулся Джон.
Потому что Шерлок решил, что говорить — скучно. И потом, когда поцелуй из отчаянного стал уверенным и страстным, а позже жадным, он уложил Джона на лопатки и отсасывал так долго как только мог.
— Тупые стрелы, — пробормотал Джон уже во сне.
До Лондона оставалось три дня.
***
Всё закончилось в бассейне. И, как и ровно год назад, в первую встречу с Шерлоком, Джон был вооружён лишь блядской пукалкой.
Напротив Шерлока стоял Моран, правая рука сбрендившего Мориарти, превратившего свой гениальный мозг в овсянку, расплёсканную по крыше Бартса.
И эти такие знакомые снулые голубые глаза и мёртвая улыбка. «Твою-то мать», — подумал Джон.
Он спрятался в шкафчике раздевалки и наблюдал за Шерлоком и Мораном, он целился из стреляющей кредитки.
— Себастьян, могу я попросить об одной вещи перед смертью? — голос Шерлока раскатисто отдался эхом от кафельных стен.
Моран усмехнулся и взмахнул рукой, мол давай, повесели старого полковника.
— Сэр… — Шерлок театрально оглянулся по сторонам, — Никакой мэм я здесь не наблюдаю… «Какого. Хера. Ты. Делаешь», — Джон застыл, а мелкий игрушечный пистолетик стал продолжением его руки. — Так вот, сэр, не могли бы вы быть столь любезны, чтобы предоставить свой грёбаный глаз для единственного выстрела? —
он сделал короткий шаг вправо, и Джон выстрелил. Малюсенькая пуля идеально вошла в зрачок Морана, прямо в центр этого блёклого рыбьего глаза. Полковник схватился за лицо, попятился, рухнул в бассейн и камнем пошёл на дно.
Шерлок повернулся.
— БЛЯДЬ!!!! — дверца шкафчика вылетела нахрен, а потом нахрен вылетел Джон, а потом они целовались как безумные, тоже нахрен.
Он не спрашивал Шерлока после их первого поцелуя. Но должен был спросить перед первым сексом. Должен — пять недель тридцать пять дней восемьсот сорок часов — он должен был спросить.
— Шерлок, сигнал бедствия в Боготе… и, то, что я видел в той квартире…
— Ты никогда не спрашивал.
— Я не знал как. Я…
— Что именно ты хочешь знать? Торговал ли я своим телом? И тебя это обеспокоило только сейчас, когда мы вроде собрались наконец-то потрахаться? Вдруг товар попорченный и надо убедиться, что всё работает? Так?
— Шерлок…
— Почему сейчас? Только сейчас?
— Я не хочу вызвать новую боль.
— Тогда заткнись и иди сюда.
Шерлок отключил датчик дыма в их дублинском номере, чтобы можно было курить. Он выпускал колечки дыма сидя в одной простыне на ещё чуть влажном от их любви покрывале.
— Медино, главарь картеля, а я подобрался к нему слишком близко. Так близко, что… Он называл меня «dulce muchacho»*. Я знал об этой его склонности и идеально подходил под его типаж. Медино был слишком стар, поэтому предпочитал только смотреть. И знал, что его дни во главе картеля сочтены. Как я и говорил — он был слишком стар. В багажнике машины Медино отвёз меня в ту квартиру, оставил еды на месяц и приказал ждать. Сказал, чтобы я ждал его при полном параде, что он появится в любой момент, а если я не буду готов, когда он явится, то убьёт меня. Ещё он постоянно говорил, что любит меня. Повторял, что как только разберётся с «одной маленькой проблемкой», так он называл устранение своего племянника, то заберёт меня в уединённый особняк на севере Колумбии, о котором никто не знает. И мы будем там жить вдвоём. Он был мне нужен живым, а когда я понял, что Медино мёртв, то дал сигнал.
Шерлок затушил сигарету.
— Он серьёзно полагал, что любит меня, понимаешь?
Их не могли представить к награде, их даже спасти от срока в тюрьме удалось с трудом. Они отправлялись на смертельное задание куда-то в Восточную Европу. В детали дела их обещали посвятить уже на борту. Это было не первое их смертельное задание, и Джон отчаянно надеялся, что не последнее.
И вечером того же дня, когда после нескольких недель порознь в допросных комнатах, они наконец оказались в одном номере, Шерлок лениво покачивался на его члене и плавно ласкал свой член, с которого натекла уже целая лужа ему на живот, Джон ни о чём не думал.
А засыпая и до боли крепко прижимая Шерлока к себе, вдруг осознал, что Купидон не тупорылый, а блаженный, а стрелы его тупые, потому что настоящая любовь не ранит.
И даже не стреляет.
