Инстинкты хищника

      То, что с братом что-то не так, Данте понял не сразу.       Неприспособленному к жизни в социуме Вергилию со скрипом давались простые человеческие взаимодействия. Он предпочитал совсем не пересекаться с людьми, ограничивая свой круг общения одним лишь Данте — ну, когда для общения было настроение. Но, к разочарованию Вергилия, жизненный уклад его младшего близнеца был прямо противоположным.       От Данте пахло кем угодно, только не Вергилием, и почему-то его это раздражало. После возвращения из ада они жили под одной крышей, но так и не смогли сблизиться. У каждого была своя территория, и чужих границ они не нарушали. Их запахи не смешивались даже во время драки, и в какой-то момент Вергилию стало казаться, что в агентстве он существует на правах призрака — в то время, как его звериная природа желала заявить свои права на Данте и на все, что его окружало.       С этим нужно было что-то решать.       В один из таких дней, когда Данте срывался на задания, не особо посвящая в них брата, старший сын Спарды изменил своей любимой привычке и вместо шелеста книжных страниц решил ощутить под пальцами мягкость чужой постели. Это вышло случайно, на инстинктах. Здесь еще не было его запаха, простынь и подушка пахла его младшим близнецом; Вергилий опустился на колени и вжался носом в матрас, в том месте, где, должно быть, по ночам располагалась поясница спящего Данте. Там пахло отчетливее всего, и к обычному запаху брата, к которому Вергилий привык, примешивалось что-то не совсем привычное — но по какой-то причине дурманящее и заставляющее вдыхать глубже. Тело тут же пронзила мелкая дрожь, пробирающая до самых ногтей, и Вергилий обнаружил, что трется мордой, как зверь, о простынь, где, вероятно, оставались следы утреннего стояка Данте. Запах был таким едким, что пришлось зажмуриться, а в следующее мгновение выпустить длинный язык из уже чешуйчатой пасти и вылизать это место, рыча от возбуждения и царапая постель ребристым членом. Вергилий не видел в этом ничего предосудительного: он просто метил то, что принадлежало ему. Вожделенный запах брата кружил ему голову, вынуждал кусать подушку и вбиваться в мятую простынь. Хочет он или нет, но наутро Данте будет пахнуть своим старшим близнецом. Он извивался змеей, пытаясь оставить следы своего присутствия в каждом уголке, выгибался, бессовестно представляя брата распростертым на этой же кровати, готовым безоговорочно принадлежать ему. Простынь под ним очень быстро стала мокрой, но Вергилий еще долго лежал в постели, переставшей быть чужой. С тех пор нарушать личные границы стало его новой привычкой.       В следующий раз запаха Данте в кровати стало больше; он будто попытался заглушить собой следы чужого присутствия. Старший близнец расценил это как вызов. Вергилий терся о постель голым телом, медленно обрастая чешуей от нарастающего возбуждения. Контролировать демоническую природу в такие моменты было невозможно; он ощущал себя котом, дуреющим от валерьянки. Остановился он лишь тогда, когда понял, что изорвал когтями тонкую постель в нескольких местах — оргазм в этот раз был гораздо ярче, и Вергилий еще несколько минут наслаждался наполнившим комнату ароматом похоти, в котором отчетливо ощущал их с братом запахи, сплетающиеся воедино.       Данте продолжал делать вид, что ничего не происходило. Но Вергилий знал: тот был таким же демоном, таким же хищником по своей натуре. У них обоих были проблемы с выражением своих чувств и желаний — и что могло сказать о желаниях Вергилия лучше, чем те послания, оставленные им в чужой кровати? Настолько личные и интимные, что понять превратно их бы просто не получилось.       Своим молчанием Данте сводил его с ума. Так еще и пахло от него по-старому, пиццей и собственным потом, что бесило и заставляло старшего близнеца думать о том, что он плохо старается. Что проще было бы прижать его к стене и прямо указать на его принадлежность — но это было бы слишком резко и бесцеремонно даже для Вергилия, привыкшего всегда брать свое.       Поэтому в третий раз он отпустил себя полностью.       Расставив острые колени, он вжимался ими в матрас и раскачивал бедрами, проезжаясь чувствительной головкой по скомканной простыни. Его морда зарывалась в подушку, даже сквозь нее чуя запах капающей смазки и своего неутолимого возбуждения. Он рычал, открыв рот и позволяя слюне стекать по лицу, желая оставить как можно больше себя здесь, на запретной территории. Его позвоночник ходил волнами, как и его тело, предчувствуя еще один яркий оргазм. И в тот момент, когда Вергилий уже готов был содрогнуться и забрызгать спермой ложе своего брата, он услышал рядом со своим ухом то, что уж никак не ожидал услышать.       — Пометь меня, Верджил. И не терзай больше мою постель.