И целого чемодана мало (1971)

Чемпионат Европы`71 завершился славной победой сборной СССР, фанфары отгремели, и началась обычная бытовуха советского спортсмена за рубежом — марафонский забег под названием «Нужнозатариться». Некоторые отлично справлялись с этим испытанием. С командой даже ездили такие специальные ребята — одиннадцатый и двенадцатый номер. Формально считались запасными игроками, но бегали в основном не по паркету, а по магазинам и успешно провозили в СССР заграничные «товары массового потребления». По слухам, теплое место двенадцатого номера даже можно было купить, наверняка за высокую цену. Своё место в сборной Модестас Паулаускас тоже получил не бесплатно. Но он, в отличие от некоторых, заплатил натурой — морем пролитого на тренировках пота и там же стертыми в крошку зубами. Заплатил и не жалел, потому что мог приносить на этом месте реальную пользу. Действуя на позиции лёгкого форварда, он с равным успехом играл на обеих сторонах площадки. Для него не составляло особого труда отзащищаться против превосходящего его в габаритах соперника, выиграть подбор у высоких оппонентов, разогнать атаку в быстром прорыве и завершить её точным броском со средней дистанции. Одним словом, на паркете Модестас умел абсолютно всё. А вот таскаться по лавкам, выискивая дефицитные товары — это уже сложнее. В день перед отъездом марафон всё ж таки состоялся. Груженный покупками, как вол, Модестас вернулся в гостиницу около девяти вечера — не столько усталый, сколько злой. От лифта до двери номера шагал так устремлённо, что чуть не врезался в какую-то кадку с пальмой, но обошлось — вовремя вильнул бедром в сторону. Свободных рук не нашлось, и стучаться в дверь пришлось коленом. При заселении им с другом подфартило, достался отдельный номер с двумя полуторными кроватями, и Модестасу не терпелось уже упасть на одну из этих замечательных кроватей и наконец-то выдохнуть. Увы, находившийся внутри сосед (он же лучший друг) Белов Сергей не спешил откликаться на стук. Вполне логичная медлительность, учитывая его состояние после матча, но досадная! Угрызаясь совестью, что приходится тревожить товарища, Модестас постучал погромче — и снова ответом ему было «ноль внимания, пять кило презрения». Вот ведь дерьмо. Усталость и раздражение сделали свое черное дело: в третий победный раз он попросту пнул дверь со всей дури. Та отворилась. Незапертый номер пустовал, что было несколько странно, но к лучшему. За полдня Модестас настолько обалдел от заграничной магазинной суеты, что даже Серёга, тишайший и деликатнейший сосед на свете, стал бы сейчас не лучшей компанией для отдыха. А тут, как по заказу — "адын, адын, сафсем адын". Мурлыкая под нос песнь из анекдота*, Модестас свалил осточертевшие кульки и свёртки на беловскую койку и с чувством выполненного долга рухнул на свою. Страшное всё-таки дело капиталистические магазины. Толчея, суета, все куда-то бегут, что-то орут, и выбор товаров пугающе огромный. Ещё и иностранная валюта эта идиотская. Правда, кончилась валюта так быстро, что Модестас не успел устать от подсчетов. При этом оставил в магазинах города Эссена внушительную по его меркам сумму. Сэкономленные командировочные, премия за выигрыш, и всё, что удалось выручить уже тут, на месте, за продажу водки и икры. В отощавшем кошельке Паулаускаса теперь болталось, смешно сказать, шестнадцать марок да рубля три деревянными. Но как было не потратиться-то? На одну зарплату в СССР не живут. Вернее, живут, но не так, как хочется. А Модестасу хотелось удобно, красиво и чтобы у родителей тоже всё было хорошо. Поэтому он честно обежал все рекомендованные земляками-эмигрантами лавки и скупил всё, что мог, дабы потом перепродать в Москве. Теперь предстояло новое испытание — утрамбовать добычу в чемодан. Модестасу было крайне лень заниматься ещё и этим, и в его умной голове созрел план — припахать к сборам Серёгу. Он в этот раз не стал ничего покупать, не считая Библии на английском языке, так что сам бог велел помочь товарищу. Довольный тем, что наконец-то добрался до койки, Модестас потихоньку начал задрёмывать. Часы показывали без четверти десять, Белов куда-то запропал, но дверь оставил незапертой — значит, пошёл к врачу или тренерам, скоро придёт и разбудит. К вящему разочарованию Модестаса, разбудил его не Сергей. В лицо ударил электрический свет, он зажмурился, протёр глаза и увидел Севу — «айболита» сборной. — Ого, а я думал, вы внизу... — растерянно пробормотал Сева и водрузил на стол жаропонижающие таблетки и какую-то микстурку. — Смотрю — дверь открыта, вот и зашёл. Передай Белову лекарства, когда вернётся. — Заботливый ты наш... — пробормотал Модестас, не особо трудясь скрыть иронию. Ситуация была в том, что во время турнира Серый ни с того ни с сего заболел — в полуфинале почувствовал себя плохо, а перед финалом слег с температурой под 39 и хлещущей носом кровью. Но надо было знать этого человека — когда дело касалось Игры, слова «не могу» для него не существовало, только «надо». Встал и отыграл, и снова встал и отыграл — только капитан в лице Модестаса и был в курсе, чего ему это стоило. В сборной обо всем узнали через шесть часов после триумфального финала. На «банкете» (привезенный из Союза алкоголь да ужин из гостиничного ресторана, вот и весь банкет), товарищи наперебой предлагали Серому выпить, а он ни глотка сделать не мог. Только в 4-5 утра сумел влить в себя какую-то дикую смесь из пива и шампанского, и тут-то до врача сборной и доперло, что у него игрок с ангиной пробегал пол турнира... Означенный врач не спешил покидать номер, и Модестас счел это намеком от мироздания — что пора вставать. Зевнул, потер уши, прогоняя остатки сна, и вдруг его осенило. — Сколько времени? Побудка давно была? Завтрак? Сева захихикал. — Какой завтрак, ты чего? Ночь на дворе, наши отъезд празднуют. — А ты чего не празднуешь? — А я своё уже выпил, — сокрушено констатировал Сева и, сев на стул, положил ногу на ногу. Уходить он и не думал. — Много ли надо с моей язвой да на такой рост? То-то. Это вы, каланчи, вёдрами пьёте... — Не преуменьшай, многие — канистрами. В сборной и впрямь много пили. Не как в некоторых других командах, но изрядно, изрядно. Нужно было как-то сбрасывать напряжение, вот и пили, и Модестас не был исключением. Но у него и другие методы для разрядки имелись... — Ты, гляжу, затарился по полной, — Сева весело зыркнул на свалку покупок. — А ты нет, что ли? — проворчал Модестас и, скинув наконец одеяло, начал бродить по номеру и группировать вещи вокруг чемодана. Спрашивать, почему Сева ещё тут, было бесполезно. Когда рядом не оказывалось Серёги, он всегда привязывался и, наверное, думал, что Модестас этому очень рад. Модестас не возражал и приятельствовал с Севой, хотя в душе его коробила беспардонность русского. Коротышка слишком настырно набивался в друзья и, не встречая сопротивления, позволял себе то, чего позволять не стоит. Никто из команды не додумался его дёргать, спит человек — значит, спит. А этот разбудил и хоть бы хны. Но куда деваться? Врач есть врач, и капитан команды есть капитан команды. Можно сказать, это их обязанность — поддерживать хорошие «неформальные» отношения. Благо это несложно — держи язык за зубами и почаще кивай. Паулаускас вас с интересом слушает, говорите-говорите. Единственное, из-за чего стоило иногда прислушиваться к Севе — полезные сплетни. Мелкий, юркий, да ещё и профессия «добрая» — каждому поможет, подсобит: никто Севу толком не замечал и не стеснялся. А зря — ушки у него росли на макушке, всегда всё про всех знал. — А потом он сказал... А он ответил... Айболит без устали травил байки про знакомых спортсменов, Модя кивал, посмеивался и заталкивал в чемодан барахло. На его наручных, меж тем, было без пяти одиннадцать. — А куда Белов подевался? — спросил он, вклинившись в поток Севиного красноречия, как чайка в море — стремительно и неуклюже. — Вроде не собирался никуда, отлеживаться хотел. — Ты не знаешь? — юркие Севины глазки сверкнули любопытством. — К югам пошёл. Они внизу, в ресторане. — Надо же... Какая ирония, победители по номерам квасят, а эти серебро в ресторане обмывают... — Модестас прижал коленом стопки болоньевых плащей (аж 15 штук, а что делать, ходовой товар) и в очередной раз попытался соединить чемоданные ремни, но они, сволочи, сопротивлялись и грозили оторваться к чертям. Не было забот, так ещё и Серый умотал на вечеринку, вместо того чтобы лежать и болеть... Хоть бы словом обмолвился о своих планах, ну! Модестас считал ниже своего достоинства раздражаться из-за подобных мелочей, но настроение против воли с каждой минутой ухудшалось. — Что мы тут кукуем, если внизу веселятся? — заявил он, едва победив чемодан. Решительно распахнул шкаф, достал отглаженную на завтра рубашку. — Пошли тоже! — Да ну, как-то неудобно, — занудил Сева. — Если душа горит, сходи лучше к грузинам, у них самое веселье. А как врач добавлю, что лучше перед полетом выспаться. Автобус рано приедет, Моисеев будет орать, все будут злиться, похмеляться. — Вот именно — «все», — отрезал Модестас. — Нехорошо отделяться от товарищей. — Давно они тебе товарищами-то стали... Модестас сделал вид, что не услышал подначку. — Вырубай фазу. Пошли-пошли, кофем тебя угощу, трезвенник-язвенник. Аргумент сработал как часы. Ныть Сева продолжил, но следом увязался. — Кофе вредно на ночь, — нудил он на бегу. Бедный, не мог поспеть за Модестасом, у того шаг был шире раза в два. — Но с молоком, может, и ничего... А дверь-то, дверь чего не закрыл? — А чем закрывать, пальцем? — Модестас легонько отодвинул Севу и первым вошёл в лифт. Правила безопасности велят сначала войти в кабину самому, а уж потом запускать слабый пол и завозить детскую коляску: Сева по габаритам был чем-то средним. — Ты опять, что ли, ключи посеял? — Ну да, — неохотно признался Модестас. — Ещё в день заезда, остался только комплект Серёги. Ничего, сейчас югов навестим быстро и к грузинам махнём... *** Было время, когда сборная Югославии не представляла из себя проблемы, но к концу 60-х «юги» набрали обороты и уверенно вышли в лидеры международных соревнований. Всё чаще бело-синие вставали на пути красной машины советского баскетбола, обходить их на поворотах с каждым годом становилось всё сложнее. Не последнюю роль играл момент морали: советским игрокам запрещалось действовать грязно и с подвывертами, дабы не уронить престиж страны, а югославам было можно всё, и они этим радостно пользовались. «Евробаскет '71» не стал исключением — братушки играли грубо, вязко, а во втором тайме один из югов до того разошёлся, что норовил плеваться в соперников всякий раз, когда не удавалось прогнуть свою линию. Новаторский прием их не спас — 69:64. Соборная СССР завоевала свой 11-й титул чемпиона Европы, а братья по лагерю в очередной раз утёрлись. После такого поражения могло бы показаться странным, что юги позвали на свою прощальную вечеринку лидера команды-победителя. Тем более Белова с его снайперской рукой, от которой их корзина пострадала многократно. Но есть такая фраза: «баскетбол — спорт джентльменов», и она не пустой звук, особенно в Европе. Игроки из США с их каменными самодовольными мордами, может, и не питают уважения к сильным соперникам, хотят только одного — размазать всех, как мух по стенке. В континентальном баскетболе, по мнению Модестаса, большая часть игроков была настроена иначе — не на убийство, а на качественную и интересную игру. А таковая невозможна без уважения к сопернику — даже если схватился с ним «не на жизнь, а на смерть». Словом, он ни капли не удивился, что Серого позвали «в гости». Удивляло другое — лучший друг не позвал за компанию его... В ресторане отеля дым стоял коромыслом — югославы всегда зарабатывали больше, чем советские спортсмены, и денег в общепите не считали. Намётанным глазом Модестас ещё в дверях определил, что компания находится на той стадии опьянения, когда в каждом встречном видишь не противника, а собутыльника. Это было очень кстати, да только Сергея нигде не было. Паулаускас поулыбался знакомым рылам, похлопал кого-то по плечу, выпил пару стопок шнапса и вскоре выяснил, что Белов действительно тут был, но потом ушёл с их центровым Чосичем**. Куда ушёл — непонятно. Получив информацию, Модестас мигом утратил интерес к братушкам и пошёл искать Севу. Тот уже сидел за столиком. Модестас взял ему кофе, а себе пива. Поверх шнапса хорошо пошло. Чашка и кружка довольно быстро показали дно, но Белова по-прежнему не было. Пришлось, скрепя сердце, выгрести последние марки и заказать еще два пива. Полегчавшие карманы естественным образом утяжелили взгляд и настроение Модестаса. Казалось бы, куда сильней раздражаться с этих богатых беспардонных югов? Но он нашел куда и невзлюбил соперников ещё чуточку больше: веселье проигравшей команды теперь виделось капитану команды-победительницы не просто досадной несправедливостью, а чуть ли не личным оскорблением и ударом по самолюбию. Ещё и друга лучшего куда-то сманили, гады смугломордые... Ужесточение модестовых кручин не укрылось от наблюдательного Севы. — Ты чего такой мрачный, а? Сам хотел сюда, а теперь сидишь, как на поминках. Модестас постарался убрать с лица хотя бы часть хмурости, улыбнулся. — А ты чего такой близорукий? Пора очки прописывать, всё нормально у меня. — Как скажешь, — Сева обиженно пожал плечиками и занялся пивом. Его почти не было видно из-за большой кружки. От нечего делать Модестас вновь отправился бродить по залу. Югославы продолжали веселиться и делали это настолько искренне, настолько от души, что неприязнь к ним быстро сдулась. Как ни крути, Модестасу нравились эти белозубые улыбки, а сказанные на непонятном, но смутно знакомом языке слова звучали намного приятнее, чем когда немцы шпрехали на своем грубом дойче. Да и в конце концов, чего бы югам не праздновать? Серебро на «Евробаскете» — тоже повод, продули-то сильной команде, а не выскочкам каким-то. Искренне улыбаясь недавним противникам, чокаясь с ними, Модестас больше не думал про них, и переключился на своё. Ёрш из шнапса и пива растравлял в нем обиду на Белова. Какого чёрта? Мог честно сказать, что собирается кутить в компании Крешимира, мать его, Чосича. Модестас бы слова не сказал — кто он такой, чтобы мешать блистательному Сергею проводить время с кем бы то ни было? Куда хочет — туда и идёт, он же «царь советского баскетбола». Это западные газеты его так прозвали, и правильно — царь и есть. Вот только Модестас Паулаускас в свиту к их царскому величеству не нанимался. Достаточно того, что всегда на подхвате во время игры. — Слушай, ну мы долго будем тут торчать? — опять заладил своё Сева, стоило положить зад на стул. — У тебя там номер открытый... — Ну и что? Хочешь сказать, кто-то придёт и украдёт чемодан с мохером? Ерунда, тут это никому не нужно. Дождёмся Серого и уйдём вместе. — Ты, Модя, знаешь, кого мне напоминаешь? — Сева лихо хлебнул пива и его понесло. — Самца пингвина! — Чего? Сева охотно пояснил. — Смотрел «В мире животных»? Мамаша-пингвиниха оставляет папашу в гнезде, а сама отправляется в океан на охоту. И неделю её не видно, а он, бедный, всё сидит, сидит, не ест, не пьёт — яйца высиживает. — Давно в больнице не был, айболит? — Модестас попытался состроить серьёзное лицо, но не выдержал и заржал в голос. Гадёныш Сева умел как-то так пошутить, что вроде и обидно, но в точку. — Я ведь могу тебя туда отправить, запросто. — Это в тебе пиво говорит, — отмахнулся Сева. — Я шучу же. А ты сам не можешь объяснить, какой смысл тут сидеть. Может, Белов уже и не в гостинице. — Ночью, не в гостинице, перед отъездом? Чушь. — Не похоже на него, согласен. Ну а вдруг он у Чосича в номере? Ты же сам сказал, они вместе ушли. Поди, сидят и количеством медалей меряются. Пошли! — Иди, если хочешь, — пожал плечами Модестас. Но Сева уже был захмелевший и ни в какую не отставал. — Хм, странно... Почему он тебя не позвал? «Мы с Тамарой ходим парой», а тут врозь. Поссорились, что ли? — Не поссорились, — спокойно-небрежным тоном отозвался Модестас. — Мы не девочки, чтобы ссориться. Может, мне с тобой интереснее вообще? О чём с Серым говорить, он однобокий. А ты вон «В мире животных» смотришь, ты разно... разнобокий. — Да уж! — Сева согласно мотнул головой. — Я такой. А знаешь что, Модя? — Что? Сева взял паузу, как бы готовя Модю к чем-то поразительному, и выдал. — Никто не понимает, почему вы дружите. Ник-то. — А кому какое дело? — не без настороженности удивился Модестас. Им с Серым было что скрывать от общественности. — Что значит, «кому»? Ну просто... Всем. Конечно, капитан и комсорг — два крыла, так сказать, нашего дружного коллектива, режим неукоснительно соблюдаете, что с медицинской точки зрения я особенно одобряю. Но ведь разные вы люди. Ты, эм... Вспылить можешь, мягко говоря. А Серёга, наоборот, такой строгий весь, холодный... «Строгий-холодный он с тобой, Сева, а с кем надо — какой надо». Вслух Модестас сказал, конечно, другое. — Друзья и должны быть разными. Мы как протон и электрон — вместе сила. Понял? — Модестас отыскал глазами первую попавшуюся официантку и картинно подмигнул ей. — Серёга тёмненький, я светленький, девушек на свидание позовём — одной я понравлюсь, другой он. Ну или обеим — я... — Слаженные игровые приёмы, — захихикал Сева. — Понятно всё. На том айболит действительно что-то понял и заткнулся. Модестас продолжил наблюдать за дверьми, ведущими в зал. Севины расспросы не добавили ему настроения. Поначалу-то никакой «тайны» в дружбе с Серым не было: внешне разные, а душой похожие, как братья — вот и весь сказ. Как и положено братьям немного позадирали друг друга, но после первого же серьезного матча сблизились, и с тех пор номера пятого и номера десятого на всех сборах видели вместе. Только в 1969 году после победы в Неаполе (между прочим, в тот раз они тоже надрали задницы не кому-нибудь, а югославской сборной, ха!), крепкая спортивная дружба приобрела новый интересный оттенок. Очень антиобщественный оттенок... — Смотри-ка, явился — не запылился. Модестас повернул голову вслед за Севой, и взору открылась дивная картина — Белов и югославский центровой в обнимочку шествовали к барной стойке. Морды у обоих были счастливые-счастливые, аж светились. Налюбовавшись на дружбу народов, Модестас разозлился окончательно. Во-первых, пришло неприятное осознание, что юг Крешимир не только талантливый игрок, а ещё и очень видный парень, почти киноактёр. Во-вторых, не каждый день титул самого полезного игрока завоевывает игрок продувшей команды. В-третьих, Серёга рядом с этим своим новым товарищем выглядел до обидного бодрым и здоровым. Хоть бы кашлянул разок, что ли! «Вот такие друзья и должны быть у Сергея, — злился Модестас. — Выдающиеся и воодушевляющие». Себя Модестас при всех заслугах выдающимся не считал. На фоне каких-то других спортсменов — да, красавчик. Но равняться надо на лучших — так его воспитывали. А лучшим был его лучший друг — Серому в спорте светило не просто хорошее, а великое будущее. Модя ясно это видел и понимал, что ему до такого уровня не допрыгнуть. И спокойно уживался с этим фактом, но в конкретном моменте плохие мысли запросто могли довести до плохих слов. Или поступков. От ломания дров он знал только одно средство — «встал и вышел». Сева рыпнулся следом, но какое там — когда Модестас выходил из лифта на десятом этаже, Сева только нажимал кнопку на первом. В номере никаких интересных дел не нашлось. Вещи были собраны, оставалось только быстро вымыться и зарыться под одеяло. И ворочаться в нём, как разбуженный по весне медведь — сна не было ни в одном глазу. Через полчаса в номер явился Белов. Не включая света, протопал прямиком к кровати и тронул Модестаса за плечо. — Модя? Подъём, такую штуку покажу — закачаешься. Модя? Модестас дышал в стенку и всем собой делал вид, что спит. — Спишь? — Сергей ещё два раза переспросил и только после этого отцепился. Побродил, пошебуршился, но через некоторое время вернулся и снова потрогал за плечо. Модестас и на этот раз не поддался. — Как хочешь, — буркнул наконец Белов. Зашуршало одеяло, и через пятнадцать минут послышалось мирное беловское сопение. Модестас ещё долго ворочался и думал думы, но проснулся почему-то рано — раньше будильника. Настроение после отдыха стало хорошим, приподнятым. Модестас сгрёб в ладонь самое приподнятое место, вдохнул-выдохнул и пристально уставился на спину друга. Друг дрых без задних ног. «Где шлялся, что такой усталый? И какие места теперь болят, интересно?» Модя отмёл противные мыслишки подальше. Он ещё ночью отговорил себя злиться на Серого — протрезвел и понял, что сам раздул из мухи слона. Да и возбуждение утреннее нужно было куда-то пристроить — желательно не в собственный кулак... Гостиничная полуторка не издала ни звука под удвоившимся весом — вот что значит немецкое качество! Очень довольный тем, как всё начинается, Модестас тихо обустроился под Серёгиным одеялом и пробно ткнулся губами ему в шею. Друг спал. Вряд ли прикидывался, потому что реакции не последовало, даже когда незваный гость забрался за резинку его плавок и начал наглаживать поясницу. В этом было что-то очень возбуждающее: что любовник спит, а Модестас его уже сильно хочет. Не думая наперёд, чем кончится, он продолжил тихо, почти невесомо целовать Серого в изгиб плеча и наглаживать. Окаменевшие причиндалы были вплотную к заднице друга. Слегка корректируя направление рукой, он пристроился ровно между ягодиц и начал двигать бёдрами. Это было уже почти то, чего он хотел, и преграда в виде трусов обязана была исчезнуть. Модестас зацепил пальцами резинку, потянул вниз, и тут-то Серый и проснулся. — Дверь заперта? — сонно спросил он. — Тебе виднее, ты позже пришел, — пропыхтел ему на ухо Модестас. И легонько ущипнул губами мочку. — Доброе утро вообще-то. Серый потёр ухо и что-то пробурчал. Модестас не обратил внимания — был поглощён своими фантазиями о чужой заднице, и плевать на запертую-незапертую дверь. К тому же, Серый включился в его игру. Притёрся задом поудобнее, сам спустил трусы, а потом — цоп! — поймал Модину руку в свою и решительно передислоцировал в пах. Без пояснений было понятно, чего от него ждут. Задвинув свои хотелки на второй план, Модестас облизнул пальцы, запустил руку вниз — и возбуждённый член впрыгнул в неё, как в дом родной вернулся. И правильно — Модестас за три года приноровился ого-го как. Знал, что и как делать, чтобы Серый потом ходил с искусанными губами... Главное — не очень торопиться. Головка не полностью выпирала из крайней плоти: он слегка поигрался с ней, то сдавливая, то теребя, но вскоре уже широко и размашисто дрочил член по всей длине. Изредка прерываясь, чтобы огладить яйца или облизать пальцы. — Стой... — выдохнул Серый, когда он в очередной раз «обновил» смазку и сунул руку под одеяло. Белов мягко выудил её наверх и несколько контрольных раз провел языком по подушечкам и по ладони. Получилось очень нежно и щекотно. — Ты всё за мной переделывать будешь? — с ласковой усмешкой поинтересовался Модестас. — Ага, — поддразнил Белов. — Приятно же свой поперёк вставить. — Сегодня вставляешь явно не ты... — Модестас разве что не промурлыкал это и крепко толкнулся членом в беловский зад. Серый смолчал, но обратку выдал мягкую и податливую — чувствовалось, что он почти-почти растаял и скоро-скоро позволит вставить — оставалось приложить совсем немного усилий. То ли Модестас переборщил с усилиями, то ли недооценил чувственный настрой друга, но через несколько секунд тот уже кончал. Его затылок упирался Моде в подбородок, пальцы до боли сжимались на запястье, побуждая двигаться в желаемом ритме, и по всему чувствовалось, что ему очень хорошо. Вот только, утолив свои страсти, Белов вдруг резко потерял интерес к продолжению. Полежал-полежал задумчивым бревном, а потом такой: «Кажется, всё-таки не запер дверь». Как ни в чем ни бывало вывернулся из объятий и начал сгребать вещи со стула. Модестас из принципа попытался бороться за свои права, хотя уже было ясно, как днём, что опоздал. — Эй, а как же я? — «Я» — последняя буква алфавита, — пробурчал Серый, пряча глаза, и смылся в душ. — Сволочь! — выплюнул в удаляющуюся спину Модестас. — Динамо! Ответом ему был шум льющейся воды, а чуть позже и равнодушное жужжание бритвы. У Модестаса от такой подлости опало всё, что можно и нельзя. И всё равно он зачем-то валялся в постели Серого. Уткнув нос в подушку, дышал его манящим запахом. И злился при этом ужасно. В самый чёрный момент размышлений ему хотелось вырубить этого динамщика и жёстко выебать. А потом непременно опять быть нежным, ласковым и всё такое прочее. Фантазия была мрачная, но Модестас от неё возбудился. Возможно, даже сподобился бы подрочить, но тут зазвенел будильник. Пришлось вставать таким, какой есть. Момента, когда Белов шастнул из ванной в коридор, он не заметил. В ресторане они пересеклись где-то через полчаса. Его величество Белов уже позавтракал и чинно пил кофе — то есть, глотательный рефлекс был полностью восстановлен, не иначе, Чосич помог. Наложением рук. Глядя строго перед собой, Модестас демонстративно прошел мимо и уселся за стол к другому Белову, Болошову и Едешко. Все были тихие да мрачные, в тарелках ковырялись без энтузиазма. Модестас со своим небритым лицом и херовым настроением на сто процентов вписывался в коллектив. — Товарищи, выезжаем через два часа! — объявил Моисеев, привстав из-за тренерского столика. — В девять тридцать ждём вас внизу. Все услышали? — Все-е-е, — нестройно отозвалась сборная СССР. Многие после объявления потянулись на выход. Серый допил своё кофе, но почему то продолжал сидеть за столом. С задумчивым таблом смотрел куда-то вдаль, как будто в другую галактику. На скулах проступал подозрительный румянец. Ну да Модестасу не было дела до этого гада. И вечер ему испортил, и утро — видали такого? Нет бы замять непонимание, но русскому же всегда хочется последнее слово себе оставить. Тьфу, противно. Аппетита не было — всё в немецкой столовке выглядело вполне съедобно, но не вдохновляло. Единственное, чего хотелось — пить. Но, стоило потянуться к принесённой официанткой чашке, как рядом возник Серый. Наклонился, типа по делу, а сам вполголоса: — Чаи в Москве гонять будешь, пошли. Зачем «пошли», не уточнил, но Модестас и по тону голоса слышал, и по румянцу во всю щеку видел — что-то задумал. А главное, раз уж заговорил первым, выпендриваться больше не будет. В лифте Белов был загадочно молчалив, в номере повёл себя странно: подошёл к шкафу, встал на цыпочки и начал шарить по верху. Модестас скептически наблюдал, скрестив руки на груди. — Что ты там забыл? — Тебе понравится... — посулил Сергей. — Ой, как загадочно. Колись, что там? — Наглядное пособие одно. — Что ещё за пособие? — Для ликвидации безграмотности. Таинственное пособие всё не находилось, и Белов начал искать между шкафом и стеной. — Есть... Пошарив в зазоре рукой, извлёк на свет какой-то журнал, отряхнул и положил на подоконник. — Это вот из-за этого столько возни? Из-за «Огонька» местного? — Модестас собирался небрежно скользнуть взглядом по обложке и фыркнуть, дескать, ничего особенного. Но не вышло. Глаза сами собой округлились от удивления и буквально прилипли к напечатанному на обложке фото. — Это что? — Сам с трёх раз догадайся. Модестас отлепил взгляд от обложки и взглянул на друга новыми глазами. — Это Чосич купил? — Только до нужного магазина проводил, а дальше сам. Видел бы ты моё лицо... — Серый на мгновение вспомнил, как всё было, и широко ухмыльнулся. — Мде... Когда со словарём объяснял продавщице, чего мне нужно. — Честно? Не хотел бы я это видеть!.. Модестас был искренен, потому что сам бы он не додумался покупать журналы с такими обложками. Всего одно чёрно-белое фото — но какое! Молодой ковбой, в чём мать родила. Из одежды на парне были только шляпа и сапоги, ноги широко расставлены, и всяк желающий мог рассмотреть и эффектный профиль, и великолепно проработанные мускулы спины, и выпуклый зад, и даже свисающее между ног хозяйство. Через шляпу ковбоя тянулось название журнала: «Physique Pictorial». Взяв в руки чудо западной цивилизации, расстаться с ним было уже невозможно. Модестас пролистывал разворот за разворотом и с каждым разом изумлялся всё больше. Обычные порножурналы ему доводилось видеть — не в Совке, где мужчины покупают «Физкультуру и спорт» и пялятся на гимнасток в купальниках, а на родине. В Литву моряки эти «весёлые картинки» чемоданами возили, да только Модестаса они не интересовали. А вот то, что Серый раздобыл, он видел впервые. Чудо расчудесное: ни одной женщины, ни единой! Шокирующий журнал целиком и полностью состоял из картинок и фотографий про обнаженных мужчин и про то, чем они могут заниматься — в одиночку, вдвоём и большим дружным коллективом. Рисунки про коллективный секс Модестаса и волновали, и отвращали. Их он пролистывал быстрее. А вот где про вдвоём — рассматривал дольше. Особенно те, где видел мужиков, похожих на Серёгу. А похож там был примерно каждый второй. — Вот этот, смотри, на тебя похож... — Да? — Серега чуть наклонился и мимоходом пристроил руку Модестасу на загривок. Сжал слегка. — Хм. Ну не знаю, по-моему, ничего общего, кроме усов... — Ага, достоинство недостаточно крупно нарисовали, — сострил Модя. У мужика с картинки был такой здоровенный член, что им можно было сваи забивать. Сергей на шутку не ответил, только пальцами по загривку начал перебирать — чувствовалось, что тоже разволновался. Как пить дать, думали они в тот момент об одном и том же — что надо успеть до отъезда заняться любовью, а то в самолёте будет очень неудобно сидеть. Сергей ещё наверняка ехидно думал: «Что, Модя, не надо было вчера выпендриваться, да?» И выпендриваться действительно не стоило! Модестас чувствовал себя круглым дураком и школьником, глядя на то, какие вольности себе позволяют мужчины их склада за границей. Гуляют на все, а он только что узнал. А мог ещё вчера! — Ого, смотри... Ну вот здорово же... Модестас пристально разглядывал цветную фотографию. Парень лежал, раскинув ноги, а другой нависал над ним, но не лицом к лицу, а наоборот. У Модестаса не хватало слов обозвать как-то эту позу, но, во всяком случае, теперь он о ней знал. — Мудрёно и негигиенично, — скривился в ответ на его горящий взгляд Сергей. Но тут же поспешил добавить, что из спортивного интереса можно и осуществить. — И вот это тоже... Из интереса... — Модестас отлистал несколько страниц назад, к самой понравившейся картинке. Там, где был нарисован Сергей и... С некоторыми оговорками второй парень вполне походил на него самого. А главное то, чем эти двое занимались: брюнет стоял на коленях перед своим любовником и упоённо сосал его член. У придирчивого Серёги и эта картинка энтузиазма не вызвала. — Чтобы такое вытворять... — авторитетно заявил Белов, — десять лет учиться надо. — Так а кто мешает учиться? Вот сейчас и начнём, ты мне как раз за утро должен... Серый хотел что-то возразить, но Модестас решительно развернул его к себе — правую руку на шею, левую пониже талии — и начал целовать. Много ли надо мужику в 25-26 лет, чтобы возбудиться? А тут ещё и такой повод. Всё, увиденное в журнале, отчаянно просилось наружу. У обоих. — Сколько до выезда-то? — спохватился между поцелуями Серый. Выглядел лучше любой картинки: глаза горят, щеки горят, и рот так заманчиво приоткрыт, что ну никакого удержу. — Час двадцать... — Отлично, — обрадовался Белов. — Ещё и в душ успеем. — Чистоплотный ты наш... — Модестас плавно провёл большим пальцем по его щеке, погладил уголок рта и попытался немного протолкнуться внутрь. Серый выдохнул, затрепетал ресницами и сначала просто приоткрыл губы, позволяя проникать глубже. А когда Модя основательно проник, он качнулся навстречу и начал присваивать себе этот палец, всасывать его и отпускать, всасывать и отпускать... Ощущения были очень сильными, и товарищей педерастов понесло. Вскоре Белов уже прижимал Модю к матрасу и пытался одновременно и гладить, и целовать, и раздевать. Тот даже не подозревал, что будет дальше. А было вот что. Серый высвободил его член из штанов и таки взял в рот. — Вы смотрите... У кого совесть проснулась... Горло-то не заболит? — в первую минуту, пока Серый приноравливался, Модя ещё мог юморить по этому поводу. Сама ситуация была не в новинку, ему уже отсасывали — одна очень настойчивая поклонница пыталась понравиться. Но то было и прошло. А вот когда за него взялся Серый, сразу понял, чего все так с этой буржуазной ненашенской штукой носятся. Сначала ему просто было хорошо — хотелось постанывать от тягучего удовольствия и разводить ноги как можно шире. Но, когда сподобился приподняться на локтях и поймал взгляд Серёги... Мужики любят глазами — это факт. Всего секунду последил за тем, как неумелые, но такие старательные губы скользят по его члену, как, упустив головку, жадно всасывают её обратно — и пиздец, товарищи, ура. Модестас честно попытался пережать член у основания, но было поздно. Что там сталось с бедным Серёгой, он понятия не имел. Моя хата с краю, ничего не знаю: откинулся на подушку и двигал бёдрами вверх, фонтанируя семенем. Было нереально хорошо, просто не могло быть лучше. Ну разве что чуть-чуть глубже Серёга бы взял?.. Свободная рука так и тянулась к его затылку — пригладить чёрные волосы, запутаться в них, надавить немного... — Эй, мужики!!! Ор под дверью раздался так внезапно, что ещё чуть-чуть, и ветераны сборной могли бы от шока прямо там и скопытиться, на гостиничной койке. — Ребят, эй! — неслось из коридора. — У вас нитки есть? Коричневые нужны! Притворяться, что никого нет дома — тупо. Нужно было или ответить, или открыть. Серый сориентировался быстрее Моди. Пока тот в панике и без штанов соображал, что делать, друг уже привёл себя в порядок и в два шага оказался у двери. Дождался, когда Модя скроется в ванную, щёлкнул замком. Надо было слышать, каким спокойно-равнодушным тоном Белов посылает своего однофамильца-дебила к Сако и Коркии. Более убедительного посыла Модестасу слышать не доводилось, но Саня Белов, даром что на площадке быстрый — по жизни соображал с трудом. Серый очень терпеливо объяснил ему ещё раз, что ниток нет, а если у Паулаускаса и есть, то уже утрамбованы в чемодан. Наконец он снова щёлкнул замком. Дальше они, как угорелые, по очереди мылись, отряхивали одежду, причесывались, а Модестас ещё и брился. Серого было жаль. Утро мечты ему выпало — в рот накончали, нервы все оборвали... Но внешне он держался молодцом — спокойно и с достоинством. Встрёпанный мокрый Модестас вылетел из ванной, а драугес был уже в костюме, при галстуке и с тем самым журналом в руке. Собрался забросить «ликбез» обратно на шкаф, но Модестас не позволил. — Зачем? — вцепился он в Серого. — Давай с собой возьмём! Тот посмотрел как на идиота и покрутил журналом у виска. — У тебя что, память зрительная плохая? Так у меня хорошая зато. — Нет, давай возьмём. — Ну и возьми, — Серый раздражённо сунул журнал ему в руку. — Я это не повезу. У меня и так Библия с собой. Представь, если на таможне начнут шмонать, а в чемодане полный комплект — и на погрешить, и на покаяться? — Зачем нас будут проверять, мы же золото взяли. Что-то знаешь, чего я не знаю? Белов окончательно вышел из себя от такого вопроса. — Ты дурак? Ничего я не знаю. Просто перестраховываюсь. Тебе, может, всё равно, а я хочу на Олимпиаду. — И я хочу, — Модестас примирительно улыбнулся, но Серый продолжал смотреть волком. Его можно было понять. Но журнал всё равно хотелось забрать с собой, и Модестас уже знал, как он протащит его через таможню. — Ты куда? — Белов зачем-то дёрнулся идти следом. — Нитки возьму у ребят, — почти на бегу сообщил Модестас. — У меня же в чемодане подкладка тёмная тканевая. Туда засунем и зашьём. Серый только головой покачал. — Глупо, Модя, глупо. И как в воду глядел, если уж по-честному. Когда на таможне команду-победительницу ни с того ни с сего начали чесать мелким гребнем, Модестас не то что в глаза Серому, он даже на затылок его смотреть не мог — настолько Серый оказался прав. Белов как комсорг и просто смелый человек проходил досмотр первым — и Библию у него, конечно же, отобрали. Модестасу от такого многообещающего начала стало душно, пришлось ослабить галстучный узел. А если эти хмыри в зелёных фуражках найдут у него «весёлые картинки» — что вообще будет? Его посадят? Запрут в лечебницу? От разыгравшегося воображения и захватывающих перспектив аж давление скакнуло. А может, это была какая-то аллергия. Например, аллергия на идиотизм советской системы. Или на людей, которым плевать на других. Вот как Гаранжину. Изнывая в ожидании развязки этой ужасной и нелепой драмы, Модя периодически посматривал на тренера. Если бы умел прожигать глазами — тот бы весь дырявый досмотр проходил. Модестас был почти уверен: все эти неприятности из-за нового наставника сборной. Гаранжин бесил больших начальников беспартийностью и независимым поведением, а подчиненных бесил тем, что принципиальный бессребреник. Что характерно, Петровичу ничья неприязнь не мешала. Ему вообще ничего не мешало: дышал себе баскетболом, сохнул целыми днями над схемами игр и круглый год расхаживал в видавшем виды тренировочном костюме с ярлычком «Сов. пошив» на крепком толстом шве. А то, что из-за него страдают игроки, что им копейки норовят платить в коммерческих турах, что на таможне заставляют карманы выворачивать — это Гаранжину до лампочки. Лишь бы форма и мячи были, и рацион правильный — что ещё для счастья баскетболисту надо-то? Какие машины, квартиры, какие деньги — вы о чём?.. Очередь потихоньку таяла. Серый мрачно шлялся в конце длинного коридора — ждал, но Модестас на ту сторону совсем не спешил. Наоборот, всё время перетекал за спины однокомандников и так в этом преуспел, что на досмотр попал предпоследним. Расчёт его оказался верным: таможенники выдохлись и на аккуратные швы в крышке чемодана внимания не обратили. Зато на драгоценный мохер набросились как коршуны, и на небесно-голубой спортивный костюм тоже. Не менее живой интерес вызвали: сапоги женские зимние, двойные лезвия и пена для бритья, липкая лента «скотч», чернила для ручек «Паркер», россыпь аптечных приамбасов (включая и тампакс для менструаций), фломастеры, лаки и смывка для ногтей, и, конечно же, кофемолка. За последнюю было особенно обидно: в мечтах Модестаса эта красотка уже обосновалась между хлебницей и полочкой для специй, и радовала его по утра бодрым жужжанием и ароматом свежемолотого кофе. Но фиг там! Как ни уверял товарищ Паулаускас таможню, что купил всё на подарки и для личного пользования, чем ни клялся — не поверили, суки, и конфисковали всё-всё. До последней мохеровой нитки обобрали! Изрыгнув в морды грабителей несколько крепких литовских ругательств, облегчения он не испытал. За пропавшие сбережения было обидно аж до слез, но пустой кошелёк — цветочки в сравнении с уголовным делом, которое на него теперь могли повесить. Всё что угодно могло теперь случиться — вплоть до удаления из сборной. И почему? Потому, что в сраном СССР днём с огнём ниток вязальных не достать. Лучшая страна в мире, блядь. Тащась по коридорам аэропорта с разорёнными чемоданами наперевес, все возмущались о том же самом, но не вслух, конечно. — Я же говорил, — шепнул ему Серый, когда поравнялись. Любимая беловская присказка, от которой у Модестаса частенько чесались кулаки. Но в данной ситуации кулак бы не помог — чтобы выразить всю палитру чувств, и целого чемодана было мало. — Да ты просто знал! — зло выплюнул Модестас. Белов мало того что не возразил — отвёл взгляд и ехидно дёрнул краешком рта. Считай, улыбнулся. — Может, и знал... — Ну и пошёл в таком случае ты на хер! Будь Модестас югославом — с огромным удовольствием ещё бы и плюнул в Белова. Слюной. Но воспитание не позволило, и он предпочёл ускорить шаг. Про себя, конечно, ругался страшно. При том, что прекрасно знал эту манеру Белова — издеваться ни за что. Привыкать к подобному дерьму он не собирался, не реагировать не мог. Серый был хитёр и каждый раз выбирал такой момент, чтобы шпилька втыкалась в самое мягкое и незащищенное место. Снайпер по жизни, блядь. «Может, знал, может, не знал». Да не знал он ничего, конечно! Попался вместе со всеми. Просто царю баскетбола непереносимо, что какой-то холоп Модестас не всегда слушается его мудрых советов. И не упускает случая проучить за непослушание, даже если дело выеденного яйца не стоит. Или вот как с журналом — для себя он его, что ли, тащит?! Для них двоих. Но фокус в том, что Белова больше возбуждает ебаться в мозг, чем в нормальные места... Кипя от негодования, Модестас добрался до автобуса последним и, наткнувшись взглядом на бывшего лучшего друга, конечно, не сдержался. Такой он весь из себя святой сидел — разве что нимб над головой не светился. Но Модестас-то знал правду — что Белов просто на машину копит и поэтому ничего в ФРГ не купил! Последовала некрасивая сцена: Модестас обвинил Серого в стукачестве, тот дёрнул желваками, гаранжинский щенок (которого отдельно хотелось убить мучительной смертью) влез между ними и начал вякать что-то про Литву. Модестас окончательно взъярился, Серый назло полез этого недоноска защищать и, если бы не подоспевший тренер, дело бы точно кончилось дракой. *** Целый месяц по приезду из Эссена Паулаускас и Белов не разговаривали. В сборной никто не заметил, что что-то не так — они же и в мирное время не сильно много болтали. Но в скрытом от общественности быту произошли серьёзные перемены. Модестас проводил всё свободное время на съёмной квартире на шоссе Энтузиастов. На еде приходилось жёстко экономить, но это было даже хорошо — вместо того, чтобы отвлекаться на стряпню, он начал усиленно готовиться к экзаменам. Очень хотелось поскорее закончить чёртов Институт физкультуры и забыть о нём, как о страшном сне. В качестве поощрения за очередной списанный конспект прилежный студент Паулаускас вечерами штудировал трофейный порножурнал. На каждой второй картинке торчал Белов с этими его модными усами, но своё удовольствие Модя очень даже прекрасно получал от страниц, где его не было. Серого он теперь замечал только на площадке. Добросовестно делал своё форвардское дело, но после свистка даже как на пустое место не смотрел. Серый сначала вёл себя так же, но кошка всегда знает, чьё мясо съела — недели через две всё чаще начал случайно-специально попадаться на глаза. Куда бы Модестас ни садился в столовке — невдалеке мелькал до боли знакомый чернявый затылок. Уходил из спорткомплекса привычным путём — и снова здравствуйте. То новенькая беловская «Волга» на обочине торчит, то сам он возле неё стоит и увлеченно треплется с Моисеевым. Модестас попробовал сменить маршрут на более причудливый, о котором Белов не знал. Неделю так походил и понял, что скучает. Сильно. Первый шаг, конечно же, был за ним. Белов прекрасно знал, что нрав у Модестаса горячий, и сунуться с бухты-барахты боялся, нарезал круги. Ещё исподволь бросал печальные взгляды — вроде как мимо бросал, но попадал неизменно в цель. — Ну и что ты на меня пялишься, как корова недоеная? Не надоело ещё? Дело было в столовой. Модестас не стал изобретать велосипед — без спросу плюхнул свой поднос напротив беловского, задал вопрос и приступил к трапезе. Белов, наоборот, оставил в покое пожарскую котлету и задумался над ответом. — Надоело. — И? Модестас запил компотиком последние куски картошки с сосиской, аккуратно отставил в сторону опустевший стакан. Позорный факт, но едва ли не больше ответа Белова его в тот момент интересовала эта несчастная недопиленная котлета. Да он особо и не скрывал. Ну ладно, совсем не скрывал. — Хочешь? — Серый задал вопрос с такой трогательной надеждой в голосе и так торопливо подпихнул к нему тарелку, что Модестас не сразу нашёлся с ответом. Хотел ли он? Очень! Помириться уже наконец, и чтобы всё было по-старому. Друг всей душой хотел того же самого. — Мир? — спросил Модестас. — Мир! — просиял глазами Серый. Крепчайше пожал протянутую руку и ТАК посмотрел из-под ресниц, что какие там нахрен котлеты...