______________________
Когда Ренато приходит в себя, не прошло и минуты. В его работе за минуту может произойти многое. Многие люди могут умереть до истечения минуты. Ренато крепче сжимает пистолет, стискивая зубы от бушующих эмоций. Он быстро мысленно проверяет себя и свое окружение. Он все еще стоит у кровати, мышцы напряжены и не желают поддаваться. Он не получил травм. Он не был уничтожен, даже когда стоял с отвисшей челюстью, когда его цель проснулась. Его цель просто молча смотрела на него, пока Ренато дышал сквозь смятение, горе и ужасающий трепет, потому что мальчик перед ним — самое сильное Небо, которое он когда-либо чувствовал. И теперь между ними образовалась связь. — Блять, — хрипит Ренато. Его язык потяжелел, и во рту сухо, как в пустыне. Он даже не знал, что можно так быстро гармонизировать, создать связь хранителя, просто встретившись взглядами. Гармонизация должна была быть танцем, ухаживанием между стихией и небом, а Ренато создал связь с ним в течение секунды. Мужчина хочет усомниться в себе, в их связи, но она ощущается тяжелой и реальной под его грудной клеткой, обжигающей. Ренато снова щелкает предохранителем и отбрасывает пистолет, потому что он никак не может убить свое Небо. Блять, у него есть Небо. Даже Луче, Небо Аркобалено, не смогла привязать его, а теперь он привязан к мальчику, который не выглядит старше подростка. — Блять, — снова говорит киллер за неимением чего-то еще и делает неуверенный шаг назад. Он проводит пальцами в перчатках по волосам, снимая федору. Она падает на землю с тихим стуком, и он осознает, насколько тихо в комнате. Его Небо просто наблюдает за ним, сонно моргая зелено-оранжево-зелеными глазами. Ренато не ожидал такой реакции от гражданского, особенно когда ему только что приставили пистолет к голове. Возможно, он ждал много криков и плача. Но его Небо просто лежит там, даже не пытаясь сесть, выглядя так, будто ничего его не пугает. Вполне логично, что Небо Ренато было бы таким безразличным к смертельной опасности. Он делает глубокий вдох и присаживается на корточки у головы мальчика. Глаза, светящиеся в темноте комнаты, сонно следят за его движениями. Может быть, мальчик думает, что это всего лишь сон, — думает Ренато с сожалением, прежде чем проглотить очередное проклятье. Пока что он не произвел хорошего впечатления, не нужно устраивать истерику. Это можно позволить потом, когда он останется один, и не будет внезапной гармонизации с гражданским подростком. — Прости, что напугал тебя, — начинает мужчина по-испански, понижая голос до успокаивающего тона. Он не знает, почему его Небо не запаниковало и не закричало при виде незнакомого человека в своей комнате, но он примет любое прощение, которое только сможет получить. Между бровями его Неба появляется морщинка, и эти прекрасные глаза растерянно моргают. — Я не причиню тебе вреда, — продолжает Ренато, медленно поднимая ладони вверх, чтобы показать свои намерения. После этого подросток вяло откидывает голову назад и приоткрывает губы. Ренато слегка отвлекается на то, как высовывается розовый язычок и смачивает губы, но напрягается, когда до него доходят слова мальчика: — Ты не собираешься убить меня? — спрашивает его Небо таким тихим голосом, что Ренато напрягается, чтобы уловить слова. Он качает головой, не в силах сдержаться, и тяжело сглатывает. — Нет. Нет, не собираюсь. Конечно, нет, mio Cielo, я не причиню тебе вреда, — говорит он немного грубо. Господи, так ему и надо — иметь такое легкомысленное Небо без какого-либо чувства самосохранения. Ренато придется научить его не плыть по течению, а сопротивляться, кричать или делать что-то еще, кроме как спрашивать незнакомого человека, приставившего пистолет к его голове, собирается ли тот его убить. Господи. Его Небо в изумлении сморщивает нос. — Разве ты не киллер Реборн? Ренато замирает, потому что, судя по документам, которые он получил, это подросток должен быть гражданским. А гражданские не знают о нем. Он известен лишь в определенных кругах, только в подпольном мире. Его Небо не должно знать, кто он, не должно точно определять его имя по форме тела и тону голоса в этой темной комнате. — Откуда ты знаешь, кто я? — спрашивает он, стараясь говорить ровно. Если его Небо не гражданское, если он связан с какой-то семьей, то Ренато наконец будет закован. Он провел десятилетия, избегая связей, закрывая свое пламя от жадных Небес, которые хотели подчинить себе Величайшего в мире киллера. Он не откажется от своего Неба, если тот с кем-то связан, но все равно будет обидно. Ренато думал, что это задание слишком простое, что нападение на гражданского подростка — пустая трата его талантов. Но пока он не нуждался в средствах, а жалование было выше среднего, ему нечем было заняться. Это была первая работа, за которую он взялся с тех пор, как его тело перестало расти из младенческого размера. Мужчина считал, что это будет хорошая разминка. Он был слишком самоуверен и едва ли проверил заказ. Думал, что ни у кого не хватит духу надуть его. И теперь он привязан к Небу, которое определенно не является гражданским, которое, возможно, было приманкой, чтобы заманить Ренато в какую-то семью. Его Небо наблюдает за ним из-под тяжелых ресниц и медленно шевелится под одеялом. И когда он говорит, этот усталый, пустой тон заставляет Ренато нервничать. — Потому что именно я нанял тебя. А теперь, киллер Реборн, ты не собираешься убить меня? В конце концов, я уже заплатил тебе, — глухо говорит его Небо, и Ренато чувствует, как его дыхание сбивается. — Что? — выпаливает он, путаясь в мыслях. О боже, — ошеломленно думает Ренато. Все гораздо хуже, чем он думал.______________________
Сначала Гарри не осознавал, что в нем что-то изменилось. После Битвы за Хогвартс он засучил рукава, помог собрать тела и стоял рядом, пока чьи-то родители, братья и сестры, друзья осматривали лица погибших в поисках знакомых. Затем он стряхнул пыль со своей парадной мантии, посещая похороны за похоронами, произнося речи и пожимая руки выжившим. Все смешалось в тумане слез, горя и усталого облегчения, потому что война закончилась. Через некоторое время люди перестали говорить о борьбе, с которой столкнулись во времена Волдеморта, начали открывать свои окна и жить дальше. Косая Аллея медленно наполнялась новыми звуками и магазинами, бизнес снова процветал, ведь теперь людям не нужно было спешить домой и прятаться. Хогвартс был отремонтирован с помощью чар и заклинаний, а также совместной работы гоблинов и волшебников по укреплению фундамента. Мертвые не были забыты: их похоронили в своих могилах и вспоминали с любовью. Гермиона вернулась в Хогвартс на восьмой курс, стремясь наверстать упущенное. Рон был зачислен в отряд Авроров по приказу Кингсли, ставшего министром. Остальные Уизли продолжали жить своей жизнью, а Орден Феникса и ОД были благополучно распущены. Гарри тихо отошел на задний план несмотря на ликующие возгласы «Спаситель» и «Парень-который-победил». Он стряхнул с себя взволнованное ворчание Гермионы, веселую резкость Рона и собрал свои вещи. Британия начинала ощущаться как клетка, как чулан под лестницей с небольшой решеткой для света и воздуха. И Гарри больше не мог этого выносить. С тех пор, как он пал в лесу от Смертельного проклятия, он чувствовал, что что-то не так. Однажды он проснулся после очередных похорон и понял, что чувствует себя опустошенным, будто его кожа была слишком свободной на теле, словно он носил обноски Дадли вместо плоти. Казалось, какая-то часть его умерла и не вернулась к жизни. В груди, между легкими, была дыра, и она горела, даже когда остальная часть тела была холодная как лед. Это был огонь в его легких и горле, и Гарри утопал в этом огне. Он оставил Кричеру записку на случай, если его начнут искать, но с Британией было покончено: он должен был уйти. Гарри блуждал по разным странам, держась поближе к магглам, чтоб избежать обнаружения. Он наблюдал закаты в Египте, рассматривал картины во французских музеях, обедал в маленьких палатках в Китае. Он шел куда глаза глядят, с тяжелым взглядом и горящей грудью. Он спал под мягкими одеялами в пятизвездочных отелях и под открытым небом, свернувшись калачиком на земле в уединенных лесах. Гарри провел семнадцать лет с тяжелым бременем. Он прожил десять лет с пестрыми синяками на коже, его имя и наследие изранены яростной женщиной и жестоким мужчиной. И он прожил следующие семь лет как на иголках, бросившись к опасности, умело ведомый к смерти человеком, которому доверял. Гарри не знал, как жить. Поэтому он бродит по миру. И когда проходят годы, а он остается все таким же сломленным, с израненными войной плечами, все еще похожим на того семнадцатилетнего подростка, шедшего на смерть, он понимает, что не знает, как умереть. Сначала Гарри не верит: бросается со скал, вешается, перерезает себе вены, пьет отбеливатель. Когда он просыпается, задыхаясь, с зажившими ранами и болью во всем теле, он думает о матери и отце, о Сириусе и Ремусе, которые с улыбкой говорят ему, что умереть быстрее, чем заснуть. Лжецы, — смеется он, покупает пистолет и стреляет в себя. А когда открывает глаза, пуля вылетает из его головы, пахнущая металлом и ржавчиной. Даже шрамов нет. Годы размываются, и те виды и звуки, на которые ему так хотелось посмотреть после войны, теперь раздражают парня. Все слишком громко, слишком ярко, слишком мощно. Его кожа словно огонь. Люди смотрят на него, их руки тянутся к нему, и он должен продолжать двигаться, иначе они окликают его. С каждым человеком, который пытается прильнуть к нему, грудь горит все больше и больше, и это заставляет его задыхаться и блевать в фарфоровые миски и дрожать в ванных комнатах. Ему хочется расколоть грудную клетку и вычерпать огонь, обжигающий его изнутри. Гарри годами избегает разговаривать с другими людьми — их лица сливаются воедино, пока единственным вызываемым чувством не становится раздражение. Он хочет побыть один. В конце концов он прячется в маленьком коттедже, который защищен до зубов. Он заворачивается в одеяла, дотрагивается до ноющей груди и пытается уснуть, прогоняя гнев, закипающий под кожей. Когда Гарри просыпается, оказывается, что прошло сто лет. Урод, — голоса, напоминающие Дурслей, гремят у него в ушах, — Какой же ты урод. Гарри не умер, но все, кого он знал в волшебном мире, все, кто пережил войну, теперь похоронены вместе с остальными. Он единственный, кто остался. Раздражение, которое заставило его уснуть, исчезло. Век сна лишил его каких-либо других эмоций, кроме смирения. Он сильно, очень сильно устал. Гарри так и не научился жить. Он понимает, что ему это не нужно, если только он научится умирать. Поэтому он ищет киллеров, людей, которые в совершенстве овладели искусством обеспечивать, чтобы мертвые оставались мертвыми. И когда Гарри натыкается на человека с титулом «Величайший в мире киллер», он чувствует проблеск надежды. Может быть, — думает он, чувствуя, как кровь вяло пульсирует под его нечеловеческой кожей, — может быть, на этот раз… Впервые за более чем сто лет он движется с определенной целью. Он проходит места, где уже бывал, и находит дом в испанском городке, который нравился ему раньше (до кровоточащих запястий, пуль в мозгу и Смертельного проклятия на сердце, снова и снова). Он легко устраивается в доме, отправляя запрос на убийство и оплату, и терпеливо ждет в своей комнате. Как и прежде, он засыпает с желанием больше не просыпаться. Но он просыпается, как и жжение в груди, которое он чувствовал с тех пор, как впервые очнулся после смерти в лесу. Оно отличается от того, что было в пору, когда люди навязывали себя ему и он заканчивал тем, что желчь поднималась к горлу. На этот раз он не чувствует ничего, кроме тепла, мягких свитеров и кофе по утрам. Но Гарри ждал смерти больше века. Он не знает, как жить, поэтому выберет смерть. Да и какое это имеет значение, если в последние минуты жизни он чувствует себя как дома. Он не будет отвлекаться. — Ты не собираешься убить меня? — говорит Гарри, и его голос мягкий и хриплый после долгого сна. Его сердце нетерпеливо и громко колотится. Пожалуйста, — почти говорит он, но не делает этого. И когда киллер Реборн говорит, что не убьет его, он почти плачет.______________________
Его руки никогда так не дрожали. Ренато — профессионал. Он тренировал и разрабатывал каждую мышцу своего тела, чтобы функционировать на высшем уровне. Даже во время своего первого убийства, даже когда его мать умерла у него на глазах, даже когда он впервые активировал свое пламя и был брошен в голодный, кровожадный мир мафии, его руки оставались твердыми. Отдаленно мужчина замечает, как трясущимися руками тянется к плечам Неба. Он не знает, что будет делать, когда возьмет их в руки, но контакт, даже через одеяло, немного остужает его. Его Небо живое. Плоть, кости, кровь в его жилах и воздух в легких. Его Небо живое. У Ренато есть время отговорить свое Небо от глупых мыслей о самоубийстве. У него есть время. — О чем ты вообще думал, mio Cielo? — сумел выдавить он, и пальцы сжали костлявые плечи, а взгляд направлен на пустые глаза. Он жив, — мысленно кричит Ренато и выравнивает дыхание. Киллер смягчает свой тон и хватку на плечах, когда понимает, какие следы может оставить на подростке. — Почему ты нанял кого-то, чтобы убить себя? Его Небо сужает глаза и смотрит на него как на идиота. И Ренато даже не может разозлиться, потому что паника все еще скручивается в его животе, а лунный свет отражается в его глазах и заставляет зелень в них сиять. — Чтобы умереть, — медленно отвечает он, как будто это самый логичный вывод — из всех людей нанять Реборна для помощи в самоубийстве. Ренато игнорирует желание ущипнуть себя за переносицу и спокойно дышит сквозь стиснутые зубы. — И почему же ты хочешь умереть, tesorо? Ты молод, и, если что-то или кто-то беспокоит тебя, я с радостью пойду и убью их для тебя, — говорит он, пытаясь скрыть отчаяние и истерику в своем тоне. Судя по широко раскрытым глазам и испуганному выражению лица Неба, ему не удается. Блять, так вот на что похожа гармония? Потому что, если он потеряет свое Небо, Ренато не думает, что сможет долго оставаться в здравом уме. Даже когда его Небо демонстрирует свои тревожные суицидальные наклонности, связь между ними становится все сильнее и сильнее. Он почти чувствует ее гудение под кожей, тепло сворачивается в его животе, даже когда ужас холодит позвоночник. Мужчина быстро вспоминает пустую кухню, которую видел, холодную гостиную, в которой ничего не было. Его взгляд блуждает по синякам под глазами его Неба, по бледной и изможденной коже, что говорит о месяцах (А может быть, и годах, — с ужасом думает он) вялой отчужденности. То, как тускло смотрели на него зеленые глаза с увеличенными зрачками, и то, как медленно двигался подросток, словно тело его было слишком тяжелым. Блять. Его Небо хмурится, моргая, будто не может поверить в то, что происходит (Ренато знакомо это чувство). Наконец, он медленно встает, позволяя одеялам сползти по талии, и руки Ренато падают с его плеч. — Знаешь, ты ведешь себя очень непрофессионально. Я долго искал, и все, кого я спрашивал, говорили, что ты — лучший киллер. Поэтому я выбрал тебя. А теперь ты говоришь, что не собираешься делать то, за что я тебе заплатил? — жалобно бормочет подросток, теребя пальцами выбившиеся из одеяла нитки. Давление в глазах нарастает, и Ренато, наконец, поддается желанию помассировать виски. — Я верну тебе деньги, mio Cielo, — вздыхает мужчина прежде чем посмотреть на упрямое выражение лица парня и нахмуриться. — И даже не думай нанимать других киллеров для своего убийства. Я расправлюсь с ними всеми еще до того, как они доберутся до тебя, — угрожает он. Его Небо смотрит на него, и на мгновение Ренато кажется, что подросток, наконец, заплачет. Но вместо этого он просто плюхается обратно на кровать и сворачивается калачиком под одеялами. Хмурость на его лице меняется на едва заметную надутость, и Небо смотрит на киллера сквозь полуприкрытые веки. — Ну конечно, ты один из тех людей, которые одержимы мной, — тихо скулит его Небо, уткнувшись в простыни и укоризненно глядя на Ренато. Мужчина вынужден вобрать в себя это откровение, потому что оно поразительно похоже на Небесное притяжение. Но он не чувствует других связей хранителей, поэтому подросток, должно быть, бежал с тех пор, как активировал свое до абсурда чистое пламя. Как долго он бежит, — задается вопросом Ренато и чувствует, как его сердце сжимается при мысли о его Небе, молодом и смущенном, убегающем от людей, которые могли навязать свои связи и просто быть первыми, кого желало пламя Неба, причиняя обоим боль отказом. — Mio Cielo… — тихо начинает Ренато, но него перебивают. — Почему ты все время зовешь меня так? «Своим Небом» и «сокровищем» по-итальянски? — спрашивает подросток с легким ворчанием между словами. Значит, он действительно гражданский, если не понимает, почему люди слетаются к нему, как мотыльки на свет, и почему Ренато называет его Небом. Киллеру снова хочется выругаться, потому что, судя по его отношениям с бывшим учеником, гражданские не очень хорошо справляются с изучением Пламени и мафии. Это будет долгий разговор. Сглотнув, он протягивает руку, сохраняя лицо открытым. Должно быть, эти зеленые глаза видели скрытую мольбу в выражении его лица, потому что его Небо тяжело вздыхает, прежде чем вытащить одну руку из-под одеяла и слегка коснуться пальцами ладони Ренато. Соприкосновение их кожи ощущается ударом в живот. Только благодаря своему профессионализму Ренато не хнычет, но он близок. Боже, он никогда раньше не чувствовал ничего подобного. Он слегка качает головой, чтобы звучащее в ушах моёдомбезопасностьмирмоймой исчезло. Убедившись, что его голос под контролем, он устраивается поудобнее на краю кровати и криво ухмыляется своему Небу. Его Небо могло желать смерти и использовать для этого самый необычный способ, но Ренато всегда был упрям. То, что принадлежит ему, будет его. Даже если он не Облако, его чувство собственничества всегда было сильным. И теперь, когда он наконец-то обрел доммоёлюбовьтепло, он не собирается это упускать. Ренато — Величайший в мире киллер, и он всегда был лучшим по части решения проблем. Даже если он не так хорошо разбирается в депрессии и желании убить себя, ради своего Неба, ради своего дома, он научится. — Скажи мне, mio Cielo, что ты знаешь о Пламени?