Без чувства юмора

Мысль за языком не поспела. Пятый захлопнул рот так быстро, что укусил себя за губу, но слова уже прозвучали. За обеденным столом воцарилась могильная тишина. Какое там дышать, никто даже не моргал! Строгий голос отца тишину расколол надвое и упал на Пятого тяжестью обеих половин. - Номер Пять. В мой кабинет. Все взгляды устремились на Пятого, испуганные, сочувственные, торжествующие, но никто ни слова не сказал. Плечи Пятого опустились, на неестественно бледном лице проступил румянец, рот дернулся, но испуг, во всяком случае, внешний, продлился недолго. И вот он презрительно скривился, передернулся, и оттолкнув от себя приборы, рывком встал на ноги. Стараясь топать громче по гасящим шаги коврам, он поднялся в отцовский кабинет, пинком распахнул дверь и огляделся. Идеальный порядок, окно, стол, ничего необычного. Необычным был треск, с которым за его спиной дверь захлопнулась. Реджинальд Харгрейвз никогда ничем не хлопал, случай был уникальный, Реджинальд был в ярости, хотя по его лицу прочитать чувства не представлялось возможным. Пятый открыл было рот, но без лишних слов отец ударил его по губам, не дав придумать оправдания. По правой щеке и сразу по левой, отчего голова Пятого мотнулась на тонкой шее. Воротник пиджака, стиснутый стальной ладонью, уехал вверх, перекрывая Пятому воздух, он вывернулся из него и кубарем свалился под ноги отцу. - Штаны снять. - Ты не можешь! – Пятый изумленно всмотрелся в спокойное лицо Реджинальда Харгрейвза, вытаскивающего из брюк тонкий кожаный ремень. Не дождавшись выполнения приказа, он хлестнул Пятого по ногам, по узкой белой полосе между темными шортами и гольфами. Метко и безжалостно. Пятого никто никогда раньше не бил. Невероятная скорость и ловкость обеспечивали его неприкосновенность на миссиях и в стычках с братьями. До этой минуты. Пятый забыл, что он может увернуться, переместиться, тонкая змейка боли, скользнувшая по коленям, лишила его сил. Совершенно жалко он вцепился в руку отца. - Папа, не надо! Реджинальд презрительно стряхнул с себя его пальцы, и одними губами повторил. - Штаны. - Раз уж через верх до тебя не доходит, номер Пять, - добавил он, глядя на настенные часы за спиной Пятого. Часы тикали, окуная секунды неверия в липкий страх. Пятый стянул шорты до щиколоток вместе с бельем, когда он выпрямился, его душили рыдания. Если бы ему сказали, что он может избежать унизительного наказания, используя свои силы, чрезвычайно одаренный мальчик, частенько злоупотребляющий своей одаренностью, оказался бы сломлен совсем. Только не против отца. Отец несильно подтолкнул парня к столу, покорно развернулся он уже сам. Произошло все очень быстро. Под мокрой от слез щекой оказалась теплая столешница. Пятый уперся в нее руками. Слезы стекали по кончику носа, от этого себя было еще жальче. Острые лопатки проступали через тонкую ткань рубашки, как обрубки крыльев, но сопротивляться он даже не пытался, замер, выжидая. И вот раздался первый свист рассеченного воздуха, принесший боль и тонкий визг Пятого, хотя он был уверен, что стойко перенесет все удары и даже разбавит их остроумными фразами. Назло отцу. Вместо этого он закричал, не в силах терпеть. Реджинальд ничего не говорил, только взмахивал рукой с зажатым в кулаке ремнем, и смотрел, как белые ягодицы расчерчиваются алыми полосами. Пятый плакал. Пятый умолял его перестать. Пятый просил прощения и обещал никогда больше. Реджинальд остановился только, когда сам посчитал нужным, когда у него заныло плечо. Он кинул ремень возле головы Пятого, который так и полулежал на столе с глупо разведенными в стороны коленками и щиколотками, спутанными одеждой. В форменных гольфах из отличной шерсти, которые не сползли ни на сантиметр. Изумительное качество. Реджинальд поправил монокль, обошел стол и спокойно углубился в записи, выключив из своего внимания Пятого с его слезами, соплями и сжимающимися кулаками. Когда тот сполз на пол и попытался натянуть шорты, вытирая слезы острым плечом, Реджинальд досадливо протянул, даже не глядя на результат своего внушения. - Ты забыл, кто ты и что ты? Ревешь, как маленький ребенок. Глупый, жалкий обычный ребенок. Исчезни с глаз моих. И не вздумай касаться ручки двери. Пятый справился с шортами, второй рукой прижал к себе измятый пиджак, и, не смея повернуться спиной к отцу, совершил прыжок, позволив ярко-голубой вспышке перенести его в свою комнату. Там он долго выл в подушку, пинал матрас, касался кожи, горящей от ударов, снова захлебывался слезами, пока не забылся горячечным сном. В нем отец не ограничился поркой, он положил сухую прохладную ладонь на искусанные губы Пятого, навалился сзади, его тонкие пальцы проникли между ягодиц, внутрь Пятого, один палец, второй. И Пятый ничего не мог сделать, только мычал в твердеющую ладонь и подавался им навстречу. Он чувствовал, что заслужил это, что отец все делает правильно, а потом… хотя знание о заслуженной жестокости отца осталось, сон сошел. Рука Пятого находилась под резинкой шорт, он грубо трогал себя, закусив губу. Щеки чувствовали тяжесть отцовской ладони, в ушах звучал его негромкий властный голос и Пятый кончил, стыдясь и самого процесса, и мыслей, которые привели к возбуждению. А потом в комнату впорхнула Грейс. - О, милый. – Ее улыбка сменилась на сочувственную. Пятый был смущен, ощущения отца, вторгающегося в его несопротивляющееся тело все еще будоражили фантазию. - Милый, это совершенно нормально. Не стоит стыдиться. Ты становишься взрослым мужчиной… - Грейс присела рядом и деликатно прикрыла ноги Пятого уголком одеяла. - Папа очень любит тебя, милый. Он волнуется о тебе больше, чем о других. – Внезапно сказала она. – Возможно, его методы кажутся неправильными, но он старается донести свою любовь тем способом, которым умеет. Ты поймешь, когда станешь постарше, дорогой. Грейс гладила Пятого по волосам, но он оттолкнул ее руку. - Убирайся из моей комнаты! Убирайся! - Дорогой мой, тебе не стоит быть одному сейчас. - Я сказал! Убирайся! Вон!! Грейс не шевельнулась. Ее глаза светились мягким, неосуждающим укором и Пятого затопил стыд. Он поджал колени к подбородку и позволил ей укрыть его одеялом до самых ушей, как не позволял очень давно. Между бедер засыхали теплые капли, стягивающие кожу, но Пятый не ерзал, желая, чтоб это гадкое унижающее ощущение оставалось с ним подольше. В своем кабинете Реджинальд Харгрейвз поправил манжету и отдал приказ Пого принести номеру Пять в комнату ужин, который он пропустил. Но не сейчас, немного погодя. За стеной Ваня играла на скрипке, Реджинальд прикрыл глаза, позволяя музыке пронзать его насквозь, притворяясь, что играет не Ваня. Наваждение продлилось меньше минуты. Реджинальд Харгрейвз залил в ручку свежую порцию чернил и перелистнул страницу дневника, предстояло еще много дел.