Одноглазый

      Спроси кто Друна, как в его постели оказался рыжий — не ответил бы. Мялся, жался бы, чесал в затылке и в лучшем случае промычал бы что-то вроде: «Ну-у-у, так вышло».       А началось все с того, что Друна выгнали из дома.       В смысле, из той хлипкой постройки, которую он снимал, досадуя на нерадивых хозяев и конопатя перед зимними бурями щели. Щели неизменно возникали снова, а в одно далеко не прекрасное утро на пороге возникла хозяйка и потребовала, чтобы Друном назавтра и не пахло — дочка у нее, мол, замуж выходит. Пришлось, от души посочувствовав молодым, собирать вещи и думать, куда идти.       Не то чтобы у Друна не было денег, нет. Жалование платили исправно, а сам он расточительством не страдал, в отличие от иных сослуживцев, проматывающихся в первом же попавшемся трактире. Просто у Друна была одна неприятная особенность: он не любил делить дом с кем-то чужим. И, будь у него хоть немного времени — обязательно подыскал бы себе что-то отдельное.       Но... Один вечер. А за вечер даже в огромном портовом городе найти что-то приличное сложно. И ведь со службы никто не отпускал, вот еще, стражнику прохлаждаться, когда рук-ног-мечей всегда не хватает. Нет жилья — иди в казарму, и никого не волнует твоя нелюбовь к чужакам. Оставалось только спрашивать всех, кто подворачивался, не знают ли чего подходящего.       Именно таким образом Друн и очутился возле зажатого между больших собратьев домика. Домик был очаровательный: двухэтажный, сплюснутый с боков, как донная рыба, он таращился на улицу единственным окном над входной дверью. И, в отличие от прошлого, был ухоженным, чем Друна сразу покорил — надоело ворочаться в поисках теплого угла, в который не долетают сквозняки.       Недостаток у дома был ровно один: в нем уже жили. Жил, точнее: Одноглазый лоцман.       В первый момент, когда хозяйка, такая же ухоженная, как и ее собственность, старушка, назвала имя жильца, Друн только плечами пожал. Ирналь какой-то, мало ли имя не местное, в городе приезжих много, да и сами Свободные лордства — та еще мешавень имен и обычаев.       Все стало на свои места, когда Ирналь спустился со второго этажа, привлеченный разговором. Вот тут Друн его и узнал: сложно не узнать единственного на весь порт эльфа-лоцмана. И мало что эльфа — еще и рыжего! Рыжего и одноглазого.       Нашлепку, скрывающую отсутствующий глаз, обсуждал весь порт. По пивнушкам вечерами заключались пари: какая она будет завтра? Зеленая? Синяя? Рыжая в охряных разводах? А здоровый глаз? На Друна щурился ярко-голубой, но видали его и золотистым, и карим аж в ореховый, и даже ядовито-лиловым. Рыжий маг не смущался своего увечья, наоборот — всячески подчеркивал. Прозвище не заставило себя ждать.       Делить дом с человеком Друн бы, наверное, не согласился. Но с эльфом, который то на дежурстве возле скал, то по веселым домам, а то и вовсе незнамо где, по своим маговским делам — все-таки решился. И не прогадал.       А вот как так случилось, что этот самый одноглазый теперь лежал в его постели, лениво потягиваясь и оправляя задравшуюся до плеч рубаху, Друн не очень понимал.       Он мог бы ответить на кучу других вопросов, рассказать, что эльф — сосед тихий, не в пример людям, что из-за приоткрытой двери второй комнаты постоянно пахнет травником или что конкретно этот эльф обожает носить непривычные длинные рубахи с туго затянутой шнуровкой на горловине и чтоб почти до колена. И даже в постели отказывается раздеваться до конца, хотя рваные шрамы на спине Друн все равно выучил давным-давно, и на ощупь, и на вид.       Он мог бы вспомнить, как сидел у окна, бездумно глядя на стекающие по стеклу капли, как обернулся на раздраженное шипение: Ирналь не любил дождь. И как предложил никуда не ходить, прекрасно зная, что сегодня эльфу не на службу, а...       Мог бы, но не стал, вместо этого подхватывая Ирналя под колени и рывком придвигая ближе. Рубаха опять задралась, скрученные в хитрый узел волосы наконец растрепались, рассыпались рыжей волной, но обоим, в принципе, было все равно. Кровать тихо поскрипывала, на столе лениво булькал притертой крышкой чайник с травником, под треногой чуть слышно потрескивал небольшой шарик огня.       Пить после близости настоявшийся и выпарившийся до густой зелени травник было на удивление хорошо. Пить и молчать, не нарушая спокойную тишину этого дома.       Они вообще мало разговаривали, просто все случалось как-то само собой. И тонкие губы Ирналь дома почти не кривил, пусть и не улыбаясь. Просто Друн поморщился, после внеочередной смены уловив от волос эльфа запах приторных духов — и в следующий раз, когда их развела работа, не учуял никаких ароматов веселого дома. Было, не было... Они молчали, не обещая ничего, но на кровати Друна появилось широкое одеяло, притащенное эльфом, а сам Друн теперь тратил деньги на все новые сборы травника, с изумлением и какой-то робкой радостью учась распробовать их вкус.       И главное — никаких щелей и сквозняков. Эльф вообще не любил спать у стенки, и Друн всегда радостно уступал ему край кровати, закутываясь в одеяло с головой.       Но это все дома. Вне его, вне ставших такими родными стен, все менялось. И, поднимаясь на борт очередного корабля, Друн лишь покосился на о чем-то разговаривающего с капитаном Ирналя. У него сейчас была служба: сопровождение портовых смотрителей, проверяющих груз. А Ирналю, как договорит, перемахнуть через борт — и спрыгнуть в пляшущую на волнах лоцманскую лодку, плыть обратно к маякам, ждать там следующего корабля.       На палубе было людно, Друн краем глаза отслеживал: кто, где, куда. Откуда взялся тип, закутанный в просторный плащ, он не понял. Только что не было — и будто из воздуха соткался, идет решительным шагом к замершему у борта Ирналю.       Ирналь... Он не был красивым. Даже для людей, для эльфов так и вовсе, наверное, морда особо кривой считалась, и вовсе не из-за выбитого глаза. Но гримасничать он любил и умел, тонкие губы жили какой-то своей, соответствующей настроению, жизнью. И никогда на памяти Друна не складывались в такую дурацко-расслабленную улыбку.       Улыбка заставила сделать первый шаг. Еще не осознавая, не понимая, только каким-то выработавшимся за годы службы чутьем осознавая: не так. Все не так.       Второй шаг пришелся на поднятую руку незнакомца. Друн разглядел когти на ней так отчетливо, будто это перед его носом они промелькнули, бесцеремонно подцепляя край нашлепки, сегодня золотистой в бронзовую прозелень, сдирая ее и небрежно отбрасывая прочь.       На третьем шаге Друн чуть не запнулся. Нет, не потому что в пустой глазнице, в обрамлении обожженной до черноты кости, мягким переливом мигнула огромная розоватая жемчужина. Потому что под ней, россыпью алых бусин, покатилась из глубоких царапин кровь.       С губ Ирналя сорвалось ясно слышимое: «Все?»       Незнакомец кивнул.       Четвертого шага не было. Друн бросился вперед, когтистые пальцы вцепились в жемчужину, выдирая ее из глазницы, Ирналь вскрикнул — и, глухо булькнув, замолчал, захлебываясь хлынувшей горлом кровью. Все слилось в одно: падающий на колени эльф, прыгнувший в попытке достать убийцу Друн и сиганувший за борт незнакомец.       Потом тоже много чего было. Мягко колышущийся на волнах плащ, уходящая куда-то в глубину тень. Кровь на чисто отдраенных досках, рваная рана, в верхнем краю которой белесо-желтым виднелись ребра, скорчившийся Ирналь, все пытавшийся зажать это месиво, не понимая, что пихает пальцы в собственный живот...       Друн закрыл глаза, всего на мгновение, только чтобы увиденное не застыло намертво на обратной стороне век. А когда открыл — зашарил рукой вокруг и притянул поближе сонно-недоуменно всхрапнувшего эльфа.       Кошмар. Всего лишь кошмар. И десятка дней не прошло, вот и мучает по ночам. Не было там этого. Тот ублюдок да, за борт сиганул — даже не плеснуло. И Ирналь упал, за бок, развороченный когтями, хватаясь. Вот только жуткой раны не было, Друн успел.       Дома молчали. И перевязанный Ирналь, которого Друн отпаивал оставленными лекарем гадостями, и он сам ни о чем не спрашивал. По взгляду целого глаза видел: не стоит. Прошлое. Ушедшее. Мало ли, сколько и чего за длинную эльфийскую жизнь случилось.       Просто под нашлепкой теперь не прячется никаких жемчужин, а настоящий цвет глаз у Ирналя самый обычный, блекло-карий. А у Друна теперь новая привычка. Нет, не вцепляться в эльфа спросонок. Поднимать руку и как-то недоверчиво щупать свое лицо, в который раз убеждаясь: вот они шрамы, четыре штуки, глубокие, едва залеченные. А вот повязка, под которой прячется... Да ничего не прячется. Когти у того ублюдка были в чем-то таком, что лекарь только руками развел. Не в цене, мол, дело.       Тихо вздохнув, Друн поудобней завернулся в одеяло, краем укрывая так и не откатившегося эльфа. Интересно, Одноглазый лоцман поделится с ним этой своей замагичееной нашлепкой? А какого та будет цвета?..