Старый друг

Дождь. Непрекращающаяся уже которую неделю сырость разъедает дерево, заставляя босые ноги скользить по ветхим дорожкам; запах гнили пробирается прямиком в лёгкие через нос, заставляя Шестую сморщиться. Промокшая насквозь, она забегает в какую-то комнату с обшарпанными обоями. И, убедившись, что здесь нет потенциальных врагов, без сил сваливается на тёмную мягкую подстилку возле стены с множеством заплаток. Вероятно, когда-то это было лежанкой хозяйской собаки. Или кошки. Шестая устало прикрывает глаза и старается наконец-то вдохнуть воздух полной грудью после продолжительного бега. Правила этого мира просты: либо ты убегаешь, либо тебя убивают. Стоящий в противоположном конце комнаты старый телевизор, в семи слоях пыли и разорванным проводом, немного напрягает. Но Шестая уверена: Тонкий Человек уже давным-давно мёртв. А мёртв ли Моно — извечный вопрос уже нескольких месяцев. Дождь барабанит по крыше, затягивая Шестую в сладкую дрёму неравномерными ударами. Под окнами воркуют птицы: то ли голуби, то ли кто ещё — чёрт разберёт. И вся эта атмосфера, впервые за столь долгое время, даёт Шестой некое фантомное спокойствие; некое видение безопасности здесь, среди пожухлых обоев. Но телевизор внезапно включается. Сам по себе. И это заставляет девочку вздрогнуть, мигом распахнув глаза. Будто настоящий ток, прошедший по спине, лишает сна. Статические помехи мелькают по всему экрану серыми точками; свет монитора освещает тёмную комнату. От ужаса Шестая не может даже шелохнуться, живот будто скрутило судорогой, а тело бьёт мелкая дрожь. Призраки прошлого имеют свойство возвращаться. Девочка в жёлтом плащике беспомощно смотрит на то, как на экране, по ту сторону проявляются отпечатки ладоней — большие отпечатки. Сама же она не может двигаться, лишь только постукивающие друг о друга зубы и белый шум сливаются в тихой комнате; Шестая впивается пальцами в подстилку до белых костяшек. Частое дыхание и суженные зрачки — верные признаки страха. А затем, будто самый ужасный кошмар на свете: Через экран в комнату просачивается человек сквозь статические белые помехи. Тонкий Человек. Шестая хочет бежать со всех ног, удирать куда подальше из этой лачуги, но не может даже двинуть пальцем. Этот человек не похож на того, что схватил её несколько месяцев назад. Тень шляпы скрывает истинное лицо, но морщины не видны и кожа не такая тёмная. Безжизненно-серая. Человек выходит из телевизора и встаёт посреди комнаты — не очень-то он и высок. Наверное, только на две головы выше Шестой. Взгляд его белых статичных светящихся глаз в тени прикован только к девочке в жёлтом плаще. Она узнала его. Это Моно. Ей страшно. По-настоящему страшно того, что он с ней сделает. Убьёт ради мести? Превратит в страшное чудовище, поломав конечности как прошлый Тонкий Человек? А может съест? Не желая знать этого, она буквально заставляет окостеневшее тело сорваться с места и побежать в сторону несуществующей двери. Ноги словно из ваты, руки трясутся — Шестая не может быстро бежать. — Стой… — шепчет Моно за спиной, и голос его, будто шелестящая трава, состоит из шуршащих звуков. Но Шестая не желает слушать. — Нет! — кричит она, продолжая убегать. И сердце стучит так, что биение его отдаёт прямиком в уши. Стиснув зубы, девочка старается проглотить не к месту проступившие на глазах слёзы. — Это не может быть правдой! Нет! И бежит, бежит, бежит, не оглядываясь назад. «Это не правда», — кричит всё в голове. — «Это не может быть правдой! Это просто дурной сон!» Волосы — дыбом, сердце — в пятки. Дыхание кончается, и Шестая решает обернуться: преследует ли? Очень зря. Позади никого нет. Лишь только дырявая крыша над головой, лёгкий туман и дождь, проницающий жёлтый капюшон. Слёзы стекают по щекам, смешиваясь с попавшими на лицо капельками воды. Шестая делает несколько шагов вперёд, не глядя, и врезается во что-то мягкое. Весь ужас ситуации возвращается в мгновение; она падает спиной прямиком на землю, отшатнувшись от стоящего перед ней Моно, словно от огня. Распахнутые вовсю девичьи глаза уставлены прямиком вверх, на оттенённое шляпой серое безэмоциональное лицо. Подступившие слёзы держат горло в тисках, не давая даже просто дышать: Шестая рвано хватает ртом кислород, стараясь не умереть от остановки сердца. В голове крутятся какие-то глупые извинения, мольба, просьбы пощады и оправдания — почему бросила. Но вместо того, чтобы выдать что-то внятное, она просто сидит на земле, не в силах отвести взгляд от белого статика в глазах Моно. Но он не смотрит на неё с какой-то ненавистью. Скорее, с грустью, вселенским одиночеством и обидой. И толикой радости — вновь увидеть старую добрую подружку, с которой они так много прошли вместе. Он галантно протягивает ей руку, предлагая помощь подняться с грязной земли, но Шестая боязливо смотрит на серую ладонь в строгом костюме. И не решается принять. — Ты… Ты пришёл убить меня… — шепчет она, мелко подрагивая. Босые ноги в царапинах и крови. — Моно, я… Он улыбается, на мгновение. Как-то слишком холодно: от него самого веет чем-то совсем нечеловеческим. — Я много думал о тебе. И много думал о том, почему ты так поступила, — голос под стать внешности. — Просто пришёл увидеться, не бойся. Моно опускается рядом с ней на корточки, снимает шляпу и взъерошивает привычным ему жестом свои густые каштановые волосы. Шестая завороженно глядит на то, как новоиспечённый монстр вот так вот — запросто — сидит рядом с ней среди грязных луж. Но, на удивление, его костюм не промокает и не пачкается — хоть влага дождя очевидно касается серой ткани. — Я… — шепчет она в ответ, виновато опуская голову. В душе грызётся совесть, сердце сильно бьётся, но уже не от страха — скорее, от волнения. Видимо, и в самом деле Моно не желает ей причинить боль. — Я не знаю, что сказать. Ты никогда не простишь моё предательство. — Если бы я не простил, я бы не стал защищать тебя, и следить за тобой тоже не стал бы, — будничным тоном отвечает ей Моно, надевая шляпу обратно. — Давай, вставай уже. Пойдём в теплое место. Нервно закусив губу, Шестая всё же берёт его за руку. Его ладони холодные, словно лёд, а кожа немного — совсем чуть-чуть — бьётся мелким током. Он, и в самом деле, выше её почти на две головы: может, чуть больше, но Тонкий человек на то и Тонкий — молодой растущий мальчик из телевизора. Они вместе приходят в ту же комнату. Отпустив руку Шестой, Моно присаживается на телевизор, упершись ногами в пол. Всё не сводит глаз с неё, будто любуется; даже сквозь статичный шум в зрачках виден интерес и детское любопытство. Следит за тем, как она, неторопливо и чуть-чуть боязно присаживается рядом с ним, на подстилку. Всё же комната небольшая. — Как ты… Как ты нашёл меня? — подняв голову, спрашивает Шестая, нервно теребя подол плаща между пальцев. Моно пожимает плечами, недолго раздумывая свой ответ: — Вообще-то, я тебя не искал. Я всегда чувствовал тебя, даже через электричество. Как думаешь, почему монстры, которые гнались за тобой, внезапно куда-то исчезали, едва ты завернешь за угол? — Это… Это ты? Моно загадочно улыбается, прикрыв глаза. Немногословный ответ. — Мне жаль. Я испугалась. — Знаю. Я не сержусь. Дождь, стучащий по крышам, заполняет образовавшуюся тихую неловкость между ними. Каждый хочет сказать так много, но не может в полном объёме. Моно — о том, как он скучал, Шестая — о том, как ей жаль. У каждого из них свой собственный мир внутри, и в этом мире идут ежедневные «войны». Войны со смертью — желанием просто выжить, войны с внутренней борьбой — среди серых стен и глаз в статичном мире. Так или иначе, Моно рад. Рад снова увидеть Шестую не сквозь экран телевизора — наяву. Дотронуться её руки, как раньше, помочь выжить, поговорить, может, даже успокоить в эти серые беспокойные дни. Если бы она согласилась — он бы даже забрал её с собой, в свой серый статичный мир — просто потому, что там Шестой было бы чуточку спокойнее. Он бы не превратил её в монстра. Он бы просто оберегал её. Видеть Моно — до жути непривычно, вернее… видеть его таким. Высоким, стройным, всё ещё красивым и молодым. Шестая скользит взглядом от сверкающих чёрных туфель до строго отглаженного воротника белой рубашки. И понимает, что такой стиль ему даже подходит: уж точно лучше пакета на голове и оборванного плаща. — Можно обнять тебя? — шелестящим голосом говорит Моно, слабо улыбаясь. Этот вопрос вводит Шестую в какой-то ступор. Она немного колеблется перед тем, как дать ответ, но всё же безмолвно поднимается на ноги, ступив на холодное дерево пола. Расставляет руки по обе стороны от себя и с нотками недоверия глядит на то, как Моно, грациозно оттолкнувшись от телевизора, мягко затягивает её в объятия. Даже не смотря на цвет кожи, его тело мягкое; ткань пиджака на ощупь, словно шёлк. Он дышит ей в плечо, крепко обвив длинными руками, а далее Шестая и вовсе не ощущает твердой поверхности под ногами. Точно он взял её на руки. Как нома. Моно весь дрожит, и девочка может даже слышать тихие всхлипы — но явно не человеческие; с какими-то шуршащими призвуками, словно помехи антенны. Он был несколько месяцев один, среди серых стен и глаз, предоставленный только сам себе — и никого больше живого рядом. Наконец-то может дать волю эмоциям, обняв старого друга. Шестая не решается что-то сказать; ей немного тошнотворно самой от себя. Она уже никак не сможет искупить свою вину, никак не сможет вытащить Моно из порочного круга. Остаётся лишь только обнять в ответ и молчаливо уткнуться носом в его плечо, под статические всхлипы.