× × ×
Они идут до душевых мучительно долго: Ньют едва шевелится и без остановок спотыкается. Иногда он шипит от боли, и, кажется, с каждой секундой ему становится все хуже. Когда Томас наконец заводит светловолосого в душ, тот уже настолько слаб, что становится ясно — он просто не в состоянии помыться самостоятельно. Значит, и это шатену приходится сделать самому. Не прекращая театрально вздыхать, Томас сажает своего подопечного на лакированную лавку из светлого дерева и отпускает, лишая единственной опоры. Тот болезненно стонет и падает назад, тихо ударяясь худощавой спиной о стену. — Снимай одежду, — грубо говорит шатен, чтобы избавить себя хотя бы от этого. Ньют смотрит на него устало и обессиленно, но без споров начинает раздеваться. Тогда Томас стискивает зубы и быстро поднимает голову, чтобы отвлечься. Он цепляется взглядом за чистые полотенца, висящие в метре от них. К своему удивлению, парень не может смотреть на Ньюта спокойно, и дело тут вовсе не в том, что он стесняется нагого тела. Томас просто не хочет чувствовать жалости к тому, на ком сам же ставит опыты, а при виде худого, покрытого синяками тела мальчика, это довольно проблематично. Краем глаза успев увидеть на неожиданно красивом обнаженном торсе множество синяков и ранок от катетеров и игл шприцов, Том чувствует, что его гложет сожаление. Через пару минут, устав ждать, Том опускает скучающий взгляд на Ньюта. Тот сидит и болезненно кряхтит, пытаясь справиться с одеждой. Спустя еще пару минут грязная футболка на удивление метко летит в корзину, подписанную как "отходы класса Б". Туда же отправляются штаны и нижнее белье мальчика. Ньют поднимается на трясущиеся ноги и слабо крутит головой, ища что-то, чтобы скрыть свое тело от изучающего взгляда ученого. Ему ужасно неуютно, это видно по скованности движений. И тем не менее, Ньют молчит, опустив голову. Светловолосому остаётся только надеяться, что ему не придет в голову воспользоваться им. Томас, вроде, не такой ужасный, как другие. Но в противовес этому в голове Ньюта до боли в висках пульсирует только одна мысль: Томас — ученый, а сам Ньют — всего лишь подопытный, с которым можно вести себя так, как хочется. Перед тем, как снять широкие тканевые браслеты на запястьях, Ньют решается и несколько секунд смотрит в глаза парню, стоящему напротив. Эти секунды тянутся мучительно долго, но учёный никак не хочет прочесть в глазах светловолосого парня немую просьбу: "отвернись". Вместо этого шатен громко цокает языком и уже сам тянется к рукам парня, думая, что тот не может снять их из-за тремора. Видя это, Ньют безотчетно отшатывается назад, убирая свои запястья прямо из-под ладоней Томаса. — Убери свои руки. — не считая криков, это первые слова, которые Ньют позволил себе произнести. Он прижимает бледные запястья к такой же бледной груди и закусывает нижнюю губу, ожидая оплеухи. Не нужно было пытаться возразить. Он может за это поплатиться, и тогда всё станет ещё хуже. Он поступил слишком вызывающе. Слишком бойко для подопытной крысы. Когда светловолосый замолкает, Томас вздрагивает, впервые слыша слова, произносимые осипшим, наполненным болью и усталостью голосом Ньюта. Он несколько секунд ошеломленно смотрит на парня, не зная, что делать дальше. Впрочем, его смятение почти сразу сменяется агрессией. Учёный медленно расправляет широкие плечи, выпрямляет спину, гордо поднимает голову и сощуривает темные глаза, становясь до омерзения похожим на старших товарищей. Томас издевательски долго прочищает горло, чтобы ответить Ньюту. Когда он начинает говорить, в его голосе слышится сталь и презрение: — Как смеешь ты пререкаться со мной? — рычит Томас, рывком хватая Ньюта за левую руку. Парень в ответ издает внеочередной болезненный стон, но теперь не сопротивляется. Он боится Томаса и того, что он может сделать. Шатен быстро поднимает вторую руку, хватает край ткани и без промедления срывает браслет с руки светлого парня. Вскрикнув от неожиданности, он вздрагивает и роняет повязку, приоткрыв рот. На белой коже Ньюта — хаотичные пунцовые линии. Некоторые из которых, судя по всему, сделаны раньше, чем остальные. Они разной ширины и тянутся поперек голубоватых вен. Прямо на ярких шрамах — глубокие порезы, края которых небрежно сшиты синей нитью. Зачарованный ужасом, Томас поднимает свободную руку и невесомо проводит кончиками горячих пальцев по ледяной коже Ньюта. Она рельефная из-за рисунка шрамов. Зашитые порезы вздулись и ощутимо пульсируют от боли, так что парень снова чувствует укол сожаления. Ньют всхлипывает и одергивает свою руку, затем закрывает изрезанное запястье ладошкой. Томас успевает подумать, что, наверно, сделал ему очень больно, тронув свежие раны. Он поднимает взгляд на глейдера. Как же он страдает.. В карих глазах светловолосого парня блестят кристаллики слез, но он поспешно отворачивается и на дрожащих ногах делает шаг к кабинкам. Его спина покрыта мурашками, и это вовсе не от холода. Не поворачивая головы к Тому, парень шепчет, глотая соленые слезы, непонятно почему хлынувшие из глаз: — Прошу, давай закончим поскорее..× × ×
После всех процедур, Томас отводит обессилевшего Ньюта в спальню. Они одинаковы для каждого, кто в свое время отправится в Глейд — строгие, с полным отсутствием хоть чего-то, отдаленно похожего на уют. Если подумать, такие комнаты похожи на тюремные камеры. В каком-то смысле, так и есть, ведь за подопытным круглосуточно ведётся наблюдение. Снаружи комната Ньюта выглядит также, как и лаборатория, только вместо данных о своем обитателе — порядковый номер, личный для каждого испытуемого. Светловолосый парень начинает отключаться в паре метров от своей двери, помеченной номером тридцать семь. Когда Ньют закрывает глаза и совсем перестает переставлять ноги, Томас плюет на гордость и небрежно подхватывает парня, держа его под руки и колени. Тот что-то бормочет, не открывая покрасневших от слёз глаз, и роняет голову на грудную клетку Томаса, то ли теряя сознание от усталости, то ли засыпая. Его глаза плотно закрыты, а на лицо упало несколько влажных после душа локонов светлой челки. Томас подходит к комнате, балансирует с парнем на руках, проводя ключ-картой по панели на двери, и, слыша тихий щелчок, толкает ее вперёд. Комната узкая и абсолютно лишённая чего-то, отдаленно напоминающего комнату в привычном понимании. Она освещена голубоватым неоновым светом, которым ночью наполнены коридоры. Шатен снова чувствует сочувствие, понимая, что спать со светом, бьющим в глаза — не самое приятное. Темный отбрасывает одеяло и, к своему удивлению, с чрезмерной аккуратностью опускает Ньюта на кровать. Это лишнее, ведь парень все равно бы не проснулся, даже если бы его не положили, а кинули. Но Том понимает, что не может иначе. Он бережно накрывает парня одеялом, мимолётно чувствуя, что стены комнаты начинают давить на него. Тут невыносимо тесно. Кинув взгляд в объектив камеры наблюдения, подросток быстро выходит из комнаты, закрыв за собой дверь. Несколько секунд постояв около двери, чтобы выровнять дыхание и успокоиться, Томас отстраняется от нее. Встряхнувшись, Темноволосый идёт по пустому коридору и чувствует, что голубая подсветка больше не вызывает у него чувства умиротворения. Наоборот, теперь она разжигает в нем панику. Неоновое свечение, будто кислота, заливается в глаза, рот и уши, топит в своем холодном цвете, заставляет испытывать боль, страх и безысходность. Парень чувствует, как сердце начинает стучать в грудную клетку, явно пытаясь сломать ребра. Томас со стоном выставляет руку, находит опору в виде стены и прижимается к ней. Он, только несколько минут побыв в тесной камере субъектов, теперь стоит, пытаясь выровнять дыхание, сбитое непонятно откуда пришедшей паникой. Что же испытывают люди, вынужденные тонуть в приглушённом голубом свете каждую ночь? Какие ужасы им сняться и какую пустоту и отчаяние они чувствуют внутри? Томас резко выпрямляется и выдыхает. Что это с ним? Он ни разу же жалел глейдеров с того момента, как начал с ними работать. Они — просто материал в руках учёных. Материал, который методом проб и ошибок должен превратиться в вакцину от смертельной болезни. Томас ничем им не обязан. Ни жалостью, ни.. кого я обманываю? — неожиданно жёстко и четко проносится в голове Томаса, и он вздрагивает, оборачиваясь. Его мысли в полной темноте звучат слишком громко и шатен боится, как бы кто их не услышал. Потому что следующие мысли куда хуже предыдущих. Он судорожно вдыхает. Что делать, если он больше не хочет в этом участвовать? Как до этого Томас мог быть настолько слепым? Вокруг так тихо… Этот вечер будто создан специально для того, чтобы он все понял. Томас так искренне верил в успех, что и думать забыл о таком явлении, как человеческие чувства. Сколько ещё ребят выходит из лабораторий в таком же состоянии, как Ньют сегодня? Хорошо, хоть живы. А вот из лабиринта живыми выйдет только малая часть везунчиков, половину из которых потом уничтожит Вспышка. При любом раскладе они будут умирать долго и мучительно. Это слишком жестоко — столько страдать, а в награду получить только новые страдания. Парень прижимается к стене спиной и съезжает по ней на пол. Ноги вдруг слабеют, так что стоять он больше не может. Перед глазами Томаса снова появляются страшные порезы на запястье Ньюта, цветущие всеми болезненными оттенками красного. Его затравленный карий взгляд и глубокие синие кровоподтёки по всему телу. Ноги, отказывающиеся идти дальше и голос, начисто лишенный жизни. почему я не замечал этого раньше? Что бы делал сейчас, если бы не запястья этого... этого... — безостановочно проносится в голове Томаса, и он вдруг вздрагивает, понимая, что боится обозвать Ньюта даже мысленно. Темноволосый с силой давит на собственные виски дрожащими пальцами, грозясь проломить хрупкие косточки. Он будто пытается прогнать очевидное, но мысли все равно возвращаются и с новыми силами проникают в голову. Его беспокоит не столько судьба Ньюта, сколько сам парень. Абсолютно точно. Томас тихо и болезненно стонет сквозь стиснутые зубы, понимая, в чем себе признался. Он больше не сомневается в том, что чувствует, и неожиданность произошедшего скорее пугает, чем манит. В голове остается только одна мысль, ужасающая, но не отталкивающая: он хочет быть рядом с Ньютом. Хочет, чтобы он больше никогда не причинял себе боль. Хочет защитить парня с фарфоровой кожей и светлыми волосами от всего, что может навредить ему. Никогда не заводи дружбу с подопытными, Томас. Твоя судьба здесь, их судьба — там. Не забывай о главном — никогда не влюбляйся, Томас. Это самое страшное. В этом мире нет места привязанности. А что, если уже?