Ты знал, что Сириус — ярчайшая звезда на небосводе? Она потухнет для тебя лишь через 9 лет. Ты знал, что люди лгут, а путеводная звезда нас не подводит? Когда и ты для всех потухнешь, так ярок будет для меня твой свет.
— Довести до горьких слёз любой дурак сумеет, а ты попробуй осчастливить человека настолько, что тот прослезится и начнёт безудержно хохотать от восторга, — сказал в тот вечер Тэхён, сдерживая самодовольную улыбку при виде заливающегося смехом ангела, элегантно смахивающего кристаллики выступивших слёз. — А я, кстати говоря, Чонгук, — так, невзначай представился блондинистый парниша чуть ниже ростом с двумя оторванными от ночного небосвода кусочками вместо глаз: настолько ярко они сияли даже в условиях приглушённого освещения переполненной студентами комнаты. — Приятно познакомиться, Чонгук. Можешь звать меня хён, — с присущей юношам излишней уверенностью выпятил грудь вперёд «хён», совершенно очевидно красуясь перед младшим. — А как тебя матушка величает, хён? — он лукаво взглянул из-под ряда негустых, но насыщенно чёрных ресниц. — Тэхён. Ким Тэхён, — он лучезарно улыбнулся и задорно рассмеялся, как будто не имя какого-то чудаковатого студента только что узнал, а вычитал в списке Форбс своё. — Хм, Тэхён, — Чонгук смаковал это имя на языке, вслушиваясь в то, как оно звучит из его уст, — Тэ-хён, — повторял, пытаясь распробовать. — Чон-гук, — передразнил юношу сам Ким, не сдерживая искренний смех. Под градусом ли, от приятного знакомства ли такой детский восторг, кому какое дело. Главное, что оба парня сейчас глуповато посмеиваются над обычными вещами, а позже с такой же глупой улыбкой будут ходить по универу, витая в розовых облаках, вспоминая чужие искрящиеся от счастья глаза. — Чон Чо-о-он-гук, — ещё раз протянул старший, уворачиваясь от меткого удара светловолосого. — Перестань! — капризно захныкал Чонгук, заваливаясь в сторону от огромного количества выпитого ранее спиртного. — Перестань передразнивать! — Тю! Я передразнивал? Я в ответочку! Зачем ты моё имя коверкаешь? — встал на защиту своей чести Тэхён. — Я коверкаю? Да если б я тебя Тархуном назвал, то это одно, а я просто по слогам произнёс! — Чш чш чш чш-ш-ш, — зашипел на него Тэхён, блаженно прикрывая глаза и прикладывая палец к чужим губам. «Мягкие», — мелькает в голове мысль: «Хочу…» — Ничего не говори. Слышишь это? Чонгук послушно принялся вслушиваться, но кроме истошных воплей бухих в зюзю одногруппников ничего так и не уловил. — Слышу что? — Ну это, сквознячок такой и свист, как будто снаряд летит. Чонгук нахмурился и приложил ладонь ко лбу Кима, сосредоточенно уперев взгляд в одну точку. — Температуры вроде нет, — подносит руку уже к своему лбу, — у меня тоже. — Э-э-э нет — возмущённо замычал Тэхён, хватая младшего за руку. — Сквознячок от крыльев Амура, чьи стрелы беспрестанно свистят над нами. — И, судя по всему, пока пролетают мимо, — хихикнул Чонгук, отодвигаясь подальше от чудика с третьего курса. — Я тебя отвлеку, чтобы ему было проще попасть, — с этими словами он сгребает в охапку обмякшее тело и заглядывает в два бескрайних омута, в которых, казалось, отражалась вся вселенная. Тэхёнова уж точно. — Слышал про любовь с первого взгляда? — Мы здесь все учёные, Ким Тэ, что за глупости? — закатил глаза младший, но не отстранился, а только поудобнее устроился, нежась в чужих объятиях. — Flirt: when you fall for someone’s words. Lust: when you fall for someone’s beauty. Love: when you fall for someone’s soul, — томно шепчет Тэхён с уха на ухо. — Фу, как приторно, хён, — морщит нос, но только сильнее льнёт к старшему. — А я с тобой даже не флиртовал, — ухмыляется и тычется носом в ямочку на щеке, появившуюся там от широчайшей счастливейшей улыбки. Такой по-детски наивной и глупой. Совершенно не свойственной таким умным людям, как они. — Почему никто не обращает на нас никакого внимания? — заговорщицки переходит на шёпот Чонгук, оглядываясь по сторонам, как будто их диалог представлял особую ценность, и любая похищенная интеллектуальная собственность могла бы с лёгкостью использоваться для достижения корыстных целей. — У всех там плотские утехи, то ли дело мы: только духовная пища, только высокие чувства! — с ноткой гордости объяснил Тэхён, не сводя глаз с недавно найденного им сокровища. — Как бы эта духовная пища не вышла из нас по утру. А то я уже чувствую, как подкатывает… — Я? — Нет, тошнота, — Чонгук резко высвободился из импровизированной ловушки чужих объятий и пулей ринулся с места в сторону уборной. — Твою мать, Чонгук! Постой, я, наверно, с тобой. Правильное ли это знакомство: сидеть в обнимку втроём с белым другом за компанию? Вероятно, это один из множества вариантов правильного. Хотя, по сути что такое это ваше «правильно»? Вселенная — хаос, и двум молодым студентам вообще до звезды на эту вашу романтику — они действуют интуитивно.***
— Угадай кто! — раздаётся прямо над ухом довольный озорной голосок. — Что за ребячество, Чонгук~и? — нарочито строго произносит Тэхён, притупляя игривое настроение младшего, а затем резко перехватывает чужие ладони и тянет блондина на себя, тут же начиная щекотать того всюду, до куда доставал, заставляя его безудержно смеяться и умолять о пощаде. — Сдаюсь! Сдаю-ю-юсь! Хё-о-он, остановись, иначе я вспыхну как сверхновая, и разнесёт тебя мелкими кусочками по вселенной! — шутливо пригрозил Чонгук в попытках прекратить эту экзекуцию. — Откуда тебе взять столько энергии, маленький? — он любовно, с какой-то гиперболизированной лаской и трепетностью убирал мешающие прядки с лица, наводя красоту на растрёпанной светлой макушке. И столько заботы, столько нежности было в его глазах, когда в поле его видимости появлялось это «сладкое создание», что, только лишь посмотрев на такую реакцию Кима, в глубине души возникало ощущение неописуемого уюта и комфорта. Чонгук поудобнее улёгся на чужих коленках и принялся пристально разглядывать черты полюбившегося ему лица. — Да мне чёрная дыра позавидовать может, — ляпнул он, а потом нахмурил брови и призадумался, прокручивая свои слова в мыслях, анализируя их значение. — Я не в этом смысле, ты ведь знаешь, что я чист. — А? — рассеянно переспросил Тэхён, тупо смотря на младшего. — А-а-а, — он пошло ухмыльнулся и похотливо хрюкнул. — Понял. С чего ты взял, что я обязательно должен это знать? — Я же тебе рассказывал, что у меня никогда не было отношений, — Чонгук обиженно надул губки и толкнул старшего в грудь. — Ты что, меня не слушал? — Слушал, конечно. Я всегда тебя внимательно слушаю, маленький. — Перестань меня так называть. По всему универу уже слушки ходят, — недовольно буркнул Чон, переворачиваясь на бок, предварительно лягнув Кима в живот — Относись к этому философски, — мудро сказал Тэхён, не прекращая перебирать золотистые пряди между пальцев. — Да и к тому же…- он сделал небольшую паузу, намеренно томя младшего ожиданием, — пусть весь мир знает, что я влюблён в одного очень вредного студента-астронома со второго курса, который страсть как любит пинать своего хёна. — Прямо влюблён? — Чонгук кокетливо взглянул на Кима, расплываясь в самодовольной улыбке. — Я не любил, я болен был тобою! — воскликнул он, театрально взмахивая свободной рукой: другой он по-прежнему гладил шёлковые волосы, стекающие золотистым ручьём по тэхёновым бёдрам. — Всему виной твои глаза. Я не любил, чего же боле? Чего ж душа моя пуста? — Тэхён трагично запрокинул голову и прикрыл глаза, смахивая невидимую слезинку с гладкой щеки. — Браво! — зааплодировал Чон, принимая вид серьёзного искусствоведа-критика. — Молодой человек, вы — воплощение слова «талант», лучшее его олицетворение, искусство во плоти! — Простите, вы ошиблись, — Тэхён продолжал демонстрировать навыки актёрского мастерства, жмурясь от наигранной досады, — потому что настоящее искусство сейчас лежит у меня на коленях. — Пф, дурак, — Чонгук снова толкнул старшего и смущённо зарылся носом в складки тэхёнового свитера, пряча пунцовый румянец. — Торжественно заявляю, юноша, что я буду упорно добиваться Вас. Если понадобиться, всю жизнь положу на это, но ты будешь моим! Слышишь, маленький? — в ответ послышалось приглушённое хихиканье и опять стыдливое «дурак ты, хён». «Действительно дурак», — усмехается про себя Ким: «Но говорил сейчас абсолютно серьёзно…»***
Чонгук уже больше двух минут практически не мигая смотрел в упор на Тэхёна, сурово поджавшего губы и нахмурившего густые тёмные брови. В конце концов Чон подал признаки жизни и нахально вздёрнул одну бровь, смотря на хёна свысока. — Что? — наконец произнёс Тэхён, теряя весь свой настрой. — Что? — изумился Чонгук, тоже слегка смущаясь. — Что ты на меня брови поднимаешь? Я тебе говорю, что туфта эта твоя астрономия по сравнению с астрофизикой. — Ах вот ты ка-а-ак?! — возмущённо запыхтел младший, краснея от нахлынувших эмоций. — А вот так! — Так, значит?! — Ага, именно так, — он высокомерно окинул взглядом Чона с ног до головы и скрестил руки на груди. — А…а, — Чонгук терялся от такого взгляда старшего, который буквально излучал daddy issue вайбы, и плевать, что сам Чон был чуть крупнее, да и пресс у него был виден отчётливо, бёдра крепче, а кулак тяжелее. Глаза — зеркало души, и у Ким Тэ душа была явно из поколения доминантов, в отличие от его «маленького». — А-а-а! — накричал на старшего бедняга, так и не нашедший слов на этакую наглость. — А-а-а! — передразнил его Тэхён с в точности такой же интонацией. — Вот это я понимаю, диалог двух образованных и интеллигентных учёных, — прокомментировал представшую перед ним сцену доцент кафедры астрономии и космической геодезии Ким Намджун. — Вы чего спорите? Подумаешь, попросил лекцию деткам прочитать. Неужели так сложно скооперироваться? Вы же взрослые образованные люди, не чужие друг другу. — Он меня провоцирует! — нажаловался на ухмыляющегося Кима растерянный Чонгук. — Я же знаю, что он любит астрономию, что он выкобенивается?! — Ну ты же сам сказал, что он просто тебя провоцирует, а ты, наивная душа, поддаёшься на эти его провокации, — пожурил блондина Намджун, убирая свои вещи в кожаную сумку через плечо. — Короче, товарищи дети, я вас покидаю, разбирайтесь друг с другом сами. Каким угодно способом завтра вы должны прочитать эту несчастную лекцию и сделать всё в наилучшем виде. Так, как я этого и ожидаю от лучших студентов, усекли? Парни синхронно кивнули и мельком взглянули друг на друга. — Давайте. Все конфликты исчезают, когда работаешь в команде! Я рассчитываю на вас! — Мы Вас не подведём, сонсэн-ним! — хором ответили студенты, на что Ким лучезарно улыбнулся, демонстрируя свои очаровательные ямочки на щеках, и покинул помещение. Чонгук тяжело вздохнул и повернулся к самодовольно улыбающемуся Киму, у которого совершенно очевидно бесы в зрачках плясали. — Чего шары выкатил? Давай план продумывать, — недовольно буркнул Чон, прежде чем толкнуть старшего в плечо и скрыться за трёхметровой тёмной доской в поисках коробочки с мелом. Аудитория была огромная, как и подобает порядочному вузу. Сверху, с задних рядов, лектор казался совсем крохотной мельтешащей точкой, которая пытается ещё вырисовывать какие-то формулы на огроменной меловой доске. — Ауч, ты такой холодный. Тем временем за напускной беззаботностью Тэхён не мог не признать, что такое отношение кольнуло его самолюбие. — Какой есть, — раздалось откуда-то из завала, оставленного тут после лабораторной работы. — А убирать приборы в коробки не в их правилах, я не пойму? — последовало раздражённым тоном негодование младшего. Из горы коробок показалась светлая макушка-одуванчик: пока он рылся в поисках нужной аппаратуры, его волосы успели наэлектризоваться и теперь жили своей жизнью, отплясывая какие-то восточные танцы при каждом движении головы. Чонгук быстро огляделся и снова скрылся в коробках, затем пополз на четвереньках в поисках нужной ему детали. Тэхён заметил небольшую щель между коробок в самом низу, сделанную там на манер бойниц, и улёгся на холодный пол, шпионя за маленьким созданием, мельтешащим из стороны в сторону за своей надёжной крепостью. — Ку-ку, — шутливо сказал старший голосом персонажа из детских мультиков, — Ку-ку, мой мальчик! Чонгук резко и одновременно грациозно принял упор лёжа: настолько хорошо он владел своим телом, что сумел в последнюю секунду сделать все движения плавно, так, чтобы приземление было безопасным. — Хён, веди себя серьёзно. — Хён, веди себя серьёзно, — передразнил он младшего писклявым противным голосом. — Да что с тобой в самом деле?! Ты как будто сегодня не с той ноги встал! — Чонгук попытался резко встать на ноги, но ударился затылком о край свисающей установки и повалил гору коробок на смеющегося Тэхёна, сбивая того с ног. Старший не переставал заливаться заразительным смехом, тем самым вызывая непроизвольную улыбку у Чона. — Тут не над чем смеяться! Я вообще-то ударился, и мне больно! Тэхён прерывает тираду маленького озлобленного существа, тыкнув указательным пальцем прямо в недовольный кроличий носик. — Боже, ты такой очаровательный, когда злишься. Я не удержался, — он виновато улыбнулся и снял с головы одну из коробок, прилетевшую туда по вине младшего. Чонгук же даже не знал, что и ответить на это, и потому тупо пялился на хёна с приоткрытым ртом, демонстрируя ряд белоснежных зубов. Придя в себя, он надул губы и уже собирался продолжить возмущаться, как вдруг Тэхён ахнул и скорчил то ли умиляющуюся, то ли жалостливую рожицу. — О милостивый! Когда ты удивлён, ты ещё милее, чем когда злишься! — не давая младшему опомниться, Ким берёт в руки ошеломлённое личико и начинает оставлять быстрые поцелуи по всему лицу, чмокает в щёки, нос и лоб так невинно, совсем по-детски, отдавая своему маленькому всё тепло, которое у него было. — Прекращай! Иначе у меня сердце откажет. — Да я же даже ничего не делаю! — изумился Чонгук, даже не пытаясь оттолкнуть Тэхёна или ещё как-либо пресечь его неожиданное побуждение. — Ты страшен, Чон Чонгук! — по своему обыкновению с излишней драмой воскликнул Ким, продолжая выцеловывать каждую ямочку, каждую горбинку, предусмотрительно обходя такие желанные губы. — Я таких опасных людей никогда за свою не короткую жизнь не видел. Я тебя плохо знал: ты буквально пропитан очарованием! Щёки у Чонгука пылали поярче огня Прометея, освещая чуть ли не всю аудиторию. Для Тэхёна он был как Полярная звезда для моряка: лишь на него он мог опираться во время своего бессмысленного движения по бескрайнему океану. Он бы хотел бороздить космические просторы, открывать новые галактики, обнаруживать необычные и неизвестные до этого явления, нарушать законы физики, преодолевать непреодолимые силы, достигать недостижимых скоростей, быть быстрее скорости света и весомее чёрных дыр, но только не одному, а с ним, Чонгуком. Иначе бессмысленно. Иначе нереально. — Почему ты так уверен, что я тебя не оттолкну после этого? — тихо спросил Чонгук с присущим ему лисьим прищуром и лукавой усмешкой. — Потому что у нас любовь с первого взгляда, забыл? — он искренне улыбнулся своей причудливой квадратной улыбкой, пристально наблюдая за озорными глазками напротив. — Дурак ты, хён, — Чонгук робко притянул Кима за кофту и уткнулся носом тому в грудь. Тэхён победно ухмыляется и прижимает младшего к себе, поглаживая большим пальцем по лопаткам, опускаясь к пояснице. — Действительно дурак, — отвечает он и целует Чона в висок.***
— Я вообще-то не математик, — внезапно сказал Чонгук, выползая из кучи учебников, которыми его завалил великодушный Ким Тэхён, разбирающийся в это время со своей моделью марсохода. — Меня учат решать типовые задачи, а без заданного шаблона я не смогу импровизировать. Меня всегда заставляли быть пародией на математика, а я подстраиваюсь и играю свою роль, чтобы все меня уважали. Видишь? У меня даже получается. Ты ведь тоже думал, что я умный. — Но ведь ты умный, — не отвлекаясь от работы, пробубнил Ким, держа в зубах деталь, которую собирался приклеить. — Я хитрый. — Это не одно и то же? — с этими словами Тэхён прикрепил деталь и, довольный проделанной работой, повернулся к Чону. — Нет, не совсем. — Ты всё равно не отлынивай. Я за тебя сдавать высшую математику не собираюсь. — Пф, больно надо было. Я просто решил устроить небольшой кофе-брэйк, чтобы дать мозгу остыть. — Какой остыть, звёздочка? Ты всего-навсего пятнадцать минут въезжаешь! Знаешь, сколько звёзды живут, прежде чем остыть? — Знаю, — недовольно буркнул младший, утыкаясь в скучный учебник. — Я астроном, а не слабоумный. — Это, мой маленький, понятия тождественные, — с видом философа заметил Ким, благоразумно приподнимаясь, чтобы уже спустя секунду дать дёру. — Я бы встал и вставил тебе по полной программе, но тяжесть знаний не позволяет, — огрызнулся Чонгук, насупившись ещё сильнее, пряча нос в занудной книге. — Ты ж моя бестия, — Тэхён любовно смотрел на блондина, усердно пытающегося понять громоздкие формулы. — Что тебе там непонятно? — услужливо поинтересовался он и подсел к суровому крольчонку, кидающему на него злобные взгляды. Наконец Чонгук сдался и молча ткнул на мудрёный абзац, который всё никак ему не давался. — Ах это. Да, я тоже не люблю эту тему, — Ким нахмурился, припоминая все тонкости высшей математики, и, настроившись на умственную деятельность, принялся подробно объяснять младшему все понятия, останавливаясь на особенно трудных моментах, чтобы убедиться, что Чонгук всё понял и способен воспроизвести это самостоятельно. К вечеру, а вернее сказать, к ночи мозги обоих парней уже давно вскипели или даже сублимировались, паря теперь где-то под потолком, и Чонгук, не выдержав первым, изъявил желание что-нибудь поесть в конце концов и набраться сил, чтобы уже ночью приступить к новой теме. — Слушай, а нельзя отложить это на завтра? Я, честно сказать, уже литров пять воды выпил, пока говорил. У меня уже голосовые связки протёрлись, а дневной лимит слов закончился ещё часа два назад, — жалобно умолял Чона Тэхён, чуть ли не ползая на коленях у его ног. — Ты что, свихнулся? Завтра дискач, я должен отработать сегодня, чтобы завтра со спокойной совестью пойти. — Этот дискач каждую вторую пятницу месяца. Потерпишь до следующего раза! — Хён! Ты меня любишь или нет? — Да ну тебя! — не выдержал Ким, вставая на ноги. — Ты для меня всё. Тебя нет, и я ощущаю себя будто бы в вакууме, понимаешь? Ты не обязан чувствовать то же, но хотя бы считайся с моими чувствами! — в сердцах воскликнул он. Глаза начало жечь от скопившейся в уголках влаги. Чонгук виновато взглянул на хёна исподлобья, теребя край своей домашней толстовки и не решаясь начать разговор. — Тэ-тэ, — неловко позвал он, невесомо касаясь подушечками пальцев тэхёнова плеча. Старший вздрогнул и резко обернулся, напугав тем самым Чонгука. — Послушай, мы же можем уговорить Юнги-хёна уступить мне место с тобой в комнате? Всё равно они с Чимином всё время вместе, а в общаге никто не следит, кто с кем живёт. Плевать на распределение, просто обменяемся ключами и всё. А? Что думаешь? А я завтра никуда не пойду, и мы…вместе позанимаемся математикой, — его губы тронула смущённая улыбка, и он потупил взгляд в ожидании ответа. Но Тэхён упорно молчал, всматриваясь в раскрасневшееся лицо. — Математикой? — тихо уточнил он. — Ну не астрономией же, — оживился Чонгук, поднимая взгляд на старшего. — Я думаю, Юнги будет рад жить с Чимином, — задумчиво протянул Тэхён, потирая подбородок словно древнегреческий мыслитель. — Хочешь, я больше не буду ходить на студенческие дискотеки? Больше никогда не переступлю порог актового зала! — распылялся дальше Чонгук. — Сделаем вместо этого пятничный вечер просмотра кино, сериалов или мультфильмов. Что тебе больше нравится? А если не нравится кино, то можем играть в шахматы, шашки, нарды, морской бой… — без умолку тараторил он, делая короткие паузы для того, чтобы вдохнуть порцию воздуха и дальше продолжить заваливать Тэхёна вопросами. — Успокойся, звёздочка, — хихикнул Ким и ласково очертил пальцами контур чонгуковой скулы, поглаживая щёку. — Никто не запрещал тебе ходить на дискотеки. Ходи, если хочешь. — Больше не хочется, — пробубнил Чонгук себе под нос, смотря куда-то в сторону, всё ещё чувствуя свою вину. — Хён, я понимаю, что много значу для тебя. — Это мало сказано, милый. — Я не знаю, за что мне такое внимание. Я ведь далеко не подарок. Но я хочу, чтобы ты знал, что это всё не впустую, честно. Я просто-напросто не умею, не приспособлен также красиво ухаживать, понимаешь? Просто знай, что ты для меня как никотин для курильщика…нет, как героин…нет, больше. Короче стимуляция центра удовольствия на высшем уровне. — Звучит пошло. — Тебе нравится, я знаю, — ухмыльнулся Чонгук. — Нравится. А что я с тобой сделаю вот этими вот пальцами, ты и представить себе не можешь, — он демонстративно пошевелил изящными аристократическими пальцами, ухмыляясь своим мыслям. — Я бы сказал «фу», но я уже привык. — Ты любишь мои пальцы, — ухмылка всё никак не слезала с его лица и только больше и больше добавляла игривости его утончённым чертам. — Это был не вопрос. — Это был намёк? — Он самый. — Не торопи события, хён. — А, так значит это только вопрос времени? — Тэхён совершенно явно ликовал, как дитя радовался своей***
— Господа! — торжественно начал Тэхён, вскарабкиваясь на кафедру. — На моих часах время… — Хён! — оборвал Кима на полуслове Чонгук, прежде чем тот успеет выразиться не самым изящным способом. — Тихо забери листочки с билетами, нас ведь так быстро спалят. — Пф, кому вообще пришло в голову их красть? — занудствовал старший, выуживая из стопки ненужных бумаг необходимые им темы для зачёта. — Тебе пришло, Тэ. — Правда? Интересное помутнение разума. А ты зачем меня слушаешь? Я же и глупость сморозить могу. Мы, астрофизики, конечно, не астрономы, но тоже иногда тупим. — Хён! — Обожаю тебя! Заводишься с пол-оборота, — тихо хихикнул Ким, подходя к мечущему молнии Чонгуку со стопкой необходимых бумаг. — Так-с, ну, это легко, это тоже вроде понятно… Вот это, конечно, не внушает доверия… — Ты заглавие читаешь. — Хм. Действительно. Что ж, дело пахнет писюнами. — Объективно, если тебе слово «кафедра» не внушает доверия. Тэхён быстро переписал себе все темы и разослал паре своих одногруппников и, что самое главное, старосте. Староста оценил ситуацию на 10 писюнов из 10 и сказал, что на зачёт он не пойдёт, а будет уже на пересдаче. Половина группы посчитала это решение мудрым и со словами «флаг вам в руки» отправила Тэхёна, как «типа самого умного на потоке», разбираться самостоятельно с терминами, которые ни разу за весь семестр не встретились ни в одной лекции. — Что делать будешь? — с ноткой обречённости поинтересовался Чонгук, которому вообще-то не нужно сдавать этот предмет, но он чисто за компанию пришёл со страшим, потому что с Тэхёном любой кипиш, можно даже голодовку, потому что это они уже проходили, готовясь к сессии без перерыва на сон и еду. Ким затарился лимонной комбучей и энергетиками с витамином D, потому что они вообще-то за ЗОЖ, и так им удалось просуществовать полторы недели. Не без истощения, конечно, но зато в зачётке теперь красуется «отлично» корявым почерком. — Как что? Заберу документы и по-хорошему свалю отсюда в какую-нибудь процветающую страну с хорошей экологией, женюсь, заведу ораву беснующихся и вечно снующих всюду детей, устроюсь на средненькую работу, буду пахать за мизерную зарплату и потом буду нянчить внуков своих неблагодарных детей, которые уехали строить свою личную жизнь в ещё более процветающей стране, — Тэхён говорил это с таким серьезным видом, что на лице у Чона долгое время перманентно держалось неподдельное удивление. — Шучу, мелкий. Шуруй за комбучей, нам сегодня не до сна. Чонгук встрепенулся и задорно поскакал вприпрыжку на выход. У самого выхода он замедлился и задумался. — Хён? — окликнул он погружавшегося в раздумья Тэхёна. — Да, звёздочка? — устало ответил он, но всё с той же теплотой во взгляде. — Может, чего покрепче посмотреть? — Комбуча с имбирём? — Не. — С васаби? — А такой есть? — Если купишь васаби, то будет. — Резонно, — немного подумав, сказал Чонгук и скрылся в коридоре. Вечер ожидаемо прошёл абсолютно непродуктивно, как это обычно бывает в первый день подготовки к экзамену. Тэхён вечно отвлекался на уведомления о сообщениях от друзей, отправившихся в разгул, сказав, что «всё равно у этого препода никто с первого раза не сдаёт». Чонгук вечно давал старшему подзатыльники, милосердно чмокая в места, куда пришёлся удар. На слова «а как же залечить раны моей души?» он цокал языком и дарил второй поцелуй в щёку или в висок, на что Тэхён заваливался набок, сползая со стула раненым барсом, вопя что-то по типу «первый коронный, второй похоронный», утягивая младшего за руки к себе под рабочий стол. Так и сидели воробушками, грелись у работающего без перерыва компьютера, устрашающе гудящего прямо над ухом, и пили уже успевшую надоесть комбучу с имбирём: васаби они не стали добавлять, посчитав неблагоразумным портить продукт. Во втором часу по комнате бродила тень отца Гамлета вместо студента четвёртого курса Ким Тэхёна. Он вслух проговаривал тему, уже не воспринимая её, а воспроизводя словно треснувшая виниловая пластинка из восьмидесятых: с такими же помехами и заиканиями. Сонный Чонгук бродил следом, обнимая гигантского плюшевого мутировавшего осьминога с четырьмя ногами вместо восьми. Он то и дело зевал и тёр слипающиеся глаза, бубня под нос то ли молитвы, то ли параграф по физике, чтобы Тэхён, воспринимая его на слух, лучше запоминал тему. Оба уже запинались чуть ли не на каждом слове и зевали через раз, с тоской глядя на манящую мягкую постель, призывно расстеленную, вернее, не застеленную тут со времён заселения. Спустя неделю сияющий Ким выбегает из университета, ища глазами родную светлую макушку с вечно растрёпанными и пушащимися волосами. Когда-нибудь Тэхён обязательно подарит Чонгуку воск для укладки волос. Наконец он натыкается на сопящего в тени под деревом Чона, крепко прижимающего к груди портфель хёна. — Звёздочка! — вопит Ким на всю округу, пугая дворников и только-только пристроившихся на козырьке здания голубей. Чонгук засуетился, схватившись за сердце, стараясь отдышаться после сильного испуга, и ошарашено посмотрел в сторону ступенек, ведущих к университету, с которых молниеносно сбегал Тэхён, направляясь в его сторону. — Зачёт? — уточняет улыбающийся Чон, быстро поднимаясь с земли, хотя по счастливейшему лицу старшего итак всё было понятно. — Зачёт! — подтверждает догадки Тэхён, напрыгивая на младшего, валя его на землю. — Ва-а-ау, — потрясённо тянет Чонгук. — Ты молодец, Тэ! — Мы молодцы, звёздочка, — довольно мурчит Ким на ушко, сильнее прижимаясь к Чону. — Ай, по мне кто-то ползает, хён, давай встанем, — нервно осматривая руки, жалобно попросил Чонгук. — Это мои пальцы, — хихикнув, успокоил его Ким. — А, твои пальцы, — расслабился Чон, позволяя старшему бессовестно «ползать» по своему телу, — Погоди, твои пальцы?! — снова напрягся, осознавая сказанное. — Ты это, ручонки свои не распускай. Думаешь, сдал зачёт, который невозможно сдать с первого раза, и всё, глупенький астроном сам потянется к твоему неимоверно сексуальному мозгу со словами «ну ничего себе ты умный, конечно, возьми меня прямо здесь». — А что, это не так? — пошло закусывая губу, поинтересовался Тэхён. — Ну вообще-то так, но давай хотя бы не так откровенно. — Поцелуй хотя бы, — жалобно просит, строя глазки как самая прошаренная в этом деле содержанка, выклянчивающая ещё денег. — А ты не лопнешь? — Ну и что с того, что лопну? Целуй давай! Чонгук закатил глаза на капризное поведение хёна: кто из них ещё старший! — Куда ты гонишь, Тэ? Поцелую я тебя, когда надо будет, и тебе вовсе не нужно клянчить у меня поцелуи. Я же личность в конце концов, а не аппарат по раздаче своей микрофлоры. Тэхён надул губы и приподнялся, задумываясь над словами младшего. — Я просто долго думал. Сколько мы знакомы? Больше года! И ведь с самого первого дня ты знаешь о моём отношении к тебе. А от тебя я не то что ласки - слова доброго не слышу. Мы то и дело собачимся, причём это даже руганью не назовёшь. Какие-то странные подколы, которые мы оба заминаем чем-то вроде объятий или лёгкого поцелуя. Я даже не знаю, какие у нас официально отношения, мы ни разу не зарекались об этом. — Послушай, — серьёзно начал Чонгук с тем самым видом, свойственным инфантильным людям, внезапно задумавшимся о действительно важных вещах. — Знаешь, что значит слово? — Тэхён хотел было высказать гипотезу, как Чонгук оборвал его, быстро продолжив свою мысль, — ничего оно не значит, хён. Слово вторично, и ему никогда не передать весь тот спектр эмоций, всю ту гамму чувств, которую испытывает человек. Художник страдалец, потому что он просто не способен выразить на бумаге в полной мере бурю, волнующую его сердце. Именно поэтому я люблю тебя молча, хён. Я не хочу кричать об этих чувствах миру, потому что этого будет чертовски мало для тебя, мне постоянно будет недостаточно всех существующих художественных приёмов, будь у меня хоть самый богатый лексикон во вселенной. Тэхён, мне будет слишком мало слов, чтобы описать мою любовь к тебе, поэтому я молчу. Тэхён смотрел на Чонгука с разинутым от потрясения ртом, осмысливая трогающие за душу слова, которых он так долго ждал. Ким просто сидел в ожидании хоть какого-то фидбэка, и вот он лавиной свалился на измученную бесконечными думами голову. Он периодически терзал себя мыслями о том, что же всё-таки между ними, и вот Чонгук просто взял и в одно мгновение разъяснил абсолютно всё, что так долго гложило Кима. — Я…дурак, верно? — с виноватой улыбкой спросил Тэхён. — Нет, ты просто влюблён, — шепчет Чонгук прямо в пухлые губы, нарочно дотрагиваясь совсем легко, практически неощутимо, но Тэхён всё чувствует очень остро и млеет. Этого было так много и так мало одновременно, что у старшего сносило крышу от подобных контрастов. Он непроизвольно припадает к мягким губам, осторожно сминая их и пытаясь распробовать вкус. Земляничная гигиеничка, которую Чон всюду таскал с собой. Губы с земляничным оттенком… Прелестно, сказочно, завораживающе, до искр из глаз и действительно не передать никакими словами. Как же можно описать их любовь? — Это было… — отстраняясь, но не открывая глаз, пытается понять свои ощущения Чонгук. — Космически? — пытается помочь Тэхён, завороженно любуясь блаженным личиком светловолосого. Он наконец открыл глаза и ярко-ярко улыбнулся своей фирменной кроличьей улыбкой. — Непередаваемо. — Да, — соглашается Ким, притягивая Чонгука вновь для нового поцелуя. Тот льнёт к старшему, сплетает пальцы за шеей, поглаживая большим пальцем точёную челюсть старшего, прижимаясь всем телом, словно пытается преодолеть межмолекулярные взаимодействия и слиться воедино. И лишь физические тела не позволяли им осуществить это, ибо духовно они с самого начала были единым целым. На них наверняка так опечалено из космоса глядели души, бросившие их тела. Тэхёну верилось, хоть он и был убеждённым агностиком, что есть у их чувств некое божественное начало, слишком поэтичное для их рода деятельности, слишком за гранью, чтобы существовать только в одной Вселенной. И вовсе не звёздами было послано ему это счастье: он астрофизик и такие бредни не приемлет. Но, ощущая земляничный привкус на своих обветренных губах, наслаждаться этой мягкостью и нежным трепетом чужих губ… Невольно становишься поэтом, начинаешь мыслить и говорить иначе, чересчур возвышенно для разговорной речи, чересчур пошло для классической лирики. Мат не сменяется чудными эпиграммами, а утренний дошик на опохмел — полезным сбалансированным завтраком. Вовсе нет, влюблённый человек иначе смотрит не на мир, а только на маленький его кусочек, окружающий одного человечка. Твоего человечка. И как понять, что это именно он? Тэхён нередко думал об этом, философствовал наедине с собой, иногда вслух рассуждал, пока никого не было в комнате, как же он поймёт, что Чонгук — вовсе не минутная слабость и временное влечение, а нечто большее. И Чонгук ответил сам на его вопрос. Просто спроси сам себя, за что ты любишь человека. И если ты ответишь сходу, значит, ты ошибся.Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои — Пускай в душевной глубине Встают и зáходят онé Безмолвно, как звезды в ночи, — Любуйся ими — и молчи. Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймёт ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь — Взрывая, возмутишь ключи, Питайся ими — и молчи… Лишь жить в себе самом умей — Есть целый мир в душе твоей Таинственно-волшебных дум — Их оглушит наружный шум, Дневные разгонят лучи — Внимай их пенью — и молчи!..*
***
Тэхён заботливо укутал Чонгука в классический клетчатый плед, который он выторговал на какой-то ярмарке с дешёвым барахлом за ещё меньшую сумму, чем та, за которую продавец готов был его отдать. Но, как говорится, с милым рай и в шалаше, а особенно в неглиже, прошу простить мою фамильярность, поэтому, даже завёрнутым рулетиком в колючий и пропахший стариной плед, Чонгук ощущал небывалый комфорт и непередаваемый словами уют в присутствии хёна. Идея отправиться в поход принадлежала, по правде говоря, Чимину, но тот простудился и не смог поехать, поэтому водрузил походный рюкзак на худенькие плечики Юнги-хёна и отправил его в пешее эротическое прямиком в лес, где он должен был приучить Тэхёна и Чонгука к походной жизни, чтобы в дальнейшем, когда они, по словам Чимина, «будут дружить семьями», эти двое были приспособленными к выживанию в диких условиях, ведь «только и могут, что зубрить свои звёзды и пить экзотические напитки днями и ночами». Тэхён, на самом деле, не был романтиком, но ещё более им не являлся Чонгук. Оба не видели в этом нужды: уж слишком спонтанно всё происходило в их жизни: знакомство на студенческой дискотеке, моментальное признание Тэхёна, которое и признанием-то толком не назовёшь. Он просто поставил Чона перед фактом, что примерно через пять лет они будут замужем друг за другом, что буду ездить на различные научные конференции вдвоём и прославятся как супруги Кюри, открывшие вместе радиоактивность. Первый поцелуй тоже можно назвать нетипичным. Не было никакой романтики или трепетного выжидания столь интимного момента. Банальное «блин, чёта поцеловаться хочется» им вполне хватало, чтобы в полной мере оценить серьезность намерений и дать друг другу то, чего каждому было нужно. Благо, желания зачастую совпадали. Не нужна им эта романтика, хоть и сюсюкаются, вернее, Тэхён сюсюкается, а Чонгук бесконечно смущается и легонько толкает хёна, мол, перед людьми неловко получается. Пока Юнги чертыхался, собирая палатку, а Чонгук батрачил как проклятый у костра, вопя какие-то шаманские заклинания, одному ему известные, Тэхён лежал на огромном булыжнике и философствовал. — Вот как ты относишься к неогегельянству, звёздочка? — Хён, я к нему никак не отношусь, а к тебе сейчас начну плохо относиться, если ты не поможешь мне хоть танцем с бубном, да хоть добрым словом. Я не представляю, как это разжигать. — Добрым словом помогу, — он оживлённо поднялся со своего ложа и улёгся у костра, раздувая огонь с самого низа. — Костёр, костёр, — принялся он приговаривать жалобным голоском, будто клянчил у строгого воспитателя двойную порцию сгущенки на вонючую подгоревшую запеканку, — пожа-а-алуйста, полыхни также, как горит задница нашего декана… — Хён! — перебил его отчего-то взволнованный Чонгук, оттаскивая Кима от костра, — ты себе брови сжёг, придурок. — Батюшки! — испуганно воскликнул Тэхён, а потом задорно расхохотался, ласково взлохмачивая непослушные светлые волосы. — Теперь можно на их месте набить татуировку. Какую-то красивую цитату. — Монобровью? — Придётся. У меня нет двух коротких душевных цитат, — пожал плечами Тэхён и снова рассмеялся, приводя Чона в умиротворённое состояние, в котором обычно пребывают матери, успокоенные позитивным настроем ребёнка после какого-то их поражения. Ближе к ночи они сумели адекватно развести костёр. Как для себя понял Тэхён, костры он разводит хуже, чем женщин на секс, а учитывая его невинность, можно сразу сделать необходимые выводы. — А завтра мы пойдём на речку, — не теряя так и не найденный оптимизм, разъяснял своей недоэкспедиции планы на их совместное будущее Юнги. Обуза в виде двух дебилоидов, которых вместе связывало не божественное начало, а одна единственная клетка мозга на двоих, по мнению Юнги, уже перестала нервировать, потому что Тэхён перестал говорить, а Чонгук перестал хрюкать от каждой шутки, и хрюкать — это ещё мало сказано. Визжал этот свин почти с каждого вброса, хоть и утверждал после, что «это вовсе не смешно, хён, как ты можешь так шутить». — Что есть завтра? — философски подметил Чонгук, жуя сухую травинку. — День, который не наступит никогда. — Опа, — очнулся от криосна Тэхён, улыбаясь пьяной корявой улыбкой, немного напоминающей оскал, — вот это ты мудро подметил, братан. Это я и набью себе на лоб. — Не смей! Я с тобой на людях появляться перестану. — А то раньше так прямо верным спутником был. Вот ведь заладил «да ты вообще знаешь, что в обществе делают с такими, как мы», «а что мои родители скажут, если узнают, что мы целовались?» — Вы целовались? — впервые за всё время диалога заинтересовался Юнги, навострив уши. — Ну, обмен микрофлорой, если на чистоту. Целоваться этот неуч не умеет, — высказал своё «фи» Чонгук. — Пф, а ты научи, умник! — Помидор тебе в помощь. — Ты зачем меня унижаешь? — возмутился Тэхён, демонстрируя во всей красе своё петушиной оперение. — Ладно, нормально он целуется, — повернулся Чонгук к Юнги, игнорируя вскипающего Кима. — У меня просто редко появляется возможность его взбесить. — И вот как ты будешь потом колечко обручальное носить? В перчатках? Чтобы не дай бог кто увидел! — продолжал гнуть своё Тэхён. — С гордостью буду носить, — засмеялся Чонгук, бросаясь в Кима зефирками. — Ты что делаешь?! Прекрати! — сквозь смех возмущался Тэхён, уворачиваясь от белых сладостей. — Ты так разгорячился, что на тебе можно зефир жарить. — Ну да, я горяч, не спорю, — он игриво подвигал бровями вверх-вниз и мельком взглянул на сконфуженного представшей перед ним сценой Юнги. — Детям на такие страсти смотреть не положено. — Я старше вас обоих! К тому же никакого разврата в моей палатке. И да, ну-ка живо, пора на боковую, тушите костёр, убирайте снасти. Чёрт знает, зачем вы их вообще взяли с собой и достали сейчас, если мы в лесу, а не на рыбалке. — Цыпочек подцеплять, — заговорщицки сказал Тэхён с весёлым прищуром. — Чонгук спит с тобой в палатке, чё его цыплять-то? — Не надо в меня этим тыкать! — ужаснулся Чонгук при виде рыбацкого копья. — Вы чё, ещё и копьё с собой притащили?! — Это на кабана, — пояснил Тэхён. — Намджуна с нами нет, кого ты этим цеплять собрался? — Давайте просто ляжем спать и не будет вдаваться в подробности личной жизни Тэхёна? — благоразумно предложил Чонгук, с чем все сразу же согласились, разбредаясь кто куда. Ночь была хоть и тихой, но всё равно неспокойной. Чонгук всё время ворочался и морщил нос от неприятных сновидений, периодически просыпаясь со стойким желанием накричать на Луну, чтобы не светила так раздражающе. Ещё и Тэхён что-то бубнит под боком. — Чего говоришь? — переспросил злой как собака Чонгук. — Видишь звёзды? — ласково повторяет Ким. Чонгук расслабился и взглянул на ночное небо, немного успокаиваясь, потому что атмосфера тут всё же пропитана романтикой, хоть он и не любитель. — Да, вижу. — Ну так чё разлёгся, подымайся, у нас палатку скомуниздили! — на весь лес орёт Тэхён, истерично хохоча и мечась из стороны в сторону, рассуждая, куда бы мог уйти воришка. — Айщ, Чимин нас прибьёт! — Придурки! — вопит откуда-то из кустов взбесившийся Юнги, — Вы и ночи в ней не проспали!***
Причудливая ваза в стиле прованс, подаренная любимой бабушкой на день студента, с грохотом приземляется на пол, разлетаясь осколками во все стороны. Тэхён впервые плюёт на эстетику и рациональное мышление, припадая вновь к нежной молочной коже на шее, проводит горячим языком по кадыку и растекается пастельной жижицей по полу от того, как сладко стонет на ухо блондин, прижимаясь ещё ближе. — Это не я, — загнанно шепчет Чонгук, оправдывая свою неловкость, — ты сам толкнул меня на вазу. — Чёрт с ней, с вазой, — отмахивается Тэхён, безрезультатно пытаясь стянуть с Чона рубашку. — Помоги мне, маленький. Чонгук послушно снимает с себя мешающий элемент одежды и снова притягивает к себе старшего, чтобы ещё агрессивнее впиться в губы. Они вовсе не целовались как животные, желающие сожрать друг друга. Скорее, это выглядело, как два путника, вернувшиеся из пустыни, заметившие сосуд с водой и теперь жадно пьющие живительную влагу. Страсть по классике плавно перетекла в тягучие сладостные поцелуи, пускающие электрические заряды по всему телу. И Тэхён, и Чонгук не могли понять, как работает это негласное правило «мы займёмся сексом, когда придёт время», и как они с точностью до секунды определили оба, что время пришло. Как они без лишних слов, просто взглянув друг на друга, как бы послали мысленного голубя с весточкой «гормоны что-то расшалились». И почему это до сих пор не выглядело нелепо, для них тоже оставалось загадкой. А всё почему? Потому что их отношения можно описать двумя словами: «непередаваемо» и «спонтанность». — Как-то глупо всё это, — оторвавшись от любимых губ, сбивчиво шепчет Чонгук, приводя дыхание в норму. — Что, милый? — Тэхён смотрит расфокусированным затуманенным взглядом куда-то сквозь Чона. — К слову о глупостях. Я тут подумывал о карьере астронома, чтобы всегда быть рядом с тобой… — Э! — Чонгук резко отстранился от Кима, убирая его руки со своей талии. Он не понимал резкую смену настроения своего парня, но сейчас в голове сложно было пробираться здравым мыслям сквозь заполонивший всё пространство туман возбуждения. — Ты не астроном, ты астрофизик! Веди себя подобающе! — Ну звёздочка! — капризно тянет старший, ухмыляясь и окольцовывая руками изящную талию. Видно было, что просто издевается, снова нарывается. — Моё дело — наблюдать, твоё — анализировать. Не лезь ко мне в галактики со своими линейками! — Такими двусмысленными разговорчиками ты меня провоцируешь, маленький, — возбуждающим басом рычит на ухо Тэхён, придвигая Чона за бёдра к себе, упираясь выступающим бугорком в область паха. Тело в его руках напряглось. Ухмылка на лице стала шире. — Молчи, прошу, ты своими комментариями сбиваешь мне настрой, — скулит Чонгук, потираясь своим возбуждением о бедро Кима. — Пора бы уже привыкнуть к тому, что я умудряюсь всё превратить в цирк. — Да уж, — в максимальной степени беззаботно, насколько это позволяет ситуация, отвечает Чонгук, пискнув от неожиданности, когда шаловливые ручки прокрались под резинку домашних штанов и принялись нагло исследовать новые неизведанные ранее территории, так и манящие всё это время. — Хё-о-он, — вырывается тихий стон, раззадоривающий Кима. — не говори, что ты решил быть сверху. Я тебе так просто не дамся. — Дашься, — шепчет и тут же кусает мочку уха, — умолять будешь. — Унижаться не стану. — Не станешь, — шепчет уже на другое ухо, оставляя мокрые следы за ухом и проводя дорожку от края челюсти к ключицам, — но под меня ляжешь. — Предлагаю компромисс, — Тэхён прерывает парня, начавшего качать свои права пассива, прикоснувшись указательным пальцем к губам, призывая помолчать. Чонгук послушно затыкается и выжидающе смотрит на старшего. — Послушный такой, — улыбается Ким, оставляя лёгкий поцелуй на острой скуле. — Я тебя понял. Я сделаю всё, чтобы доставить тебе удовольствие, слышишь? — Абсолютно всё? — хитро щурится Чонгук, и в глазах его плясали недобрые огоньки. — Абсолютно. — Тогда ляг под меня. М? Или твоя гордость тебе не позволит? — Звёздочка, как ты можешь так про меня думать? — с ноткой обиды восклицает Тэхён, смотря на Чона не столько со страстью во взгляде, сколько с невероятной нежностью и теплотой: в его глазах плескался тёплый океан любви к его звёздочке, разливались кисельные реки и озёра из согревающего какао с плавающими воздушными островками-зефирками. — Что унизительного в том, чтобы дать тебе то, что тебе хочется? — Ничего, — виновато произносит Чонгук. Он вдруг почувствовал неловкость от того, что сказал, от того, что поставил под сомнение искренность и серьёзность чувств Тэхёна. — Иди ко мне, — он ласково тянет хёна за край толстовки и мягко целует в губы, будто бы заново пытается их распробовать. Словно до сих пор не запомнил наизусть их форму, вкус и мягкость. Но если бы ему прямо сейчас дали в руки глину и попросили по памяти слепить эти самые губы, он бы моментально воссоздал точную копию, придав глине не только нужную форму, но и в точности определил бы их вкус и запах, остальные менее заметные характеристики: губы хёна слабо пахли облепихой и всегда имели сладковатый привкус из-за пристрастия Кима к различным газированным напиткам, в частности, энергетикам. Чонгук давно перестал стесняться целовать Тэхёна на людях. Наоборот, он с некоторой гордостью уверенно подходил, иногда специально мчался через весь холл университета, расталкивал тэхёновых друзей и требовательно смотрел на хёна, как бы говоря «уже полчаса прошло, а ты меня до сих пор не зацеловал до смерти!» — Если мы сейчас такие разгорячённые ввалимся в общий душ, нас оттуда не прогонят с криками «извращенцы», — водя носом по гладкой щеке, с хитренькой усмешкой на губах спрашивает Тэхён, поглядывая из-под длинных тёмных ресниц. — Прогонят. Но кого это волнует? — Чонгук заговорщицки поглядывает на дверь, а в глазах его уже не черти пляшут: там сам Люцифер с грешниками хороводы водит, и это так чертовски заводит. — Любая глупость, хён, помнишь? — Конечно, — улыбается, — любая глупость, лишь бы вместе.***
Кафель в душевой треснул и крошился нещадно. Здесь и капитальный ремонт не поможет, нужно сразу отстраивать целиком новое здание, а Тэхён с Чонгуком только добавляют проблем. Мыться они, само собой, пошли вместе. Справиться с похотью, охватившей их до последней капли утонувшего в разврате рассудка, разумеется, не получилось. Чонгук, до этого твёрдо убеждённый в своей главенствующей роли и направляющей позиции, сейчас покорно прогибается под каждым обжигающим прикосновением. Они всё ещё боятся зайти дальше, боятся сделать что-то по неосторожности, отчего их отношения отбросит далеко назад, и придётся выстраивать это доверие заново. Разум боится, а тело ведёт, взяв контроль над ним. — Знаешь, — в перерывах между жадными поцелуями неразборчиво, будто небрежно мусолит каждое слово, произносит Тэхён, — настоящих учёных должна возбуждать наука. — С чего ты это взял? — не особо задумываясь о его словах, интересуется Чонгук. — Да так. Просто у меня есть подарок для тебя. — М-м-м, подарок? — Да, он лежит в комнате, и я удивлён, что ты и не заметил его. Чонгук задумчиво кусает нижнюю губу и закатывает глаза. Не потому что так усердно думает, а потому что хитрый лис снова оставляет нежный поцелуй за ушком — слабое место. В мыслях всплывают очертания комнаты, постепенно детализируются предметы, и наконец Чонгук осознаёт. — Астрофизика для чайников, кипятильников, блюдец и прочей кухонной утвари?! — в его интонации прослеживалась явная угроза. — О, так ты заметил? — беззаботно отвечает Ким, не акцентируя внимание на вскипающем от злости парне и его краснеющих ушах. — Это, по-твоему, возбуждает?! — Что? — невинно хлопает глазками. — Это? Чонгук невольно запрокидывает голову от удовольствия, потому что лис чёткими, выверенными движениями провёл ладонью по налившейся кровью головке и дальше по всей длине, сжимая член у основания. — Это…нечестно, — задыхаясь от новых ощущений, выпаливает Чон, крепко держась руками за плечи хёна. — Что? — опять этот непорочный взгляд и бессмысленное уточнение. — Это? Он снова повторил свои действия и в этот раз добавил вторую руку, по-хозяйски изучая ею красивое спортивное тело, принадлежащее только ему. Чонгука дико смущало то, с какой точностью и мастерством хён доставлял ему удовольствие. Стало неловко от своей неопытности и неспособности сделать Тэхёну также приятно, как ему сейчас. — Тэ, давай уйдём в комнату, — жалобно скулит он, цепляясь сильнее пальцами в плечи хёна, потому что сил держаться на ногах уже не оставалось. — Как скажешь, — сладко щебечет на ухо, знает, чёрт, насколько мощно на младшего действует его голос и прикосновения. По-человечески дойти до комнаты без происшествий так и не получилось. Тэхён неосторожно толкает дверцу ногой, отчего та с треском бьётся о стену и сваливает дешёвую картину с непонятными абстракциями на пол. Чонгук плюёт на подарок, потому что сам давно думал, как бы по-тихому избавиться от этого «произведения искусства». Он облизывается хищно, ненасытно, собственнически обвивая талию Кима, чуть ли не вгрызаясь в медовую кожу на шее, с непонятным ему звериным* аппетитом кусает острые ключицы, призывно выглядывающие из-под приоткрытого махрового халата. Ким довольно ухмыляется и медленно приоткрывает ворот халата, предоставляя себе поле для дальнейших действий. Он бы хотел пометить Чонгука, оставить свои следы по всему периметру белоснежной кожи парня, но это уже следствие первобытной страсти и неконтролируемой похоти, инстинктивное животное поведение, а он его любит нереально, непередаваемо, космически. Он давно уже оставил след на его душе, и большего ему не надо. Тэхён искренне в это верит и позволяет себе лишь оставлять невесомые щекочущие поцелуи на шее, от которых по всему телу Чона пробегала мелкая дрожь. Мысли Чонгука такими непорочными не были, хотя он придерживался той же идеи, что и Ким: их связь — это что-то высокое, безумно красивое и не от мира сего. Тем не менее руки всё равно прокрадывались под одежду, всё равно сминали шёлковую и немного прохладную после душа кожу, всё равно требовательно притягивали поближе к себе, так, чтобы тело к телу, чтобы ни миллиметра, ни нанометра между ними не прослеживалось. — Начнёшь цитировать Бродского в постели — я тебя выгоню, — вроде в шутку, но всё же строго пригрозил Чонгук. По глазам его было видно, что парень-то он смышлёный, знает, что к чему, и готов к любому выкидону старшего. — А я думал, ты любишь извращенцев, — томно проговаривает Ким в мягкие губы и снова вовлекает в поцелуй, более глубокий, нежели до этого, ещё более чувственный, но по-прежнему не развратный. — Извращенцев, а не душевно больных, Тэ, — Чонгук хитро щурит глазки и толкает Кима в грудь, сваливая того на кровать. Тэхён с лёгким восторгом выдохнул и пристально осмотрел младшего с ног до головы. С губ слетает тихо «какой же ты красивый», заставляя Чона залиться краской, но вовсе не отступить. Он старается строить из себя альфа-самца, что очень даже неплохо получалось, и уверенной походкой прошёл к тумбочке, из которой извлёк небольшой тюбик с лубрикантом. — Без запаха? — с удивлением смотрит на Кима Чонгук. — А ты хочешь цвести и пахнуть, пока трахаешься? — Ну, так свежее, — огорчённо пробубнил Чон себе под нос и, открыв тюбик, выдавил немного на руку. — Мы же люди такие, грязной работой занимаемся. — Так, ты сейчас мой анал грязной работой обозвал? Я же помылся! При тебе, чистоплотная ты глиста! Чонгук засмеялся, но на деле-то ситуация грустная. У них не отношения, а цирк на колёсиках: они ведь даже такой интимный момент запороть умудрились, а ведь ещё к первому этапу не приступили. — Ну что поделаешь? Я же прошёл курсы юного повара. Нас там учили все продукты мыть по десять раз, — пожал плечами Чонгук, взбираясь на кровать и подкрадываясь потихоньку к своей жертве. — Оу…- Тэхён опять подозрительно ухмыльнулся, что не предвещало ничего хорошего, — Так вы повар, месье. Тогда, пожалуйста, прожарьте тщательнее с двух сторон. — Гадство, — на выдохе произносит Чонгук, который итак был на пределе возможностей: больше сдерживаться сил не остаётся. Тэхён с радостью позволяет повалить себя на спину, предоставляя полную свободу действий. Он ещё успеет побыть сверху, ещё столько времени у них впереди, ещё столько возможностей. Чонгук чересчур много осторожничал поначалу, и сейчас его уверенные действия распыляют Кима, игра контрастов туманит разум и опьяняет, лишая последних капель рассудка. Тэхён чувствовал острую боль в нутре, покалывающий холод металла от серебряных колец Чона, но продолжал дарить нежную улыбку младшему в перерывах между поцелуями. Чонгук просто-напросто не может причинить ему боль, а всё это — иллюзия. К тому же эта иллюзия уже спустя несколько минут дурманила сознание, убирая оставшееся ощущение неловкости. Чонгук с удовлетворением заметил, как хён с полуприкрытми глазами прикусывает нижнюю губу, как он потихоньку толкается навстречу пальцам, как довольно мычит, прижимаясь к нему, Чонгуку, и как шёпотом просит о большем. Он жмурится, откидывая голову назад, глухо стукнувшись об изголовье кровати, отчего тут же стискивает ряд жемчужных зубов и впивается отросшими ноготками в чонгуковы плечи. Жалобный взгляд, буквально взывающий к Чону, изголодавшийся в ожидании, подогреваемым вечными неоднозначными намёками и упомянутыми вскользь интимными подробностями, такими как «я могу принять четыре пальца, хён, а ты?» или «чёрт, мне кажется, у тебя на два сантиметра больше, наверно, приятно будет». Добила Кима информация про сверхчувствительные соски младшего и срывающая башню реакция на скромные поцелуи в шею. Что уж говорить о более смелых действиях, таких как засосы или лёгкие покусывания. Чонгук заботился о своей репутации, поэтому прежде, чем размашисто войти в изнывающего от ощущения незаполненности хёна, ему требовалось чем-то приглушить эту радиовещалку: стены в общаге, как водится, из картона, и смотреть потом на озорные лица соседей, услышавших сей концерт, особо никто не горел желанием. Тэхён — убеждённый пофигист в пятом поколении, поэтому все попытки Чонгука по заглушению его же стонов пресекает на корню. Он буквально клянчит член младшего, уверяет, что всё будет хорошо, ведь тот достаточно его подготовил. Для Чонгука это всё смахивало на не спланированное дешёвое порно: без подстраховки, на каскадёров у них бюджета не хватило, а кто знает, какие трюки пассивы могут выполнять верхом на тебе. Мало ли член сломают своими накачанными мышцами прямой кишки, а ты потом ходи с этим краником пипкой кверху. И ладно бы хоть кто-то тут был с каким-никаким опытом, так нет ведь! Картина маслом: светские львицы разбираются в колхозе, иначе никак не описать. Учёные, блестяще разбирающиеся в высшей математике, открывают новые звёзды и галактики, рассчитывает массы планет, расстояние до них, пригодны ли они для жизни… И эти же люди понятия не имеют, как же им засунуть и высунуть свой агрегат так, чтобы было приятно. Чонгук бы так не нервничал, если бы не видел, насколько был возбуждён Тэхён. И его возбудил он, Чонгук. Это не могло не льстить ему, и потому он посчитал, что обязан выложиться на все сто, чтобы у Кима земля с небом перемешались и гравитация потеряла весь свой смысл. Он вообще не пошлый и не романтик, но чёрт бы побрал Ким Тэхёна, захотелось перечитать всю Камасутру, заучить её целиком, от корки до корки, и продемонстрировать, на что он способен. Чонгук снова осторожничает, проникает пальцами медленно, мониторит ежесекундно реакцию на свои действия и при малейшей негативной эмоции прекращает двигаться. Он тянется за поцелуем, постепенно добавляя пальцы, старается отвлечь хёна от новых ощущений, причиняющих тому, судя по всему, пока что только дискомфорт. — Я где-то слышал, — между делом решил поделиться опытом Тэхён, — что начинать надо на животе… — скромно опускает взгляд, чтобы не видеть ярко выраженное изумление на лице младшего. Откуда такие познания, наверно, спрашивать не стоит. — Но я же так не смогу видеть твоего лица, — резонно подмечает Чонгук, но всё же аккуратно выходит и переворачивает Кима на живот, притягивая того за бёдра к себе. Проверенные годами наблюдения он оспаривать не собирается. Сейчас представшая перед Чонгуком картина кажется какой-то чересчур развратной: изгибы тела блестят в полутьме комнаты от капелек выступившего пота, лица Кима не видно за спутавшимися мокрыми прядями волос, длинные изящные пальцы отчаянно сжимают бесчисленные складки простыни, бёдра едва заметно подрагивают. Всё же Чонгук пришёл к мысли, что это вовсе не разврат — это искусство. Тэхён пытается успокоить дрожащее тело, убеждает себя, что нет ничего такого в обычном поцелуе в позвоночную косточку, только вот Чон не останавливается и спускается всё ниже, пока его губы не коснулись копчика, а язык не обвёл выступающую косточку, спускаясь дальше. Подушечки пальцев слегка надавливает на влажную ложбинку, выбивая из Тэхёна остатки самообладания. Чонгук в последний раз развёл пальцы на манер ножниц и отстранился от разгорячённого тела. Интерес взял верх над Кимом, и тот невольно оборачивается и увлечённо наблюдает через плечо за действиями младшего, который вдруг неестественно пошло для своей натуры ухмыляется, любуясь представшей перед ним картиной: вот это уже не дешёвое, а вполне дрочибельное, в понимании самого Чона, порно. Вид такого Тэхёна просто срывал башню к чёртовой бабушке и заставлял быстрее раскатывать этот долбанный презерватив, напористее придвигать к себе податливее тело, живее проникать в горячую плоть, сжимающую изнывающий от возбуждения член. Чонгук старался бережнее обращаться с чувствительной кожей, поэтому невесомо придерживал Тэхёна за бёдра, совершая толчок за толчком. Он так старался свести всю боль к минимуму, что не отследил тот момент, когда Тэхён начал самостоятельно подвиливать бёдрами, насаживаясь сильнее, шепча просьбы ускориться и не томить их обоих. Да даже на соседей всё равно. Какое им дело до этих незнакомых им людей: пусть завидуют. Чонгук никогда до этого не слышал стоны Кима, и он так сильно об этом жалеет сейчас. Низкий и пленяющий голос так ловко обтекает все поверхности, буквально льётся в уши, ласкает слух своей мелодичностью и правильностью звучания. Определённо Чонгук ничего более прекрасного в своей жизни никогда не слышал, поэтому он с удовольствием добавляет голос Тэхёна в список вещей, вызывающих конкретную такую зависимость. Он настолько проникся идеей Тэхёна о том, что их связь имеет божественное начало, что его разум успешно фильтровал «земные звуки плотских утех»: шлепки тел друг о друга, пошлое хлюпанье смазки, скрип ходящей ходуном кровати. Нет, этого всего у них быть не может, у них только высокие чувства, только самые острые ощущения. — Выглядишь таким раскрепощённым, хён. Неужели нет никакой неловкости от того, что в тебе сейчас мой член? — Чонгук не пытается подколоть, он искренне недоумевает. Что-то внутри его даже кольнуло, ведь такая уверенность могла быть следствием не маленького опыта за спиной у Кима. — Я не стесняюсь тебя, — честно отвечает Тэхён после того, как более-менее восстановил дыхание: его маленький тот ещё кладоискатель и прекрасно обнаружил предстательную железу в считаные минуты. Чонгука немного сбивает такой ответ. Он и сам не стесняется Кима, но даже и не задумывался, как повёл бы себя в такой ситуации. Будь он на месте Тэхёна, стал бы он прикрывать раскрасневшееся лицо руками, стал бы отворачиваться и избегать зрительного контакта, стал бы прикусывать ладонь в попытках заглушить норовящие вырваться стоны? Тэхён и вправду его не стесняется. Никогда не стеснялся. Он был максимально естественный в этих отношениях, и потому Чонгук осознавал, что его любовь созрела намного раньше. Не потому, что хён первый признался, стал добиваться его, постоянно признавался в своих чувствах и никогда не был скуп на комплименты. А потому, что не пытается казаться кем-то другим рядом с Чонгуком. Почему-то даже во время секса Чонгук не может перестать думать о Тэхёне. Любой другой бы думал о том, как ему хорошо в данный момент и о том, как бы сделать ещё лучше. И дело не в том, что Чонгук ничего не испытывал. Вовсе нет, всё совсем наоборот: его ещё никогда не накрывало такой мощной волной оргазма, настолько сильной, что потом и десяти минут не хватит отдышаться и прийти в себя. Прижиматься друг к другу, не пытаясь даже охладить разгорячённые тела, тяжело дыша загустевшим воздухом друг другу в пылающие алые щёки, посмеиваться от такой реакции организма друг на друга, потому что возбуждение по новой накатывало от одного лишь осознания произошедшего — это всё в стиле их отношений. Потому что нет романтики и в то же время ею всё пропитано, потому что Чонгук на самом деле не плакса, а Тэхён не дурак. Это железное кредо в их отношениях, и спорить с этим не следует. Чонгук ни капли не сентиментальный. Но, приняв факт того, что между ними больше нет никакой неловкости и не существует больше никаких сомнений в правильности этих отношений, осознав всю глубину чувств Тэхёна, по его щеке невольно скатилась слеза. — Ты…ты чего, маленький? — Тэхён ласково дотрагивается до чонгукова лица, и это становится последней каплей. Чонгук никогда не признавался ему в любви. Никогда по-настоящему, по своему собственному желанию, а не из-за многочисленных выспрашиваний Кима этого не делал. Ни-ког-да. — Тэ, — Чонгук прекращает любые свои действия и утыкается носом в яремную ямку, втягивая носом родной запах хёна. — Ты знал…что я тебя люблю? — Чон почувствовал, как старший затаил дыхание и напряжённо ожидает продолжения, — очень и очень сильно. — Ох, звёздочка…- на выдохе произносит Ким и ласково проводит ладонью по подрагивающим лопаткам. — Я тебя непередаваемо. — Да, — он шмыгает носом и дует губки, клянча поцелуй, который незамедлительно получает. — Непередаваемо. — Утри слёзки, маленький, и переворачивайся, — в глазах Тэхёна зажглись недобрые огоньки, — моя очередь!***
— Oh mon chéri! — лепетала мать, суетливо обегая по пятому кругу скромную комнатушку, в которой ютились двое парней. Мама Тэхёна была француженкой по происхождению и, хоть и знала корейский благодаря мужу, частенько в порыве чувств начинала разговаривать с сыном на родном языке. — Чонгук~а! — с явно прослеживающимся акцентом обратилась она к забившемуся в угол парню, — как ты терпишь весь этот бардак?! «Также легко, как и разводит его» — подумал Тэхён, но истинного грязнулю маме так и не сдал. — Tae-tae! Papa vous a demandé de lui présenter Jungkook! — продолжала напирать на сына мать, хотя на самом деле она была безмерно рада видеть сынишку спустя столько времени. С тех пор, как Ким уехал из Франш-Конте на учёбу в Сеул, он ни разу не приезжал проведать родителей, хоть и скучал по ним неимоверно и старался писать каждый день, много интересовался об отцовском здоровье и в целом вёл себя, что называется, как прилежный и благодарный сын. — Познакомлю, мам, говори на корейском, пожалуйста. Чонгук не понимает, — вежливо напомнил Тэхён матери, на что та спохватилась и принялась извиняться перед Чоном за свою бестактность. Чонгук скромно улыбался и бубнил себе что-то под нос, понятное только ему, а сам в это время мыском заталкивал непонятно откуда взявшийся презерватив под тумбочку. Тэхён краем глаза заметил неловкое движение младшего и прыснул в кулак, привлекая внимание матери. Он по-другому и не представлял первое знакомство своего парня с мамой: это так в стиле их отношений. Хвала богам, госпожа Ким так и не заметила оставшиеся с ночи улики и продолжила носиться с метёлкой по комнате, сметая метровые слои пыли.***
За узким окном с приоткрытой фрамугой, впускающей едва ощутимые потоки свежего воздуха, уже давным-давно рассыпались бесчисленные огоньки далёких звёзд. Ночь окутала большой город большим пуховым одеялом. В это время бодрствуют по большей части кутилы и студенты, но сегодняшняя ночь особенная: Чонгук и Тэхён не сидят за учебниками — они впервые за долгое время нежатся в постели, завернувшись в один большой рулетик и глупо посмеиваются над не смешными и неважными вещами. — Я обнаружил новую звезду, — так, между делом, приглушённо произносит Чонгук, как будто это что-то пустяковое, совершенно обыденное, и каждый может вот так просто взять и ткнуть пальцем в небо с громогласным «эврика!» — Так это же потрясающе, звёздочка! Как хочешь назвать? Наверно, было бы слишком клишированным давать ей имя любимого человека… — Тэ-э, — задумчиво протянул он, как будто дразнил хёна тем, что забыл его имя. — …Гук. Назови её Тэ-гук. …Наверно, и это слишком избито, но Чонгуку нравится. — Раз уж у нас разговоры по душам, позволь мне объясниться, — как-то деловито начал Тэхён, но в конце сбил весь настрой, когда не сдержался и принялся щекотать посерьёзневшего Чонгука. Тот сопротивлялся для приличия от силы минуту, после чего звонко засмеялся, из-за чего на них тут же обрушился трёхэтажный мат соседа за стенкой. — Так вот, — виновник пробуждения соседа откашлялся и продолжил всё тем же деловым тоном, — я каждый день смотрю на тебя с восторгом, понимаешь? Вот бывает, заведёшь себе хомячка или канарейку, первое время бегаешь, носишься вокруг них, а потом приедается. Воспринимаешь…не то чтобы как должное, просто привыкаешь уже к шуму крутящегося колёсика или чирикания. А я не перестаю восхищаться тобой. Нет, правда, не смейся. Ты — мое сокровище. Ты бы видел мою глупую улыбку, когда я на тебя смотрю… — Я видел, — короткий смешок. Тэхён смутился и опустил взгляд, но по нему было видно: ему не стыдно, он слишком счастлив. — Я не верю, что ты настоящий. Так много к тебе прикасаюсь, чтобы убедиться. — Я настоящий, хён. И я всегда буду рядом. Тэхён всё равно не может поверить. Он дурак, влюблённый непередаваемо. Когда на часах уже три ночи, разговоры стихают, и Чонгук начинает мирно посапывать, устроившись поудобнее в объятиях хёна, изредка шевеля во сне губами, отчего они казались ещё более целовательными, нежели обычно (куда больше?!). Несмотря на умиротворённую обстановку что-то не позволяло Тэхёну уснуть. Какая-то непонятная тревога поселилась у него в сердце, и он отчаянно прижимает младшего к себе, и так жалко выглядят его попытки привязать его к себе, обезопасить и охранять всю оставшуюся жизнь. Знает ведь, что не может заставить его быть всегда рядом. — Я плохо сплю, — шепчет Ким на ухо младшему, отчего тот ворочается и одаряет его полусонной улыбкой. — У нас где-то завалялась ромашка в аптечке, — ласково говорит Чонгук, массируя затылок хёна, помогая расслабиться. — Я всё выпил на той неделе, — с виноватой улыбкой произносит Тэхён, вслушиваясь в спокойное дыхание своей звёздочки. — Сейчас сделаю тебе молоко с мёдом, это поможет успокоить нервы, — он лениво поднимается и отыскивает тапки неловкими движениями босых ног по полу. — И ты не думаешь, что всё же стоит выключить ночник? Так ты лучше заснёшь. Стыдно в 23 года бояться темноты, — он хихикает и тыкает пальцем в родинку на носу у Тэхёна. — Я не боюсь темноты, я боюсь не видеть тебя ночью, — честно отвечает Ким и смотрит так серьёзно, что от этого взгляда у Чонгука тепло по всему телу разливается, и хочется просто притянуть этого дуралея и тискать до потери сознания, чтобы выбил всю эту дурь из своей головы. Чонгук рядом. Всегда будет рядом.***
— Всё взял?! — слышится очередное уточнение взвинченного Тэхёна из маленькой кухоньки небольшой квартиры, купленной отцом Кима «просто так», хотя перед тем, как вручить сыну ключи от нового дома мужчина вполне прозрачно намекнул ему на создание семьи и прочего из этого вытекающего. — Всё! — раздаётся ответ из ванной. Вскоре оттуда показывается каштановая макушка. Чонгук перестал экспериментировать с цветом волос, зато теперь у него новая фишка: отросшие кудри. Тэхён не против. Ему это кажется крайне милым, и он с удовольствием наматывает волнистые пряди на свои длинные пальцы и считает это поистине эстетичным. И с ним сложно не согласиться. Тэхён спешно поправляет запонки и одёргивает свой галстук, прежде чем обернуться и застыть. В дверном проёме стоит при параде и со смущённой, вечно присутствующей на этом до неприличия милом личике, кроличьей улыбкой его парень. Тэхён, на самом деле, торопился на конференцию, а Чонгук в аэропорт. Чёрт с ними, подождут! — Выглядишь как жених, — наконец выдаёт Тэхён, подходя к довольному произведённым впечатлением Чонгуку. — Поцелуешь жениха? — А у меня есть выбор? — он лукаво улыбается, проводя носом по гладкой щеке, целуя в очаровательную родинку под губой. — Нет, — Чонгук прикрывает глаза и продолжает улыбаться в поцелуй. А Тэхёна с ума сводит этот земляничный оттенок мягких увлажнённых губ. До сих пор всё чувствуется также остро и непередаваемо. Никто до сих пор так и не нашёл слов, чтобы описать эту любовь. — Ах да! — он спешно вытащил из бокового кармана своего походного портфеля кассету и протянул её Тэхёну, — Послушай её 12 сентября ровно в 0:00. Понял? — Тэхён с интересом оглядел предмет и уверенно кивнул. — Заинтриговал, маленький, — он аккуратно откладывает кассету в сторону и снова подходит к Чонгуку. — Сколько тебе лететь? — в очередной раз спрашивает Тэхён, не желая отпускать свою звёздочку. — Четырнадцать с половиной часов. — Устанешь, — заботливо говорит Ким, не выпуская Чонгука из своих объятий. — Приеду — отосплюсь. Тэ, мне нужно туда лететь, — с напором произносит Чонгук. — Ты ведь сам понимаешь. — Понимаю. — Это же не Альфа Центавра, и я не в плацкарте туда еду. — Хм, — задумчиво протянул Тэхён, отстраняясь от своего парня, — 20 миллионов лет будет ждать трудновато. И это только в один конец! Чонгук хихикнул над этой не смешной шуткой — это нервное, и мягко поцеловал старшего в лоб. — Удачи тебе на конференции. — Удачно тебе долететь, звёздочка.***
Чонгук терпеливо ждал, пока Тэхён первый положит трубку. Он всё сидел и вслушивался в отчего-то тяжёлое дыхание хёна и пытался подобрать слова. Он уже безумно соскучился и с нетерпением ждал рейса. Месяц, проведённый в Америке, сильно сказался на них обоих. Они до этого ещё никогда не разлучались дольше, чем на две недели, и всё это казалось невыносимой пыткой. Сейчас потерпеть даже жалкие сутки кажется нереальной задачей. Наконец Чонгук не выдержал и первый нарушил тишину: — Перестань молчать, — смотрит в пол и прячет улыбку за длинной чёлкой, как будто Тэхён находится в этой комнате и с укоризною смотрит прямо на него. — Я скучаю, звёздочка, — раздаётся хриплый голос из динамиков. — По моим наблюдениям скоро будет двенадцатое, и мы сможем вновь встретиться. — По моим расчётам это будет ещё ой как нескоро, — в утомлённом голосе прослеживается столько тепла, а по интонации легко можно догадаться, что он сейчас улыбается, глядит, возможно, на звёздное небо так нежно и любяще, вспоминая свою единственную и неповторимую Путеводную, что аж пальцы на ногах поджимаются и уши краснеют моментально. — Когда ты уже вернёшься из своей Америки? — Завтра рейс, Тэхён~и. Завтра. Тэхён кашлянул после длительной паузы, необходимой ему для того, чтобы перевести дух, и впервые за всё время рассказа взглянул на незнакомого ему юношу, и столько боли, столько невысказанных слов было в его глазах, что в голове не укладывалось, как он вынес всё это время в одиночестве, держа всё это в себе. — Ты знаешь, что такое «завтра»? Где-то в пяти метрах от беседующих мужчин на землю с жалобным криком рухнула ещё вполне молодая женщина лет тридцати с многочисленными вкраплениями седых прядей в тугом пучке. На неё никто не обратил внимания: не первая и не последняя, кто проявляет слабость пред этим впечатляющим напоминанием о величайшей трагедии десятилетия. — День, который наступает после сегодняшнего? — неуверенно предположил юноша, озадаченно поглядывая исподлобья на собеседника, стараясь не смотреть на убитую горем женщину. — Нет, — он мягко покачал головой и отвёл взгляд, снова погружаясь в свои мысли, — это день, который не наступит никогда. Юноша потупил взгляд и дрожащими руками обвёл имя, высеченное на мемориале. На глазах тут же наворачиваются слёзы, которые он так и не научился сдерживать. За все эти девять лет никто не научился жить как прежде. — Я здесь бываю каждый год на протяжении девяти лет, — в свою очередь сказал незнакомый Тэхёну парень, точно также тяжело переносящий потерю близкого человека, — и каждый раз как в первый…гляжу на этих убитых горем людей. Удивительно, что они поставили этот мемориал, а не очередной торговый центр. Я...благодарен им за это. — Я никогда здесь не был, — словно в забвении произносит Тэхён, также разглядывающий имена жертв. — Почему тогда в этом году приехали? — Звезда, которую он открыл…- он поджал дрогнувшие губы и постарался привести мысли в порядок, — Она погибла девять лет назад. Чонгук открыл уже мёртвую. — Но как это может быть? — удивился юноша. — Некоторые звёзды находятся настолько далеко, что на нашем небосводе они гаснут лишь спустя несколько лет. — Тэхён мельком посмотрел на свои наручные часы и горько усмехнулся. — Что же. По корейскому времени уже наступил мой день рождения. — Подождите, — с ужасом осознал юноша, заглядывая в покрасневшие от слёз глаза. — Ваш день рождения 12 сентября? А теракт был приблизительно в 10 часов дня… — сердце в груди болезненно сжалось, во рту стало так горько, а в лёгких чертовски пусто. — Я…я не понимаю. Как? — прозвучало так жалко. "Как могло произойти такое совпадение? Я сам задаюсь этим вопросом все эти годы". — Ненавижу свой день рождения, — с улыбкой на губах и необычайной лёгкостью сказал Тэхён, качая головой якобы своим мыслям, но на деле старался незаметно смахнуть выступившие слёзы.Flashback
Дрожащие ледяные пальцы находят кнопку на запылившемся магнитофоне. В голове каша, на фоне белым шумом прокручиваются голоса из телевизора: в нём навсегда отпечатавшееся в памяти изображение двух дымящихся зданий и суматошный голос диктора, провоцирующий жуткие мигрени. На часах ровно 0:00, на календаре 12 сентября, по корейскому времени, разумеется. Кассета всё никак не пролезает в предназначенное для неё отверстие, острые края царапают поверхность, но это не повод сдаваться. Пустой взгляд направлен в стену. Тэхён сидит на холодном полу в тёмной комнате и вслушивается в хрипение кассеты. Наконец от голых стен гостиной эхом отразился жизнерадостный мелодичный голосок. — Привет, Тэ-тэ, — насмешливо начинает Чонгук, но в голосе всё равно прослеживалось лёгкое волнение. — Немного неловко записывать тебе сообщение. Я хотел поздравить тебя с днём рождения самым первым, а из самолёта это сделать не получится, как ты понимаешь. А я же тебя люблю больше всех на свете, я же должен был найти выход из положения, — Тэхён может представить, как Чон в этот момент закатил глаза, как он это обычно делал, когда его кто-то ставил в неловкое положение или же он сам случайно говорил какую-то глупость. Его всегда умиляла эта необычная привычка его маленького. — Вот ты называешь меня звёздочкой, — решил сменить тему, хитрец, — и я по началу бесился. Но сейчас я хочу сказать, что с радостью стану твоей путеводной звездой, хён. Знаешь, я так долго ждал тебя. Ждал, что ты первый решишься. Я уверен, когда-нибудь это случилось бы, но я так хочу сделать это как можно скорее, — он сделал паузу, и по его голосу можно было понять, что всё это время он сдерживал улыбку. Он шумно вдохнул воздух носом и продолжил чуть тише. — У меня сейчас в руках покоится ма-а-аленькая да удаленькая бархатная коробочка. Понимаешь, у нас и знакомство, и первый поцелуй…всё случилось так спонтанно, вот я и подумал, что это будет лаконично. К тому же прямо в твой день рождения. Я прагматичный, мне в таком случае в дальнейшем придётся покупать только один подарок: на день рождения и годовщину, — раздался хриплый смешок. — И я долго думал ещё вот над чем, — серьёзно продолжил Чонгук, но тихий предательский смешок его выдал, — что же лучше звучит: Ким Чонгук или Чон Тэхён, — он задумчиво хмыкнул и усмехнулся своим мыслям. — И я пришёл к выводу, что меня всегда забавляло то, насколько созвучны моё имя и фамилия. Чон-Чон-гук. А теперь представь: Чон Тэхён. Тоже красиво, правда? «Правда», — слетает шёпот с обветренных побледневших губ. — Так что по приезде я первым делом жду твоё счастливое «да!», и мы тут же рванём в какой-нибудь канцелярский магазин, купим там ручки с нашими инициалами и быстро-быстро распишемся, чтобы уже ни секунды не медлить! С днём рождения, хён. Я по тебе очень соскучился. Тэхён вновь и вновь прослушивал аудио-сообщение, и с каждым разом тело лихорадило всё сильнее. Каждый следующий час ему казалось, что слёз больше не осталось, а силы на истошные вопли вот-вот иссякнут, и с каждым часом подушка всё сильнее пропитывалась солоноватой жидкостью. Он заучил сообщение наизусть, также, как когда-то благодаря этому же умиротворённому голосу запоминал темы по занудным университетским предметам. Он снова и снова перезванивал, уточнял название авиакомпании, рейс, время вылета, прочие данные, которые только больше и больше доказывали случившееся, но одного лишь Тэхёна они не могли убедить. Он дурак, влюблённый непередаваемо. Он никогда не поверит. Не поверит даже спустя год. Будет видеть в каждом встречном черты, отдалённо напоминающие его путеводную звёздочку, начнёт теряться в знакомых местах, петляя по забытым улицам, пропадая сутками где попало, заставляя друзей переживать и собирать волонтёров на поиски пропавшего. Он не намеренно, у него просто-напросто стёрлись ориентиры. Спустя пять лет просыпаться одному всё ещё непривычно. Спустя ещё пять рецепторы потихоньку начинают забывать гладкость кожи округлых плечиков, слегка жестковатые от бесконечных экспериментов волосы, мягкость аккуратных кукольных губ, но только не их слабо ощутимый земляничный вкус. Он заменил облепиху и терпкий одеколон для деловых встреч. Хотя что такое десять лет по меркам нашей Вселенной? Ночь снова такая же тихая и светлая, как и тогда, во время их разговора в общаге университета, по комнате снова разносится свежесть улицы, занавеска едва заметно колышется, а ночник всё также освещает помещение своим бледным светом. — Я плохо сплю в последнее время, — шёпот оглушает парня, звуча так отчётливо и ясно в полупустой комнате. — Ромашка закончилась да и не помогает к тому же, — продолжает свой монолог подрагивающим и утомлённым от множества бессонных ночей голосом. — Я так плохо сплю, звёздочка, — повторяет сквозь слёзы. Он не считает это слабостью. На людях он стойко переживает потерю, держится из последних сил, а значит, имеет право вызволить хотя бы ничтожную часть всего того, что чувствует, когда никого нет. — Я не боюсь темноты, я боюсь отсутствия света. Темнота — временное состояние, когда лучи не пробиваются сквозь какую-то преграду, — он с трудом проглатывает подступивший к горлу ком. — Я боюсь, потому что свет исчез вовсе.Тебя настолько нет, что ты везде, В прохожих, что с утра спешат куда-то. И в письмах, не дошедших адресату, И в этой летней дождевой воде. Тебя настолько нет, что даже здесь, В полночной тишине усталых комнат, Здесь каждый сантиметр тобой наполнен, И мыслей о тебе не перечесть. Тебя настолько нет, что день за днём Мне все труднее справиться с уныньем. В лице чужом искать изгибы линий, Но каждый раз не находить твоё. Тебя настолько нет, что я тебя Встречаю в каждом встречном, ты повсюду. Ты помнишь, клялся, что тебя забуду, Но мне не обмануть, увы, себя...*
End of flashback
— Там погибло не 2977 человек, — парень вопросительно глянул на Кима, — Там погибло 2978 уж точно, а задумаешься, так наверняка наберётся под 5000. — Если не секрет, — с сомнением обратился к нему незнакомец, — Вы ведь в итоге женились. Стали жить той самой омерзительной жизнью с нелюбимым человеком, к которой приходят такие же калеки, как и Вы? Тэхён прекрасно понимал, откуда такие догадки. Он ласково посмотрел на кольцо, к которому был прикован взгляд парня и мягко покачал головой. — Мне ведь сделали предложение, — его голос звучал уверенно, так, что ни у кого не оставалось сомнения в правдивости и искренности всего им сказанного, — и я согласился.✨⭐️✨
Где-то на окраине среди провинциальных домиков и виноградников Живёт мужчина, любитель кофе по утрам и погулять по палисаднику. Он графика придерживался определённого, но мог позволить изменить себе, Но был воспитан хорошо, и потому измену он терпел в быту, а вовсе не красавице-жене. Он восхищался каждым новым днём, как будто не было вчера, И смаковал на языке свой кофе так, как будто и не будет более такого же утра. Он благодарен был жене за сына, а сыну благодарен за внимание к своей персоне, Обычно дети, переезжая за границу, так скоро забывают о родных местах, о доме. Мужчина не считал, что сын обязан был ему за воспитание, Он помогал ему расти как личности и получить образование, Не загубил талант, дал прорасти любви ко звёздам и числам научил заранее, Когда же сын подрос и показал во всей красе талант, то не препятствовал дальнейшему стремленью к знаниям. Но время шло, и сын влюбился, безумно, до ускоренного пульса. Он доверял отцу и тут же рассказал про светлый одуванчик со второго курса. Он тараторил как в горячке, расписывая, как выглядели губы, волосы, глаза, Не упустил и родинку на подбородке, и шею цвета молока. Отец молчал и слушал, вникая в описание «его любимой звёздочки», В конце рассказа он нахмурил брови, взгляд опустил, потёр устало лоб и снял очки. «И ты и вправду его так сильно любишь, сын?» - сурово начал он, В глазах у сына мелькнул страх, он ожидал такое, но всё же был смущён. «Мне кажется, я не смогу уж никого так сильно полюбить, papá», Мужчина улыбнулся, похлопал сына по плечу и пожелал увидеть жениха. Мужчина этот, что живет среди провинциальных домиков во Франш-Конте Уже по пальцам может сосчитать седые волосы на лысой голове. Но также любит он свою жену, и палисадник, и кофе утром рано, А сердце радуется и болит: в словах сынишки не было обмана. Его сынишка до сих пор не полюбил сильнее боле никого, Он до сих пор скорбит, а в языке прослеживается их «научное арго», Отец зачёркивает числа, рвёт календарные листы и пишет сыну каждый день, Тот отвечает односложно: сегодня ночью снова мучала мигрень. Отец зачёркивает числа: прошло уж девять лет, да хоть и целый век! Он поражён, насколько может быть привязан к человеку человек.