Нереальная

      — Я не думала, что Aen Elle употребляют наркотики, — задумчиво проговорила Цири, глядя в окно. Вид на Тир на Лиа открывался чудесный. В утренних лучах восходящего солнца мрамор дворцов, лестниц и балюстрад напоминал белый шоколад. Казалось, что вот-вот растает.       — О чём ты? — равнодушно спросил Аваллак’х, даже не глянув на Цириллу, когда она бесцеремонно вошла в его комнату. Лишь вежливо поприветствовал, но не оторвал взгляда от книги.       — Не прикидывайся. Ауберон… — Цири запнулась, решив, что слишком фамильярно называть их владыку по имени. — Ваш король принимает фисштех.       Знающий и на этот раз не оторвался от книги. Тонкими пальцами перевернул страницу. Но всё же ответил:       — Не понимаю, что тебя удивляет.       Цири развернулась, шурша атласным белым платьем, и подошла к эльфу.       — А ты? Ты тоже употребляешь?       Теперь он удостоил её взгляда аквамариновых глаз. Цири не могла прочесть эмоции на его лице. Оно было абсолютно спокойным.       — Нет, не употребляю. Никогда этого не делал и, впрочем, не вижу смысла. Ты пришла сюда поговорить о наркотиках?       Цири изумленно раскрыла глаза, удивленная нахальством эльфа.       — Вовсе не за этим! Я лучше пойду, — она стремительно зашагала к выходу, напоследок бросила: — Извини, что отвлекла от чтения, — и хлопнула дверью.       Никогда прежде Аваллак’х этого не делал. Но в силу своей любознательности твердо решил.       Белый порошок, крупинки которого были меньше соли, но больше пылинок, выстроился в две неровные дорожки с утолщением в середине, ожидая своего часа.       Знающий осторожно взял искусно выполненную трубочку и вдохнул одну полоску. Посидел, привыкая к новым и необычным ощущениям. Затем вторую. Откинулся на спинку кресла. Аккуратно вытер нос шелковой салфеткой.       Через несколько минут, не наблюдая никаких изменений в сознании, Аваллак’х повторил процедуру. Затем еще раз.       Эффект пришел не сразу. Далеко не сразу. Но пришел. А затем пришла Она.       Она бесшумно приоткрыла дверь в комнату Знающего, будто смущенная из-за своего долгого отсутствия. Поправила легкое, словно невесомое, батистовое платьице фисташкового цвета. Провела рукой по светлым волосам, убирая непослушную прядь за ухо.       Аваллак’х решил, что это Цири. Вновь пришла задавать необычайно глупые вопросы, тосковать по дому или жаловаться на условия местной «тюрьмы». Не спешил оборачивать.       Но когда наконец обернулся, чуть не потерял дар речи.       На пороге стояла Лара. Робко улыбалась и смотрела прямо на него взглядом изумрудных глаз.       — Лара… — выдохнул ее имя Аваллак’х.       Он резко встал и с детским восторгом направился к ней.       — Я боялся, что потерял тебя навсегда, — эльф протянул к ней руку. Дотронулся до плеча.       И в следующую же секунду она исчезла. Растворилась так же неожиданно, как и появилась.       На следующий вечер Аваллак’х вновь принял фисштех, сам поражаясь своей неразумностью.       Она нереальна… Её не существует. Она мертва. Он это знал.       Но ради одного взгляда на Нее ему хотелось отдать вечность. Её образ давил на виски, сковывал в одержимости, душил холодными и жестокими пальцами воспоминаний. Его Лара… Такая хрупкая, недосягаемая, носящая на себе кольца прошлого фатума.       Она одна вызывала в нем столько чувств. Любовь. Привязанность. Восторг. Радость. Восхищение… Тревога. Страх. Обида. Тоска. Горе.       Он ждал Её, как сумасшедший. Не спускал глаз с порога, жажда заметить ее чарующий и дурманящий образ.       Она нереальна…       Навечно оставив своё имя в его душе, Она бесследно исчезла.       Пустота. Давящая изнутри пустота.       Его Лара, его давно погибшая надежда и любовь, так и не вернулась, оставив его с прожженным насквозь сердцем, пульсирующим тупой и невыносимой болью.       Ему не хотелось жить. Он заново испытал те чувства, как в первый раз, когда узнал о её выборе. О том, что её больше нет.       Но он жил. Ради того, чтобы помнить. Чтобы хранить её гипнотизирующий сознание облик.       И пусть каждый день его терзало прошлое, пусть накрывало свинцовым одеялом с головой, не давая возможности дышать. Это не имело значения.       Потому что Она — всё. И даже больше.       И его единственное заветное и самое сокровенное желание — чтобы Она вошла в его ночь и осталась в ней.       Навсегда.