Странник:Конвульсия

Гроза. Серым заслонило небо. И молнии, рассекая мрак, врезаются в вышки. Дождь стеной. Чтобы идти сквозь него надо сначала вдохнуть. Ветер. Косой ливень Белая фигура стоит под дождем второй час. Она ждёт. Ему не страшен холод, хоть он ощутимо касается его плеч. Ему не страшен дождь, хоть он и мокрый абсолютно до костей. Когда бьёт последняя гроза, на небе черно от кораблей. Когда поет набат и громкоговорители относят голос коммандера далеко, к самым окраинам города, а народ бежит, белая фигура стоит непоколебимо. Они приходят. И их лица скрыты модуляторами. Но Глашатай знает, что на них улыбка триумфа. Ещё немного и эта серьезность пропадет. Так всегда во время трудного дела, он знает их мотивы. Подает руки. У них нет уважения, хоть они твердят о чести. Им не важно. Они бьют. Осколок маски падает к ногам и белая фигура безразлично, словно вывела для себя урок, проводит головой по амплитуде удара. Глубокий вдох. Он стоит на ногах. Им нужно слепое покорение. Им нужно раздавить волю. Глашатай даёт им последний урок. Первые в ряду рассыпаются и цветение пустоты задевает остальных, когда тела легионеров лопаются, скрученные изнутри вихрем частиц. Кровь не попадает на белоснежную фигуру. Дождь стоит стеной между ними. Опасаясь, они ждут нового удара. Пляса ножей в горло или тянущей боли от музыки пустоты. Дотлевают последние тела. Демонстрация силы, не больше. Из всего отряда их остаётся двое. Он подает руки. Они надевают узы. У Кабал уважение может вызвать только страх. Ограничители света, они на этом не закончат. Будет хуже. Но он будет молчать. Тело дымится. Белая кожа - точнее быть белая мантия выровнялась с серым тоном корабля. Шипение плоти, проведшей по себе боль. — Ты сбережёшь немало времени если просто убьешь меня. Он оборачивается. Белый. Не влезает во все 49 градусов угла обзора. Маленькие фиолетовые глаза выразительно блестят. В них отражается белый. Не влезающий во все 49 градусов угла обзора, Странник. Выгнувшись, глашатай щурится. Но под маской этого не видно. Время утекает, счёт суток окончательно стёрся. Но он знает, что здесь очень давно. Держаться мышцами невыносимо, ещё немного и весом собственного отяжелевшего тела выломает плечевые суставы. Дрожание мышц, как истерические волны. Но он старается выпрямится. — Ты удивительно мало говоришь для того, кто зовет себя Глашатаем. На корабле тихо. Даже турбины не гудят. Глашатай наносит на себя маску внимания и проводит головой за идущим доминусом. Неверно. Он на самом деле слушает его. Проповедники, исповедники — это их отличительная черта, он в самом деле следит, проникая в самую суть души Гоула, вычленяя из речи, походки, из дыхания, из молчания и коротких судорог, свойственных любому телу, этот самый пресловутый экстракт сути. — Мы узнали что один из твоих стражей вернул себе свет. Но ты утверждаешь, что у тебя нет власти над Странником. — Гоул, громкий и хриплый его голос тянулся спокойно. Мрачные вдохи и величественная манера держаться. Глашатай знал таких. — Тогда как? Помоги мне понять, Глашатай. Голос Странника почти не задумывается. — Свет живёт во всем вокруг и во всех нас. Можешь заслонить его, можешь даже попытаться запереть его. Но он всегда найдет выход. — голос мужчины стал громче и крепче. У него забрали жесты, чтобы направлять внимание на слова, остался лишь голос. — А Странник сам защитит себя. — на банальный вопрос - банальный ответ. Пусть эти слова будут чуть дороже чем молчание. Лишь чуть. Гоул задумался. Лёгкая ложбина легла у него между бровных дуг. Забвение. — Странник... - задумчиво пробормотал Гоул. — Многие годы я изучал его. Миры которых он коснулся. Его власть над жизнью и смертью... — он оторвал взгляд фиолетовых глаз от Странника и приблизился к узнику. — Мы не такие уж и разные. Твой Странник и я. Их лица были напротив. Он ждал ответа, как лести. Тело Глашатая возмущённо дернулось. — Тебе не сравнится со Странником. Никогда. - выкашлял мужчина — Ты считаешь себя всесильным? Всемогущим? — его голос был спокойным, на грани со слабостью, но заходил гневом, как дальняя гроза. Вывернутые руки отвечали тянущей болью на короткие рывки вперёд — Я видел таких. Ты начал с малого, малым и закончишь. Вспышка. Боль. Темень и подходящая к глазам краснота, так словно это алое сейчас лопнет сосуды, глаза, голову в целом. Забвение — Скажи-ка ещё раз, Глашатай. Чем ваши стражи заслужили свет? Какова цена такой силы и бессмертия. Секунда паузы. Не на размышление, на попытку вытянуть мысль из головы через рот. Качнувшись, он поднимает голову — Преданность. — горло мужчины булькает хрипом - Жертвенность. Смерть. — Смерть? Поясни. — доминус внимает с трона. скучающе внимает — Преданность делает храбрым. — мужчина хмурится, чтобы собрать силу и мысли в кулак. за маской этого не видно, но он ответно смотрит на него. Вызов. Вызов Гоул чувствует, для этого не нужны глаза. — Храбрость делает жертвенным. Жертвенность ведёт к смерти. Так что можешь не стесняться и сразу покончить с собой. Забвение Две фигуры Разговор. Ты слышишь. Видишь. Стук. Свет за спиной слабее. Оборачивается алым Забвение — ...если бы ты не был занят машиной — выплёвывает другая фигура — и существом, который якобы говорит с ней! Никакой реакции. Доминус демонстративно не отвечает. Гоул обернулся на своего узника вновь. Катехизисные беседы в перерывах между экзекуциями. Не возымели успеха. — чего ещё хочет от меня Странник?! — Гоул, — мягко, глухо, но хрипло, точно проехать рукой по наждачке — я — рывком вдох— говорю — вдох — за Странника. — облегчение, на точке интонацией можно выдохнуть. ужас? Глубокая скорбь, видения неизбежного, но не провидение. ловушка разума. /Ты говорил: Странник наше прошлое. Свет — наше настоящее. И будет нашим будущим/ Света нет. Это не ловушка. Это не исключающий логики завершающий акт. — но Странник не говорит со мной. /..Или, или! лама савахфани!../ Забвение на пару секунд.. Крик из собственной глотки. Испуг, боль ? Нет. Реакция, рефлекс. /Я подобно наблюдателю. Я не уверен и в то же время бесконечно уверен в реальности вещей/ Замедленно. Тело словно на несколько мгновений замирает, прежде чем обрушиться вниз. Хруст. Ребра. Вонзенные в лицо костяные осколки. Часть их рассыпаются в точке удара. Часть ровно под ноги Консулу и Доминусу. /Прикосновения к полу пальцами. Чем ближе, тем ирреальнее. Прикосновения словно не дают того обилия информации, которого требует разум. Боль так далеко. Но я знаю, что это очень больно. Мое лицо изуродаванно. Если оно есть./ — Смотри. На. Меня. Хруст. Маска в порошок под сабатоном консула. Забвение. Тишина. Хрипы. Чья-то голова вдруг тоже словно загудела кровотоком. Синели бы губы, будь они на лице консула. Глаза застилает кровью. Завился пляс вен. Громом падает на пол параллельно Глашатаю. /вибрация подкрепляет ирреальность. Противоречит логике./ Застыв ровно в той же позе. Луч света Вдох. Глашатай все ещё жив. Природа наградила его завидной крепостью. Голова заиграла далёким белым шумом. Будто открывают клапаны и вода, сдерживаемая механической силой медленно пришла в движение; ее далёкий глас слышен, но туманен. Тень. Несколько движений вперёд Ребра сдавлены хрипами. Сделав уверенное движение рукой вперед, мужчина ищет пальцами засечку. Шум становится явным. Его частота становится все интенсивнее, громче. На глаза надвигается свет. Быстро. Громко. Безызбежно. Пальцы, как порезало. Тонкое расстояние между пластинами металла: войдя чуть ли не ногтями, Глашатай усилием воли вытягивает себя. Пол свистит под весом тела, металлические вставки истошно скрипят Все громче. Завеса алых пластин падает. Громче Глашатай любуется на луч света, просекающий расстояние от Всемогущего до Странника. Раскрыт... С пластинами падают и отрываются куски механической плоти бога Этот низкочастотный импульс... Это крик. Ему больно. Плавное видение. Какая сладкая агония! Вновь сон! Глашатай вновь слышит, вновь видит, вновь поток подхватывает его. какая же сладкая агония! Грядет освобождение и ему должно быть агонизирующим. Когда падает последний затвор и огнем ломает очередной кусок плоти, мышцы Глашатая хватает конвульсия. Он завороженно смотрит на Странника. Его надо успокоить. Ему надо принести исцеление. Покой . Болеутоляющее Мышцы , словно в наркотической ломке, сопряжены настолько, что кости жалобно трещат. Низкая частота пробила голову насквозь. Нет ничего, кроме крика Странника. Все попытки, вся мольба, все тщетно. Дыхание перехватило, разбрасывая кровавые капельки от лица, тело ходит в неясном, сбитом ритме. С громким звуком, от волос, словно опущенных в воду, бьют прыски капелек крови. Руки ищут за что бы схватиться. Когда берутся, ходить начинают ногти. Кровят, ибо импульсы тела сильнее их. Зубы сошлись. Чувство, что сейчас расколются. Глашатай на спине и голова его повернута ровно на 90 градусов, в наблюдении за Странником. Луч света гаснет. Остаётся только пение тающей плоти Судорога хватает с новой силой Но у тебя нет уст, чтобы кричать. У тебя есть глаза и все они прикованы к Божественной машине Заворожены. Текут видения, течет его боль. Глашатай готов. Его снова нет в полном смысле того слова. Но в то же время в каком обилии есть Покой и тишина. Странник не спит. Он устало качается над самым Городом. Новая череда видений: ему столько надо открыть. Неясные, без логичной трактовки изначально. Пока все хорошо. Но вот опять небо черно. Так было всегда. У Странника нет сил показать ближайшее, он показывает дальнейшее. Пока. Пока. Глашатай дышит. Он любит дышать и восхваляет каждую секунду этого процесса, хлюпая кровянистой кашей с осколками вместо носа. И видения с ним. Но это автономно, постоянно. Остальная часть сознания дышит и мягкая улыбка появляется там, где должно быть его лицо. Кажется мы падаем. Стояние на орбите есть падение. Вопрос в том , что будет после того , как круговорот начнет нести к земле стремительно быстро. Глашатай закрывает глаза. Он думает сам, что будет, в то же время стараясь перевести с языка снов слова Странника. Он делит сознание на двое. Пусто. Но в то же время бесконечно наполнено. Он не уверен, что на самом деле здесь. На самом деле всегда существовал. Чтобы вернуть ощущение себя он глубоко вдыхает. Дыхание. Как хорошо дышать…