✧･ﾟ: *✧･ﾟ: * Подсолнухи *: ･ﾟ✧*: ･ﾟ✧
Когда он встречает ее, они оба молоды и глупы, слишком очарованы красотой друг друга, чтобы воспринимать что-либо за ее пределами. Ее зовут Ли Чуньхуа, и это имя звучит в его ушах еще долго после того, как они расстались, призрак на его губах, который задерживается, как поцелуй. Как бы он это ни произносил, это звучит далеко не так красиво, как от нее. Что-то в том, как ее губы изгибаются вокруг каждого слога, похоже на мелодичную мелодию. Он думает, что это может быть просто она, потому что каждая мелочь, которую она говорила, звучала слаще меда, теплее солнца. Как бы он ни старался, он не мог выбросить ее из головы.✧･ﾟ: *✧･ﾟ: * Первоцветы *: ･ﾟ✧*: ･ﾟ✧
Она балерина из Китая, он узнает об этом на их первом свидании. Он не хочет называть это так, но как только он это говорит, она смеется и все равно называет это свиданием. Она учится здесь в колледже, потому что еще в детстве побывала в Южной Корее и всегда хотела попробовать пожить здесь, хотя бы ненадолго. Он всегда жил здесь, но как сына политика, его отсылали в самые разные места, чтобы отдалить от отца. Он не говорит ей об этом, а она не говорит ему о том, что на самом деле просто хотела сбежать от родителей. Вместо этого она рассказывает ему о своем родном городе, о еде, тенденциях, пейзажах и друзьях, которых она завела с тех пор, как переехала сюда. Он слушает, завороженный ритмом ее речи и улыбкой, которую она носит как корону. Он думает, что мог бы слушать ее всю оставшуюся жизнь и никогда не уставать от ее прерывистого дыхания и слабого акцента в каждом слове. Он не любит легко, но с ней ничто не кажется трудным. Все, что ему нужно сделать, это держаться за то, как свет падает на нее, свежий, мягкий аромат ее волос, когда она наклоняется над обеденным столом и шепчет: — Давай уйдем отсюда. Она отстраняется, и от блеска в ее глазах у него перехватывает дыхание, и в это мгновение Джэ-Хва понимает, он пропал. Она ведет его к двери, ее рука идеально вписывается в его руку, и он даже не боится, когда думает: «Я хочу остаться так навсегда». Словно услышав его мысли, она поворачивается и смотрит на него, лукаво скривив уголки губ, и почти тащит его домой. Все, что она делает, — воплощенное совершенство. На следующее утро, проснувшись под ее пение, он решает, что если она и не ангел, то, по крайней мере, сирена, которая своим гипнотическим голосом заманивает его на смерть. Она, кажется, не знает, что уже поймала его в ловушку. Но когда она наклоняется и целует его, желая доброго утра, он верит, что нет более способа уйти.✧･ﾟ: *✧･ﾟ: * Полынь *: ･ﾟ✧*: ･ﾟ✧
Он должен был это предвидеть. Он должен был знать с самого начала, что это не закончится ничем хорошим. Но он этого не сделал — или, возможно, он слишком глубоко отрицал это, чтобы принять. Тем не менее, наблюдая, как она берет свои сумки, он знает, это было неизбежно. Ничто хорошее не держится в его руках вечно. Ничего стоящего, ничего чистого, честного и по-настоящему хорошее не проживет долго в его жизни, потому что Дже-Хва всегда кончает тем, что разрушает это, отравляя своим прикосновением. Он не смотрит ей вслед, не в силах этого вынести. Дверь закрывается с той же окончательностью, что и его сердце.✧
Он говорит себе, что чувство пустоты в груди не потому, что она была всем, что у него было на самом деле. Он говорит себе, что мороз, который, кажется, пожирает его сердце, всегда был там, и он просто лучше игнорировал его, когда она была рядом. Потому что все, чем она была на самом деле, — это отвлечением. В этом увлечении не было никакого истинного смысла, просто мимолетная фантазия. Они не были созданы надолго, и это не было похоже на то, что он на самом деле любил ее всем сердцем, или хотя бы немного. Он говорит себе, что ему просто скучно, вяло, теперь, когда ему нечем себя развлечь. Что она в любом случае не важна, что есть более красивые, менее сложные женщины, с которыми он может провести свободное время. Потому что он знает, если он этого не сделает, ему придется признать, что пустота в нем потому, что она ушла, и у него теперь ничего нет, потому что она была единственным ценным в его жизни. Потому что он знает, если он этого не сделает, ему придется признать, что она растопила лед, который заключил его в себе, и теперь, когда он снова в мире без солнца, он вернулся с удвоенной силой. Потому что он знает, что если не сделает этого, ему придется признать, что она была единственным человеком, которого он когда-либо любил, когда-либо держал так, как он действительно хотел, когда-либо смотрел и думал: «Вот оно». Потому что он знает, что если не сделает этого, то развалится по швам, рассыплется, как карточный домик, не выдержав тяжести собственного сердца.✧･ﾟ: *✧･ﾟ: * Кипарис *: ･ﾟ✧*: ･ﾟ✧
Когда звонит телефон, он почти не отвечает. Не то, чтобы это было в первый раз.✧･ﾟ: *✧･ﾟ: * Дождевые цветы *: ･ﾟ✧*: ･ﾟ✧
Он кладет асфодели и анемоны на ее могилу и уходит, прежде чем реальность ударит его.✧
Когда они спрашивают его, что делать с ребенком, он отвечает: — Что хотите, — они смотрят на него, как на сумасшедшего, и, конечно, так оно и должно быть, потому что кто еще откажется от своего новорожденного ребенка, своей плоти и крови? И все же так лучше, что бы там ни говорили адвокаты, врачи и социальные работники. Ему невыносима мысль о том, что он находится в одной комнате с ней, не тогда, когда Это все, что осталось от Нее, не тогда, когда Это доказательство того, что все, что он осмеливается любить, обречено быть уничтоженным его разъедающими прикосновениями. Так будет лучше, говорит он себе, потому что так ему не придется с этим жить. Таким образом, он сможет притвориться, что ничего этого никогда не было. Что он никогда не встречал Ее, никогда не любил, никогда не убивал, как убил все остальное. Нет ни ребенка, ни женщины — нет даже Дже-Хва, если он сам этого не хочет. Так будет лучше и для ребенка, и для него самого, потому что таким образом единственный остаток этой захватывающей дух, ангельской, ужасной женщины будет далеко-далеко от него и его ядовитого прикосновения. Он не знает, куда ее отвезут. Он не хочет знать и даже не утруждает себя расспросами, полностью игнорируя умоляющие взгляды социального работника. Все, что он делает, — это подписывает бумаги об освобождении ее из-под своей опеки и подтверждает, что хочет, чтобы дело было закрыто. Лучше пусть этот ребенок понятия не имеет, кто он такой, вместо того чтобы наполнять его надеждами, мечтами и прочими пустыми, бессмысленными вещами, которые в конце концов не принесут им ничего, кроме боли и разочарования. Он ни разу не взглянул на ребенка и как можно скорее покинул здание. Он идет так беспечно, как только может, чтобы убедить себя, что не убегает.✧･ﾟ: *✧･ﾟ: * Подснежники *: ･ﾟ✧*: ･ﾟ✧
Казалось бы, через восемнадцать лет он научится жить дальше. К сожалению, это достижимо только для тех, кто не Дже-Хва, поскольку его упрямые ублюдочные наклонности распространяются даже на вещи, которые причиняют ему вред. Особенно на то, что причиняет ему вред. Он не знает почему, но начинает интересоваться, как у нее дела. Может быть, это из-за огромного количества его сверстников, которые бегают со своими женами и детьми, выставляя напоказ свои счастливые маленькие семьи. Может быть, это из-за маленькой девочки, которая заблудилась в магазине и по ошибке назвала его «папой». Может быть, потому, что сегодня ее день рождения, день, когда он потерял ту женщину, и в этом году ей исполнится восемнадцать, один из самых особенных лет. Или, может быть, он никогда не переставал думать о ней. Но он ничто иное, как мастер оставаться в отрицании, и он отталкивает эти мысли, прежде чем они смогут причинить ему боль снова. Вместо этого он хватает телефон и звонит нескольким знакомым. Ему все равно, как они на это отреагируют, но он хочет — ему нужно знать, нужно как минимум попробовать. По их рекомендации он нанимает частных детективов, потому что отказывается снова встречаться с этими социальными работниками и тем, что они могут ему сказать. Он уже знает, что совершил ошибку. Ему не нужно, чтобы кто-то другой говорил ему об этом. Речь идет о том, чтобы исправить это. Эти следователи, как известно, лучшие в своей работе, но трудно найти девушку, о которой нет ничего, кроме имени и дня рождения, поэтому неудивительно, что им требуется почти целый год, чтобы найти подходящую Ли Чжи Хе. По дороге в офис следователей он гадает, что ему удастся узнать о ней. В какую школу она ходит? В какой колледж она собирается поступать? Есть ли у нее представление о том, чем она хочет заниматься, или может даже профессия мечты? Если есть денежная проблема, он знает, что может его решить; в конце концов, у него слишком много денег, чтобы тратить их только на себя. Нет слишком большой цены, чтобы не заплатить. Конечно, есть и другие вопросы, которые вертятся у него в голове, угрожая одолеть его тревогой. Ее удочерили? Здорова ли она, счастлива ли? Она в безопасности? Или она изо дня в день борется за то, чтобы выжить? Хочет ли она его видеть? Он хорошо научился отгонять эти мысли, как делал это в прошлом году. Нет смысла возвращаться сейчас, и не то чтобы он не думал ни об одной из этих возможностей, когда принял решение искать ее. Он не совсем понимает, почему охотно искал ее так долго (или, может быть, не хочет признаться, почему), но это не меняет того факта, что он искал, и теперь они нашли ее, и следователь ждет его, и теперь нет пути назад, не тогда, когда он уже идет через переднюю часть офиса. Мужчина напряжен, и внезапно Чжэ-Хва думает, что стоит беспокоиться из-за этих надоедливых, тревожных вопросов. Но он берет себя в руки, потому что на самом деле он никогда не встречал эту девушку. Он никогда не встречался с ней, даже когда она была ребенком, и не похоже, что наступит конец света, если она не захочет иметь с ним ничего общего. Это справедливо, ведь он не хотел иметь с ней ничего общего последние восемнадцать лет. Если она не хочет, чтобы он был в ее жизни, тогда ничего не изменится. Он исследовал бы шальное, настойчивое любопытство, а затем вернулся бы к своим обычным делам. Ни одно перо не будет взъерошено, ни одно сердце не будет разбито, и ничего не изменится. Но быстрый, как пуля, ритм его пульса говорит об обратном, и даже он не может контролировать биение собственного сердца. Следователь, кажется, не находит слов, разинув рот, потом закрывая его, а потом снова открывает, прежде чем ему наконец удается сказать: — Я нашел ее. У меня есть ее адрес, место работы и вообще все на нее. Согласно публичным записям, ее никогда не усыновляли, поэтому она оставалась в системе до прошлого года, — он продолжает докладывать о своих находках, но Джэ-Хва может слышать, что мужчина не говорит, что-то скрытое у него под языком. Когда он не делает ничего, кроме как буравит взглядом человека, следователь на мгновение неловко ерзает. — Но? — это всего лишь одно слово — в нем нет силы, нет угрозы или подтекста, и все же оно поражает цель, как опытный стрелок. Не страх скручивает желудок Джэ-Хва при взгляде на лицо другого мужчины. Он не позволяет этому случиться, даже когда слова, наконец, срываются с его губ, словно физически вырванные. — Я ходил к ней, — мужчина признается. — И… — он медленно качает головой. Кулаки Джэ-Хва сжимаются. — Она не хочет меня видеть, — это не вопрос, но следователь все равно качает головой. — Она больше не может. Ее квартира была пуста, поэтому я расспросил ее коллег… — он делает долгий, глубокий вдох. — Она ушла, — Чже-Хва не понимает. Он не может, потому что в словах этого человека есть только два ясных смысла, но ни один из них невозможен. Не могут быть, потому что он не может этого позволить. Но чем дольше он наблюдает за человеком, перед ним, тем сильнее реальность всего этого поражает его, наваливаясь на него, как гора, обрушившаяся на него сверху. — Она… — но он может сказать, не заканчивая слов, зная каков будет конечный результат. Он не знает, понимает ли это и следователь, но мужчина явно что-то думает, судя по тому, как он печально качает головой. — Мне очень жаль, — говорит он, но Чжэ-Хва не слышит. Он ничего не слышит. Все, что он знает, это то, как цвет, кажется, исчезает из мира, просто так, просто с этими несколькими словами. Часы замедляются, солнце замерзает, земля перестает вращаться. Мир молчит. — Они сказали, что это переохлаждение, — он сообщает. — Она… э-э… — он неловко кашляет. — Она пропустила счет, поэтому отопление отключили. Должно быть, это было посреди ночи, потому что он не работал, когда они добрались туда. Похоже, это случилось во сне. Я… мне очень жаль, — мужчина протягивает ему книгу с фотографией сверху, и он почти не берет ее. Он просто держит ее в руках, не в силах разобрать ни слова на обложке. — Они сказали, что она держала это, когда они… нашли ее. Больше в доме ничего не было. Фотография от коллеги. Дже-Хва долго смотрит на роман после того, как мужчина уходит, не двигаясь. Она розовая и вся в цветах. «Прекрасная принцесса» — написано большими золотыми буквами. Фотография, которую дал ему мужчина, лежит на обороте с надписью «Вечеринка новичков», и он сразу знает, что увидит, как только перевернет ее, поэтому не делает этого. Он вставляет фотографию в книгу. Он пока не может вынести этого зрелища, предпочитая смотреть на безвкусный розовый роман. Он забирает его домой.✧･ﾟ: *✧･ﾟ: * Бархатцы *: ･ﾟ✧*: ･ﾟ✧
У нее были его глаза.✧･ﾟ: *✧･ﾟ: * Лапчатка *: ･ﾟ✧*: ･ﾟ✧
Он оставляет белые хризантемы и пурпурные гиацинты, потому что ему невыносимо оставлять орхидеи, а руты просто недостаточно. Ему хочется убежать, как в первый раз. Но он не может, и, стоя на коленях у надгробия, уткнувшись головой в свежевыпаханную землю, он чувствует, как ненависть сжигает его изнутри, когда слезы падают, как лепестки. Он, кажется, не может набрать достаточно воздуха в легкие, задыхаясь от извинений, как будто они были вишневыми цветами, ползущими по его горлу. Он не имеет права лить слезы по дочери, которую никогда не знал — никогда не позволял себе знать. Он не имеет права чувствовать печаль, которая расцветает в нем из-за девушки, которую он бросил много лет назад. И все же. Он не знает, как долго пробыл там, но к тому времени, когда ему удается встать, небо уже потемнело, и идет снег, мороз припорашивает его голову и букет, который он дарит ей. К тому времени, как он добирается до дома, снег полностью покрывает землю и его самого, но он этого не замечает. Он оцепенел гораздо дольше, чем падал снег, и лед, который ползет по его нервам, служит лишь горьким напоминанием. Она замерзла насмерть, вот так. Всего месяц до ее девятнадцатого дня рождения, она еще даже не совсем взрослая. Ребенок, на самом деле, что бы там ни говорил закон. Ребенок, его ребенок, совершенно одинокий в этом мире, покинутый единственным человеком, который мог — должен был — заботиться о ней, защищать ее, дать ей все, что она когда-либо могла хотеть или нуждаться. Его дочь. Она замерзла насмерть в такую ночь. Она чувствовала эту боль, это всепоглощающее оцепенение, и Дже-Хва не заслуживает ничего лучшего. Чувствовала ли она себя одинокой в ту ночь? Чувствовала ли она себя опустошенной, как он, свернувшись калачиком на голом полу, не имея ничего, кроме книги и покусанного молью одеяла, чтобы согреться? Интересно, думала ли она в свои последние минуты, есть ли он где-то там? Кто он, где он, почему его нет рядом? Думала ли она, хотя бы на секунду, искать его так же, как он искал ее? Хотела бы она, чтобы он был в ее жизни после всех этих лет? Снег доходит ему до лодыжек, пропитывает ступни и превращает их в глыбы льда. Эти деловые туфли не созданы для суровой погоды. Его дыхание вырывается белыми волнистыми клубами, полупрозрачный воздух почти мерцает на мгновение, прежде чем снова исчезнуть, как призрак. Она замерзла до смерти, в такую же ночь, как эта; почувствовала эту боль, это оцепенение, это одиночество. Это правильно, что Дже-Хва страдает точно так же. Даже если это лишь малая часть, верхушка айсберга, той печали, которую она, должно быть, хранила в своем сердце, Дже-Хва должна вынести то же самое. Это будет его ноша, как и ее. Он не может исправить это, не может исправить свои грехи, потому что он не был создан, чтобы исправить то, что он разрушил. Но, по крайней мере, он тоже может страдать.✧･ﾟ: *✧･ﾟ: * Маки *: ･ﾟ✧*: ･ﾟ✧
Часы тикают непрерывно, но он не слышит их. Его мысли слишком запутаны, чтобы даже вспомнить, что такое время. Все, что он знает, это мерцание бокала под городскими огнями — мерцание, как глаза, — и его зрение наполняется красным, красным, красным, сладким, густым вином, когда оно наливается, кружится и проглатывается целиком. Прошло уже три дня, думает он. Или, по крайней мере, так было, когда он в последний раз удосужился следить за временем. Три дня, с тех пор как она была похоронена под холодной, неумолимой землей, одна, с одним лишь букетом бесполезного сожаления. Три дня, с тех пор как он понял, что ничего не осталось. Три дня прошло с тех пор, как он понял, что эта его шарада на всю жизнь была не чем иным, как жестокой игрой трусливого ублюдка, слишком боящегося чего-то, ради чего стоит жить, чтобы сделать больше, чем разрушить чистоту, доброту, украшавшую его жалкую жизнь. Он снова крутит вино в бокале и решает, что ему нужно что-нибудь покрепче. Он не уверен, что именно он добавляет в чашу, только то, что это определенно не вино. Он наблюдает, как насыщенный темно-бордовый цвет разбавляется более крепким напитком, постепенно истончаясь, и не может не находить это забавным. Он не уверен, почему, и не утруждает себя попытками выяснить это, предпочитая поднести стакан к губам и опустошить его, не заботясь о дыхании. Там, куда он направляется, она ему не понадобится. Закрывая глаза в последний раз, он клянется, что видит маки, танцующие прямо за его веками, кружащиеся на ветру, манящие его в глубину.✧
(И когда он встретит их снова, в Плюмериях и Нарциссах, свою Луну и Розу, он узнает — не так ли? И они всегда будут вместе, не так ли? На этот раз он не ошибется, не должен.)