- Ты не сможешь убегать всю жизнь, Чуя. - Не тебе попрекать меня, чёртов Дазай. Ты бежишь всю свою жизнь. - Так давай остановимся. Вместе.
Тусклого света с улицы едва хватает, чтобы должным образом осветить помещение. Окна закрыты решётками. Стёкла, как и все поверхности внутри бильярдной, покрыты толстым слоем пыли. Сделав несколько шагов вперёд, Чуя нервно оборачивается и смотрит на дверной проём, будто отделивший его от реальности. Перед глазами на мгновение идёт эфемерная рябь. Проём плавает в воздухе, покачивается в несуществующей реальности, и Чуе кажется, окружающий его сумрак становится плотнее, гуще, материальнее. Но стоит встряхнуть головой, и это ощущение исчезает. Дверь - всего лишь дверь. Сумрак вокруг - всего лишь недостаток света. «Я справлюсь», - уверяет себя Чуя, вновь оборачиваясь в сторону небольшого зала. Казалось бы, что в этом сложного? Всего лишь очередное место, наполненное призраками прошлого. Мало таких, что ли? Нет. Вот только для Чуи это самое страшное испытание - находиться именно в этом месте. Нет палача страшнее памяти, и в груди всё взрывается болью, стоит только наткнуться взглядом на бурые разводы, пропитавшие рассохшееся от времени дерево барной стойки. Призраки прошлого выплывают на поверхность. В ушах эхом звучит чужой голос, пропитанный облегчением. От этого воспоминания хочется кричать. От этого воспоминания хочется бежать.- Эй... Я скоро умру...
Стиснув зубы, Чуя подходит к барной стойке и силком заставляет себя смотреть на кровавые разводы. Тогда Дазай притащил его в это место обессиленным и измученным первой в его жизни кратковременной вспышкой «Порчи», и Чуя едва ли осознавал реальность происходящего. Он был напуган. Он был в ужасе. Он не хотел верить тому, что услышал и что увидел, но это было жестокой реальностью. Мёртвое тело Липпманна в багажнике машины Верлена. Разгромленная бильярдная. Место, что ещё недавно было убежищем, было разнесено и погребено под поломанными столами, разбитыми бутылками и светильниками. И кровь, кровь пропитала всё вокруг. Кровь друзей Чуи. Кровь его семьи.- Чуя, забери мой байк из моего гаража, ладно?
Судорожно вздохнув, Чуя резко разворачивается на каблуках и отходит в дальний угол помещения. Когда-то там стоял бильярдный стол, который они всегда занимали исключительно для себя. Они - это люди, которых Чуя долго сторонился, которым не хотел открываться и которых откровенно опасался, прекрасно осознавая, что не могут так просто прожжённые мафиози Порта взять и принять его с распростёртыми объятиями. Но они сделали это. Они приняли. Липпманн, Альбатросс, Пианист, Айсмен и Док - эти пятеро приняли Чую в свой круг, подарили ему ощущение нахождения на своём месте. Они сделали для него так много. И чем он им отплатил? Он обрёк их на смерть. Подняв с пола опрокинутый стул, Чуя прислоняет его сломанной спинкой к стене, стирает пыль с сиденья, наплевав на испачкавшуюся перчатку, и садится, вновь осматривая помещение. Сквозняк приносит свежий воздух с улицы через распахнутую дверь, но всё, что чувствует Чуя, это запах старого дерева, пыли и крови, пропитавший всё вокруг. В изломанных тенях сумрака ему чудятся люди, лежащие мёртвыми безвольными куклами на полу. Ком встаёт в горле, когда Чуя вспоминает, в каком состоянии был найден труп Дока. Его хоронили в закрытом гробу.- Чуя...
Голос зовущего его из глубин памяти Альбатросса снова звучит гулким эхом в ушах. Чуя опускает взгляд на свои ладони. Его пальцы всё ещё ледяные и трясутся. Кончики совсем занемели. Он не чувствует их. Впрочем, ощущение собственного тела - последнее, что волнует Чую, пока всё его нутро проходит через мясорубку, механизм которой запустился в тот момент, когда он сделал первый шаг внутрь этого помещения. Всё, на чём сосредоточен Чуя, это картины, всплывающие из глубин его памяти. Те, что он всю жизнь старался загнать как можно глубже. Так, чтобы не найти. Вот Дазай толкает ногой дверь и вваливается внутрь, неловко удерживая его безвольное тело на своей спине. Вот он резко останавливается, будто столкнулся с преградой, и Чуя поднимает голову с костлявого плеча. Вот разбивается, осыпается осколками привычная ему реальность, и Док не спешит на помощь, чтобы залатать и всё поправить. Док вообще больше никогда никого не залатает. Пианист больше никогда не посмотрит проницательно и не поможет дельным советом. Айсмен больше никогда не уделит Чуе время, чтобы натаскать его в навыках ближнего боя. Липпманн не позабавит занимательной историей со съёмок, а Альбатросс не подразнит Чую своим навороченным сверкающим байком. Как же Чуя ему завидовал, когда видел это чудо на колёсах. Новенький байк манил ярким цветом и обещал показать, что такое скорость, накачать адреналином под завязку, но кто бы позволил Чуе порулить?- Теперь это всё твоё...
И гараж Альбатросса, и его байк в настоящем принадлежат Чуе. За байк Чуе отдельно чертовски стыдно перед мёртвым другом, потому что он пострадал в стычке с Шибусавой, и Чуя никак не может его починить. И дело не в отсутствии нужных навыков и не в невозможности оплатить ремонт. Дело в том, что его останки покоятся в гараже, запертом, подобно этому бильярдному бару, на несколько замков, будто в склепе. Чуя разбил его в шестнадцать и тогда же решил отгородиться от болезненного прошлого. Потерял друзей, разбил посмертный подарок одного из них, которым очень дорожил - будто знак какой-то. Будто чей-то голос нашептал в самое ухо «ты всегда будешь терять всё, что дорого», побуждая отгородиться, забыть, стереть из своей памяти, лишь бы избежать боли. Чуе двадцать пять. Девять лет прошло, а он только сейчас набрался смелости столкнуться с призраками своего прошлого. Да и есть ли эта смелость? Если бы не Дазай с его идиотской привычкой брать на «слабо», Чуи бы здесь не было. - Простите меня, - едва слышно, хрипло выдыхает он, устремляя полный боли, тоски и сожаления взгляд сквозь пространство. Он знает, что виноват. Знает, в чём виноват. Знает, как сильно виноват. Знает, что вину свою уже никогда не искупит. Знает, что будь его друзья рядом, то по очереди отвесили бы по тяжёлому подзатыльнику и приказали перестать корить себя за то, в чём - по их мнению - ни капли не виноват. Но их здесь нет. Потому что они мертвы. Из-за Чуи. Из-за Верлена, который решил убить всех, кто ему дорог, чтобы он оставил мафию, оставил своё место, и последовал за ним. Чуя ведь даже поблагодарить их толком не смог. Не успел. Они такой праздник для него устроили в честь отработанного в мафии года. Яркие хлопушки, громкие поздравления, тёплая дружеская атмосфера - это было лучшим подарком для Чуи, который никогда нигде не мог найти своего места. Даже в «Агнцах» его только использовали, полагаясь на его силу, но никогда не считали кем-то близким, дорогим и важным, хотя и спасли ему в некотором роде жизнь, приютив после взрыва в военной лаборатории. Но Пианист переплюнул всё это и подарил Чуе нечто намного более ценное. И он, и помогающий ему Док, и остальные - они открыли Чуе часть его прошлого. - Только не проболтайся об этом Мори-доно, - подмигнул с мягкой улыбкой Пианист, вручая ему фотографию, на которой пятилетний Чуя держал кого-то незнакомого себе за руку. - Пусть всё это будет нашим маленьким секретом, хорошо? - Я не понимаю, - растерянно отозвался тогда Чуя, бережно сжимая в пальцах вручённое ему фото. - Вы сказали, я не должен знать всего этого. Сказали, Мори-доно не в курсе вашего расследования. Почему? Почему вы сделали всё это для меня? - Потому что мы - друзья, - пожал плечами Липпманн. - Разве это не очевидно? Друзья. Коллеги. Братья. Семья. Да, эти пятеро мужчин стали для Чуи всем этим. Только понял он это слишком поздно. Понял тогда, когда давать знать об этом было уже некому. Потому что эти люди умерли из-за него, защищая его, оставаясь на его стороне, и именно поэтому Чуе так стыдно вспоминать прощальную просьбу Альбатросса. Дело ведь совсем не в просьбе и не в байке, который Чуя не уберёг в битве с эспером из шайки Шибусавы. Дело в том облегчении, с которым перед смертью улыбнулся ему Альбатросс, когда Чуя рухнул перед ним на колени, смотря с ужасом и паникой. Он был рад, что Чуя выжил, уцелел, и его нисколько не волновала собственная смерть. В приоритете у него был Чуя. И, как знал Чуя, в чём был уверен на все двести процентов, остальные перед своей смертью от руки Верлена думали о том же: лишь бы он остался цел. - Простите, - едва слышно сипит Чуя и склоняется вперёд, утыкаясь лбом в свои колени, сжимается в комок, обхватывая себя руками за плечи. - Простите, парни. Простите, что подвёл. Я не хотел всего этого. Простите меня... В памяти - взорвавшиеся перед лицом хлопушки, и как эти придурки напугали его, встретив на пороге бильярдной направленным со всех сторон оружием. Чуя тогда малодушно решил, что вот и пришёл его конец. Способностью он тогда владел хорошо, конечно, и мог бы остановить все пули, отбить все удары, но в таких стычках всегда всё решает первый шаг, а сделать его Чуя не мог. Направленное на него оружие могло быть испытанием, и если бы он убил своих смотрителей, ничем хорошим это бы не закончилось. Изначально Чуя не доверял «Флагам», считая, что они околачиваются вокруг по приказу Мори, чтобы следить и присматривать за эспером со столь сильной способностью, да ещё и являющимся сосудом для Арахабаки. Его всегда грыз червь сомнений на их счёт, даже когда всё было хорошо, мирно и тихо. И пусть всё в самом деле было так, эти люди всё же не были простыми шестёрками или сторожами, безмозглыми исполнителями. Нет, они в самом деле привязались к Чуе, начали помогать ему, обучали его, защищали и давали дельные советы. Ради него они провели целое расследование, чтобы помочь избавиться от мучительных мыслей вроде «кто я?» и «откуда я?». Если бы Чуя был им безразличен, они бы не сделали всего этого. Они бы не пошли против воли Мори-доно, который желал до последнего держать прошлое Чуи в тайне, лишь бы покрепче привязать такого сильного эспера к Порту. И что ж, Чуя не может сказать, что не понимает. Счастливое воспоминание. Яркое и наполненное смехом и беззлобными спорами, крепкими объятиями и теплом. Воспоминание, которое могло бы согревать в самые безнадёжные дни наплыва меланхолии. Вот только не согревает. Потому что всё это для Чуи в одно мгновение было перечёркнуто багровой полосой пролитой крови. Хлопушки сменяются выстрелами и звоном бьющегося стекла. Тепло сменяется могильным холодом. Свет сменяется тьмой. Громкие разговоры, смех и споры затихают. Повисает тишина. Пугающая, пробирающая дрожью до самых костей. Мёртвая тишина. Снаружи грохочет гром. Сверкает молния. На землю обрушивается стена дождя. Чуя стоит на пороге бильярдной и всё никак не решается сделать шаг наружу. Стоит и смотрит, смотрит, смотрит в сумрак разгромленного помещения. Видит дерево, впитавшее кровь. Вдыхает затхлый воздух, пропитанный отчаянием. В руке зажат замеченный в пыли под столом и бережно подобранный кривой обрывок фотографии, грязный и немного затёртый, но с всё ещё различимыми лицами. Обрывок фотографии, что Альбатросс сделал в тот день. И как только уцелел? Душа рвётся в клочья, пока память вновь и вновь рисует обезображенные тела погибших друзей, пятый из которых успел за мгновение до последнего вдоха уничтожить Чую предсмертным всплеском не померкшей несмотря ни на что приязни, привязанности и искренности. Может, поэтому Чуя и смог встать после всего произошедшего на ноги. Может, поэтому он и смог начать двигаться вперёд. Может, поэтому он стоит в настоящем на пороге этого бильярдного бара, а не гниёт в земле, отправившись на тот свет вслед за своими друзьями. Потому что глубоко внутри него помимо вечно гложущего чувства вины живёт знание, что никто из «Флагов» не проклинал его перед своей смертью и не возненавидел его. Что, умирая, они не думали о том, что это Чуя во всём виноват, и не желали ему зла. Альбатросс улыбнулся ему так тепло перед тем, как свет навсегда померк в его глазах. Он отдал свою жизнь за Чую, как отдали свои жизни и остальные. Пять человек легли в землю. Жизни этих пяти человек должен прожить теперь Чуя, ценность жизни которого взлетела до небес в тот момент, когда эти парни приняли его сторону, приняли его самого. Чуя не посмеет обесценить их жертву. Но и простить себя за то, что стал причиной их смерти, тоже никогда не сможет. - Хотя вам бы этого хотелось, верно? - криво, ломано улыбается Чуя. И ступает за порог, оставляя дверь за своей спиной открытой. Оставляя за спиной улыбающихся ему вслед призраков верных друзей.***
На окраинном кладбище, территория которого испокон веков принадлежит мафии, царит привычная этому месту угнетающая тишина, нарушаемая лишь шелестом дождя. Ливень притих, поредел, перестав топить улицы города, но даже если бы лило как из ведра, Чуя не сдвинулся бы с места, и наплевать на то, что без зонта и «Смутной печали» он давно промок насквозь. Так даже лучше. Холод, неприятно липнущая к телу одежда, хлюпающая в ботинках вода и дрожь, прошибающая из-за каждого нового порыва кусачего ветра, удерживают его на грани сознания, не позволяя отключиться от реальности. Хватит на сегодня. Если с ним случится ещё один эмоциональный срыв, он просто не выдержит. - Здесь красиво. Поток воды с полей шляпы вдруг редеет и обрывается частой капелью. Заторможено повернув голову, Чуя видит вставшего рядом с ним Дазая, в руках которого огромный чёрный зонт, с лёгкостью укрывший их обоих. Выглядит его- Эй... Я скоро умру... Чуя, забери мой байк из моего гаража, ладно? Теперь это всё твоё...
Под аркой выхода с кладбища Чуя вновь оборачивается и смотрит на дорожку из серых каменных плит, уводящую вглубь территории к холму, где покоятся теперь его друзья. Там и в самом деле единственное место на всей этой земле вокруг, где совсем не растёт ликорис. Говорят, цветы смерти вскармливаются слезами скорбящих по покойным. Чуя скорбит - и будет скорбеть всегда - но слёз над могилами своей семьи никогда не проливал. Они бы этого не хотели. Им всегда нравилась его улыбка.Перед глазами взрываются яркие хлопушки. По дереву барной стойки растекается кровь. Альбатросс смотрит с облегчением и улыбается. «Смутная печаль» защищает от разряда яркого жёлто-белого тока, но недостаточно закрывает собой байк, что с громким скрежетом металла сминается по бокам. Дазай заносит его в бильярдный бар на спине. Дазай вырубает своего сторожилу, снимает наручники с рук и подходит ближе, прося Чую «прибраться». В глазах Альбатросса меркнет свет жизни. Чуя уничтожает всех вокруг, сталкивается с Шибусавой и выпускает на волю «Порчу». Которую после гасит Дазай.
- Этот твой байк сильно пострадал? - спрашивает Дазай, усаживаясь вместе с ним в ламборгини. Других машин на стоянке нет. Чуя понятия не имеет, как Дазай добрался до кладбища. - Крылья всмятку. Топливный бак - тоже. Шины и сиденья растеклись. Руль и крепления защитных цепей вдребезги. Рычага коробки передач, как и самой коробки передач, будто и не было. Груда металлолома, если честно. Разве что яркого цвета. А ещё, наверное, там от времени всё немного заржавело. - Вау, - выдыхает Дазай и вскидывает брови. - И вот это ты хочешь починить? - А что, думаешь, не справлюсь? - усмехается Чуя, заводя мотор и выводя машину на дорогу. - Один - точно нет. Ты же такой невнимательный, вспыльчивый и неусидчивый, - театрально всплёскивает руками Дазай и вскидывает подбородок. - Но не волнуйся, метр в шляпке. Так и быть, я тебе помогу. - Заткнись, мумия. Сомневаюсь, что ты знаешь, с какой стороны держать гаечный ключ. - Если ты ездишь на такой машине, это не делает тебя превосходным механиком, Чуя, так что не хвастай раньше времени, иначе принять поражение будет ещё сложнее. - Кто ещё из нас проиграет, придурок! - Чуя, я совершенно точно уверен, что...- Противоречивые, алогичные отношения - это про нас. И поэтому ты - мой «якорь», Чуя. А я - твой. Поэтому мы всё ещё живы. Поэтому мы стоим сейчас здесь.
Дазай продолжает болтать. Чуя слушает его приятный и по-своему родной голос, но не слышит слов. Он ещё недостаточно отошёл от этого тяжёлого дня, от всех своих мыслей, образов и воспоминаний. Но Дазай помогает. Чёрт побери, как всегда! Этот придурок... Это и в самом деле самая алогичная связь из всех. Человек, которого Чуя мечтает прибить со своих пятнадцати - и которого обязательно прибьёт, пусть Дазай даже не надеется на суицид, романтику и прекрасную девушку - которого никогда не принимал, которого ненавидел, не понимал и отталкивал, в итоге и в самом деле является его самым крепким и надёжным «якорем» из всех. В очередной раз Дазай появился именно тогда, когда оказался нужен Чуе. Тогда, когда новая встреча с Шибусавой, а после и происки Достоевского и угроза жизни Мори-доно всколыхнули болото старых демонов. Он вскрыл гнойную рану его страхов и боли, вычистил изнутри всю заразу, заставив разобраться с призраками прошлого, а теперь будто похлопывает по плечу и уверяет, что поболит и перестанет. Чуе больно. Очень больно. Но он верит этим словам, которые Дазай так и не озвучил, но которые позволил прочитать в своих взглядах, в тяжёлой тёплой ладони на плече и присутствии рядом. Потому что так обычно и бывает. Рана может болеть очень долго, если игнорировать её, как это делал Чуя, но стоит только промыть, продезинфицировать, зашить и наложить повязку - и всё становится куда лучше, а после в напоминание об этой боли и вовсе остаётся - если вообще остаётся - один лишь шрам. Вглядываясь во вьющуюся впереди дорогу, бесконечной серой лентой убегающую за горизонт, Чуя разгоняется сильнее и приоткрывает окно, подставляя лицо бьющим порывам сырого ветра.- Наш маленький Король всё увереннее стоит на ногах.
Пальцы крепче сжимаются на руле.- Чуя, я уверен, тебя ждёт блестящее будущее в Порту.
Губы кривятся в болезненной, но искренней улыбке.- Чуя, забери мой байк...
В памяти гонка по пустынной дороге, горы трупов вокруг и вставший рядом плечом к плечу Дазай. - Эй, мумия, - зовёт Чуя, обрывая поток чужой болтовни, и бросает на Дазая мимолётный взгляд. - Я рад, что ты вернулся. Дазай замолкает, вскидывает брови и хлопает до смешного длинными ресницами. А после вдруг улыбается, совсем как Чуя: болезненно и чуточку горько, но светло и искренне. Его взгляд теплеет. Чуя понимает всё без слов. Дождь постепенно прекращается. Небо над горизонтом светлеет. Гроза остаётся позади.|End|