See you in black

      Дверной колокольчик весело брякает над головой, но Изуку от его звука почему-то хочется втянуть голову в плечи. Он замечает зацепившийся за складку на его толстовке лепесток сакуры и с тоской смахивает его на пол — даже прекрасная весенняя пора цветения не приносит его душе никакой радости, ведь ему не с кем разделить эти волшебные моменты. Очередное напоминание о собственном одиночестве сегодня воплощено в его черных одеждах: 14 апреля — своеобразный траур для всех таких же неудачников, как он.       Изуку юркает на свободный стул у стойки в самом уголке раменной и с вымученной вежливой улыбкой заказывает лапшу. С черным соусом, конечно же.       Это глупо, он знает, он видит других людей в черной одежде, но никто из них не пришел сюда в одиночестве. Молодые и старые, все они прекрасно проводят субботний вечер в компании друг друга, зал полон смеха, улыбок и томных переглядываний через столики. Для Изуку же это очередной год, в который он повелся на даже не слишком-то распространенную традицию выходить в черных одеждах поесть этой дурацкой лапши в надежде повстречать такую же заблудшую душу и всем своим видом подать ей знак: «Хэй, приятель, ты не одинок, может, будем счастливы вместе?»       Черт, даже в мыслях звучит отстойно. Он чувствует себя жалким. Опять. Ничего ведь не меняется раз за разом, но он снова и снова зачем-то идет есть эту чертову лапшу, а ведь ему даже не нравится этот соус, он слишком соленый!       Но вот рядом с ним кто-то тихо садится. Изуку вскидывает голову, когда слышит, как этот кто-то заказывает лапшу и повар, знакомый с традицией (Изуку надеется, что не он один служит ему напоминанием о ней), уточняет:        — Под черным соусом?       Изуку робко поворачивает голову, украдкой рассматривая молодого парня в угольно-черной водолазке и темных брюках. Он может поклясться, что в жизни еще не встречал тех, кому может так идти черный цвет. На этом фоне его светлая кожа почти светится, выглядя такой гладкой и идеальной, что Изуку даже не сразу понимает, что красноватое пятно вокруг его левого глаза является шрамом. Это ничуть не портит его внешности, и Изуку по-прежнему считает, что рядом с ним, кажется, приземлилось само божество.       Божество, в свою очередь, косится на миску с лапшой Изуку и тихо подтверждает заказ.       У Изуку окончательно отбивает все желание есть; сердце бешено бьется в ребра, а во рту резко пересыхает. Он украдкой вытирает взмокшие ладони о спортивные штаны, стараясь не слишком очевидно поглядывать на загадочного парня.       Когда миска лапши ставится перед его соседом, тот берет палочки, но совсем не спешит есть. Наоборот, кажется, он мучительно пытается примириться с собственным выбором, и вот оно, Изуку наконец решается.       — Это не лучший соус к лапше.       — Черт возьми, да, — с облегчением выдыхает парень, словно только и ждал, когда кто-то озвучит его мысли.       Изуку издает смешок, и внезапно тугой узел в его горле расслабляется. Его сосед мягко смотрит прямо на него, и, вау, у него гетерохромия. В разноцветных глазах, с любопытством рассматривающих лохматые волосы Мидории, теплится интерес, и Изуку чувствует себя совсем осмелевшим.       — Слишком соленый. Я каждый раз говорю себе, что больше не буду его заказывать, но… — он косится на свою миску, и его сосед тоже издает едва слышный смешок. Очень мило.       — Я даже не люблю горячую лапшу, — негромко признается он.       — Оу. Любитель зару собы? — понимающе спрашивает Изуку. Парень слегка кивает. Он очень красивый даже в таких простых жестах.       — Через квартал отсюда есть небольшое кафе, там подают зару собу. Я ее никогда не пробовал, но если судить по тому, как вкусно там готовят кацудон, уверен, и с холодной лапшой не подведут.       Изуку внезапно спохватывается, что, собственно, наговорил, но собеседник мягко изгибает уголки губ и чуть склоняет голову. Длинная алая прядь спадает ему на лицо, и он плавно заправляет ее за ухо. Изуку заворожен его гладкими движениями и этими потрясающими разноцветными глазами.       — Покажешь мне, где это? — очень тихо, будто тоже робея, спрашивает собеседник, и Изуку требуется немало времени, чтобы поверить, что не ослышался. Сердце колотится с новой силой, а во рту опять пересыхает, но в теле внезапно появляется так много силы и легкости, словно вот прямо сейчас он способен взлететь.       — С удовольствием, — наконец отвечает он. Выходит сипло и едва ли так уверенно, как ему хотелось звучать, но собеседник снова улыбается, и Изуку соскакивает с высокого стула, не в силах удержаться от порыва как можно скорее влететь в новую главу своей жизни, которую открывает тепло в заинтересованных серо-бирюзовых глазах. Парень тоже плавно покидает свое место, не забыв расплатиться за нетронутую лапшу, и, наградив Изуку еще одним завораживающим зрелищем того, как водопад длинных двухцветных волос отбрасывают за плечо, негромко представляется:       — Тодороки Шото.       — М-мидория Изуку.       Парень неожиданно протягивает руку и выуживает из волос Изуку лепесток сакуры. Он демонстрирует его на ладони и, святые небеса, почему в этот момент Изуку так сильно хочется прижаться к его нежно улыбающимся губам своими? Он смущенно улыбается в ответ, лохматя затылок и чувствуя, как горят щеки, а в груди ширится предвкушение.       — Ну что… П-пойдём?       Получив ответный кивок, Изуку покидает раменную со своим новым знакомым, еще не зная, что ровно год спустя снова будет сидеть на том же самом месте, весь в черном, перед миской с дымящейся лапшой.       Вот только рядом с ним будет сидеть Шото, его лапша дымиться не будет, и ни у одного из них не будет пересоленного соуса или одиночества в душе.       Зато будет годовщина их первого свидания.