Позолота сна

... Сияй, маленькая звездочка…       Куроо просыпается в холодном поту. Смотрит пустым взглядом в потолок. Отголоском сна лишь влажная простынь под ним и гул барабанов вдали. С десяток секунд уходит на то, чтобы понять: это не барабаны, это собственное сердце пытается вырваться из грудной клетки. Рядом тихо шуршит одеяло - Цукишима, что-то пробормотав, переворачивается на другой бок. Такой домашний и уютный. Куроо нежно проводит ладонью по оголенному плечу, собирая в пригоршню тепло тела. Молочно-белая кожа абсолютно точно не светится, волосы, блестящие на солнце, в темноте выглядят тусклыми. Ни грамма золота.       С улицы доносится только шум проезжающих автомобилей, который можно назвать колыбельной разве что в порыве романтических чувств. Тецуро делает пару глубоких вдохов, притягивает Цукишиму к себе и вновь засыпает. И, ненавистное теперь, золото, и дурацкая песня остались там, в долбанной Ирландии. ... Когда Солнце вдруг зайдет, и весь мира свет уйдет … Свет солнца слепит. Не просто слепит, выжигает сетчатку, вышибает слезы. Когда удается немного привыкнуть, становится понятно - никакого солнца нет. Пейзаж вокруг ослепительно золотой. Каждый камушек под ногами, каждая травинка - все из чистого золота. Никакой пятьсот восемьдесят пятой пробы. Даже небо, насколько хватает глаз, девятьсот девяносто девятое. Золота так много, что о красоте говорить не приходится. Все это… слишком. Листва на деревьях шелестит знакомый мотив. Такой нежный и такой забытый. Ниоткуда и сразу отовсюду раздается шепот: “Ты же не думал, что оставил меня позади?” Куроо подрывается на кровати. Дышать получается через раз, пальцы сжимают простынь стальными тисками. Цукишима приподнимается на локте, во взгляде его беспокойство.       - Снова кошмар? - Куроо только резко выдыхает.       - Принести воды?       Тецуро только сейчас замечает как пересохло в горле. В комнате слишком душно, или это его бросило в жар? Он ждет, пока Цукишима принесет с кухни стакан с водой, разом выпивает его до дна и благодарно кивает. Это всего лишь сон. Самайн, деревня остались там, за тысячу миль. Откинувшись обратно на подушки, Куроо засыпает. ...Тот, кто ночью в путь пошел, счастлив, что тебя нашел… Ему не сбежать. Он даже не может пошевелиться. Сколько лет он рисовал круги, чтобы сдержать нечисть, а теперь оказался заточенным в круг сам. Маленький пятачок земли или территория целого города? Невозможно понять. Границы круга - сама сила, она пульсирует и мерцает, переливается золотом. Границы эти - сама суть. В воздухе стоит вибрация, от которой закладывает уши. Но если их закрыть - услышишь, как знакомая мелодия потечет по каждой клеточке тела. Невыносимо. Кто-то рядом, за спиной. Он несет свет. Свет этот - зло. Куроо резко открывает глаза.       В комнате темно, как может быть темно в комнате, что находится в квартире в большом мегаполисе. Никакой кромешной темноты, и сейчас это несказанно радует. У соседей сверху играет музыка. Возникает желание взять в руки пистолет и сходить в гости, вежливо попросить, чтобы выключили. Но если встать с кровати, можно разбудить Цукишиму. Его кошмары не мучают, пусть спит. Куроо смотрит на своего парня. Никаких поджатых губ, никакой складки между бровей. Он похож на большого ребенка, хочется его защищать и беречь. Конечно, Тецуро ему об этом не скажет, иначе защищать придется ОТ него. С этой мыслью Куроо вновь проваливается в сон. … И пусть я не знаю, кто ты… Черные тени пляшут по скалам. Можно было бы назвать их человеческими, но ни один человек не может согнуть конечности под таким углом. Тени, словно сломанные куклы, бьются в судорогах, вскидывают подобия рук вверх, в приветствии. Безумная пляска осужденных на муки. Черный огонь обжигает их ноги, золотыми искрами рассыпаясь по черной земле. Золотой вязью по скалам раскиданы руны, истории былых лет. Письмена эти вплетаются в тени, тени становятся письменами. Зрелище такое нереальное, и в то же время самое реальное, что случалось с этим миром. Чужое, подавляющее присутствие. Куроо оборачивается и видит фигуру из золота. Идол протягивает к нему руки, глаза его сияют тысячью солнц. Сделав шаг вперед, идол оборачивается Цукишимой. Только в глазах его бездна. Теперь в глазницах темнота тысячи погибших звезд. Он улыбается, и невозможно определить, что в его улыбке: холод, печаль, торжество, смерть. От его улыбки хочется кричать. Но связки застыли в ужасе, крик умирает, так и не родившись. “Ты оставил меня”, - лже-Цукишима делает шаг вперед. “Ты сбежал”, - еще один шаг. “Я тут совсем один”, - монстр подходит вплотную. Куроо не может двигаться. Куроо пытается кричать. Куроо чувствует холодные объятия и слышит шепот: “Я всегда буду рядом”. Куроо с криком просыпается.       Цукишима подскакивает рядом, что-то говорит, пытаясь успокоить. Пытается обнять, но Тецуро отшатывается, почти падая с кровати. Требуется две минуты, чтобы понять: он у себя дома. Цукишима его, родной, теплый, настоящий, и объятия его теплые. И не улыбается он, а поджимает губы. Сонный, растрепанный и напуганный. Именно испуг в глазах Кея приводит Куроо в чувство. Он позволяет притянуть себя поближе, тыкается носом в ключицу и расслабляется, чувствуя нежные поглаживания по спине. Цукишима запускает руку ему в волосы, аккуратно перебирает пряди и пытается мычать какой-то мотивчик, чтобы успокоить. Это чертовски мило, и Куроо, не удержавшись, фыркает. Кошмар остается позади. Самайн и Ирландия остаются позади. Сейчас есть только нежное спокойствие. Куроо засыпает крепким, спокойным сном и не замечает, как тихое мычание Цукишимы складывается в знакомую ему колыбельную. В темноте комнаты чистым золотом сияют его глаза. … Сияй, сияй маленькая звездочка...