Паутина иллюзий

      Дом встретил его тишиной и сумрачными тенями. Даже огромный камин в гостиной едва тлел, даря слабые отблески пламени. Движение руки — и огонь занялся, освещая пустую комнату. Демон сделал несколько шагов — распахивая дверь спальни. Цепкий взгляд мгновенно выхватил горящий камин и хрупкую женскую фигуру у полок, задумчиво протирающую кусочком фланели свои маленькие сокровища.       Она любила такие вещи. Каждый раз, возвращаясь с Земли, Габи умудрялась притащить какой-нибудь «артефакт». И сколько бы раз он не говорил ей, что в этих вещах нет даже намёка на скрытые таинства и что эти вещи не могут стать ни сосудом, ни быть заряженными на что-то чужой энергией, она всё равно их таскала. Потому что любила. Что-то красивое и необычное. Золотой медальон, булавка в виде руны, камень в красивой огранке или кованый стилет. И в минуты душевных волнений или в период глубокой задумчивости, она всегда брала в руки неизменный кусок фланели и начинала чистить и натирать свои сокровища.       Габи любила их. Она часто использовала эти вещи в качестве примеров на своём факультативном курсе об артефактах. Два раза в неделю Габи рассказывала на Факультете Ада всем заинтересованным или просто желающим узнать чуть больше о мире талисманов и оберегов. О вещах, способных стать носителями энергии, о силе, которой можно наделить правильную вещь. На её занятиях всегда было тихо и интересно. Потому что факультатив был нужен не всем, но стоило хоть кому-то попасть на занятие к ней и многие продолжали приходить по инерции. Заряжаясь теплом и интересными фактами.       Школа частенько посылала к Габи тех, кого нужно было вытянуть, спасая от неминуемого отчисления за неуспеваемость и завалы. И всего за несколько занятий Габи умудрялась вернуть существам тягу к знаниям и любопытство в обучении. Ей это нравилось. Она готовилась к этому на Земле, и вот сейчас, на Небесах, благодаря Геральду и Фенцио, она могла наслаждаться тем, что любила и к чему была расположена. Благодаря неограниченному доступу к источникам, Габи всегда приводила красочные примеры, увлекая своих учеников и заражая их своей маленькой страстью.       Эти занятия давали ей возможность ощущать жизнь в полной мере. Чувствовать себя нужной и давали возможность делиться кусочком своей души.       Как Врачеватель — она пока смогла выполнить своё предназначение всего лишь два раза.       Три, если учитывать и первый опыт с Фариа.       В первый раз она восстановила демона, который сломал свои крылья из-за досадной случайности на Земле. Впадая в апатию и намеренно заставляя себя угасать, лишившись средства передвижения. Но этот демон был важен для Небес, она ещё пока не знала чем именно, но его «зов» она услышала. И нашла. И помогла, возвращая надежду и заставляя жизнь обрести иные краски.       Вторым был ангел. Серафим. Сломленный обстоятельствами и потерей близкого человека. На Небесах не существовало чёткого деления на белое или чёрное в отношении таких, как Габи. Их предназначение было — помочь. Невзирая на цвет крыльев и сторону. Потому что их дар был редким. И для равновесия и справедливости Врачеватели помогали всем, чей «зов» был им доступен. Однако, сломленных существ было в разы больше, чем тех, кого должны были спасать такие, как Габи. Но из-за своей уникальности — помочь всем они не могли. Врачеватели расплачивались жизненной силой. Своей собственной. Спасая других и сокращая свой путь. Пропуская через себя боль других, очищая её, исправляя. И именно это всегда, во все времена, являлось сдерживающим фактором. Всегда была чёткая цель и путь, по которому шли такие, как она.       И именно поэтому, в какой-то момент Габи обнаружила, что выглядит немного старше той же Уокер или Нимуэ, и тем более Мими. Но Габи списывала это на то, что она провела слишком много времени за эти годы на Земле. Потому что именно там она тренировала свои навыки, оттачивала, училась управлять болью. Именно там она проходила свои собственные круги своего Ада. И это не могло пройти бесследно, оставляя отпечаток на её внешности, на её душе, на её жизненном пути. Она была спокойнее их всех, мудрее. Но это её сильно не беспокоило. Ей казалось, что именно так и должно быть. Хотя временами ей тоже хотелось стать немного такой же яркой и живой, как её подруги. Она видела, как становилась сильнее и увереннее в себе одна. Она видела, как оттаивала и оживала другая. Она видела, как взрослела и училась владеть собой третья. А ей всё чаще казалось, что она сама как бы застывает во времени, пытаясь аккумулировать всю свою жизненную энергию. Не расплескать, удерживаясь на этих Небесах. Это было глубокое внутреннее чувство. Откуда оно взялось и для чего ей нужно — сама Габи не знала. Но внутри неё сидела чёткая установка — сохранить и не расплескать. И это лишало саму Габи, порой, каких-то маленьких приятных жизненных мелочей.       Со временем она просто смирилась. И нашла свою отдушину в преподавании. Заражая огнём своих учеников, она грелась в лучах их тёплой энергии сама. Ощущая пульсацию жизни, ощущая потоки времени, ощущая воздух в своих лёгких. Но почему-то сегодня слова Нимуэ странным эхом отозвались в душе Габи. Как едва слышимый тревожный звоночек, который вдруг дрогнул, давая понять, что в её жизни что-то не так.       И сейчас, протирая свои сокровища, Габи пыталась понять — что именно. Почему слова Нимуэ заставили её душу встрепенуться. Она просматривала свой путь на Небесах с момента смерти и до сегодняшнего дня. И понимала, что всё именно так, как надо, именно так, как хотела она сама. Она сама сделала выбор, она сама проживала свою жизнь, она сама выбрала спутника, она сама… Но почему же так глухо ноет где-то на окраинах её души?       За те десять минут, что он наблюдал за ней — она так и не почувствовала его присутствия. А это означало одно. Она слишком погрузилась в себя. Слишком глубоко капнула. И ему это не нравилось. Что спровоцировало такие душевные порывы? Он медленно прикрыл глаза, прокручивая этот день в своих воспоминаниях. Проживая его заново, слушая внимательно то, что было упущено восприятием, но отчётливо отложилось в памяти. Потому что он помнил всё. Даже если внешне он выглядел отсутствующим. Он всё видел, всё слышал и всё запоминал. Так было всегда. Это была привычка отработанная веками, тысячелетиями.       И прокручивая день сегодняшний, он с удивлением осознал, что Мамон ищет оракула, Дино изменился внешне, Сатана опять затеял игру в запрет, а Уокер считает что «всё начинается от точки отсчета». И это не считая странного парада планет. Но Габи удручало не это. Он прокрутил их разговор у витражей ещё раз, вспоминая её мимолетный взгляд… И его рука сама потянулась к застежке его мантии. Ткань бесшумно опустилась на подлокотник кресла, а руки неторопливо высвободили из петли сначала одну пуговицу, потом вторую… А через пару секунд — ловким движением закатили рукава. И повторили освобождение — но уже ослабляя горловину. Пара неторопливых шагов и он остановился прямо за её спиной, замечая склоненную голову и чуть выступающие позвонки на тонкой шее, не скрытые полотном волос.       — Тебе нужна своя «фабрика»?       Габи вздрогнула, выныривая из своих мыслей и ощущая его слишком близко. Его тихий голос заставил её сердце пропустить удар, замирая, а потом нагонять ускоренным ритмом. Его рука поднялась к её шее, но остановилась. Не сжимая. Когтистый указательный палец коснулся границы роста волос и плавно прочертил дорожку вниз, оставляя на тонкой шее яркий красный след.       Габи молчала, зажмурив глаза. Её руки перестали натирать металл, а тело вздрогнуло от его прикосновения, ощущая, как он замер на границе с тканью платья. Что он спросил? Нужна ли ей фабрика? Какая фабрика? Ах, да… Габи отрицательно мотнула головой, понимая, что он с ходу вытащил ту фразу, которую она сама безуспешно пыталась определить несколько часов. Вот что в словах Нимуэ заставляло глухо ныть маленький кусочек её души. Ей нужна фабрика? А нужна ли? Она ещё раз отрицательно мотнула головой. Теперь, скорее всего, уже самой себе, отрицая тот факт, что фабрика вообще имела какое-то значение. Фабрика, может, ей и не нужна, но вот обволакивающая нежность горячего шоколада ей бы явно не помешала. И уж точно не как десерт к празднику. А что-то более доступное, что позволяло бы насладиться и вкусить в полной мере.       — Ты хотела бы чувствовать тягучую нежность…       Уже не вопрос — утверждение. А когтистый палец уже двинулся дальше, оставляя за собой всё такой же тонкий красный след и скидывающий ненужную ткань с плеча. И медленное зеркальное повторение с другой стороны, такая же падающая ненужная ткань. Габи молчала. Потому что не могла сформулировать ответ, потому что сама не знала, как ей сейчас отнестись к этому осознанию потребности. Несвойственной ему. Но необходимой ей? Или же нет?       Габи молчала. Руки Фариа развернули её, заставляя уткнуться взглядом в его расстёгнутый ворот рубашки, так явно выдававший отсутствие застежки мантии и его намерения. Она рассматривала пуговицу, упорно не поднимая глаз, судорожно сжимая в ладонях ткань. Он тихо усмехнулся, забирая из её рук всё лишнее, и убирая это на полку за её крыльями.       — Ты думаешь, проводишь параллели…       Его руки чуть задержались на молнии платья, медленно опуская бегунок, растягивая каждое движение. Габи молчала, продолжая изучать узор на пуговице, мысленно обводя все завитки. Понимая, что он прав. Да, она сравнивала. Да, она думала. Пусть подсознательно, не признаваясь самой себе, но думала. Он выглядел старше Сатаны, хотя по факту родился после него. Она выглядела старше Нимуэ, хотя по факту… Ну, тут вообще нельзя сравнить. Ангел была рождённой, она же — искусственно выбранной. Но дело даже не в ней. Из-за особенностей их дара ему тоже пришлось провести слишком много времени на Земле. И это не прошло бесследно. И пусть годы, проведённые с ней, изменили его, вдохнули в него вторую жизнь, зажгли его глаза огнём, повернуть время вспять она не могла. Как и изменить его суть. Она выбрала его сама, она знала…       — Но ты знала, что тебя ждёт, когда делала выбор. Сидя в кресле в этом доме… Ты — знала…       Слова, подтвердившие её мысли. Это был её выбор. Её никто не принуждал. Кроме её собственной души, которая странным образом жаждала остаться тут, с ним. Которая стремилась к нему, которая оберегала и спасала его. Лёгкое натяжение ткани — и платье с тихим шуршанием упало к её ногам, оставляя Габи лишь кружева. Слишком тонкие, чтобы быть защитой её телу от его горящего взгляда. Щёлкнул магнит застежки и её груди коснулись его руки.       — Но ты выбрала меня. Сама. Провоцируя на ответные шаги. Что ты испытала, Габи, когда получила желаемое?       Габи молчала, судорожно сглотнув и зажмурив глаза. Окунаясь в свои собственные ощущения, каждой клеточкой чувствуя его руки на своей прохладной коже. Ласковые касания, нежное трение пальцев о чувствительные ореолы. Конечно, она помнила. Весь тот восторг, который она испытала, когда он обрушил на неё впервые всю свою силу и мощь. Конечно, она помнила. То упоение его властью над её телом. Конечно, она помнила. Ту тонкую грань, когда чем жестче он был, тем сильнее она его желала. И это был её выбор. И сколько раз она сама провоцировала его именно на это. Дразня его, поднимая его накал до необходимого ей уровня.       — И даже главное не это. Не то, что ты испытала. А то, от чего именно ты получала подобные эмоции…       Его рука неожиданно сильно сдавила её грудь, заставляя нежную кожу упереться в когтистые пальцы. И Габи мгновенно почувствовала волну желания, поднимающуюся из глубины её существа. Тягучую, жаркую волну, которая сейчас собиралась накрыть её с головой, вытесняя все мысли, затуманивая разум. Он знал её тело лучше неё самой. Умело скользя по нему пальцами своих рук, он в считанные секунды заставил её всю гореть.       — И вот ответь мне, Габи. Сейчас, в эту самую секунду, тебе нужна тягучая нежность? Тебе нужен шёлк горячего шоколада?       Какая нежность? О чём он? О каком шоколаде сейчас идет речь? Всё, что ей сейчас необходимо, это ощутить его всего. Всю его силу. До абсолютного чувства наполненности, до мучительной боли внутри. Именно его. Потому что только он знает, что именно ей нужно. Как именно ей нужно. Просто ей нужно это чуть чаще, чем оно было. Вот он! Такой простой ответ на такой важный вопрос. Ей не нужна эта чёртова фабрика, будь Нимуэ не ладна. Ей просто нужно немного больше шоколада. Желательно горького, до оскомины. Желательно замороженного, до изрезанных губ. Но, определённо, только его производства.       И она распахнула глаза, вскидывая голову, цепляя его взгляд, посылая ему воспоминание, которое заводило её больше всего. Желая его повторить, раз уж они дошли до такого откровенного разговора. Фариа усмехнулся, считывая её посыл.       — Э, нет, дорогая моя. Сначала — будет тягучая нежность, о которой ты так печалилась несколько часов. Из-за которой ты оставила меня одного, верно?       Его руки продолжали медленно гладить её горящее тело, играя с нежной кожей, оставляя едва уловимые красные полосы. Заставляя сбиться её дыхание. Заставляя её умоляюще смотреть в его глаза. Но он не поддавался. Нарочито медленно и невесомо нежно он касался её тела, слегка поглаживая, едва уловимо — царапая. Заставляя её испытывать дикий «голод» и изнывать от своего же желания. Фариа отстранился, прикасаясь руками к пуговицам на своей рубашке, медленно расстегивая, вынуждая её нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Чтобы освободиться от рубашки ему нужна была секунда, но он растянул её на целую вечность. И ещё одну вечность он высвобождал ремень из шлёвок. И в тот момент, когда Габи была уже готова рухнуть на колени, умоляя его прекратить, он цокнул языком и отрицательно покачал головой.       — Не так быстро, дорогая моя. Не так быстро…       — Фариа…       — Надо было отвечать, когда я спрашивал…       Габи усмехнулась. Ладно, играть по его правилам всегда было проще. И легче. А главное — его правила никогда не подразумевали «тягучую нежность». Габи медленно подняла руки, заставляя его наблюдать за каждым её движением. Медленно вытащила из волос три шпильки, заставляя их водопадом упасть на её спину. Неторопливо перекинула полотно волос на одну сторону, закручивая их в жгут на своей ладони.       — Скажи мне, Фариа, ты действительно хочешь продолжить медленно оставлять роспись на моём теле своими когтями, или же примешь моё смирение и осознание моей неправоты и повторишь то, что нам обоим сейчас так нужно?       Габи резко дернула жгут волос, заставляя свою голову повернуться. И тут же вернула на демона свой горящий взгляд. И сделала шаг, замирая рядом, касаясь его тела своим.       — Ты правда хочешь именно этого? — её руки мягко заскользили по его ключицам, опускаясь всё ниже, касаясь пуговицы брюк. — Вместо того, чтобы…       Договорить он ей не дал. Впиваясь в её губы жестким поцелуем и наматывая полотно волос уже на свою руку. Оторвавшись от неё, едва она получала желаемое, демон с усилием дернул жгут вниз, заставляя её запрокинуть голову почти до хруста. Опуская вторую руку на её горло, хозяйской хваткой.       — Так чего именно ты хочешь, Габи? — рука чуть сильнее сдавила шею, ощущая, как тяжело она пытается сглотнуть.       — Тебя, Фариа. Всегда хотела. Именно тебя.       — Тогда к чему подобные мысли?       — Дело не в горячей нежности, Фариа, — Габи с трудом произносила слова. Одна рука не давала поднять голову, а вторая — нормально вздохнуть. Но именно это ей в нём и нравилось. Именно этого она от него и ждала.       — А в чём? — демон притянул её ближе, чуть отпуская натяжение жгута, позволяя ей поднять голову.       — В том, что — мне мало.       Фариа усмехнулся. Но Габи его уже не слышала. Она вскинула руки, притягивая его ближе, слегка прикусывая его губу, и вжимаясь в его жилистое тело. Вынуждая его обнять её, чтобы удержать равновесие. И как только его руки сомкнулись на её спине, она тихо выдохнула, шепча ему на ухо.       — Повтори наш витраж…       Первой его мыслью было отказаться и заставить её действительно умолять. Но Фариа всегда видел чуть дальше. Прекрасно осознавая весь свой выигрыш от небольшой его уступки. Едва уловимое искривление пространства, мгновенно потушенный огонь в чашах, женская рука, опирающаяся о стекло и громкий стон желания, разнесшийся в тишине библиотеки, в тот момент, когда он выполнил её просьбу. Когда её податливое тело с готовностью приняло его, отдаваясь во власть его рук и выбрасывая все мысли о «тягучей нежности».

~ 🕷 ~

      Нимуэ осмотрела пустую гостиную, пытаясь понять, куда же примостить пакет для Вишни, чтобы завтра его не забыть отдать Мими. Хотя… Навряд ли Мими сейчас будет дело до цербера. Нимуэ заставила разгореться приглушенный огонь камина, плеснула себе немного янтарного коньяка в бокал и опустилась в кресло, поджимая под себя ноги.       Видимо, у Мими имелась тайная сестра. Судя по тем воспоминаниям, что она успела считать, пока Чернокрылка не взвилась в воздух. Это было слишком неожиданно для всех и она даже представить себе не могла, что именно сейчас чувствует Мими. Удивление? Радость? Отрицание? Гнев? Для них семья Мими была образцовой. Уокер прожила земную жизнь с одним отцом, а попав на Небеса с матерью так и не увиделась. Габи воспитала бабушка. Сама Нимуэ росла с матерью, а потом — только с отцом. А Люцифер вообще рос, по большей части, в одиночестве, потому что у его отца за спиной целый Ад. Никто из них никогда не знал, что такое — полноценная семья, счастливая семья.       И лишь Мими — казалась исключением.       Попадая в их дом, они все всегда были очарованы и окутаны теплотой и уютом дома Мамона. Дома, где никогда не осуждали, где всегда любили и поддерживали, дома, готового подставить плечо не только членам семьи, но и их друзьям. Высший демон, который выслушивал и обсуждал детали и даже наливал глифта для разрядки обстановки. Красавица Мелисса. Сильный демон. И пусть львиную долю времени она проводила на заданиях и в коридорах департаментов Ада, остальная часть всегда принадлежала только Мими. Мелисса ласково их опекала, ругала, наставляла, читала материнские нотации. Но — всегда любила. И всегда была на их стороне. Да, она могла жестко говорить с дочерью, могла настаивать и злиться, но в итоге она всегда умудрялась найти компромисс. Она была живая и настоящая. И они все очень любили бывать у Мими дома, когда Мелисса была не занята. Потому что это волшебное ощущение домашнего уюта и запаха дома было неотделимо от имен Мамон и Мелисса.       И вдруг — как гром среди ясного неба — тайная дочь Мамона. Нимуэ не могла бы сейчас ответить самой себе — осуждает она его или сочувствует ему. Но точно знала одно: Мелисса явно не в курсе происходящего. И если Мими, скорее всего, сначала позлиться, потом разобьёт что-нибудь, потом попытается выдрать пару перьев у Мамона, а потом, успокоившись, пойдёт и начнёт знакомиться с сестрой поближе, то Мелисса…       Чтобы сделала она, окажись на месте демоницы? Счастливая семья, тёплые отношения… Но при этом — она много работает, а Мамон — наоборот — почти отошёл от дел. Нимуэ знала точно одно — никто из них не играл в счастливую семью, они и правда были счастливы. Но тайные грехи — стали главной новостью дня. Простит ли Мелисса? Или счастливый очаг будет разрушен до основания? Мими переживёт появление сестры, но переживёт ли она разрыв?       И понимая, что она начала лезть туда, куда не следует, Нимуэ переключила мысль на свою мать. Она видела её последний раз лет пять назад. Мать постарела, что было естественно в её человеческой жизни. Но серебро глаз всё так же мягко светилось, а руки были такими же ласковыми. И её ипподром продолжал своё существование. Она поддерживала мать. Анонимными пожертвованиями. Но Лея и сама неплохо чувствовала время и веяния. Она открыла детскую конную школу. И дарила своё тепло уже не просто животным, но ещё и детям. И Нимуэ отчётливо видела её легкую грусть при взгляде на детей. Лея так и не вышла замуж, не родила ребёнка. Но она прожила счастливую жизнь. Но в последний раз Ангел уловила болезненную грусть матери. Словно та понимала, что в жизни было что-то ещё, о чём она должна знать, но не знает. Или забыла. И, скорее всего, именно это запрятанное чувство, не дало Лее построить своё женское счастье.       Если бы всё повернулось иначе? Если бы Лея была бы счастлива с Авалоном, были бы у Нимуэ сёстры? Или братья? Она была бы не против. И поэтому прекрасно понимала, что и Мими рано или поздно переступит через себя и пойдёт к сестре. Потому что все одинокие дети хотят иметь родственника. Даже если сами себе в этом не признаются. И думая сейчас о Мими, Нимуэ опять ощутила смутную тревогу. Это чувство не отпускало её сегодня с самого утра. Болезненно кололо где-то в области сердца и тут же исчезало. Но потом опять напоминало о себе. Вот и сейчас, едва напомнив — чувство тут же растворилось, теряясь в ворохе её ощущений. И Ангел снова вернулась мыслями к матери…       А потом и к своему острову, к своему детству. К счастливой жизни, где были только Лея и она. Память меняла картинки, а Нимуэ то тихонько смеялась, то улыбалась сквозь пелену слёз. И делая глоток коньяка, давая ему мягко скатиться по горлу, она вспомнила один момент. Складывая всё в одну картинку и понимая, откуда чувство тревоги.       Они были детьми. Играли на поляне возле кромки деревьев. Иногда к ним выходил седой старый ангел, который жил в домике на отшибе в лесу. Никто не помнил, почему он живет один, а детям тогда было вообще всё равно. И они называли его между собой «колдуном». В тот день остров неожиданно накрыли облака. Мальчишки бегали по поляне с палками, разрубая белые хлопья, а Нимуэ испуганно жалась к худым коленям колдуна.       — Боишься?       — Боюсь, — кивнула белая голова, сильнее цепляясь ладошками за коленку старца.       — Почему боишься?       — Потому что считается, что в тумане скачет Смерть.       — Кто тебе это сказал?       — Ангел Мора, которая готовит в большом котле. Она сказала, что на Земле Смерть скачет в дождь, но поскольку дождь на землю попадает с Небес, то на Небесах есть только облака и туман. И вот когда на Земле идёт дождь — наверху наступает туман и оба они несут с собой Смерть.       — Ты боишься Смерти?       — Нет, я боюсь тумана. Потому что в белом тумане не видно белого и я не смогу с ней поговорить.       — А зачем тебе с ней разговаривать?       — Чтобы сказать ей, что я ещё маленькая и мне рано умирать.       Колдун тихо рассмеялся. Обнял маленькую Нимуэ. И вдруг замер на какое-то время, глядя в одну точку. А когда пришёл в себя, он очень странно посмотрел на маленького ангела и произнес:       — Когда-нибудь ты сможешь победить Смерть.       — Я? — маленький ангел удивленно посмотрел на старца. — Когда?       — Когда научишься вызывать ураган, а мир вокруг тебя накроет серый туман…       Нимуэ вздрогнула. Она совсем этого не помнила. Потому что в своё время вытравила все воспоминания, связанные с собственным страхом к туманам. И никогда бы не вспомнила, если бы сегодня не услышала от Актона слова о том, что будущее не определено, там — только серый туман. А потом не окунулась в воспоминания о доме и о матери. Она тряхнула головой и отёрла слёзы, подавляя лёгкий всхлип. Надо же, как играет подсознание. Вытаскивая застарелые детские страхи, внушая тревогу. Туман… белый ли, серый… Она не боится тумана. Она сама может его сотворить. А вот разрушенная семья Мими — этого следует бояться. Потому что туманы не наносят душевных травм, а вот внезапные сёстры — легко.       Он ожидал несколько иной формат встречи. Потому что по плану, Нимуэ уже должна была метать молнии в его ожидании и он намеренно выслушал все предложения по Торжеству, которые были запланированы на сегодня. Слушал внимательно, не отмахиваясь как обычно, быстро и чётко выбирая сам направление и отдавая идею демонам, которые искали пути воплощения его мыслей в жизнь. Но по факту он всё равно пропустил половину слов мимо ушей. Потому что — предвкушал. И какого же было его удивление, когда дома он застал тонкую фигуру, спрятавшуюся в кресле и уловил тихий всхлип. Замечая, как быстро она отёрла слёзы и сделала большой глоток коньяка. Он пережал или что-то произошло?       Самаэль молча дошёл до второго кресла у камина, скрывая свои шаги в ворсе ковра, и опустился напротив Нимуэ. Чёрные глаза внимательно осмотрели Ангела, задавая свой молчаливый вопрос. Она печально улыбнулась и отрицательно покачала головой. Она не хотела бы сейчас говорить о страхах и туманах.       — У Мими в семье небольшие разногласия и я что-то на этой волне вспомнила Лею…       Самаэль кивнул, облокачиваясь на руку и упираясь указательным пальцем в скулу. Молчаливо ожидая продолжения. Но Нимуэ была не готова. И она решила отвлечь его, задавая ему вопрос, который хотела задать уже давно. Но всё то не было повода, то вопрос был неуместен. Сейчас же у неё были все основания его задать.       — Ты можешь мне рассказать, что произошло на древнем острове между тобой и Уокер?       На лице Самаэля не дрогнул ни один мускул. Он продолжал внимательно смотреть на неё, ожидая обоснования, которое, он был уверен, последует незамедлительно.       — Я могу предположить, что обладая такой силой, как Тьма в крыльях, Уокер не просто так сейчас ходит по Небесам. Ты — одна из основных сил этого Мира. Как и Шепфа. И Уокер — бывшая Непризнанная. Между вами есть свои тайны. Которые вы никогда и никому не раскроете. Но так уж вышло, что сейчас Уокер беспокоится. И она права. И имеет все основания. И я так думаю, что в курсе происходящего не только ты и Шепфа. Но ещё и Геральд. И — скорее всего — Фариа. И вот теперь мы все ищем ответ на вопрос Уокер, но пока так ничего и не нашли. И я больше чем уверена — мы ищем не то, что нужно. Но мне сложно помочь ей, не зная сути. Она никогда не расскажет. Поэтому, я спрашиваю тебя. Если можешь — приоткрой завесу, либо просто скажи, что это не моё дело и я больше не стану мешаться у них под ногами.       Нимуэ замолчала, глядя задумчиво в бокал. Потом поднялась, подошла к камину. Наполнила уже два бокала и обернулась, подавая один из них Самаэлю. Он взял бокал, обдумывая её слова, наблюдая, как она возвращается и снова прячется в кресле. С одной стороны — она была права. А с другой — знания ставили под удар и её. Потому что она явно не останется в стороне, если что-то произойдет. Но она не осталась бы в стороне даже ничего не зная. И что-то подсказывало ему, что дело сейчас было совсем не в тайне Уокер. Тайна — была лишь деталью в той картине, которую она складывала в своей голове. Он сделал глоток, понимая, что всего, что произошло, он ей всё равно не расскажет, но чуть приоткрыть в его власти. Нимуэ смотрела в бокал, не глядя на него, просто ожидая его вердикта.       — Наш мир был создан Хаосом в Абсолютной Тьме. Часть этой Тьмы — заключена в Уокер. А она сама, как носитель одной из основных сил Мироздания, выступает гарантом равновесия, необходимого для существования нашего мира. Тогда на острове, Тьма — избрав Уокер своим представителем и вместилищем — сообщила о своём присутствии и о том, что она бдит. Остальное — не имеет значения. Это личное дело моё и Шепфа.       — Значит, Вики — сосуд, хранящий силу. И если что-то пойдет не так, Тьма вмешается?       — Скорее всего. Но пока — инцидентов не было.       — Но и сосуд появился не так давно по меркам нашего мира. Не стану спрашивать, почему именно в тот момент…       — Уокер была не первым сосудом. Но она оказалась единственной, кто выжил, принимая Тьму. Потому что за спиной Уокер стояли два сильнейших демона. Которые научили, а потом и натренировали её удерживать контроль над Тьмой.       — Что случиться, если она утратит контроль?       — Этого не знает никто. Возможно ничего — и Тьма просто растворится во Мгле, а возможно — наш мир накроет чёрная пелена…       — Серый туман… — тихо произнесла Нимуэ.       — Что?       — Ничего. Я просто теперь точно уверена, что мы не там ищем и совершенно не то…       Они немного помолчали. Нимуэ допила коньяк и поднялась, оставляя бокал на столике у камина.       — Я сегодня видела Актона, — произнесла она, скидывая туфли у кресла, и начала расстегивать пуговицы фрака, направляясь к лестнице.       — То есть он увиделся с тобой, но на обсуждение Торжества не пришёл. Почему? — Самаэль задал вопрос, не оборачиваясь, зная, что Нимуэ остановилась, оперевшись о перила лестницы.       — Потому что у него есть, что тебе сказать, но он пока не знает, как ты на это отреагируешь.       — И он решил действовать через тебя? — Самаэль усмехнулся и поднялся с кресла, подходя к Нимуэ.       — Ну, можно и так сказать, — она едва уловимо улыбнулась и продолжила подниматься, снимая фрак на ходу.       — И что же он хочет мне сказать? — Самаэль сделал глоток.       — А сказать он хочет, что расположение планет в этом году таково, что всё указывает на эру возрождения и единения Небес и Ада. Вокруг мир, дружба и голуби. И он, опираясь на расположение планет и своё знание неба, хочет предложить Аду сделать первый шаг и пригласить на Торжество парочку Ангелов, из особо приближенных, или же даже самого Шепфу.       Нимуэ спокойно закончила раздеваться, оставаясь в одном белье, подошла к Самаэлю, который удобно расположился уже в кресле спальни, коснулась губами его лба, и произнесла:       — Так что ты подумай, а завтра он придёт и сам тебе всё расскажет. Моё дело было маленькое, подготовить тебя к тому, что ты услышишь, чтобы ты ненароком не вспылил, если идея не очень хороша. Поэтому ты думай, а я в душ, — и она печально улыбнулась и скрылась за стеклянными дверями.       Нимуэ уперлась руками в стену, позволяя горячей воде сильными струями падать на шею и лопатки. Она пыталась расслабиться и изгнать странное чувство тревоги. Но оно упорно не проходило. Почему именно сегодня? Почему именно так? И почему против убеждённой и уверенной речи Актона о всеобщей благодати, она сейчас может думать только о том, что её мир накроет тот самый серый туман, который Раум видел в будущем? Она пыталась, но разум упорно подсовывал ей серый взгляд матери, слёзы в глазах Мими, Уокер, выпускающую Тьму на острове… И тихий забытый голос старика в голове «когда твой мир накроет серый туман». Нимуэ позволила слезам сорваться с глаз, и затеряться среди капель воды, падающих сверху. Пальцы судорожно сжались, пытаясь смять стену, как лист бумаги.       Самаэль откинул голову на спинку кресла, прокручивая озвученный Нимуэ вариант. Но чтобы составить полную картину и решить допускать ли кого-то лишнего на их собственное личное Торжество, ему надо выслушать Актона самому. Но его ход с предварительным вопросом был хорош. Услышь он это сразу, его первым — и возможно — единственным решением был бы категоричный отказ. Сейчас же он может спокойно подумать над возможностью. Но волновало его сейчас не это. Его волновала — Нимуэ. Слёзы были ей не свойственны. И он мог по пальцам одной руки пересчитать случаи, когда он их видел. И уж точно простые воспоминания о матери не могли вызвать в ней такую реакцию. С ней что-то происходило, и он собирался выяснить — что именно.       Уверенным жестом — отставленный бокал. Мгновенно снятый пиджак, жалобно звякнувшие о стекло стола запонки... Он широко раскрыл дверь, в тот момент, когда её плечи сжались от беззвучных слёз, а руки попытались сжать стену. Он шагнул под струи воды, прижимаясь к её спине, и накрывая своими горячими ладонями её руки, упираясь в стену так же как и она.       — В чём дело? — его тихий голос перекрыл шум воды.       И Нимуэ сдалась. Она позволила себе выпустить неосознанный страх, ощущая его за своей спиной.       — Серый туман… — она всхлипнула.       — Нимуэ…       — Актон… Он естественно обратился за помощью к Рауму, — Нимуэ подняла голову глядя прямо перед собой на чёрный камень стены, по которому скатывались вниз крупные капли. — И Раум ответил, что он не видит войн или катаклизмов, он вообще ничего не видит пока в будущем. Только серый туман.       — Ну, это обычное дело. Пройдет пара дней, всё изменится и Раум увидит… Почему это беспокоит лично тебя?       — Ты не поймёшь, — она покачала головой.       — Попытайся объяснить…       Нимуэ выдохнула и, вырвав свои руки из-под его ладоней, развернулась к нему.       — Смотри… — и она передала так странно всплывшее воспоминание. Вода падала на лица и плечи, но он внимательно посмотрел всё, что она хотела ему показать.       — И чего ты боишься? — Самаэль аккуратно взял её за подбородок, вынуждая смотреть ему прямо в глаза.       — Я боюсь потеряться в этом тумане… — сложно было понять, где вода, а где её слёзы. — Я боюсь…       — Боится маленькая девочка в твоих воспоминаниях, но не ты. Ты выросла, Нимуэ. И ты ничего не боишься, насколько я тебя знаю.       — Это не так. Теперь — я боюсь.       — Чего? — повторил свой вопрос Самаэль.       — Я боюсь потерять тебя…       — Нимуэ…       Он в долю секунды прижал её к стене, накрывая её губы своими, заставляя её опять всхлипнуть, отвечая на его поцелуй. Тут же делая его глубже и сильнее. Она не сопротивлялась, просто обняла его шею своими ладошками, наслаждаясь его поцелуем. Он чуть приподнял её, заставляя обвить его ногами, прижимая её тело к стене, наращивая силу поцелуя, заставляя её мысли переключиться, изгоняя её детские страхи.       — Ты не потеряешь меня…       — Потеряю… — тихий шепот в ответ. — Потому что за тобой будет целый Ад и ты несёшь ответственность за своих демонов. За то, что ты создал. Они все — твои дети. И никогда потеря одного не будет стоить потери целого Ада.       — Если когда-нибудь твой туман придёт, действовать и решать буду я. А ты — молча слушать и исполнять. Но я уверен, что это просто детский страх и не более.       — Думаешь?       — Уверен. А ты у меня девочка уже большая…       — И что ты собираешься делать со своей большой девочкой? — она попыталась улыбнуться.       — Это я тоже буду решать сам. А тебе придется всё воспринимать молча, — он чуть сильней прижал её к стене, понимая, что ход её мыслей уже переключился. Ощущая, как в пространстве появилось облако её желания, привычно оборачиваясь вокруг него.       — Молча? — она хитро прищурилась.       — Именно.       — Без единого звука? — она чуть прикусила его кожу на щеке и он почувствовал её улыбку.       — Звуки — тоже с моего одобрения.       — Дьявол…       И жар его тела окатил её привычной волной. И её руки опять уперлись в стену, а его властно притянули её бедра к себе. Лёгкие укусы плеч, запрокинутая голова, горячие губы… Через полчаса она уже совершенно не помнила ни про туман, ни про Мими, ни про Актона. А ещё через час она вообще с трудом могла идентифицировать себя в пространстве и времени. А он продолжал улыбаться и решать за неё. Не позволяя ей ни одного лишнего звука, контролируя всё, что он мог. За исключением одного. Молнией она его всё-таки ударила.