***
Все талисманы, что удерживали его на месте, разом упали, превратившись в обычные сухие листья — а затем послышался крик. Он сорвался с места еще до того, как осознал это. Сумерки сгустились достаточно, чтоб мерцающий вдалеке огонь превратился в яркий ориентир, и, разумеется, он еще ни разу в жизни не двигался быстрей чем сейчас: без остановок и передышек. Синчэнь лежал на земле поломанной куклой, Сюэ Ян же, шаривший окровавленной рукой по его груди, выглядел как оголодавший призрак, жаждущий вырвать сердце и поглотить целиком прямо здесь. Фусюэ взвился в воздух еще до того, как он снова сдвинулся с места, и исключительно благодаря чертовски крепкой силе воли ему удалось остановить его замах, когда Сюэ Ян вскинулся, подняв на него искаженное, зареванное лицо и, широко открыв глаза, закричал: — Помоги же ему! Он зарычал совсем по-звериному в ответ, пнув Сюэ Яна от тела Синчэня так сильно, что тот откатился. Опустившись на колени перед Синчэнем, он с безумным облегчением осознал, что тот невредим, и сердце его на месте и грудная клетка в порядке — кровь была не его, это просто уродливые алые печати красовались размазанными на его груди и челе. — Он не… Он не дышит! — всхлипнул Сюэ Ян, ползая вокруг на коленях со все еще кровоточащей рукой. — Помоги ему, помоги, ты должен, я не могу, у меня не осталось Ци, все сгорело, я не могу, я не… Грудь Синчэня и правда была слишком неподвижной, он потянулся к его шее, чтобы нащупать пульс, но ничего не обнаружил. Глубоко вдохнув, он попытался уравновесить собственную энергию, найти достаточно духовных сил для вливания Ци, но после смерти его духовные резервы в лучшем случает могли сравниться с затухающим пламенем. — Печати! — заорал Сюэ Ян, — Передавай через печати! Это шло против всех его жизненных принципов, но за долю секунды он принял решение довериться наитию нечестивого заклинателя — только в этот раз — подключаясь к каналам темной энергии, чтобы передать ее через печати на бледной коже Синчэня. Они светились зловещим сиянием, но он чувствовал, что что-то все-таки происходит — не дыхание или пульс, но какая-то дрожь по телу Синчэня, как будто жизненная сила, утекающая из него в никуда, наконец была запечатана в его теле. Сюэ Яна сильно потряхивало, его окровавленная рука потянулась было, чтобы коснуться умирающего, и Сун Лань ощутил, как его собственные глаза затянуло черной поволокой, а зубы оскалились в бессловесном угрожающем рычании. Рука в перчатке тут же застыла на полпути — ублюдок не убирал ее, но и прикоснуться тоже не решался. «Что ты сделал». Фусюэ, словно вспышка разъяренной молнии, прошелся по земле, оставляя слова, и Сюэ Ян уставился на него невидящими, широко-раскрытыми глазами, а на его лице не было и намека на его обычные притворные ухмылочки. — Просто говорил, — прошептал он. — Мы просто разговаривали. Я пытался все исправить, сделать, как должно быть. Я не… Я…не… Он просто… Если бы не необходимость держать руки строго над печатями, непрерывно вливая темную энергию, он бы схватил ублюдка за горло и выдавил из него всю жизнь до последнего вдоха. «Ты его убиваешь!» — зарычал он, лезвие Фусюэ дернулось от ярости, резким движением превращая иероглифы на земле в рытвины грязи. Это движение было настолько сильным, что гравий брызнул во все стороны. Сюэ Ян только тряс головой снова и снова — и Сун Лань понял, что тот просто слишком шокирован. — Нет. Нет-нет-нет, я ничего не сделал. Я ничего не делал! Мы просто говорили… Синчэнь лежал так же безжизненно, но что-то в нем все же отзывалось на потоки темной энергии: едва заметные глазу тонкие струйки двигались под его кожей, латая хрупкие несколько раздавшиеся края заклинания. По крайней мере, он не становился бледнее или холоднее — и он почти чувствовал фантомную дрожь, едва заметное сердцебиение под его ладонью. «Ты его убиваешь, — повторил он, используя колючие символы, старательно оттесняя Сюэ Яна прочь, то ли к тропе, то ли к огню. — ТЫ! Каждый раз, когда он срывается, это ты! Каждый раз, когда ты заговариваешь, ему больно. ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ. Нахождение рядом с тобой разрывает его НА ЧАСТИ. Ты яд. Он умирает из-за тебя!» Сюэ Ян выглядел так, словно это ему заживо вырвали сердце, слезы снова хлынули из этих широко распахнутых глаз, а его губы задрожали, словно у ребенка — он снова упрямо мотнул головой: — Нет же, я не… «Проваливай, — выплеснул Фусюэ на землю, осыпая колени Сюэ Яна гравием и сосновыми иглами. С каждым последующим словом оттесняя его все дальше и дальше. — Убирайся, если хочешь, чтоб он был в порядке. Забирай свою жизнь, скажи спасибо и проваливай. Если еще когда-нибудь окажешься рядом с ним, я разорву тебя на тысячу визжащих кусков. А если он умрет…» Только одно упоминание об этом было способно обратить его сердце в пепел — и точно такой же страх отразился в темных глазах Сюэ Яна. «В этом мире не будет места, где бы ты смог скрыться от меня». Ублюдок смотрел на него в ответ несколько мгновений, кажущихся целой вечностью — ничего не говорил, только дрожал. Затем взгляд его глаз снова перескочил на безвольное тело Сяо Синчэня — и нечто в выражении его лица переменилось. Казалось, что-то внутри него сломалось окончательно и бесповоротно, и горе от этой утраты было настолько резким, что выглядело уродливым. Все так же, не говоря ни слова, Сюэ Ян неуверенно поднялся на ноги и, болтаясь и покачиваясь, будто марионетка на нитках, растворился в темноте. Сун Лань просидел над Синчэнем всю ночь, вливая все, что у него было, а затем и все, чего не было. И на рассвете тот, наконец, впервые сделал свой первый тяжелый вдох.***
«Прошло четыре дня, — написал он. — Ты был без сознания». Синчэнь тут же попытался сесть, и Сун Лань мягко, но решительно толкнул его обратно, тем самым упрашивая еще отдохнуть. Мысль о том, чтоб его вырубить, если придется, тут же промелькнула в его голове. — А Сюэ Ян… Он ушел? Он попытался понять, отчего голос Синчэня вновь стал тихим — от чувства вины или облегчения. Ему не хотелось признавать, что существовала и третья вероятная причина: его голос мог быть столь тихим и от боли. «Да» — Я беспокоюсь, — произнес Синчэнь, прервав затянувшуюся неудобную тишину, и его сердце почти оборвалось, но тот откашлялся и продолжил. — Я беспокоюсь о том, что он может причинить кому-то вред, убить еще кого-то. Я… Я не могу позволить ему оставить еще больше крови на моих руках. Зная, что я мог бы это предотвратить, если бы вовремя вмешался. Это был одновременно лучше и хуже. Он дотянулся свободной рукой до дрожащей ладони. «Это не твоя вина», — начертил он, чуть сильнее вжимая палец в его кожу, словно надеялся вырезать эти слова так же, как вырезал Фусюэ совершенно противоположные на земле перед костром некоторое время назад. Синчэнь опустил голову и на его повязке вновь появились красные пятна. — Я собирался сказать «да», — произнес он едва слышно. — Если бы ты снова попросил оборвать его жизнь, я бы позволил. Но я просто не мог заставить себя произнести это без повода. Я не знаю, почему я просто не… Прости. Без сомнений, это бы решило кучу проблем одним махом, если честно. Но подавленность на этом, все еще смертельно-бледном лице откровенно противоречило сказанному. «Смотри внимательно, — всплыл в голове резкий голос Сюэ Яна. — Ты все увидишь по его лицу» Его лицо сейчас выглядело, как лицо человека, который по-прежнему не готов отпустить. И тогда он, с леденящей душу ясностью осознал, к чему ведет этот виток размышлений. «Ты хочешь снова его найти». Не то, чтобы вопрос, на самом деле. Синчэнь опустил голову еще ниже. — Это неправильно? — спросил он, и что по-настоящему ранило, так это то, с какой неуверенностью он это спросил, словно совершенно не доверял больше своим собственным суждениям. Ему очень, очень хотелось найти правильные слова, отговорить его, успокоить и никогда больше не подпускать к Сюэ Яну. Он внезапно вспомнил искореженные болью и страхом лица близких, их затуманившиеся глаза, глядящие в бледное небо. Последний выдох наставника. Синчэнь, обманутый и сломленный. Мертвый. И сквозь все это эхом звучащий, безудержный смех, преследующий его в каждом кошмаре. Существовало только одно, что было важнее страстного желания навсегда погасить это всепоглощающее разрушительное пламя. И, к сожалению, это был Синчэнь. Чье сострадательное сердце, несмотря на все слова, утверждающие обратное, будет ранено этой вполне себе заслуженной смертью. Возможно даже настолько, что не сможет исцелиться. Он вздохнул. И сдался. «Мы поищем его, — написал он, стараясь успокоить дрожь в руке. — А там будет видно» Если им повезет, они найдут Сюэ Яна сдохшим в какой-нибудь придорожной канаве, потому что, когда он видел его в последний раз — тот был в крошечном шаге от выгорания из-за искажения Ци. Маленькая искра надежды, тут же отразившаяся на лице Синчэня, не могла не задеть, и Сун Лань ненадолго прикрыл глаза — свои глаза. А затем деловито продолжил: «НО. Тебе нужно отдохнуть. Мы никуда не пойдем, пока ты не окрепнешь» Синчэнь открыл было рот, чтобы возразить, будучи до чертиков упрямым, но, казалось, вдруг осознал, что чрезмерная спешка и очередной провал лишь усугубит ситуацию. Так что он закрыл рот, коротко кивнул и сжал руку Цзычэня: — Спасибо. Он сжал его руку в ответ, наслаждаясь бесценным сокровищем в виде чужого сердцебиения и живого розоватого оттенка кожи на подушечках пальцев. — Я так по тебе скучал, — сказал Синчэнь так тихо, что едва ли это можно было бы расслышать в дуновении ветра, если не прислушиваться. И тогда он не смог сдержать слез — тех, которые он не был способен пролить даже над самыми горькими из своих потерь. «Я тоже по тебе скучал», — вывел он, отчаянно сожалея, что не может провести вечность, рассказывая Синчэню, как сильно скучал по нему, оплакивал его, искал во всех уголках земли. Ладонь в его руке ослабела, на все еще бледном лице виднелись отпечатки истощения и усталости, так что он заставил себя проявить терпение. «Отдыхай, — он вложил всю нежность и заботу, на которую был способен, выводя простые слова, прикасаясь мягко и почти невесомо. Рука Синчэня едва заметно подрагивала. — Я буду рядом, пока ты спишь» Улыбка на лице Синчэня была прекраснейшей из вещей, когда-либо существовавших в этом мире. — Тогда все точно будет в порядке. Когда он лег обратно, его дыхание выровнялось и вскоре он снова уснул — обычным мирным сном, а не полумертвым забвением, как прежде. Казалось, их руки теперь никогда не разомкнуться меж собой.