***
Вся обстановка была настолько чертовски знакомой, что он непроизвольно допустил мысль о том, что каким-то волшебным образом смог вернуться в прошлое, что ему представился шанс начать все сначала — подобные сны время от времени все еще преследовали его. Боль, но приглушенная, тупая и далекая, присутствие рядом, за которое он бы убил, умер, ради которого бы ожил. Гладкие тонкие пальцы переплелись с его собственными. Сяо Синчэнь. — Ты пришел в себя. Пальцы высвободились, и от этого он готов был закричать, а его рука дернулась следом в отчаянной попытке вернуть их обратно. — Не пришел, — губы и язык отказывались сотрудничать, поэтому слова получались скомканными и невнятными. — У тебя нет доказательств. Положи свою руку обратно. С огромным усилием ему удалось заставить свои глаза открыться. Мир вокруг был нечетким и плавающим, но ему удалось поймать взглядом тень непроизвольной улыбки на губах Синчэня, прежде чем она исчезла. Тогда он понял, что живой, и Сяо Синчэнь, несмотря на случившийся надлом заклинания, тоже. Это вполне могло бы быть благословенное посмертие, но единственная вещь, которую он знал абсолютно наверняка — так это то, что их пункты конечного назначения совершенно не совпадают. Святой Сяо Синчэнь одной ногой уже ступил на дорогу в Небеса. Он же сам… Что ж, ему, возможно, суждено переродиться дикой тварью с острыми зубами — псом, если сильно повезет и если это не слишком завышенные ожидания в его случае. Заклинатели-романтики любили воспевать свои узы любви, которые, по их словам, способны простираться и за пределы одной жизни — но он сам всегда знал, что эта связь сработает только в одной. Еще одна причина, по которой все происходящее имело столь большое значение. — Люди без сознания не болтают, — подметил Сяо Синчэнь, но в его голосе по-прежнему звучали нотки веселья. — Черт. Разговоры во сне? И вот оно снова — это едва заметное подергивание губ, скрывающее улыбку. Он мог бы спорить вот так весь день. Всю ночь. Он не знал, который час и где он находится, но это и не имело значения. Сяо Синчэнь был здесь. С ним. — Ты пришел, чтобы найти меня, даочжан? — Я должен был, — просто ответил Сяо Синчэнь, и возможно он ошибался, возможно, это и правда были Небеса, потому что нечто давно забытое внутри него вдруг непривычно размякло. — Я поручился за тебя, когда просил сохранить тебе жизнь. Если бы ты ранил или убил людей, их кровь была бы на моих руках, как и все остальное. И если совсем откровенно, то лучше бы гребаная телега переехала его еще несколько раз — это наверняка было бы не так больно, как то, что творила эта предательская хрень в его груди. — Точно. Ну да. Разумеется. Его горло и глаза зачесались, но благодаря обезвоживанию — самой милосердной и хорошей вещью в сложившейся ситуации — у него не возникло даже намека на слезы. — Я не делал этого, — горько добавил Сюэ Ян, потому что это явно было важно Синчэню и, несмотря на то, что он и так будет вечно гореть в аду за причиненную даочжану боль, защищать его сейчас все равно было необходимо. — Никого не убивал. Сяо Синчэнь склонил голову, не до конца убежденный, но выглядящий так, словно мог быть убежден. — Ты напал на семью фермера и угрожал им. Он усмехнулся, коротко закатив глаза. Жалкие ноющие крысы. Их стоило убить хотя бы за это. — К твоему сведению, я сначала попросил по-хорошему. Люди, как правило, почему-то начинают нервничать, стоит появиться окровавленным на их пороге, даже несмотря на то, что кровь своя собственная, а не чужая. Не все встречают с дарами и приветливыми ухмылками, как это делаешь ты, даочжан. Кому-то достается и вилами. — Ты сказал, что убьешь их. — Но не убил же. В основном из-за огромного количества колюще-режущих орудий сельско-хозяйственного труда, возникшего на его пути, но сути дела это не меняло. Сяо Синчэнь, наконец, более-менее умиротворенно кивнул. — Пожалуйста, и не делай этого. Никого больше. Никогда снова. Можно подумать, он имел право тут что-то требовать от него, ага! Но «никогда снова» очень сильно было похоже на разговор о потенциальном будущем, а будущее с Сяо Синчэнем было… Было тем, ради чего он и затеял все это с его возвращением, и тем, что он до последнего сомневался, что сможет получить. — Ладно, хорошо. Я не буду. Сяо Синчэнь слегка нахмурил лоб под повязкой из-за легкомыслия в чужом голосе. — Я хочу, чтобы ты мне пообещал. Он рассмеялся над абсурдностью этой просьбы — стало больно, но смех не мог не вырваться, и к черту какую-то там незначительную боль. Подумаешь. — А ты поверишь, если я пообещаю? Поверишь моим обещаниям? — Я хотел бы, — произнес Сяо Синчэнь очень серьезным тоном, и этот смех больше не стоил того, чтобы терпеть боль. Ему пришлось сделать несколько глубоких вдохов, проклятое тело сейчас стало настолько слабым. — Хорошо. Я обещаю. Несмотря на то, что Сяо Синчэнь впервые попросил пообещать что-то, он все равно выглядел усомнившимся и недоверчивым, привычным к его лицемерию. Наверное, ему стоило оказать большее сопротивление, возмутиться, сделать вид, что ему чертовски сложно будет сдерживать данное слово. — Никаких исключений. Он цокнул языком, издав короткий едкий звук. — Ну, если кто-то попытается меня прикончить, я, знаешь ли, тоже не буду стоять сложа руки, даочжан. А если кто-то нападет на тебя, я растерзаю их на мелкие подрагивающие куски кровавого мяса еще до того, как они рухнут на землю. Сяо Синчэнь поджал губы — и это выглядело особенно очаровательно, когда он пытался примириться с моральными сложностями, действующими в настоящем мире. — Никаких убийств без крайней необходимости, — даочжан все-таки поправил свое изначальное требование, и он бы засмеялся снова, если бы легкие могли набрать в себя достаточно воздуха, он бы засмеялся от того, как просто теперь стало сдержать свое слово. — Если для тебя это так важно, даочжан. Обещаю. Сяо Синчэнь по-прежнему выглядел несколько насторожено, словно все-таки научился некоторому критическому мышлению и теперь был отнюдь не так доверчив, как раньше. Эдакое прекрасное пятно на его невинности, которое хочется целовать и защищать, словно маленький идеальный по форме кровоподтек, след от укуса на бледной коже. Он воспользовался моментом и неуклюже дернул руку в сторону, чтобы снова ощутить прикосновение этих до чертиков знакомых пальцев, но Сяо Синчэнь, хоть и не вздрогнул, но руку убрал, целомудренно уложив ее себе на колено. — Если ты собираешься разрешать мне прикасаться к себе, только когда я буду активно умирать, то могу с уверенностью сказать, что грядут очень интересные времена, — процедил он гораздо злее, чем планировал, но лучше пусть это будет злость, нежели откровенная обида. Сяо Синчэнь нахмурился. — Ты обещал, что не причинишь никому вреда. Это включает и тебя. Он хохотнул, тут же прикусив губу, чтобы не услышать в ответ снова сложный тон голоса Сяо Синчэня. — Эй, я сказал, что никого не убью, даочжан, но не говорил, что никому не причиню вреда! Ты не можешь отнять у меня все веселье! — Сюэ Ян… «…ты действительно отвратителен» — услужливо подбросила ему память то, что следовало далее в последний раз, когда Сяо Синчэнь произносил его имя таким тоном. Весь его смех как рукой сняло. — Не надо, — непроизвольно зашипел он. Сяо Синчэнь выглядел несколько смущенным и растерянным. — Не говори этого. — Не говорить чего? — «Сюэ Ян», — передразнил он с интонацией Сяо Синчэня, превращающей его собственное имя в обвинение. После этого сам Сяо Синчэнь стал выглядеть еще более смущенным и несколько пристыженным. — Это ведь твое имя, — нахмурился он. — Из твоих уст звучит как проклятие. Сяо Синчэнь умолк, совершенно не возражая, потому что, конечно же, Яркая Луна никогда не лгал. В этот момент Сюэ Ян начал сожалеть, что очнулся. Общая картина мира наверняка стала бы куда милей и уютней, если бы его самого на ней не было. Сложив руки на коленях, Сяо Синчэнь склонил голову так, словно мог видеть их. Его пальцы были нехарактерно беспокойными. — Я не знал, — наконец, сказал он после того, как тишина стала слишком неловкой. Даочжан выкладывал слова из собственных мыслей с такой же осторожностью и деликатностью, с какой выкладывал бы чайник и чашки во время чайной церемонии. — Я не знал, как сильно ты ранен. И я должен был спросить. Прости за это. Он сначала недоверчиво моргнул, затем уставился на это спокойное, уравновешенное лицо, с сияющей в тусклом освещении прорезью белой повязки вместо глаз. — Что? — Лекари рассказали мне о степени твоих повреждений. Я не понимал. Иногда быть слепым… Это позволяет сбежать, спрятаться, не знать или не думать об очевидных вещах. Я выбрал этот путь, я сбежал и… Это было трусливо. Каждое из этих слов было на вес золота и каждое из них могло быть направлено против него как оружие, но Сюэ Яна все еще настолько мутило, что он не мог даже как следует подумать об этом. Осознав, что происходит, и ухватившись за мысль о том, как все это странно, он снова начал смеяться, потому что это и правда было настолько неправильно и абсурдно… Сяо Синчэнь, о, Сяо Синчэнь, разве такие люди как ты на самом деле существуют в этом мире? — Лекари? Ты приволок меня к лекарю? Ты и правда так волновался обо мне, даочжан? — Я нашел тебя в гробу! — закричал Сяо Синчэнь, неожиданно вскочив на ноги, слепо воззрившись на Сюэ Яна. Он не часто видел, чтоб Синчэнь так выглядел, но само выражение все-таки помнил — гнев, настоящее глубокое возмущение. — Они сказали, ты умер! Он бы хотел перестать смеяться, правда хотел бы, но под этим смехом воцарилось такое смятение, которое он никогда и ни за что не позволил бы себе показать кому-то другому. — В гробу? — он искривил верхнюю губу. — Звучит отвратительно. Сяо Синчэнь отступил назад, тяжело дыша. Возможно, он тоже готов был вот-вот расплакаться. — Должно быть, я пробыл там всего несколько часов. Какое огорчение! Не то, что твои две тысячи семьсот девяносто три дня, верно? Он попытался сесть, но каждый миллиметр его тела был слаб и немощен, так что ему пришлось сдаться и, зарычав от беспомощности, откинуться назад. Сяо Синчэнь все еще стоял, сжимая и разжимая кулаки, прерывисто втягивая воздух носом. — Две тысячи?.. — И семьсот девяносто три дня. Да. Именно столько ты лежал безжизненным в сраном гробу! Семь… Почти восемь лет, Сяо Синчэнь! Так что не смей меня отчитывать, не… Его голос достиг своего придела, просто прервавшись на полуслове, когда его горло сжалось. Долгое время единственным звуком было их тяжелое неровное дыхание — почти интимный, непристойный звук. — Ты сказал, что не считал, — произнес Сяо Синчэнь, наконец, медленно усаживаясь обратно на свое кресло. — Солгал, очевидно, — отрезал он в ответ. — Я такое делаю. Ты уже должен был знать об этом. — Мне бы хотелось, чтоб ты этого не делал, — на лице Синчэня проскользнуло непривычное выражение почти детской потери и боли. — Мне бы хотелось тебе доверять. Чтобы я мог тебе доверять. Я бы хотел, чтоб ты не был… — Мной? — он ничего не мог с собой поделать, чтоб не переспросить, хоть ему и не хотелось больше жалить, жалить еще сильнее — только не тогда, когда сердце этого человека уже было изодрано и окровавлено. Сяо Синчэнь просто качнул головой в тишине, затем спрятал свое лицо в подрагивающих ладонях. — Неужели, все должно быть вот так? — наконец, заговорил он и голос его звучал так устало и безнадежно, что Сюэ Ян в мгновение ока отдал бы оставшуюся руку, чтоб утешить его. — Неужели, вот так теперь будет всегда? Неужели, все так и было всегда? — Как еще все могло бы быть? — прошептал Сюэ Ян, и он правда хотел бы услышать еще хотя бы какой-нибудь вариант, кроме того, который у них был. Но Сяо Синчэнь просто молчал. Очевидно, он тоже не знал. — Тебе нужно отдохнуть, — сказал он, поднимаясь, словно болезненный старец. Он повернулся, чтобы уйти, и Сюэ Ян ничего не хотел так сильно, чем окликнуть его, умолять, скулить и крутиться у его ног, лишь бы получить еще одно прикосновение этих нежных пальцев к своей руке. Он прикусил свою губу так сильно, что ощутил кровь — а затем еще сильнее, лишь бы не издать ни звука. И Сяо Синчэнь ушел. Как только яркая луна исчезла, он снова погрузился в обрывистый сон, и боль, которая не имела значения, была смутной и далекой.***
Чуть поторговавшись, они все же получили от хозяина похоронного дома кое-какие полезные имена той ночью, а затем и бесцеремонный отказ от первых двух лекарей после того, как речь зашла об оплате — или точнее, об ее отсутствии. Третье имя принадлежало семье заклинателей, желающих протянуть руку помощи незнакомцам в нужде — и они были готовы помочь гораздо больше, когда услышали имена этих нуждающихся. Сяо Синчэнь как-то отстраненно отметил про себя, что несмотря на то, как изменился мир, некоторые все еще помнят легенды о Яркой луне и Ласковом ветерке, о Далеком Снеге и Ледяном Морозе. Теплый прием, однако, стал менее теплым и беззаботным, когда полумертвое тело, нуждающееся в лечении, оказалось на столе для осмотра. — Что с ним случилось? — спросила несколько озадачено старушка с более мягким голосом, когда начала с неприятным звуком постепенно отдирать ткань окровавленной одежды, присохшей к ранам. — Несчастный случай, — ответил Сяо Синчэнь. Он едва мог устоять на месте из-за адреналина, разжигающего пламя прямо в его дантьяне, и не ходил туда-сюда исключительно благодаря успокаивающей и удерживающей ладони Цзычэня. — Нам сказали, его сбила телега. — Дело не только в несчастном случае, — резко отчеканила другая лекарка. — Этот человек подвергался пыткам недели напролет. Он на мгновение замер — его внутреннее беспокойное пламя было грубо затушено ушатом ледяной воды, которой, казалось, его окатили со спины. — Что? — Эти порезы и колотые раны старые, им по крайней мере неделя или две, но они запущенные, и в них распространилась инфекция. Сломанная челюсть — это из менее давнего, три сломанных ребра — совсем свежие. Оставшаяся кость правого плеча вывихнута. Забои по всему телу — судя по цвету гематом, им всего несколько дней. Кровопотеря весьма значительная, как и вызванное ею обезвоживание организма — удивительно, что он смог протянуть последние дня два, чтобы дожить до того момента, как его «сбила телега». От нее, во всяком случае, ему досталось всего лишь легкое сотрясение мозга, да небольшая трещина. — Я не знал, — он попытался выдавить из себя, но голос, кажется, застрял где-то на подходе к гортани, и ему никак не удавалось заставить его снова звучать. Прикосновения Цзычэня вдруг утратили легкость и стали тревожнее. — Лечение с помощью Ци сможет компенсировать только последнее, — сказала та женщина, что была более ласковой, но и ее голос казался напряженным. — Он полностью истощен, его меридианы разорваны во многих местах и из-за этого продолжают разрушаться. Я не знаю, или… Мы сделаем все, что в наших силах. Но я не могу ничего обещать. — Пожалуйста, — сумел он выдохнуть. — Благодарю вас. — Вы должны выйти, чтобы мы смогли начать работу, — сказал более резкий голос, в нем ощущалась подозрительность и изрядная толика укора. — У нас есть гостевая комната в заднем саду. Можете переночевать там, если желаете. А-Ли проводит вас. — Благодарю вас, — снова выдавил он и позволил Цзычэню вывести себя из комнаты, его мутило и от того начала кружиться голова. Он не подходил достаточно близко, чтобы прикоснуться к Сюэ Яну, ни разу с того рокового дня в городе И, когда снова впервые вдохнул после возрождения — он ни разу не прикоснулся к нему и сделал этот выбор осознанно, по множеству кажущихся правильными причин. Сейчас же он думал о том, что мог узнать об этом раньше, должен был узнать об этом раньше. Даже те многие части его самого, которые всеми силами ненавидели Сюэ Яна, сейчас с горечью и гневом отвергали слово «пытки» по отношению к нему. Цзычэнь должен был знать, видеть то, что Синчэнь сам не мог, но решил умолчать и ничего не делать. Цзычэнь должно быть стал причиной как минимум части из всех этих повреждений. «Солнце встает, небо розовое, тебе бы понравилось!» — Сюэ Ян смеется, чтоб отвлечь его после драки в лесу, которая случилась после боя со змеями, и его голос непривычно хриплый. Перелом челюсти. К моменту, когда они дошли до гостевой комнаты, ведомые юной ученицей, Сяо Синчэнь начал дрожать, чувствуя себя измученным до самых костей, несмотря на то, что дом был не таким уж и большим, и прогулка до места назначения заняла совсем мало времени. — Мне нужно сесть. Цзычэнь помог ему сесть, прикасаясь легко и почти нерешительно. — Ты знал об этом? — он не мог не спросить, хоть и знал, что не имеет права осуждать, не имеет права упрекать Цзычэня его жаждой мести, потому что уже попросил его о том милосердии, которое Сюэ Ян едва ли заслуживает. Все такое же неуверенное прикосновение к его руке, и он послушно перевернул ладонь для ответа. «Кое о чем да. Не обо всем. Он не показывает боль». Он запомнил это с того первого раза, как они встретились — не с самого первого, а того, который имел значение. В первую неделю в городе И, когда упрямый незнакомец, не смотря на его откровенное беспокойство и предостережения, изо всех сил старался сразу же встать на ноги. «Я привык к боли. В детстве меня часто били», — сказал он тогда беззаботным тоном. Теми частями его души, что не испытывали ненависти, он готов был расплакаться. — Это не то, чего я хотел, — наконец, произнес он без какого-либо пояснения. Он не знал, чего хотел, на что он надеялся. Он знал только то, что наверняка хотел не этого. «Тебе нужно отдохнуть, — сказал Цзычэнь, его прикосновение снова стало твердым. — Выглядишь не очень хорошо» «Я и чувствую себя не очень хорошо», — едва не огрызнулся он раздраженно, но вовремя прикусил язык, лишь устало кивнул. Он согласился лечь, хоть и знал, что не уснет: кровавые слезы выжигали его глазницы. Почему мир обязательно должен быть таким жестоким? Он удивлялся этому каждый раз, и сейчас, как и раньше, после всего произошедшего, он не мог этого понять. Как этот мир может быть таким прекрасным и в то же время наполненным такой болью? Должно быть он задремал, потому что вздрогнул от стука в дверь, просыпаясь от незнакомых голосов. — Мы сделали все, что могли, — сказала более мягкая и ласковая из тех двух лекарей. — Остальное зависит от него. Но если он был настолько упрям, что смог вытерпеть столько всего… Думаю, он вполне способен выжить.***
Безмятежно спящий Сюэ Ян в постели лечебной комнаты немногим отличался внешне от Сюэ Яна в гробу и выглядел совсем по-человечески «Ну уж нет, я ни за что не позволю себе думать в этом направлении, никаких ошибочных суждений, — обозленно подумал Сун Лань. — У спящей змеи по-прежнему хранится яд в клыках». Он лишь убедился в этом, увидев измученное выражение лица Синчэня после его возвращения из палаты. Тот сказал лишь, что Сюэ Ян очнулся, больше ничего говорить не желал. Дыхание ублюдка было поверхностным и слишком рваным, распущенные волосы липли к вспотевшей коже. Горло, как и всегда, выглядело таким уязвимым, что все еще хотелось его раздавить. Если посмотреть с другой стороны, разве смерть в сложившейся ситуации не может считаться почти, почти милостью? Он молча стоял в тишине и пялился на своего врага долгое время — Синчэню нужно было хорошо выспаться, и он пообещал посидеть в палате вместо него. Сюэ Ян заворочался, дернулся — и начал изо всех сил просыпаться, едва заметив Цзычэня, на мгновение в его глазах проскочило ужасное дикое предчувствие, а затем их снова заволокло привычным притворным выражением храбрости. Он тут же обнажил клыки, и это отдаленно напоминало его привычную дерзкую ухмылку. — Даочжан Сун. Лежа здесь, я почти забыл, что ты еще существуешь. Он удостоил его коротким прохладным взглядом. Однако на этот раз он подготовился. Тушь, кисть, бумага. Голос. «Он дал мне свое разрешение, — вывел он тщательно, наклоняя бумагу так, чтобы они оба могли видеть. — В лесу. Он дал мне свое разрешение лишить тебя жизни, если я посчитаю нужным». Нечто проскочило в этих темных глазах, тут же исчезнув, но Сун Лань успел разглядеть. Неверие, предательство, боль. — Так вот зачем ты здесь? Убить меня? Вместо ответа он просто сохранял молчание — иногда тишина имеет гораздо большее влияние, чем самый громкий выкрик. Он знал это и видел, как прекрасно эта тишина работает даже в сложившейся ситуации. — Благородный даочжан Сун собирается убить безоружного и беззащитного человека в кровати? Так коварно, так бесчестно — я впечатлен! Расскажи мне, как это будет? Вырвешь мое еще бьющееся сердце? Отрежешь мне голову? Порежешь меня на тысячи визжащих кусочков… Как это вообще выглядит, мне любопытно? По опыту могу сказать, что даже свежайшие куски плоти не способны визжать…. Он просто терпеливо ждал. В конце-концов, Сюэ Ян исчерпал все свои насмешки и ерничества, заметив, что ни одно из них не достигло цели. Тогда он просто молча уставился на него исподлобья, тяжело дыша. «Твоя смерть его сейчас уничтожит, — написал Цзычэнь, спокойными ровными иероглифами. — Он все еще тоскует по другу, который, как он верил, у него был». Выражение лица Сюэ Яна стало нечитаемым, его взгляд метался между кистью и чужим лицом. «Но теперь он знает, кто ты такой. Что ты такое. Он не купится на это снова» По-прежнему никакой реакции, очень настороженная тишина в ответ. Молчаливая версия Сюэ Яна была куда более сносной, заметил он. Возможно, стоит вырвать ему язык, прежде чем выдавить из него жизнь, когда придет время. Звучит неплохо, наверняка это было бы бесконечно приятно. «Каждое мгновение, проведенное в твоей компании, будет показывать ему, какой ты на самом деле, его ненависть к тебе будет расти. Ты уже трижды ранил его после его возвращения». Короткое сглатывание, по-прежнему ни слова, только участившееся поверхностное дыхание. Взгляд Сюэ Яна, казалось, был привязан к чернилам, растекающимся под кистью, а ее выверенные мазки тщательно разрывали его на части изнутри. «Я могу подождать, пока он не будет готов отпустить, — последний удар. — И, в сложившейся обстановке, это не займет много времени». Он спокойно положил лист бумаги на вздымающуюся грудь Сюэ Яна, затем положил кисть на место. Оцепенение исчезло, Сюэ Ян зарычал, выпятив подбородок и оскалив все зубы. Он судорожно смял четырехпалой ладонью записку и презрительно швырнул ее на пол, словно мусор. Как будто это могло перечеркнуть тот факт, что слова, написанные там, уже достигли своей цели. — Убирайся, — зашипел Сюэ Ян, даже не задумываясь о том, что ни одна из его угроз сейчас не сможет быть реализована, о чем они оба были прекрасно осведомлены. Он и не пытался угрожать, просто выплюнул это слово, будто чистейший яд, неразбавленную концентрированную ненависть. Сун Лань остался стоять, спокойно, хладнокровно и отстраненно, чтобы окончательно расставить все точки над і, тем самым показывая, что вне зависимости от желаний этого ублюдка, он будет оставаться здесь так долго, как сам того захочет. И Сюэ Ян ни черта не сможет с этим поделать, в его силах лишь шипеть, материться и страдать от его присутствия. Но он сказал все, что хотел, и, если честно, в мире было всего несколько мест, в которых он хотел бы находиться меньше, чем в этом тесном пространстве рядом с Сюэ Яном. Не беспокоясь больше о его колючих взглядах, Сун Лань развернулся на пятках и покинул палату.