Вне грёз

Марисса здесь так давно. Наверное, уже вечность. Не вспомнит уж она, как приходилось ей порхать вне сцены, как голос её не привносил ноты с каменных записей в воздух. Не вспомнит она, как откликались ей криками, рукоплесканиями… И, конечно, как кто-то встречал её за кулисами. Как хлопал, не шевеля лапками, как кричал «браво» шёпотом. И было оно желаннее восторженной толпы. Но кто был им? Ей. Это была она. Ах. Всё-таки кое-что она помнит… Но столь немного, что оно едва ль сможет вытеснить память о сцене. Но можно ли назвать памятью то, что воспроизводит один и тот же бесконечный день? А то и час — всего один сладостный час дня. Она отчего-то знает, что другой, следующий за ним будет ещё прекраснее, но он никогда не наступает. Мариссе хочется схватиться за прозябающую в грёзах голову, но сцена не позволит ей такой мелочи. Но почему?.. Зрителей ведь не осталось. Такая преданность ей не понравиась бы. Самому важному зрителю, другу сердца, вдохновителю и почитателю, кому-то… кому-то, кто так и остался за пределами грёз. Где-то вне этих стен, где-то под дождём. Но отчего-то кажется Мариссе, что с ней всё хорошо. Быть может, она и сейчас сидит где-то под своей крышей, привязанная к дому столь же сильно, как и Марисса к сцене. Будь иначе, она бы тоже погрязла в грёзах. Будь иначе, она бы обязательно пришла. Будь иначе… Но Марисса уже не помнит. Перед ней лишь пустой зал. Но отчего-то знает она, что любимая до сих пор её слышит. А значит, она может петь дальше.