Жить для людей

— Значит, они погибли, переоценив свои силы? – спокойно спрашивает старик, но в голосе слышится явная угроза. Отговорка, которую он использует, ничто иное, как собственная отмазка, чтобы не выглядеть ещё большим чудовищем в глазах старейшин. Возможно старик считает себя чем-то вроде бога для шаманов, но каждый видит в нём лишь старого, дряхлого деда. Забавно... Сидя рядом с Сильнейшим и стариком, Кацуми равнодушно рассказывал о случившемся и видел как Сатору пытался что-то сказать, но не мог связать слова в предложения. Всё в его позе кричит от напряжения. Конечно, не каждый день можно увидеть, как люди бросают своих товарищей на растерзание проклятью и смотрят на то, как их убивают. Наверное они думали, что в нём ещё остались добрые чувства, и что он захочет помочь, но нет... Понятие о справедливости разбивается о стальные скалы реальности. — Почему ты не помог им? – старик всё ещё думает, что ему есть дело до тех кусков мяса? Как нелогично. Кацуми несколько секунд молча созерцал старика, и в глубине его узких зрачков плескалась неизбывная ироничная провокация. — Ты действительно жалок, если думаешь, что я буду плясать под твою дудку, – его холодный отстраненный тон скрывал презрение и кипящий гнев, от которого Годжо внутренне восхитился. — Я не стану спасать всякий мусор, чтобы выглядеть в ваших глазах "хорошим". Мне было плевать на них, так же как и на вас сейчас. Они были слишком глупы, поэтому и распрощались с жизнью. — Твои действия дорого нам обошлись, мальчишка, – грохочет старик. Дед уже кипит от гнева и смотрит на Кацуми глазами, которые способны напугать многих шаманов и проклятий, кроме Хары. Его этот взгляд совершенно не тронул, всё чего он хочет, это пойти в комнату и лечь спать. Эти разговоры сильно утомляют, особенно с такими людьми, как этот старик и тот клоун. Отвратительное чувство. Он будто собачка на привязи. Честно, всего одна маленькая ошибка, привела его сюда, в их магический колледж и оставаться рядом с этими идиотами нет желания. Парень морщится, шумно выдыхая: — Если это всё, я пойду, – сухо произносит Кацуми, встаёт с дивана, и идёт к выходу из комнаты. — Мальчишка... — Что? – юноша обернулся и окинул старика безразличным взглядом. Дед ничего не сказал и Кацуми медленно повернулся к двери, и заметил девчонку что постоянно там стоит. Сейчас она трясётся от страха, из глаз льются слёзы, а в них неверие и ужас. Такой вид смешит и веселит парня. Стоит только посмотреть на неё, как она падает на пол от страха и со слезами на глазах смотрит на него. Красноглазый со скучающим видом наблюдает разворачивающуюся перед ним драму. Парень просто прошёл мимо, тихо открыл дверь и вышел. Через пару секунд из комнаты выбегает Годжо, быстро догоняет тихо идущего Кацуми и выжидающе смотрит на него. Хара не обращает на Сатору внимания, погружаясь в свои мысли. К комнате парня они идут в полном молчании. Кацуми не стыдно. Он сделал то, что должен был. То, что хотел. От убийства парочки пешек в этом гадюшнике ничего бы не изменилось. Интересно, они будут настолько тупыми, что дадут ему новую команду? Если да, то в следующий раз он лично позаботится, чтобы они не вернулись живыми. Лишний гемор, но без этого, они не перестанут считать его чем-то вроде игрушки. У Кацуми нет никаких сомнений в том, что, когда придет его время, он умрёт ужасной смертью. Убивать людей, чтобы поставить старейшин на место – малая плата, которую он выполнит без угрызения совести. Кацуми уже не помнит, когда он перестал считать людей, существами со своими взглядами на мир и желаниями. Сейчас они похожи на бесполезных кукол, которыми легко управлять, стоит только потянуть за нужную ниточку. Скучные, серые, ничем не отличаются. Они просто такие... Жалкие. Какая-то его часть задается вопросом, правильно ли он делает. Нет смысла беспокоиться об этом сейчас. Неважно, насколько мысли правдивы, сейчас это уже ничего не изменит. В мире и без того хватает страданий. Всем мил не будешь, а если будешь, то возненавидишь себя. — Ты пропустил свою комнату, Кацуми-чан~ – шаман нежно опустил руку на плечо парня и резко отстранился, когда рука стала покрываться льдом. Голубые огоньки глаз под маской недоуменно вспыхнули. — Не прикосайся ко мне. Стойкое ощущение неправильности царапало сознание, но парень не мог ничего с этим поделать. Хочется, чтобы этот шаман просто убрался отсюда уже куда-нибудь подальше. Кацуми повернулся в сторону своей двери, быстро преодолел расстояние до неё и вошёл в комнату. Парень уже собирался закрывать дверь, как внезапно в комнату входит Сатору. — Эй, Кацуми-чан~ – Сатору энергично осматривал комнату, через повязку и пытался начать разговор, — Твоей комнате явно нехватает вещей, выглядит слишком пусто. Кацуми ничего не ответил, нагло продолжая смотреть на него, но Годжо это совсем не смутило, и он вопросительно склонил голову. Что-то тяжелое в груди подсказывает парню, что он не уйдёт, пока не получит своё. Необходимо избавиться от него побыстрее. Сильнейший маг недовольно хмурится, а его мозг хаотично ищет идеи для новой провокации. Парень смотрел ему не просто в глаза — в его душу, препарируя ее, разбирая на части и изучая каждую деталь. Несколько секунд Кацуми смотрит на белокурого мужчину сверху вниз нечитаемым взглядом холодных алых глаз. Внезапно в Сатору полетели маленькие осколки льда с огромной скоростью приближаясь к его глазам. Мысли шестиглазого хаотично метаются в закромах сознания, и он не знает за какую можно зацепиться. Всё путается, он не понимает, что сейчас происходит. — Медленно. Раздается звон битого льда. — В следующий раз попытаешся придушить меня подушкой? – ехидно ухмыльнулся шаман, продолжая стоять на том же месте без единой царапины. Чёртова бесконечность. — Сдохни. – голос собеседника оказался настолько холодным и безжизненным, что Годжо стало не по себе. Он всматривается в лицо Хары, в его глаза, как бы понимая, что парень принадлежит ему и только ему. От незримых цепей никуда не деться, и Кацуми оказывается в западне. Чудестное создание попало в собственный капкан. — Ладушки, оставим игры на потом, я пришёл, чтобы сообщить тебе радостную новость, – довольная улыбка растянулась на губах сильнейшего, от хмурой задумчивости не осталось и следа на лице. — Гнилые старикашки решили дать тебе шанс исправиться и разместили в новой группе шаманов. Конечно, пока в техникуме только Мегуми, но уверяю, скоро ты увидишься со всем составом. И тут же добавил, когда увидел угрожающий блеск в красных глазищах: — Надеюсь вы подружитесь. — Подружимся? – Зловещим тоном переспросил парень, чувствуя что уже на грани. Кровавые глаза стали ещё ярче, от сдерживаемого гнева. Вмиг весь гнев пропал, когда смысл слов шамана наконец дошёл под другим углом. Вот тогда Кацуми расплылся в довольной, хищной улыбке. — Я сверну им шеи, заставлю захлебнуться в собственной крови. Да... Мы обязательно подружимся. Сатору не знает, что сказать, потому что есть вероятность, что Хара не станет его слушать, даже если он начнёт умолять. Шаману хочется побольше узнать о парне, рассмотреть со всех сторон и искусно вывести на эмоции, однако его лицо остаётся флегматичным и редко выражает какие-либо эмоции. — Ладушки~ Мне пора, не хочется, чтобы ты уничтожил техникум своими злыми глазками. – усмехается Годжо, смотря прямо в зло блестящие глаза. — Завтра встретишь свою команду, ну точнее Мегуми, а потом и всех остальных. Кацуми опустил кровавые глаза и бездумно уставился в пол. У него в голове гудело настолько сильно, что создавалось впечатление, будто его несколько раз ударили по черепушке тяжёлой арматурой. В ушах стали слышаться помехи, чем дольше он стоит, тем ближе они кажутся. Черноволосый сгорбился над полом, придерживая больную голову, но даже это не смягчило боль. Его рот широко раскрыт, и он на грани того, чтобы закричать. Из последних сил парень пытается удержаться в сознании. Резко в глазах вся картинка стала расплываться, словно он находится под водой, шум в ушах усиливается, гудение в голове становится сильнее и среди этой невыносимой боли он смог уловить бережное прикосновение к его спине, что было как снотворное. Медленно Хара стал терял сознание, а вместе с ним терялся шум и последнее, что он смог понять, было его имя и нежные руки, которые не давали упасть.