самый красивый гопник

Я — злой человек, злой человек Я — твой человек, твой человек Смотри на меня, падает снег

Столкнулись они практически носами, что неудивительно было в пасмурной темноте, затянувшей всё от земли до неба. Удивительно было, что и Клим, кажется, собирался избежать своего участия в осаде Петерберга. Что-то в голове Метелина никак не хотело становиться на место — картинка не складывалась. — Граф Метелин, вот так встреча, — Клим вёл под уздцы лошадь и выглядел так, будто он, Метелин, последний человек, которого хотелось встретить во вьюжной этой ночи. Метелин понял это, и на всякий случай злобно зыркнул на Клима. Но обычного своего желания набить кассахскую морду тот не выказывал. Впрочем тогда, в последнюю ночь в Столице, они ведь тоже не дракой занимались. Клим сказал ему «оставайся», и Метелин, сам того от себя не ожидая, остался, в руку протянутую вцепился. И правда ведь, с Гныщевичем тоже сначала мордобой был, а потом дружба (какой тут к лешему Гныщевич, какая дружба, это другое, думал Метелин, д р у г о е). Клим не шарахнулся, а притянул его к себе, ладонью по волосам провёл так, что Метелин понял, будь они длиннее — намотал бы на кулак да дернул, запрокидывая его, метелинскую голову. И сам голову назад откинул, позволяя Климу — — чтобы там ни было — позволяя. Клим зубами клацнул с усмешкой, а потом неожиданно нежно поцеловал его в шею, под челюстью, и остававшиеся ещё в метелинской голове мысли насовсем её покинули. Снятая Климом в наём комната была узкой, как футляр, и кровать, на которую они свалились, запутавшись в ногах, тоже была узкой. Метелин ударился головой о стену и зашипел было, но подавился вздохом, когда Клим провел коленом между ног и снова поцеловал, но теперь уже в губы. Осталась одна только мыслишка: что же тебе, Клим, в кассахах так не нравится? — Что же тебе, Клим, в кассахах не нравится? Не дают? — эхом собственных мыслей хрипло проговорил Метелин. Клим назад подался, в глаза заглянул, поморщился. — Много ты понимаешь, — и снова скривился. А Метелин не придумал ничего, кроме как прижаться ближе, укусить за губу, чтобы не думать — только ждать реакции ответной, как ждёшь её от противника на ринге, когда бьешь прицельно в солнечное сплетение. По началу сжавший губы Клим выдержал паузу, неприятно Метелина царапнувшую изнутри, но, внимательно в лицо Метелина вглядевшись, на укус-поцелуй ответил, рот слегка приоткрыл, языком по губам прошелся. Клим рванул на Метелине воротник, открывая ключицу, ртом к ней приоткрытым прижимаясь и прикусывая болезненно. Метелин прикрыл глаза, чувствуя, как Клим потянул ремень из брюк, как звякнул пряжкой, грубовато мозолистыми пальцами по низу живота провёл — и как резко, больно почти, член обхватил. Метелин вздрогнул, будто обжегшись, выдохнул коротко, по простыне ведя вмиг вспотевшими ладонями. Рука Клима на члене двигалась размеренно, лениво проходясь от головки к основанию. Метелин втянул воздух, силясь не застонать, зашипел и потянулся вниз, то ли ладонь Климову отвести, то ли сильнее на себе сжать. Но Клим задвигался быстрее, водя по стволу почти мучительно, пальцем оглаживая головку, а потом вдруг носом ткнулся в висок, губами по скуле ведя. Метелин почувствовал, как внутри что-то дрогнуло и забилось неконтролируемо, как сладко и невыносимо потемнело перед глазами. Вынырнув из горьковатого потемнения, тяжёлым одеялом навалившегося вслед за удовольствием, Метелин распахнул глаза. Клим светлыми своими глазами смотрел неотрывно, внимательно, как будто на лице Метелина было что-то такое, что он никак не мог рассмотреть и осознать. Метелин, взгляда этого — слишком прямого и тревожащего — не выдержав, Клима толкнул в грудь, неловко силясь перевернуть того на спину. Клим коротко хрипловато усмехнулся, самостоятельно приподнялся и опёрся спиной о стену. Метелин головой тряхнул, скользнул рукой по климовой груди, прошёлся открытой ладонью по рёбрам, намеренно медля: накатила какая-то бессмысленная ноющая неуверенность. Климу, впрочем, не до метелинских страхов было: он из брюк своих выпутался поспешно и Метелину настойчиво на макушку нажал, вниз направляя. Метелин на пробу губами обхватил, языком прошелся, за бёдра климовские цепляясь до синяков явно — вон, зашипел, дернулся, в пальцы Метелина вцепился. Метелин не выдержал, ухмыльнулся: — Нравится? — в ответ только ругательства неразборчивые, и на Метелина вдруг нашло нервическое веселье какое-то, мол, вот, как ты, братец, кассахов-то ненавидишь. — Или, может, шлюхе кассахской остановиться? Клим зарычал, пальцы его скользнули по коротким волосам на загривке, прижимая за затылок ближе, насаживая приоткрытый рот Метелина на себя. Метелин такому неприкрытому намерению заткнуть себя снова довольно усмехнулся, носом в волоски внизу живота уткнулся и языком по жилке провел, надавливая. Клим бедрами навстречу подавался всё быстрее, и Метелину казалось, что в такт с этими толчками начинает в голове глухо и жарко стучать. Сквозь биение крови в висках пробивалось климовское: «Да, молодец… давай, молодец…. глубже», и от шёпота этого в горле Метелина ком вставал. Изливаясь, Клим внезапно Метелина оттолкнул, коротко рыкнув на него, сдернул выше, к боку своему притянул за шею. Позже, когда измотанные лежали они на узкой кровати, Метлин чувствовал, как руки Клима за макушку и плечо прижимают его к влажному животу. Ни неловкости не осталось, ни неуверенности, только пустота какая-то приятная, неосмысляемая, греющая. *** Теперь же Клим смотрел на него с колючей усмешкой и как бы спрашивал наклоном головы, мол, куда ж ты, граф Метелин, намылился, неужто в Тьверь? «Нужна мне та Тьверь. Мне Петерберг подавай». И страшно Метелину захотелось, чтоб Петерберг на месте был, чтоб не утопило его в революции, не захлестнуло морем до самого кольца казарм. — Ты что же, с этими? — Мотнул головой Клим куда-то в темноту, намекая на других дезертиров. Только вот Метелин дезертиром не был. Он возвращался домой и возвращался по праву, не прижившийся в армии. Солдатом он так и не стал, как не был и графом, зато константа Петерберга в его жизни существовала, и в этом он был уверен. — Нет, — выплюнул Метелин. — Значит в Петерберг. Так я и думал, — Клим улыбнулся косо, потрепал лошадь по шее. — Я тоже туда. Проведёшь меня через эти ваши казармы. А то, — щелкнул он по лычке на шинели, — пристрелят на подходе. У вас там сейчас свои порядки. — У них, — как-то механически поправил Метелин. — Зачем тебе в Петерберг? Зачем тебе дезертировать, ты же так хотел узнать про взрывателя, чтобы выслужиться и вернуть звание? Клим помолчал. Метелин чувствовал, как ветер надувает снег за шиворот его шинели, но с места не сходил, смотрел на Клима, смотрел, словно дыру проделать хотел — проковырять дырочку и посмотреть, что там в голове. Зачем тебе дезертировать, а, рядовой Клим? Зачем в постель с кассахской шлюхой ложиться, коли ты их так ненавидишь? Это Хикеракли в человеческих душах разбирался, а вот Метелин ни в чужих чувствах, ни в чужих мыслях никогда ничего понять не умел. — Затем, — отмер Клим, — что мне не хочется воевать со своими, а пуще того не хочется умирать. Не для этого я шёл в армию. И тебе, граф Метелин, умирать не советую — впрочем, вижу, что ты, вроде бы, и не собираешься. Метелин неопределенно повёл плечами и развернулся было идти прочь от Клима, когда тот в спину ему спросил: — А верно говорят, что папку твоего эти революционеры тоже прихлопнули? Конечно, его перекосило. Папкой граф Метелин-старший не был, да его и отцом язык бы назвать не повернулся, но смерть его обсуждать Метелин-младший (а теперь и единственный) намерен был только с теми, у кого хватило наглости людям смертный приговор выносить. Никак не с Климом. — Так правда это? Метелин кивнул неопределенно. Клим снова скривился в усмешке. Что-то в нем было собачье, наверное, таких псов Йиха Йихин привёз в Петерберг, такие псы были у Охраны — ловили когда-то тех, кто из города сбежать пытался. А может и сейчас ловят, валят в снег и рвут, мол, не бегай, не бегай, от казарм все равно не убежишь. — Тогда я точно еду в Петерберг. Страсть как хочется посмотреть на город, где графов можно стрелять. Может там и ещё чего можно, как ты думаешь, граф Метелин? — Да чего тебе-то не хватает?! — Метелин шагнул к Климу и уставился на него в упор. — А тебе? С чего-то же ты на людей бросаешься, — и положил руку на плече метелинское. Тот руки, неожиданно для себя не сбросил, а просто перехватил за плечо. — Сколько волка не корми, да? — клацнул зубами. Клим издевался, явно издевался, зачем-то его, Метелина, провоцировал, хотя время гнало их прочь от лагеря, в темноту ночи, в метелистые разъезды плохой дороги. В Петерберг. Причины для того, чтоб ехать вместе, Метелин не придумал, зато засмотрелся внезапно на климовы губы, на морозе потрескавшиеся, засмотрелся, как дурак последний, и, дёрнув за шинель, поцеловал, ударившись зубами о зубы. Почему бы и не вместе? Главное, чтоб город был.