Хэр Ройш никогда не любил шахматы, нарды и прочие настольные игры.<…> Но все менялось, когда на место фигур становились настоящие люди, силы и события.
— По этому вопросу мы считаем, — хэр Ройш коротко вздохнул, — что следует занять другую позицию. От изящного завитка волос над кружевным воротником спускались вниз мелкие перламутровые пуговицы — длинные пальцы хэра Ройша насчитали ровно двадцать. Двадцать пуговок — двадцать петелек. Легкая невесомая ткань разошлась, собираясь складками, обнажая — нет, не нежную кожу, но плотный атлас корсета, тугую шнуровку, ровные линии швов, обозначающих стальную начинку. — Это будет несколько затруднительно, — невозмутимо сообщила госпожа Туралеева, опуская длинные ресницы. С некоторых пор Элизабете Туралеевой доставляло удовольствие улаживать вопросы, связанные с некими обязательствами, добровольно возложенными на себя четой Туралеевых. Обязательства — это власть, а власть — это взаимные обязательства, думала она, пока прохладные пальцы хэра Ройша касались ее спины. У кого больше власти — у того, кто просит об уступке, или у того, кто соглашается на нее? — Не вы ли обещали нам проявить гибкость? — хэр Ройш наклонился вперед к самому ее уху, почти коснулся губами. — Самое время. Госпожу Туралееву окутывал легкий аромат — почти неразличимые для хэра Ройша цветочные ноты, что-то апельсиновое, теплое, свежее и сладкое, но не приторное. Манящий и чуждый этому дому запах, который хотелось присвоить и оставить себе. Все остальное в госпоже Туралеевой хэр Ройш готов был присвоить, а потом отпустить. — Обстоятельства, — выдохнула Элизабета, поводя плечами и наклоняясь вперед над столом. — В сложившихся обстоятельствах проявить гибкость представляется почти невозможным. А вы как считаете, Дмитрий Ригорьевич? Дмитрий Ригорьевич поднял голову и посмотрел на обнаженные белоснежные плечи, оказавшиеся прямо перед ним, и покраснел мучительно и невыносимо. Перо жалобно хрустнуло в его пальцах. — Мы считаем, что м-могли бы оказать н-некоторое с-содействие, — ответил Скопцов с отчаянной решимостью, глядя в глаза хэру Ройшу. Уголки тонких бескровных губ приподнялись, обозначая улыбку. . Надломленное перо аккуратно легло на стол — чтобы ни одной лишней кляксы не оставить, пусть и на черновиках. Элизабета опустила руки на светлые волосы, провела ласково, развязала тугой узел на затылке, освобождая голову от тяжести. Покрутила задумчиво ленту в руках, натянула, наклонилась ниже — теперь прямо перед Скопцовым оказалась приподнятая корсетом грудь, круглая родинка под тонким батистом сорочки. — Ваше содействие значительно облегчит ситуацию, — сказала Элизабета, и черная ткань легла на его глаза, а потом она поцеловала его губы долго и нежно. Запястья госпожи Туралеевой пахли розой и жасмином, когда она снимала с него сюртук и распускала ворот рубашки. Шуршали бумаги, сдвигаемые в сторону, шелестела ткань пышной юбки, опускающейся на пол. Не видеть этого было невозможно, но еще невозможнее было бы смотреть — даже думать об этом было соблазнительно и стыдно. А уж признаваться себе в том, что именно он хотел увидеть и к кому прикоснуться, — невыносимо. Но ради этого все и затевалось, напомнил себе Скопцов, прижимая ладони к стулу. Щеки его горели. Ах, легко было Приблеву рекомендовать им такую авантюру, зачем же Скопцов позволил себя уговорить, зачем хэр Ройш не стал возражать? — Допустим, — голос хэра Ройша звучал сухо, но стол ритмично скрипел и раскачивался, и Скопцов чувствовал ритм этого движения, угадывал по дыханию женщины перед ним, по накатывающим волнам аромата. — А-ах, вам нужны гарантии, — предположила она, и пальцы впились в плечи Скопцова, острые ногти царапали кожу. Он знал, что госпожа Туралеева смотрит на него, глаза ее, ослепительные, как августовские звезды, полуприкрыты длинными ресницами и завиток темных волос подрагивает на высоком лбу. — Прежде всего нам нужны результаты, — сказал Скопцов хрипло, облизывая пересохшие губы. Одна рука ее опустилась вниз, погладила, нащупала пуговицы на брюках. — Вполне определенные результаты, Элизабета Вановна, — глухо уточнил хэр Ройш, и стол снова качнулся, и Скопцов представил себе бледное запрокинутое лицо хэра Ройша и закушенную губу. Там, внизу, под плотной тканью стало влажно, и рука Элизабеты исчезла, заставив его застонать от разочарования. — Допустим, — передразнила хэра Ройша госпожа Туралеева, стол скрипнул в последний раз, когда она выпрямилась. — Нам тоже нужны и важны определенные результаты. Звуки шагов скрадывал мягкий ковер, и Скопцов на несколько мгновений словно оказался в пустоте, возбужденный и потерянный, сомневающийся, дрожащий от смущения. Готовый снять повязку и тем самым прекратить игру — это было одно из правил, придуманных хэром Ройшем, у него превосходно получаются такие вещи. Скопцов вспомнил, как мечтательно щурился хэр Ройш, записывая этот пункт своим мелким почерком, вспомнил — и вдохнул глубоко, и успокоился. — В таком случае, нет причин. — Пахнущие чернилами и почему-то молоком твердые пальцы легли на подбородок Скопцова, потянули, приподнимая и поворачивая голову, погладили губы. — Нет никаких причин, — повторил он эхом, целуя эти пальцы. — Не выполнить вашу просьбу, — закончил хэр Ройш, и уверенный голос его дрогнул. — Ах, взаимопонимание — это прекрасно, — совершенно искренне сказала Элизабета, опускаясь на колени перед Скопцовым. С мужской одеждой госпожа Туралеева управлялась чрезвычайно ловко, и он снова было занервничал, оставшись обнаженным, но пальцы хэра Ройша отвлекали его, прогоняя все мысли. Пока не осталось ни стыда, ни смущения, только безграничное доверие. В следующий раз, думала Элизабета Туралеева, опуская глаза, чтобы не видеть лица хэра Ройша, в следующий раз они обойдутся без нее. Эти опущенные веки и рваное дыхание, эта прекрасная бесстыдная покорность, принимающая все — это тайна, к которой она допущена только по стечению обстоятельств. Только потому что она была первой — а теперь ее власть утекает сквозь пальцы, сочится горчащей влагой, пока губы Скопцова ласкают член хэра Ройша. И теперь уже госпоже Туралеевой хочется развязать проклятую ленту, чтобы он посмотрел на нее как раньше, но все, что она может сделать, — это оседлать его возбужденную плоть сейчас, забрать себе хоть что-то, кроме несчастных и жарких взглядов. Пальцы хэра Ройша запутались, заблудились в мягких золотых прядях. Он планировал контролировать все до самого конца, направлять процесс, но апельсиновый аромат вдруг потерял свою привлекательность, а язык Скопцова неожиданно оказался в таких местах, которые никакие планы не предусматривали. Ладонь нащупала тугой шелковый узел, но он медлил, не готовый менять правила придуманной им же игры, удивленный тем, что другой предугадал его желания и поддался им без весомых доводов. Разум хэра Ройша заметался, требуя осмыслить и объяснить этот невероятный факт, но мысли путались, горячие губы скользили по его члену, вбирая его в себя. Ощущения тела вдруг стали важнее всего. Где-то рядом негромко ахнула Элизабета, Скопцов замер, и в этот момент хэр Ройш забыл о контроле, безопасности и правилах. Ему требовалась одна-единственная вещь на свете, и он знал, как ее получить. Черная шелковая лента скользнула вниз, и Скопцов открыл глаза и посмотрел на него снизу вверх, и это было вос-хи-ти-тель-но.Часть 1
5 марта 2021 г. в 13:26
О личной жизни членов Революционного Комитета информации крайне мало. Однако, некоторые документы позволяют предположить, что концепция синхронизации была разработана С. Л. Придлевым после целого ряда экспериментов. Неизвестно, участвовали ли в этих экспериментах К. К. Ройш и Д. Г. Скворцов, как утверждается в данном отрывке, однако и опровергнуть это утверждение на данный момент не представляется возможным, так же как и определить авторство приводимого ниже текста.