Хиросима-Нагасаки

«Вокруг все погасло в бетонном мраке, а я сияю, как Хиросима-Нагасаки».

      Настоящие мужчины не плачут, не испытывают удушающее чувство страха; и ком в горле не становится поперёк — не вдохнуть, не выдохнуть. Так говорят по телевизору, так пишут в журналах, так говорит Рюкен. Может, Урю не настоящий — всего лишь жалкая, отдаленная копия собственного отца или деда?       Вот бы закрыть глаза, уснуть и проснуться в детстве, лет двенадцать назад, от прикосновения нежных рук матери, от ее мягкого голоса. Урю хочет назад, обратно в беззаботное время, чтобы окунуться во все исцеляющую и во все прощающую любовь. Квинси устал спасать мир и жаждет любви до предательских, постыдных слез.       Молодой мужчина ёжится, ссутулившись прижимается щекой к подушке и смаргивает соленую влагу. Раздаётся стук, дверь открывается.       — Я войду, ты не против? — Вне полигона и тронного зала Император вполне миролюбив. Это кажется абсурдным донельзя. Он никогда не кричит, не ругается и едва заметно улыбается уголками обветренных губ.       — Конечно нет, Ваше величество, — Исида порывается встать, утереть лицо ладонью.       — Лежи, — Яхве проходит в комнату и садится на край кровати. Урю старается затихнуть. У него покрасневшие от слез глаза, взгляд расфокусированный, а очки лежат на письменном столе.       — Значит, ты хочешь убить меня? — Император произносит это по-будничному ровно, будто бы интересуется погодой за окном.       Урю вздрагивает. Открывает рот и тут же его закрывает. Он попросту не знает, что сказать, что ответить на очевидную правду. Неужели, Яхве пришёл, чтобы первым лишить жизни молодого квинси?       — Успокойся, это нормальное желание, — его величество забрасывает ногу на ногу и скользит взглядом по изумлённому и измученному лицу Урю.       — Но… Почему вы так говорите? — Исида, мягко говоря, удивлён. Он и представить не мог, чтоб события повернутся таким образом, а «злобный враг всего человечества» окажется не жестоким садистом. Так только в фильмах или комиксах бывает, что все злодеи на пересчет садисты, абьюзеры и маньяки; а герои белые и пушистые. В реальной жизни, оказывается, это не так.       — Я лишил жизни твою мать, это нормально, что ты желаешь мести и ответной крови. На твоём месте я бы поступил аналогично, — Яхве по-отечески мягко улыбается, протягивает руку и стирает со щеки соленую влагу огрубевшими подушечками пальцев. Урю невольно жмурится. За все время, что он пребывает здесь, он ни разу не оставался с Императором один на один. Исида даже представить не мог, что его величество так быстро узнаёт о его планах и намерениях.       — Как давно вы узнали? — Исида прижимается щекой к широкой тёплой ладони. Он хочет согреться.       — Всегда, мальчик мой, — Яхве отводит непослушную челку от лица Урю, кладёт ладонь на прохладный лоб.       Урю испытывает стыд. Обжигающее, унизительное чувство; желудок сводит неприятным спазмом. Урю так сильно переживал и со страхом ждал дня, когда Яхве узнаёт о его планах. Исида обманул друзей, также наврал с три короба Рюкену, гордо вскинув голову. Только грош цена его гордости.       — Почему ты плачешь? — Длинные крепкие пальцы соскальзывают вверх, зарываются в густые волосы и прочёсывают смоляные пряди ото лба до самой шеи. Яхве смотрит на Урю сверху вниз, скользит темным взглядом по юношескому лицу и телу, сокрытому строгой белоснежной формой.       — Я соскучился по друзьям, по школе, по дому… — Урю запинается, когда сильные пальцы сжимаются на его плече, оглаживают уверенно сустав; это почти успокаивает.       — Вот как? Это все причины? — Яхве вопросительно изгибает темную бровь и пытливо смотрит в синие чуточку мутные глаза Урю. Он как тысячу лет не мальчишка, его так просто не обмануть, не ввести в заблуждение.       — Нет… — Урю делает небольшую паузу, откидываясь на спину. — Эта война правда так нужна? Разве нельзя как-то договориться с Сообществом Душ?       Яхве удовлетворен ответом. Урю переживает отнюдь не за себя, не за свою «шкуру». Его волнует благополучие друзей и всех остальных людей, и пугают кровавые последствия войны. Исида станет прекрасным правителем, Яхве не ошибся с приемником.       — Ничего обещать не буду, но я подумаю об этом. Похвально, что ты думаешь не только о себе, — тяжелая рука опускается на грудную клетку Урю, Император чувствует, как гулко бьется сердце его сына, еще немного и тахикардия.       — Спасибо вам, пап… — Урю сначала говорит, а после густо краснеет от стыда, осознав насколько сильно не уследил за собственным языком. Исида неловко сжал пальцами чужие, он так соскучился, тактильно изголодался.       — Когда ты решишь, что готов, мы сразимся с тобой в честном поединке. Если победишь, моя жизнь — твоя, Урю, — Исида слушает Императора и не верит своим собственным ушам. Он знает, что Яхве не врет, и когда момент настанет, если потребуется, он силой заставит Урю драться.       — А если я проиграю, что тогда? — Урю сжимает его ладонь, вцепившись в нее, будто утопающий в спасательный круг. Словно если Яхве отпустит, Урю рухнет, утонет, разобьется в дребезги.       — Значит, ты был не готов, недооценил противника, переоценил себя и собственные силы, — Император не говорит прямо, но дает понять, что ошибок он не простит, и у Исиды будет только один единственный шанс отомстить за смерть Катагири.       — А если я не захочу этого? — Урю садится на постели и неловко, отчасти боязливо прижимается к боку Яхве. Тот оказывается теплым, пахнущим грозой и гибискусом.       — Это будет говорить о твоем духовном росте, — Яхве приобнимает Урю за плечи, привлекая к себе поближе.       — Пап, спасибо, — Яхве не осуждает и не язвит лишний раз, и Урю искренне ему за это благодарен. Он порывисто обнимает мужчину за шею, прижимаясь своим телом.       — Тихо-тихо, мой ребенок, все хорошо, ты молодец, — Император отстраняет Урю от себя, обхватывает его милое лицо ладонями, стирает со щек большими пальцами.       — Можно мне? Вы не будете против? — Исида нервно зажевывает нижнюю губу и касается тонкими пальцами острого подбородка мужчины.       Яхве не отвечает, лишь мягко улыбается и накрывает чужие губы своими. Поцелуй ласковый, целомудренный — это нежное прикосновение, нужный для того, чтобы Урю окончательно пригрелся и успокоился; раз он итак получил более чем удовлетворительные ответы на терзающие его сердце и душу вопросы. Исида смущенно улыбается и наматывает прядку черных волос на палец.       — Успокоился? Молодец, а теперь пойдем, бокал вина и ужин окончательно приведут тебя в чувства. Кстати, когда ты ел в последний раз? — Яхве отстраняется от мальчишки и встает на ноги.       — Вчера или позавчера, — Урю виновато вжал голову в плечи и подошел к письменному столу, чтобы взять очки и наконец-таки надеть их. Картинка тут же приобрела четкость, а фокус вернулся.       — Сейчас бы снять ремень и… — Яхве бросил на квинси потяжелевший взгляд, немного осуждающий.       — Понял, не надо ремень, — Исида согласно закивал, не отрицая, что сам дурак и нужно было не пропускать завтраки, обеды и ужины на нервной почве, страдавший от переживаний. Но Яхве поговорил с ним откровенно, развеяв большую часть тревожных мыслей. Значит, должно стать лучше, хотя бы немного.