Утро в Бамбуковой хижине

Луч света опалил закрытые веки — Лю Цингэ сморщился, зарылся лицом в терпко пахнущие лавандой волосы, пытаясь вернуться в колыбель блаженной темноты. Острый локоть вонзился под ребра, и сон как рукой сняло. — Уходи, — хриплым голосом пробормотал Шэнь Цинцю. — Светает. Вместо ответа он прижался губами к шее, спустился поцелуями к плечу. Шэнь Цинцю в его объятиях задрожал, запрокидывая голову и заходясь тихим стоном. — Я чувствую твою улыбку. Даже не надейся, — пригрозил Шэнь Цинцю, завозившись и переворачиваясь. Наверняка собирался прочитать очередную нотацию о приличиях и уместности — об этом Шэнь Цинцю мог говорить бесконечно. Лю Цингэ привык. Примерно каждый третий раз он позволял размеренному голосу убаюкивать себя, наслаждаясь тембром и интонациями, но полностью пропуская мимо ушей содержание. Иногда он задавал один единственный вопрос: «Почему?» или «Кому какое дело?» и любовался вспыхивающим в глазах негодованием. Обличительная тирада, конечно, затягивалась, но Лю Цингэ давно смирился с тем, что ему не важно, что именно говорит Шэнь Цинцю — пусть только не останавливается, пусть обволакивает саму душу неторопливыми речами, неотрывно глядя глаза в глаза. Однако случалось, что он был не в настроении слушать. Сегодня определенно был один из таких дней. Он потянулся вперёд, прильнул к мягким губам, зацелованным с ночи, тут же доверчиво разомкнувшимся навстречу. Вплёл ладонь в гриву волос, пальцами щекоча затылок — невесомо, больше дразня, чем всерьёз касаясь. Но и этого оказалось достаточно: Шэнь Цинцю всхлипнул в поцелуй, прикрывая глаза от удовольствия. На мгновение всё его тело стало совершенно бескостным, а потом он закинул руку на плечи Лю Цингэ, прижался ближе, углубляя поцелуй. Лю Цингэ перекатился, отбрасывая в сторону лёгкую простыню, подминая Шэнь Цинцю под себя. Повёл рукой вниз по поджарому животу, погладил большим пальцем пупок, вырвав задушенное хихиканье — Шэнь Цинцю был на диво щекотлив. — Цингэ! Рука упёрлась ему в грудь, отталкивая, вторая перехватила ладонь, накрыв её сверху и прижав к животу. Шэнь Цинцю возмущенно насупился. — Прекрати! — Прекратить что? — переспросил Лю Цингэ. — Я ничего не делал, — невозмутимо заверил он и тут же защекотал вновь. Шэнь Цинцю взвизгнул. Сдержать ухмылку не вышло. Слабость эта была обнаружена им не так давно и стала беспроигрышным оружием в их схватках, будь то в постели или в повседневных перепалках. Стоило пробежаться пальцами по животу, рёбрам или своду стопы, и Шэнь Цинцю начинал хохотать, стонать, жаловаться и шутливо отбиваться — и всё неизбежно заканчивалось беспорядочной возней, наполненной улыбками и притворным возмущением. Больше всего Лю Цингэ наслаждался, наблюдая за раскрасневшимся лицом и искорками радости в прищуренных глазах, — в эти моменты его собственное сердце будто сжимала невидимая рука, душа заходилась восторженным трепетом. Вот и сейчас Шэнь Цинцю змеёй танцевал под его пальцами, ладонью зажимая рот. В уголках глаз поблескивали слезинки, а скулы пылали яростным румянцем. Сердце привычно ёкнуло, пропуская удар. Лю Цингэ прижался поцелуем к животу, прошелся ладонями по судорожно вздымающимся бокам. Над головой раздалось аханье, следом — вздох, а затем на макушку осторожно легла рука, подталкивая вниз. Стоило вскинуть взгляд, чтобы насладиться представшей картиной: взъерошенные волосы, расплывшиеся, бездонные зрачки, закушенная нижняя губа — вид Шэнь Цинцю имел откровенно дикий, нуждающийся и отчаянный. Лю Цингэ собирался заставить его забыть о всякой сдержанности. Бархатистая головка легла на язык, Шэнь Цинцю судорожно сжал пальцы в его волосах, спустя мгновение проходясь утешительной и извиняющейся лаской. Лю Цингэ качнул головой, придерживая член у основания, расслабил горло в попытке принять как можно глубже — бедра под его хваткой задрожали, мускулы спазматически напряглись. Дыхание Шэнь Цинцю прерывисто зашлось, каждое осторожное и медленное движение вырывало из него негромкий и протяжный стон. Лю Цингэ зашарил по постели рукой — точно помнил, что бутылёк с маслом они бросили подле себя, и если ночью случайно не скинули на пол… Пальцы нащупали гладкий фарфоровый бок, затычка легко поддалась, и густые, прохладные капли потекли на ладонь, по запястью, пачкая постель — позже наверняка придётся выслушать очередную нотацию за испорченное бельё. Прошлой ночью Шэнь Цинцю принял его дважды, и скользкие пальцы легко вошли внутрь. Шэнь Цинцю вскинулся, вскрикнул высоко и громко, но тут же замолк, и дальше стонал коротко, едва слышно. Лю Цингэ не часто удовлетворял его ртом именно поэтому — не было возможности перехватить запястья, оттолкнуть руки, что вечно пытались спрятать, заглушить столь желанные звуки. Кто их здесь услышит? И как будто другие не в курсе, что происходит между ними. Сплетни между пиками перемещались подобно ветру, неостановимому и стремительному. И только Шэнь Цинцю всё чего-то опасался. Лю Цингэ то пропускал член в самое горло, то отстранялся, сжимая сильнее губы и проходясь языком по набухшей вене. Иногда выпускал изо рта, дуя на чувствительную головку — и тогда Шэнь Цинцю забывал прикрываться рукой, выгибался всем телом, запрокидывая искаженное страстью лицо, или приподнимался на локтях, неотрывно следя поплывшим взглядом. И отзывался на каждое движение, толкался навстречу пальцам, часто дыша приоткрытым ртом. — Хватит! Оклик заставил недоуменно приподнять голову, встречая шалый взгляд. Его потянули вверх, яростно набрасываясь с поцелуями. Чужая рука обхватила болезненно напряжённый член, Шэнь Цинцю притёрся, приглашающе раздвинув бедра, и Лю Цингэ, не сдержав стона, скользнул внутрь. Замер, прикрыв глаза от накатившего наслаждения, наконец-то поймал чужие запястья, целуя в скулу, в мочку уха, прошёлся губами и языком по шее, спустился к ключицам… Шэнь Цинцю закинул ногу ему на бедро, понукая двигаться, и Лю Цингэ потерялся в ощущениях: мягкая, покрытая испариной кожа, жар и узость, шумное дыхание, горячечный шёпот и вскрики, все громче и громче, биение пульса под его губами, стук собственного сердца в ушах, длинные пряди, рассыпавшиеся по взмокшим от испарины плечам, ореолом лежащие вокруг головы, широко распахнутые, полуслепые от удовольствия глаза напротив… Шэнь Цинцю выгнулся под ним, совершенно безмолвный, кончая, и Лю Цингэ сорвался вслед за ним. В себя его привёл нежный поцелуй в висок. Сердце в груди судорожно трепыхнулось, разгоняя по телу искры счастья. Шэнь Цинцю завозился, а потом открыл рот и всё испортил. — Утро, — с намёком повторил он. Двигаться не хотелось совершенно. — Плевать. — Но как же… Лю Цингэ приподнялся на локте, навис сверху. — Прекрати. Паниковать. Всем плевать. — Но… — Все и так знают, какие битвы мы ведём в последнее время. Вновь насладился отчаянно заалевшим лицом: где-то месяца два назад их застал невольный свидетель. Разгоралось утро, они возвращались с совместного задания, которое едва не пошло прахом, в крови бурлили отголоски недавно пережитого боя, Лю Цингэ выговаривал Шэнь Цинцю за неосторожность, Шэнь Цинцю выговаривал Лю Цингэ за поспешность суждений, и в какой-то момент они готовы были уже подраться, но сплелись в схватке иного рода. Именно тогда на них наткнулся Шан Цинхуа, с его даром появляться не к месту и не вовремя. Ни проникновенное шушуканье в стороне с Шэнь Цинцю, ни прямолинейные угрозы Лю Цингэ не спасли от закономерного финала — уже к вечеру Лю Цингэ тут и там встречал понимающие ухмылки, скрипя зубами. Шан Цинхуа — предусмотрительный засранец — как сквозь землю провалился. Всеобщее внимание поначалу бесило. Лю Цингэ рычал, бросал бешеные взгляды во всех, кто осмеливался подойти (поразительно, что к Шэнь Цинцю никто приставать отчего-то не спешил), обнажал клинок, но всё без толку. Пришлось смириться: не хихикал им в спины разве что ленивый. И лишь Шэнь Цинцю упрямо продолжал вести себя так, словно всё, что происходило между ними, до сих пор секрет, который можно доверить лишь темноте. — Все знают. Чего ты боишься? Или стыдишься меня? Не понимаю. Но если ты правда хочешь, чтобы я ушёл… — Лю Цингэ опустил голову, отвёл взгляд. — Я уйду. Раньше он никогда не задумывался о том, что захочет разделить с кем бы то ни было путь парного самосовершенствования. И случись такое… он и в кошмарах не мог представить, что из всех людей выберет в спутники Шэнь Цинцю. А теперь от, казалось бы, невинного вопроса всё внутри замерло в леденящем ожидании. Поймёт ли, о чём спрашивает на самом деле? И каков будет ответ? Теплые ладони легли на лицо. Лю Цингэ взглянул в глаза Шэнь Цинцю: в груди дрогнула туго натянутая струна, дрогнула и лопнула, вспыхнув шаром солнечного света. — Останься.