Ангел

Элайджа никогда не бил её. Он считал недостойным поднимать руки на свою избранницу. Элайджа никогда не спорил с ней. Он просто уходил, зная, что она кинется за ним, будет просить прощения, даже если не прав — он. Элайджа никогда не ограничивал её свободу передвижения, он — не Клаус. Да и сердце её давно уже было на привязи. Человечка Клауса пыталась сбежать. Его вампирша даже помыслить не могла о таком. У них не было ссор. В тот единственный раз, когда она выступила против него, он просто свернул ей шею. Когда она очнулась уже вампиршей, она даже не посмела возмутиться. Она не считала себя жертвой. Он тоже. Избранница Клауса не была согласна с этим. Избранницу Клауса никто не спрашивал. Когда она говорила, что готова отдать ему всю себя, Элайджа лишь смеялся. Она принадлежала ему с того момента, как он её увидел. Пожалуй, он тоже принадлежал ей. Вернее, собирался шагать рядом с ней на протяжении всей их бессмертной жизни, одной на двоих. Элайджа выполнял многие из её желаний, просто потому что хотел. Элайджа даже договорился с Клаусом о том, чтобы позволить их избранницам общаться. Хотя, похоже тот и сам был настроен предложить что-то подобное. Человечка, к которой так привязана его вампирша, кажется, добивалась своего отнюдь не вежливыми просьбами. Его избранница радовалась и искренне считала, что у неё есть возможность уйти, если она захочет, что Элайджа отпустит её. Конечно же у неё есть такая возможность. Конечно же с её перекроенным внутренним миром, когда она не считает возможной жизнь без него, он даёт ей свободу. Она не жертва, нет. Она — его ангел. Элайджу забавляло то, что даже когда она не была вампиршей, её не пугал вид крови. Ему нравилось целоваться с ней после убийств, смотреть на то, как она слизывает чужую кровь с губ, выкидывать её безнадежно испачканные в этой крови платья, покупая десяток точно таких же. Она с лёгкостью и интересом смотрела на то, как жестоко убивает он, но для того, чтобы она совершила своё первое убийство, Элайдже пришлось применить гипноз. Она приняла воздействие на свой разум как должное. Ему не понравилось контролировать её напрямую. Она научилась убивать сама, но Элайджа всё равно предпочитал делать это за неё. Он не хотел, чтобы она шла против себя, сама или с его помощью. А она пыталась идти против себя, хотела доказать, что достойна его. Его избранница по определению достойна его. Элайджа привязал её к себе невидимыми нитями, разорвать которые не по силам никому. Только привязал он к ней и себя. У Элайджи была свобода, но свобода эта была такой же настоящей, как и свобода его вампирши. Он принадлежал ей, а она шагала рядом с ним на протяжении всей их бессмертной жизни, одной на двоих.