Рожденная в разгар весны

В огне праздничных костров трепыхался и буйствовал Беллетэйн. Тени плясали, голодное жаркое пламя тянулось к небу, стараясь лизнуть огненным языком тьму звёздной ночи. Беллетэйн. Ночь, где нет места стеснению и правилам, ночь, когда лето сменяет сестрицу-весну. Ночь, когда родилась Йеннифэр. Та майская ночь не принесла долгожданное счастье её семье. Под тесными деревянными сводами их венгербергского дома и без того ютились между собой голодные и шумные дети, а мать разродилась чудовищем, вместо желанной красавицы-дочки. Сестры не радовались новорожденной, ещё красной и липкой сестрёнке, не суетились возле матери шумной стайкой, а братья к ней даже не подошли. Отец и вовсе отказался смотреть на уродливое дитя, рожденное от его семени. «Чёртова эльфская кровь», — сплюнул он себе под ноги, решив этой фразой исход детства маленькой Янки. Порченная, уродливая, эльфская кровь. Этим объяснялся и горб, и фиолетовый цвет глаз, подобный драгоценному аметисту. Этим и объяснялось нежелание семьи видеть и растить сестрицу-чудовище. «Мать пыталась меня любить», — вспоминала Йеннифэр и выуживала те крохи тёплых воспоминаний, оставшихся у неё с детства. Мать пыталась, честно пыталась её полюбить. Такова воля богов, говорила она, девочка ни в чём не виновата. Она пыталась любить щуплую, неправильную, уродливую, но всё же вышедшую из её чрева дочурку, пока не поняла, что поганые аметистовые глаза обжигают её всякий раз, когда она в них заглядывает. То были частицы Хаоса, с которыми Йеннифэр родилась. То был засевший в глаз страх и голодная ненависть в маленьком кривом тельце, которую она не выкорчевала из себя даже с годами. Прошёл ещё не один Беллетэйн в Венгерберге, не одно пышное празднование Майской ночи в Аретузе, прежде чем свой день рождения Йеннифэр научилась любить, а не ненавидеть. Вздымающийся огромный костёр привлекал к себе шатающихся от хмеля празднующих людей, беззаботных и мокрых от лихих плясок и жара пламени. Они слетались к костру, как мотыльки летят на яркий огонь. Счастливые и беззаботные мотыльки. Йеннифэр порой хотелось быть такой же. Не грозовой тучей среди ясного дня, а солнцем, восходу которого радуются, а закат провожают печальным взглядом. Характер у чародейки был непростой, под стать её детству. Она стала крепче там, где её пытались сломать, а избавившись от своего уродства, больше никому не позволяла себя ранить. Кости срослись крепко-накрепко, и основой для них служила магия. Разрушительная и созидающая. Аретуза сделала из той кривой, никому не нужной девочки настоящую чародейку, красивую, как декабрьский рассвет, способную своей магией сотрясать звёзды на ночном небе. Только с годами красота приелась, отражение в зеркале навевало скуку, а Йеннифэр поняла, что её сила слишком велика для тех мелких дел, что требовали её внимания. Что требовали к выполнению от неё короли. Поэтому она полюбила Беллетэйн. Майский король прыгал сейчас через хорошо прогоревший костер, поддерживая на голове свой цветочный колючий венец, а Майская королева поправляла свободное полотняное платье, чтобы оно не оголило её раньше времени. Только в эту ночь она могла улыбнуться королю искренне, особенно если тот вышагивал вокруг неё в брачном танце. Но после Беллетэйна — нет. Она становилась старше и на своём веку повидав столько монархов, не собиралась себя на них больше растрачивать. Даже в своей долголетней жизни. День рождения… День, который обещает быть чем-то сакральным. Только сакрального в нём ничего не было. Таинство рождения вовсе не было таинством, а дети рождались у людей, не способных ничего предложить им в этом мире. А Йеннифэр могла. Она могла дать ребёнку будущее, могла дать материнскую любовью, которой сама была лишена в детстве, но материнство было для неё недоступно. Это была плата за то, кем она стала. Останься она горбатой Янкой с живым чревом, она, вполне возможно, смогла бы однажды взять на руки своё дитя, но не смогла бы дать ему ничего, кроме драгоценных фиолетовых глаз и эльфской крови. Йеннифэр ни о чём не жалела… Беллетэйн за Беллетэйном, год за годом, весной за весну, она говорила себе, что ни о чём не жалеет. Но когда чародейке пошёл девятый десяток лет, кости её семьи и недругов давно сгнили в земле, эти слова были горче полыни. Беллетэйн! Майская ночь, символ перерождения и цикличности! Жаркая ночь смеялась над чародейкой, дразнила улюлюканьем музыки и беспечности молодости, танцующей босыми ногами вокруг праздничных костров. Йеннифэр улыбнулась краешками губ. Беллетэйн снял запреты и этой ночью многие соединятся телами, наутро позабыв имена друг друга. Счастливые и беззаботные мотыльки. Йеннифэр родилась в разгар весны, в магическую ночь, признаваемой ещё эльфами. Цикл обновления начинал новый отсчёт, природа оживала, люди распрямляли плечи после тяжкой зимы и готовились к лету. Прошёл ещё один год её долгой жизни, начинался отсчёт нового. На небе взблеснула падающая звезда, обогнула ночное небо и в красивом полете умерла где-то на востоке, где высились могучие Синие горы. Детская глупость, но чародейка успела загадать и прошептать повторяющиеся из года в год желание: — Будь счастлива, Йенна. Будь счастлива вопреки всему. И она была отчего-то уверена, что в этом году её желание сбудется. — Беллетэйн, май 1252 года. День рождения чародейки Йеннифэр из Венгерберга.