Знаешь, все ещё будет

Серёжа легкой походкой, поднимается, почти летит, по лестнице подземного перехода. На губах глупая, как кажется всем серым людям этого города, но такая приятная улыбка. Вдруг ярко-желтое пятно режет прямо по глазам, заставляя остановить взгляд на нем. Букет скромных мимоз почему-то вынуждает его остановиться. Не раздумывая ни секунды и повинуясь внезапному порыву, он лезет в карман джинсовки и протягивает женщине купюру, забирая букетик маленьких солнц. Опять улыбается всем прохожим, даже не пытаясь скрыть своё счастье и идёт, почти вприпрыжку, точно воздушные цветы в его руках передали ему свою легкость и солнечность. Резко останавливается перед тем как свернуть за угол знакомого дома, для того чтобы успокоить дыхание и вырывающееся наружу сердце. Сейчас он пройдет пару метров, увидит Мишеля, как всегда пришедшего раньше условленного времени и уже стоящего под раскидистым деревом — кажется, клёном — местом, где они договорились встретится в первый раз и с тех пор не меняли его и собирались возле него каждый раз, куда бы ни шли. Он наконец сможет увидеть его улыбку. Он наконец сможет увидеть его, парня, который с легкостью может заменить солнце. Шаг-два, знакомая фигура, дрожащие, как в первый раз руки. — Мишель! — заглядывает в родные глаза и чувствует, как нос щекочет что-то, говорящее о счастье. — Сереж, привет! Я так скучал! — не может устоять на месте и, чтобы Серёжа не сразу заметил синяки под глазами и его уставший вид и не стал ругать его, обнимает старшего, не давая тому возможности разглядеть получше своё лицо. А Муравьев-Апостол плавится в этих объятьях и умудряется перебирать вьющиеся волосы Мишеля и держать букетик мимоз одной рукой. Из-за этого в кудряшках парня остаются маленькие цветы, которые гармонируют с его цветом волос. Когда Бестужев-Рюмин разрывает объятия, Серёжа, наконец оторвавшись от разглядывания желтых пушистых бутонов, которые как чайки на каштановом море, плавно поднимаются от каждого движения волны-локона, с самой искренней улыбкой смотрит на Мишеля. — Ты такой… — он запинается и с непониманием разглядывает мокрые от слез глаза и изрезанные тоской губы младшего. — Маленький, что случилось? — с беспокойством спрашивает он, попутно беря лицо парня в свои ладони. — Сереж… — всхлипывает, не решаясь поднять полные слез глаза, потому что понимает, что соленые капли вот-вот потекут и тогда остановить их будет сложнее. — Душа моя, посмотри на меня. — а сам боится. И злится безумно. На того, кто расстроил его солнце, на свое хорошее настроение, на то, что помочь не может. — Я не могу, я… — чувствуя, как Серёжа осторожно гладит его по щеке, он всё же смотрит на него и ощущает, как подушечка большого пальца вытирает слезу с его щеки. — Я так боюсь. — хватается за куртку старшего, будто удерживая его. — Сережа, ты же не уйдёшь никуда? Никогда? Ты же будешь со мной? Ты не уйдёшь? — шмыгает носом и несчастно смотрит на шокированного парня. — Что ты… — Ты такой хороший, я так счастлив с тобой, но так же не может быть вечно, всё же скоро закончится? Не может быть такого, чтобы это было долго, все хорошее заканчивается… — беспомощно отводит взгляд, не в силах продолжать говорить. Муравьев-Апостол берет его за руку, и ведёт куда-то. Миша ничего не понимает, но как-то оказывается сидящим на любимой джинсовой куртке Серёжи и рядом с ним самим настолько близко, что можно положить голову ему на плечо от бессилия и тоски разрывающей изнутри. Чем младший успешно пользуется, пропустив, кажется, половину из того, что говорил ему Серёжа о своей любви и о том, как все у них будет хорошо. Апостол, осознав, что его не слушают, и почувствовав, что слова его мальчика совсем не успокаивают, начинает тихо напевать: — А знаешь, все ещё будет… Южный ветер еще подует, — Миша лишь жмурится, вспоминая, знакомые слова из песни. — И весну еще наколдует, и память перелистает, — как-то рефлекторно выходит так, что их пальцы переплетаются. — И встретиться нас заставит, и еще меня на рассвете губы твои разбудят. — Миша утыкается носом в плечо, на котором недавно удобно лежал и, Серёжа уверен, смущенно краснеет. — Понимаешь, все еще будет! — Серёжа поёт своему солнцу куплет этой песни до конца, и Мишель, с не высохшими от слез глазами и закусанными губами, поднимает голову от плеча парня, чтобы прошептать: ‘я тебя так люблю, ты лучше всего мира, ты…’ и не договорить до конца из-за потребности обнять Серёжу, уткнувшись носом ему в грудь.