Книжки не кидай, говорю!

Ким пристраивается рядом, прислонившись к шершавой и неровной поверхности спиной. Легкая футболка не спасает от того, остатки засохшего бетона на стене неистово впиваются в кожу, оставляя там свои причудливые, но болезненные следы. Но девушка даже не шелохнулась: так и стоит, не думая менять местоположение. Пальцами шарится по карману протертых спортивных штанов, натыкаясь для себя на картонную упаковку с сигаретами внутри. Аккуратно убирает целофановую пленку, скидывая ее на землю. Подцепляет одну палочку с никотином, чиркая колесиком зажигалки, освещая свое лицо на пару секунд огоньком, проходящим по кончику сигареты. — Я предупреждала, блядь. Кто тронет очки, буду убивать. — Честно? Я хотела их сломать. — Чуть помедлив, спокойно отвечает девушка, выпуская изо рта облачка из сигаретного дыма. Краем глаза стоит, рассматривает соученицу, стоящую чуть поодаль. И ведь красивая. Конский хвост из блестящих черных волос нервно дергается из стороны в сторону, на лице уже нет тех самых желтых стеклышек, из-за чего видно, как черные пушистые ресницы подрагивают, а большой и указательный пальцы перекручивают фильтр сигареты. — Блять, зачем? — В пол оборота стоит к будущей однокласснице Лера, вопросительно и как-то злостно смотрит на нее. — Пошла нахуй. — У тебя сегодня такое хорошее настроение. Кажется, что у тебя будут проблемы, если продолжишь себя так вести. — Ким только растягивает улыбку на лице, своими дымящимися карими глазами исследуя фигуру в полный рост своей чересчур высокой одноклассницы, проезжаясь взглядом и останавливаясь на стройных длинных ногах. — По голове себе постучи. Сука, как же ты заебала! — Все раздражение, что по капельке собиралось в хрустальном бокале терпения, начало выливаться через край, своими волнами смывая на пути ее ангельски спокойный и уравновешенный характер. Из подручных средств – книга. Из действий – кинуть в эту говорливую девушку. Может, если попасть ей книгой по голове, то в ее черепной коробке механизм все-таки начнет работать? — Шо ты кидаешь, але! — Та, я. — Нахуй ты кидаешь книги? — Потому что она заебала. — Книжки не кидай, блять. — Ты хочешь поговорить или шо? — Я хочу поговорить, да. — Поговори. Какое огромное желание было у Леры в тот момент просто повалить ее к холодному полу, чтобы острые лопатки на спине сквозь футболку чувствовали удар о кафельную библиотечную плиту. Усесться сверху и заставить ее забрать свои слова обратно, рьяно и жестко сминая чужие запястья, придержав их над головой, смотреть в опьяняющие карие глаза, цвета огненного разлитого виски. — Ты о себе подумай. Подумай, блять, о себе. — Спускает бычок от сигареты меж пальцами на асфальт, тут же придавливая его тяжелым носком кроссовка. Резко разворачивается и подходит к Ким, пользуется всеми преимуществами высокого роста и вдалбливает свою ладонь в стену прямо напротив коротко-стриженной макушки. — Может, у тебя тоже будут проблемы. Самое обидное, что реакции никакой не последовало. А ведь Валерия Ткаченко славилась многим. Разбитыми в мясо костяшками, когда темно-бардовая кровь падала со звоном на пол, проливаясь смешанным вишневым гаражом и водкой из любимого бокала, оставляя клейкие, кроваво-алые пятна на полу. Драками, с пустыми девчонками-фейверками, переливающихся глиттером и блестками из их словоблудия, словно бисер, который рассыпается в ладонях на мелкие блестящие детали, с блевотным желтым цветом миндального масла и лимонной тени на груди. Характером, жестким и шершавым, как и эта бетонная, выкрашенная в больнично-оранжевый цвет, стена, с грязными, по-сучьи грязными, словечками на ней и остатками красных лепестков роз из жидкой материи. Все это должно было уже внушить в черепную, пустую, голову Валерии Парыгиной, что так отвечать не стоит, а надо придерживать свои слова, вылетающие из ее рта словно кислотный изверг салютов, бесяче-громких и тут же затихающих на пару секунд. В ней смещали селитру из ненависти, жгучей ненависти и непонимания самого себя, древесный уголь жажды перемен и созидания собственного равноправия, и, серу ее дрожащего кулака, сжимающего свое крохотное сердце, боясь уронить и отдать кому-то. Черный порошок из Просто-Ким-69 горел медленно, позволяя переливаться, менять свою форму, плавиться и тут же вспыхивать по-новой, но все также гореть устойчиво и эффектно. — Что ты хочешь этим сказать? — И главное, девушка абсолютно не взволнована сменой позиций, да и страх не плещется на дне бокала темных омутов.. Кого бояться? Чичу что-ли? О нет, Ким не считала ее лидером, не считала, что она достойна этого звания, не считала ее поведения достойным. И взгляд был соответствующий: такое чувство, что сама Ким одним взглядом нагнула девушку, хотя по их позе и не скажешь. — А ты-то блять, не понимаешь. Ты же вечно не при делах, в драки не лезешь, конфликты решаешь, до пизды не напиваешься, в жопу не ебешься. Что же ты тогда забыла на проекте, малыха? — Шипит на нее Лера, наваливаясь сверху всем весом тела, прижимая довольно крепкое, но маленькое тельце к стене, вдалбливая ее затылком об острый бетон. — Вся такая дохуя правильная, дохуя выёбистая. — Я говорю, книжки не кидай, шо не ясно? — Я бросила книжку в Наташу. — Кинь в себя, нахуй, урну блять. Если ты себя такой чувствуешь. — Давай….Шо? — Хуй через плечо. Все, уже достаточно разгоряченные алкоголем и драками девушки, внимательно, не отрываясь, смотрят друг-другу в глаза, казалось бы, что сейчас начнется армреслинг – только взглядами. Они и так были убийственными, заставляющими молчать и скулить на коленях, а тут они еще направлены друг на друга. Казалось бы, схватка за лидерство? Но Парыгина все еще стойко смотрит на нее, не моргая и тут же перед глазами Ткаченко выступает ладонь собеседницы, которая тут же загибает все пальцы, кроме среднего. — Это ты сейчас себе в пизду засунешь, поняла? Ткаченко ведь, не шутила. Совсем не шутила. Разжимает ладонь, пристроенную ранее на стене, трясет рукой и с шумным вздохом прикладывает ее к щеке девушки. Никакой нежности, впивается двумя пальцами в короткую прическу, придерживая голову короткостриженной в нужном для себя положении. Перехватывает руку, идущую со стороны Ким навылет, крепко цепляется черными ногтями за запястье, до боли сжимая и впивается коготками напротив лица самой соученицы. Ким наблюдает. Наблюдает, сглатывая тяжелую вязкую слюну, напрягая горло. Брови медленно падают вниз, хмурясь и топоршась, как две маленькие гусенички, которые придают выражению лица характерную особенность. Рука напротив лица застыла, а раскалённое ритмичное дыхание опаляет пальцы вблизи со щекой. Не долго думая, девушка подвигается чуть ближе, несмотря на болезненное ощущение в затылке. Дотягивается и, языком, скорее ради забавы, нежели какого-то подтекста, облизывает вдоль фаланги средний палец черноволосой одноклассницы, потому что щелкнуть зубками просто физически не вышло бы в таком положении. - Утихомирилась? Чего ты так завелась, из-за твоих дешевых окуляров? Чича сглатывает вязкую и горячую слюну. Она просто выпила дохрена пива и сегодня уже настроилась на какую-дичь, может, просто сознание пьяное так влияет. Нет ничего такого, да. Они сейчас просто пофлиртуют постоят в таком положении и Ткаченко благополучно свалит. — помним. Не уж то хочется здесь и сейчас восполнить жажду какой-то справедливости или мести? Спешу огорчить, сегодня она не приобрела с собой план тысячи и одной идеи для мести. - Не миллионы же стоили? Она дышит всё пронзительнее, а потом, Чича резко сжимает кулак на макушке сильнее, захватывая пальцами затылок, проводит кончиком языка по щеке: щекотно, однако ни единого намека на нежность. Ким только и успевает подбирать к себе ее руку, цепляясь пальцами за запястье высокой девушки. Пальцы такие длинные, изящные, слегка прохладные, что в жаркой среде между ними является спасительным якорем, с нанизанными на них кольцами. Восхищается, что заметно по блестящим глазкам неустойчиво прижатой к стене девушки. Длинные пальцы теперь по велению самой Ткаченко скользят по ее лицу, царапаются о щеку ноготками, также Ким водит головой за данными пальчиками, стремится приостановить их для себя, хоть на секунду. Сложенные совместно два длинных пальца касаются губ, немного надавливая в исподнюю, девушка с короткой стрижкой неохотно, но под сильным напором приоткрывает ротик, пропуская их в полфаланги вглубь, приступает посасывать их, вылизывать. Ко двум пальцам прибавляется третий, также он с стоном берет на себя также его, задыхаясь, однако продолжая вылизывать. Фаланги пальцев долго скользят по чуть полуоткрытым губам, но после так же не торопясь толкаются в ротик, оставляя за собою приторный солоноватый вкус, смешанный со сладковатой ноткой, отдающей сгущенным молоком, которое недавно растеклось в случайной драке по рукам у Чичи. Возможно, это самые охуенные пальцы, которые когда-то были во рту Парыгиной. Кто бы за стенкой знал, что та вечно холодная, рассудительная девушка, с перфекционизмом в крови и вечными, иногда нарочито-вежливыми, интонациями, которые свели с ума всех пацанок своей ебучей правильностью и праведностью отличницы, сейчас стоит, еле придерживаясь спиной у стены, чтобы не упасть, прогибается в спине, словно котенок, которому благодушный хозяин уделил внимание и получил взамен приятное, щекочущее на ухо, мурлыканье. Так и Ким: вероятно, будущие соученицы, запертые в библиотеке, просто решили бы, что обознались, ибо сходства, кроме внешних данных, у них не было никакого общего. И в данном случае эта привольность, эта развязность, абсолютно явная и читаемая, была спусковым механизмом для того, чтобы наконец выплеснуть то, что давно сидит и давно скрываемо за кучей дверей и замков. А рычагом – то-ли алкоголь, то-ли сама Валерия Ткаченко, которая поддавалась и разделяла с ним пьяный туман в голове. А может, сама решила. Пальцы отходят от раскаленных, горячих, после таких действий, губ, а между ними остается легкий мостик из слюны, скатываясь по фалангам пальцев, на что Лера смотрела с легкой толикой самоудовлетворения. - Да, я хочу поговорить. И я буду говорить.