“What I want from us is empty our minds We fake the thoughts, and fracture the times We go blind when we've needed to see And it leans on me like a rootless tree” Rootless tree - Damien Rice
Цветочный дворец слишком шумный и яркий. Но все же Шэнь Цинцю рад, что собрание заклинательских школ проходит здесь. Только от мысли, что вся эта толпа бездельников могла бы разгуливать по Цанцюн, начинает болеть голова. Он не так великодушен, как глава Юэ. Только Юэ Цинъюань может сохранять на лице выражение доброжелательной заинтересованности, разговаривая с недоумками из других кланов и школ. Но глава Юэ и в общении с ним самим умудряется не выходить из себя. Не то чтобы Шэнь Цинцю не старался его вывести. За прошедшие 10 лет их новой жизни в качестве лордов школы Цанцюн он достиг в этом значительных успехов. Юэ Цинъюань выдерживает самое большее пять фраз, прежде чем позорно сбежать от ядовитых стрел слов своего шиди. Но каждый раз возвращается. И смотрит: спокойно, виновато или умоляюще. Шэнь Цинцю лениво раздумывает, сможет ли наконец вывести из себя главу Юэ, если убьет кого-нибудь из своих шиди, когда его внимание привлекают шум и ввинчивающийся в уши голос Лао Гунчжу. — Неблагодарный ублюдок! Когда Шэнь Цинцю оборачивается на звук, глава Цветочного дворца как раз заносит руку с железной шипастой плетью над упавшим мальчишкой лет двенадцати. Ребенок не пытается увернуться или заговорить, как будто знает, что сопротивление сделает все только хуже. Шэнь Цинцю его хорошо понимает. Он не знает, что побуждает его действовать, но в тот момент, как плеть начинает движение вниз, Шэнь Цинцю оказывается рядом, подстегнув свою скорость направленной в ноги ци. Железные шипы впиваются в ладонь, тут же распарывая ее до крови. Лао Гунчжу удивленно таращится, и Шэнь Цинцю использует его заминку чтобы встать между ним и мальчишкой. — Глава, кажется, перепутал ребенка со взрослым заклинателем. Этому мальчишке не удастся легко залечить раны от вашей плети. — Благодарю уважаемого мастера Шэня, но этот глава не нуждается в советах, как воспитывать своих учеников. — "Уважаемого" он произносит совсем неуважительно, и Шэнь Цинцю не может такого стерпеть. — Этот мастер не посмел бы указывать главе. Но нельзя не заметить синяков на лице юноши и того, как он держит явно сломанную руку. Это мастер предположил, что, возможно, главу дворца подводит зрение, и он спутал ученика с бродячим псом. Из собравшейся вокруг толпы любопытствующих раздаются смешки. Лао Гунчжу, кичащийся своим богатством, раздражает многих. Выступать открыто против него не станут, но возможность посмеяться за его счет никто не упустит. Пользуясь моментом, Шэнь Цинцю игнорирует Лао Гунчжу, открывшего уже рот, и обращается к мальчишке. — Как тебя зовут? — Ло Бинхэ, мастер Шэнь. — Хотел бы ты сменить школу и стать моим учеником? Может быть, Цанцюн и не самая богатая школа, но найти тебе чистые и не заштопанные одежды мы сможем. Лао Гунчжу набирает воздух, явно для того, чтобы разразиться гневной тирадой, но опять не успевает, потому что мальчишка выпаливает: — Этот Ло Бинхэ благодарит мастера Шэня и признает себя его учеником. — Шэнь Цинцю, как ты смеешь! — Шэнь Цинцю опять поражается, какой же все-таки у Лао Гунчжу на редкость неприятный голос, и с улыбкой поворачивается к окружающей их толпе. — Прошу уважаемых мастеров рассудить, имеет ли право ученик избрать другого учителя, если предыдущий не выполнял своих обязанностей? Гул соглашающихся голосов приводит Лао Гунчжу в такую ярость, что лицо его становится равномерно красного цвета. С золотыми одеждами их школы этот оттенок сочетается довольно плохо. — Ло Бинхэ — сирота, которого этот мастер принял из жалости. И все это время он пользовался дарами нашей щедрости, получая еду и кров. — А одежду он добывал сам, из выброшенной на помойку? Окружающие заклинатели не любят Шэнь Цинцю почти так же, как и Лао Гунчжу. Но только последний успел на этом собрании задеть многих, похваляясь талантами своих учеников. Не гнушаясь при этом принижать заслуги собравшихся. Поэтому в столь незначительном споре, тем более, как оказывается, за сироту, поддержка Шэнь Цинцю обеспечена. — Цанцюн признает, что Лао Гунчжу действительно истратил на Ло Бинхэ значительные средства, и обязуется возместить их. Думаю, тысячи духовных камней хватит. — Подошедший Юэ Цинъюань окончательно перевешивает чаши весов в пользу своего шиди. Такую огромную сумму не признать справедливой Лао Гунчжу не сможет. — Этому мастеру дворца не нужен такой неблагодарный звереныш. Цанцюн может делать с ним что угодно. Но то, что ваш шиди посмел вмешаться во внутренние дела моей школы, не должно остаться безнаказанным. — Ярость в глазах Лао Гунчжу веселит, и Шэнь Цинцю делает шаг вперед, намереваясь объяснить, что внутренние дела нужно решать во внутренних комнатах, а не на общем пиру. Но тут с правой стороны, оттуда, где стоит Юэ Цинъюань, щеку обжигает внезапной болью. Пощечина звучит слишком громко, и Шэнь Цинцю замолкает. Вначале от удивления. А потом от осознания, что Юэ Цинъюань наконец-то разозлился. Это немного смешно. Ведь сам Юэ Цинъюань соглашался, что Цветочный дворец давно пора поставить на место. В последние годы они все больше и больше вели себя как хозяева заклинательского мира. К тому же этот Ло Бинхэ и сам был не против сменить орден, так что правил Шэнь Цинцю никаких не нарушил. Шэнь Цинцю усилием воли подавляет смех. Не время и не место. Потом, дома. — Лао Гунчжу совершенно прав. Этот мастер обязательно проследит, чтобы его шиди получил соответствующее наказание. Надеюсь, теперь наши разногласия улажены? — До тех пор, пока мастер Шэнь помнит свое место — да. — Цанцюн позаботится об этом, — обещает Юэ. Лао Гунчжу выглядит удовлетворенным унижением своего противника и уходит. Толпа вокруг тоже явно не разочарована развитием событий.***
По пути обратно на Цанцюн Шэнь Цинцю размышляет, но так и не приходит к какому-то выводу. Юэ не выглядит особенно разъяренным, но все же он на памяти Шэнь Цинцю ни разу не поднимал руку ни на кого. Поэтому, когда Юэ Цинъюань приходит к нему в бамбуковую хижину, Шэнь Цинцю наливает чаю и предлагает сесть. Он слушает извинения и все равно не понимает, что же конкретно вывело главу из себя. Внутренний голос говорит ему: "Жди, другой сильнее тебя, открытым неповиновением ничего не добьешься". Шэнь Цинцю соглашается с голосом и говорит: — Конечно, глава. Этот Шэнь Цзю понимает. Вы поступили правильно. Прошу прощения у главы и прошу назначить наказание этому мастеру. Юэ Цинъюань улыбается тепло, допивает чай и уходит.***
Он ждет, но ничего не происходит. Кажется, извинения были искренними. Шэнь Цинцю опять заставляет адептов стоять на коленях всю ночь и цапается с Лю Цингэ на собрании. Юэ Цинъюань смотрит грустно и почему-то задумчиво. После приходит в бамбуковый домик и говорит: — Сяо Цзю. Шэнь Цинцю с особой радостью выгоняет его.***
Через неделю приходит приглашение от главы ордена. Шэнь Цинцю клянется поквитаться с мелким крысенышем Шан Цинхуа: тот, очевидно, все-таки пожаловался главе на счет, пришедший от самого дорогого мастера вееров. Всю дорогу он представляет, что сделает с лордом пика Аньдин, и к Юэ Цинъюаню заходит со злобной улыбкой, даже не пытаясь скрыть ее за веером. Цинъюань как-то странно смотрит и подходит очень близко. Он говорит: — На колени. Все-таки Шэнь Цзю что-то недопонял тогда. Он послушно опускается, всей позой выражая покорность. — Это чтобы дать мне прочувствовать то же, что и мои ученики? И сколько мне здесь стоять? — Пока я не позволю тебе встать, шиди, — говорит глава Юэ. "Молчи. Жди", — говорит голос внутри. Он молчит. Юэ Цинъюань тянется и вытаскивает шпильку из его волос. Руки мягко проходят по волосам, распутывая пучок. — И что? Это должно мне напомнить о смирении? Никаких тщеславных украшений? Рука Юэ Цинъюаня в волосах тут же сжимается и оттягивает его голову назад. Глава ордена смотрит на него сверху вниз и приказывает: — Молчи. Я не разрешал тебе говорить. Голос в голове повторяет: "Молчи". Шэнь Цзю молчит. Юэ Цинъюань снимает с него верхние одежды и оставляет только тонкий полупрозрачный нижний слой. Он заходит за спину и, судя по шороху тяжелых одеяний, опускается на колени. Руки начинают гладить и разминать плечи, опускаясь ниже, к лопаткам, и еще ниже. Шэнь Цзю не знает, чего добивается глава, но заставляет себя расслабить сведенные напряжением мышцы. Юэ Цинъюань молчит, и Шэнь Цзю не выдерживает. — Ци-гэ. В наказание рука на бедре движется и ложится на даньтянь. Туда, где бьется его слабое, нестабильное, с таким трудом сформированное золотое ядро. То, что дает ему право находиться на Цинцзин. Делает его лордом. Он забывает, что нельзя говорить, и практически выкрикивает: — Нет! Он готов к наказанию, но рука на члене — это не то, чего он ждал. Он почти дергается, открывает рот, чтобы попросить прекратить, но голос в голове говорит: ”Нет, еще рано. Он сильнее тебя. Ты ему не ровня. Жди”. Шэнь Цзю ждет и расслабляется, откидываясь назад. Чем сильнее напряжены мышцы, тем больнее будет. Глава начинает поглаживать его через ткань штанов. Тепло руки Юэ Цинъюаня и скользкий шелк нижних одеяний ласкают плоть. Тело откликается на эту незамысловатую ласку. Он не понимает, почему сейчас. Ни разу за все его ночи в борделе такого не происходило. Как бы ласково ни улыбались девушки, как бы ни флиртовали, они были там не по своей воле. Даже те, кто накопил достаточно, чтобы выкупить себя. Они все еще оставались пленницами. Куда им было идти? Что еще они умели? Устроиться прачками? После всего, что они пережили, опять опуститься на самое дно? Поэтому нежные прикосновения к волосам и рукам его не волновали. Но сейчас что-то происходит. Тело отзывается. Жар от рук и груди Юэ Цинъюаня, прижавшегося к его спине, растекается по коже, проникая в меридианы. Рука такая горячая, а движения странно уверенные. И непрекращающиеся. Ритм не сбивается, и Шэнь Цзю не за что ухватиться. Член встает, а в голове становится пусто. Все звуки, кроме собственного тяжелого дыхания и размеренного — главы Юэ, исчезают. Шэнь Цзю пытается отвлечься от неправильного удовольствия и впивается ногтями себе в бедро. Но Юэ Цинъюань не позволяет, перехватывает его руку и отводит назад, за спину, удерживая там. Краски выцветают, и все движения как будто замедляются. Другая рука главы опять движется: гладит его по груди, ласкает через влажную от испарины (почему тут так жарко?) ткань соски, спускается ниже. Шэнь Цзю впечатывает обратно в тело. Он снова пытается уйти от прикосновений, но ноги разъезжаются, и он еще сильнее прижимается к ласкающей руке. — Вот так, — ласково шепчет глава. — Все хорошо, сяо Цзю. Ничего не хорошо. Все кружится и плывет перед глазами. Где-то трещит огонь, и жар его проникает через кожу и добирается до меридианов. Сяо Цзю хочет предупредить Ци-гэ, но того нет рядом. Он уже ушел, вспоминает Шэнь Цзю. Все хорошо. — Все хорошо, — повторяет глава. Жар скручивается в животе тугой спиралью, прошивает тело. Соски ноют, а член пульсирует и дергается в руке главы. Шэнь Цзю кончает и оседает в руках Юэ Цинъюаня, чувствуя ягодицами его твердый член. Он ждет приказаний, но Юэ Цинъюань отстраняется и помогает одеться. Сам собирает волосы и вставляет шпильку. Отходит к своему столу с развернутыми документами и садится. Светлый, чистый и недостижимый. — Ты можешь идти, шиди.***
И Шэнь Цинцю уходит. Идет пешком до моста, проходит по спящему Цинцзин. Краем глаза замечает какое-то движение в зарослях бамбука, но не останавливается. Утренняя роса пропитывает полы одежд, и они неприятно путаются в ногах. Нужно будет в следующий раз придерживать подол. И перенести занятия на раннее утро: глава Юэ не станет мешать детям постигать новые знания, задерживая их учителя. Солнце вскоре встанет, но уже ощущается удушливая тяжесть Дашу — времени большой жары. Все — птицы и цикады — еще молчит. Голос, проведший его через эту ночь, не давший проклятой гордости поставить себя под удар, тоже молчит. Юэ Цинъюань не зря глава школы. Сам он не запачкался. Это только Шэнь Цинцю идет по своему пику с мокрым пятном на штанах. И знает про это только Юэ Цинъюань. Но если он захочет — узнают все. И поэтому он больше не может ослушаться хозяина. Жара сковывает листья бамбука у него за спиной, превращая их в неподвижную стену.***
Жизнь идет своим чередом. Ученики совершенствуются, ссорятся, мирятся, гомонят где-то за пределами той части бамбукового леса, которая окружает его домик. Все прекрасно знают, что Шэнь Цинцю не любит шума. Жара поднимается от подножия пика, затягивает душные пыльные ленты солнечных лучей вокруг леса. Запахи сладких трав и нагретой за день коры сосен окружают бамбуковый домик, закутывая его в кокон тишины. Ло Бинхэ ведет себя смирно, и Шэнь Цинцю позволяет ему жить в своем доме, выделяя пустующую комнату. Мальчишка не безнадежен, но у него нет никаких основ, а то, что есть, настолько нелепо, что удивительно, как еще не убило его. Доверять Ло Бинхэ Мин Фаню бессмысленно, да и опасно. А Шэнь Цинцю намеревается сделать из щенка одного из лучших своих адептов. У него есть еще пять лет, чтобы подготовить бывшего адепта Хуаньхуа к Собранию бессмертных. Если этот Ло Бинхэ не совсем идиот, то место в первой пятерке Шэнь Цинцю ему обеспечит. Будет любопытно посмотреть на лицо Лао Гунчжу. О второй причине, побудившей его взять Ло Бинхэ к себе в дом, Шэнь Цинцю старается не думать. В присутствии ученика Юэ Цинъюань не станет наказывать своего шиди. Для этого главе придется вызвать Шэнь Цинцю к себе. Бамбуковый домик останется его убежищем. Ло Бинхэ передвигается по дому тихо, легкий звон керамических чашек, когда он приносит завтрак или заваривает чай, не раздражает. Мальчишка почтителен и боязлив. Взять его в ученики было мудрым решением. Шэнь Цинцю остается на Цинцзин, не выходит из своего дома. Старается не попадаться на глаза главе. Глупо все же было тогда, после новой встречи и убийства У Яньцзы, идти с ним на Цанцюн. Юэ Цинъюань один из немногих, кто знает его. Знает его грехи — убийство учителя. Что с того, что учителем тот был отвратительным? Шэнь Цзю дал клятву ученика, и не ему было нарушать ее. Уже одно это может уничтожить его. Нужно было выбрать другую заклинательскую школу. Теперь уже неважно. Возможно, он когда-нибудь отработает все, что должен. Преступников иногда отпускают из тюрьмы.***
Шэнь Цинцю ничего не делает, но через месяц глава все равно зовет к себе. Расспрашивает о Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю сухо перечисляет достижения мальчишки, удивляющие его самого, впрочем. Юэ Цинъюань говорит: — Я рад, шиди, что твой ученик прилежно учится и ценит своего учителя, который столько для него сделал. Намек вполне ясен, и Шэнь Цзю не удивляется, когда Юэ Цинъюань приказывает встать и ведет к кровати. Не посреди комнаты, как в прошлый раз. Значит ли это, что теперь глава Юэ все-таки воспользуется предоставленной возможностью и поимеет его? Кровать, должно быть, нужна для комфорта Юэ Цинъюаня. Сам Шэнь Цзю может и жестким полом обойтись. — Разденься, — приказ отдан мягким тихим тоном, но это все еще очевидный приказ. Шэнь Цзю послушно развязывает пояс и завязки сначала на верхнем, затем и на нижних одеяниях. Юэ Циньюань внимательно смотрит, и Шэнь Цзю сбрасывает последний слой одежд, оставаясь совершенно голым перед полностью одетым Юэ Цинъюанем. Шэнь Цзю даже не стыдно ни капли. Любимая угроза Цю Цзяньло была: отправлю тебя в бордель, так хоть как-то смогу вернуть все потраченные на тебя деньги. Он был прав, из Шэнь Цзю вышла отличная шлюха. — Господин доволен мной? — он не знает, почему решает изобразить девушку из дома наслаждений. Может, чтобы Юэ Цинъюань наконец перестал смотреть так, будто получил долгожданный подарок. — Сяо Цзю, не надо, — очень спокойно, но энергия Юэ Цинъюаня как будто накрывает комнату, придавливая к полу. Шэнь Цзю начинает послушно опускаться на колени. — Не так. Ляг на кровать. Шэнь Цзю подчиняется. Приказ не уточнял, как именно ему лечь, так что Шэнь Цзю ложится ничком, выставляя напоказ то, что будет сейчас использоваться.***
Шэнь Цзю встает с ложа и подходит к окну. Прохлада ночи окутывает влажное тело. — Сяо Цзю, если ты хочешь... — Как еще этот Шэнь может служить главе? Сыграть вам на цине? — Шэнь Цзю перебивает резко, торопливо, он совсем не хочет слышать, о чем собирался спросить Юэ Цинъюань. — Или хотите услышать стихи? Разве тогда я не знала, что он не вернется? Знала и все ж назначала свидания час. Время прошло. Я гляжу на отцветшую сливу. Месяц поблек и склонился на запад. Я жду. Тихий разочарованный вздох за спиной. Вот так, не забывай. Шуршат простыни — Юэ Цинъюань встает и идет за ширму. На Шэнь Цинцю он не смотрит, но, по крайней мере, и не извиняется. — Шиди может идти. — Благодарю Чжаньмэн-шисюна.***
Через пару месяцев их с Лю Цингэ отправляют в деревеньку на самой границе территорий Цанцюн. Там происходит что-то непонятное: на дороге, где отродясь даже разбойников никогда не водилось, стали находить иссушенные трупы. Местные поначалу попытались сами справиться и наняли одного за другим трех бродячих заклинателей. Опознали их в новых трупах только благодаря духовному оружию — единственному, что осталось целым в месиве плоти. И если тварей, питающихся духовной энергией, и тварей, незатейливо пожирающих плоть, было в избытке, то о таких, которые делают и то, и другое, Шэнь Цинцю не слышал. Пропажа пары крестьян никого бы не взволновала, но там время от времени проходили торговцы, когда дожди размывали участок другой, чаще используемой дороги. Шэнь Цинцю, конечно же, понимает, что это проверка. Юэ Цинъюань не мог бы придумать лучшего способа узнать, насколько послушным стал его шиди, чем послать их на совместное задание. После той попытки, в их юности, наладить отношения двух будущих глав пиков, больше старших учеников Цинцзин и Байчжань в одну команду ставить не решались. Он делает все как нужно, так, как его учил наставник. Посылает вперед талисманы и при виде выскочившей на их зов демонической собачьей своры остается на месте, оценивая противника. Собаки — и не собаки вовсе, конечно же. Но они, несмотря на деформированные пасть и хребет, умудряются издавать что-то вроде лая. За это крестьяне и прозвали их демоническими собаками, а вслед за ними и все бестиарии. Но он забывает, что мастера Байчжань используют лишь один метод обучения: кидают учеников в гущу боя. Те, кто выживают, получают необходимые знания. Лю Цингэ, только завидев стаю, бросается в бой. Шэнь Цинцю вступает в схватку мгновением позже. Замешкайся он — тут же будет обвинен в трусости. Поэтому пропускает тот момент, когда к острой и колючей энергии собак присоединяется новая: давящая и всеобъемлющая. Над поляной, на которой они сражаются, зависает демонический феникс. Вот оно что. Феникс, хоть сам и имеет демоническую природу, других тварей не трогает. Другие энергии, кроме светлой ци, для него бесполезны. А собаки с удовольствием полакомятся тем, что пришлось не по вкусу фениксу. В демоническом фениксе, в отличие от фэнхуан, энергии инь и ян находятся в постоянном соперничестве. И когда какой-либо из них становится больше, феникс выходит на охоту за тем, у кого есть недостающая ему энергия. Собак слишком много для них двоих: Шэнь Цинцю мог бы отбиться, но ему постоянно приходится отвлекаться на феникса. Тварь не может не заметить Лю Цингэ: Бог войны сейчас до краев полон энергией ян, которую не пытается скрывать. Собаки за Шэнь Цинцю не пойдут, в Лю Цингэ они видят равного им противника, такого же остервенелого и яростного. Значит, нужно увести демонического феникса и разобраться с ним, пока до него самого не добрались собаки и Лю Цингэ не остался один на один с тварью, которой атаки лорда Байчжань будут долгожданным лакомством. Шэнь Цинцю посылает дугу ци от Сюя, отгоняя на время собак, и хватает Лю Цингэ за руку: — Поделись энергией. Лю Цингэ резко поворачивается, но беспрекословно кладет свою ладонь на запястье Шэнь Цинцю. Слава всем богам, лорд Байчжань не задает вопросов. Несмотря на всю его неприязнь, Лю Цингэ знает, кто в Цанцюн отвечает за тактику. И он уважает иерархию: лорд Цинцзин разрабатывает план битвы, а лорд Байчжань ведет войска в бой, следуя этому плану. Шэнь Цинцю направляет всю полученную энергию в веер и выпускает в сторону демонического феникса. Слава богам, тварь клюет на приманку и переключается на него. Шэнь Цинцю подпускает ее близко — когти цепляют рукав, полосуя его — и пускается наутек к деревьям. — Эй! Куда ты? Стой, трус! Клекот разъяренной твари перекрывает возмущенные крики Лю Цингэ. Шэнь Цинцю выныривает из леса на тропу в нескольких ли от места схватки и тут же отклоняется назад, почти касаясь затылком земли. Феникс проносится мимо, взмывая выше деревьев, чтобы развернуться для новой атаки. Энергии внутри и вокруг птицы бушуют, пригибая к земле траву и молодые деревья. Шэнь Цинцю вынужден постоянно двигаться, чтобы не попасть в воронку наполненного демонической энергией ветра. Феникс начинает петь. Песня обещает покой и зовет остановиться. Шэнь Цинцю отбивает веером волну звука, с усилием заставляя себя двигаться. Остатки гордости, которые еще не выжег в нем Юэ Цинъюань, не дают сдаться под напором курицы-переростка. Как только демонический феникс, уверенный, что жертва ослабла от его пения, уходит для нового разворота, Шэнь Цинцю взмывает в воздух и направляет почти всю энергию в меч. Печать посылает Сюя вперед, навстречу демонической твари. Феникс, набравший скорость, не успевает затормозить. Меч вонзается ему прямо в грудь. Обычно причинить серьезный вред демоническому фениксу, даже оружием заклинателя, почти невозможно. Но Шэнь Цзю это и не нужно. Достаточно просто направить меч, напитанный иньской энергией самого Шэнь Цзю, как можно ближе к ядру птицы. Он вложил в этот единственный удар все, что у него было, — демонический феникс буквально взрывается изнутри. Шэнь Цзю сметает волной и несколько раз прикладывает о деревья. Правое запястье с противным хрустом ломается. Шэнь Цинцю встает и левой рукой неловко достает фиксирующий талисман, прикладывая к руке. Голубое свечение перетекает с бумаги на кожу, с силой соединяя кости и фиксируя их. На мгновение от боли темнеет в глазах, но рука, по крайней мере, выглядит целой. По возвращении придется идти к Му Цинфану. Подобрав меч и обтерев его о траву от кровавых ошметок, Шэнь Цинцю возвращается к Лю Цингэ. Могучий лорд Байчжань как раз добивает последнюю собаку. И с той же убийственной аурой поворачивается к нему. — Что, собирался удрать, как крыса? Лю Цингэ орет в ярости, и Шэнь Цинцю не выдерживает. Он не собирался оправдываться: прекрасно знает, что бывает с теми, кто пытается избежать гнева хозяев. Но вот только лорд Байчжань ему не хозяин. И Шэнь Цинцю почему-то до ужаса боится того, что может с ним сделать Юэ Цинъюань за попытку убийства шиди, если Лю Цингэ расскажет свою версию. — Демоническому фениксу нужна была твоя энергия, у этого был избыток инь. Если бы я не увел его, то рано или поздно феникс добрался бы до тебя. А я мог не успеть помешать, отбиваясь от собак. Лю Цинге замолкает, будто с размаху налетел на стену. — Он мертв, — зачем-то добавляет Шэнь Цинцю. Лю Цингэ продолжает нечитаемым взглядом рассматривать Шэнь Цинцю, как какую-то неведомую зверушку. — Неважно. Не жди, что я буду благодарить тебя, ты здесь именно для того, чтобы прикрывать мне спину. — Затем он запрыгивает на меч и уносится в сторону города. Если бы Шэнь Цинцю контролировал себя хуже, то выдохнул бы облегченно. Он садится на землю, опираясь спиной о дерево. Вонь собачьей крови отпугнет любого хищника — демонического или человеческого, — а Шэнь Цинцю нужно отдохнуть. С его уровнем совершенствования резерв ци восстановится еще не скоро, и до города придется добираться пешком.***
На Цанцюн он возвращается через два дня после Лю Цингэ. И едва успевает снять дорожные одеяния и принять ванну, как приходит посланец с Цюндин. Глава, конечно же, хочет знать, как прошло совместное задание. И сравнить с версией Лю Цингэ. Юэ Цинъюань принимает, как всегда в последнее время, в своем личном кабинете, не в комнате для официальных приемов. Он сосредоточен и выглядит немного нервно, но не кажется суровым. Лю Цингэ, видимо, все-таки поверил объяснению. Глава предлагает чаю и отсылает ученика, принесшего поднос. Шэнь Цзю знает, что просто так не уйти. Несмотря на то, что совместную миссию с Лю Цингэ можно назвать удачной, просчетов в ней было много, и отвечать за них придется Шэнь Цзю как тому, кто разрабатывает стратегию. Даже если без него настырный лорд Байчжань, привыкший лезть напролом, скорее всего не вернулся бы живым. Они молча пьют чай. Юэ Цинъюань раз за разом наполняет чашки, и аромат зеленого чая становится легче, горькие нотки пропадают. Шэнь Цзю немного расслабляется и даже начинает надеяться, что его ошибки не были уж столь вопиющими, чтобы он заслужил наказание. Но когда сгорает вторая палочка благовоний, глава Юэ тянется и достает из рукава продолговатый предмет из зеленого нефрита. Шэнь Цзю, все еще в неком подобии транса, тянется и берет его в руки. Таких он раньше не видел, но форма узнается безошибочно: у него в руках камень, выточенный в форме фаллоса. — Продавец утверждал, что это может доставить несравненное удовольствие. — Голос и улыбка Юэ Цинъюаня нежные, как и всегда. — Если шиди не против, мы могли бы использовать это приспособление сегодня. — Этот шиди не против, — Шэнь Цзю продолжает держать нефрит в руке, и Юэ Цинъюань сам тянется и забирает его. Его пальцы в мимолетной ласке касаются ладоней Шэнь Цзю. Его не отпустили, значит, ждет наказание. Но почему же тогда так похоже, что это его награда. Шэнь Цзю привычно идет к постели, по пути развязывая пояс и вынимая шпильку из волос. Давно уже нужно было приходить на Цюндин в одном слое повседневных одеяний и с самой простой прической. Но, кажется, главе нравится смотреть, как его шиди слой за слоем теряет свой облик главы пика. Тогда пусть. Шэнь Цзю, как всегда, опускается на колени на ложе. Он все еще не может сразу заставить себя принять унизительную позу на четвереньках. Юэ Цинъюань подходит сзади. Шэнь Цзю ждет, что в него сразу вставят каменный член, но этого не происходит. Так просто ему не отделаться. Юэ Цинъюань начинает, как всегда, издалека. Перекидывает волосы на грудь и ладонями, скользкими от масла, ведет по спине. Кожа там гладкая, нежная. Цю Цзяньло так любил оставлять на ней следы от плети. Шрамы давно исчезли, Юэ Цинъюань их и не видел никогда. Но пальцы его, кажется, прочерчивают те же линии. Оставляют на плечах те же болезненные росчерки, что и хвосты плетки. Глупо было предаться воспоминаниям: Шэнь Цзю дрожит. Юэ Цинъюань прекращает поглаживания и прижимается грудью к его спине, крепко обхватывая руками. Должно быть, дрожь была от вечернего холода, окруженный теплом другого тела Шэнь Цзю успокаивается и тянет руку Юэ Цинъюаня к своему горлу, показывая, что можно продолжать. Главе Юэ нравится ласкать его шею. Руки гладят и разминают плечи, спину, сильными движениями проходятся по внутренней стороне бедер. Тело Шэнь Цзю уже привыкло к этим рукам, уже реагирует так, как нужно. Покорно раскрывается, подставляется. Позволяет удовольствию заполнить себя и вытечь тихими вздохами. — Сяо Цзю, — тихий шепот — и в его ладони ложится нефрит, — согрей его в руках. Шэнь Цзю машинально смыкает пальцы. Нефритовый фаллос нежно-зеленого цвета, такого же, как и подвеска на его веере, подаренная главой Юэ, когда Шэнь Цзю стал главным учеником своего пика. Ласки возвращаются к спине, спускаются к ягодицам. Юэ Цинъюань надавливает ему на поясницу, помогая прогнуться и чуть развести ноги. Одной рукой гладит тесно сжатое отверстие, а другой начинает ласкать яички, перекатывая и чуть сжимая. Пальцы у входа продолжают кружить, массируя и расслабляя, но не входя. Шэнь Цзю теряет счет времени, падает в тягучее, как мед, наслаждение, и только когда все тело содрогается, извергая семя, от прикосновения только ко входу и яичкам, выныривает — задыхающийся и мокрый. Юэ Цинъюань дожидается, когда утихнет дрожь оргазма, и проталкивает внутрь пальцы. Они входят легко, один за другим, Шэнь Цзю не сжимается, даже забывает приказать себе расслабиться. Удовольствие в этот раз нарастает так же постепенно, но Шэнь Цзю ощущает его каждой частицей тела. Кожу головы покалывает, пальцы на ногах поджимаются, а бедра сами начинают двигаться в попытке получить больше трения. — Хороший, такой хороший. Сяо Цзю может кончить, — голос вливается в его тело еще одним источником удовольствия и становится последней каплей. Шэнь Цзю выплескивается с коротким стоном, откидываясь назад, к теплу. Глава Юэ тянется и разжимает пальцы, которые Шэнь Цзю все это время сжимал на искусственном фаллосе. Камень входит внутрь расслабленного двумя оргазмами тела легко. Он изогнутый и достигает дальше и глубже, чем пальцы Юэ Цинъюаня. На каждом толчке удар по той точке приносит мучительное удовольствие. Шэнь Цзю сжимается, но камень не поддается, безжалостно распирая. Он уже почти открывает рот, чтобы попросить обратно пальцы, но сдерживается. На мгновение даже гордится собой, все-таки не пал так низко. Но потом Юэ Циньюань ускоряет движения. Шэнь Цзю вскрикивает и выгибается в попытке ослабить беспощадный напор, но рука, держащая поперек груди, не дает отстраниться. Ему некуда деваться от удовольствия, которым пытают его тело. Шэнь Цзю сдается. Невидяще смотрит перед собой, в темноту, и только стонет на каждом движении. — Пожалуйста, пожалуйста. Пусть это закончится. Юэ Цинъюань как будто слышит, как будто ему не все равно. Нефритовый стержень давит беспощадно, другой рукой он оглаживает живот, спускается ниже, и Шэнь Цзю кончает, дрожа всем телом, из члена вытекает жалкая струйка. Резерв, так и не восстановившийся до конца, окончательно пустеет. Придя в себя, Шэнь Цзю пытается циркулировать ци по меридианам и поначалу не чувствует никакого отклика. Паника вгрызается в кости, затапливает тело. Затем, после пары ударов сердца, энергия мучительно медленно отзывается. Юэ Цинъюань убирает руку, поддерживающую его под грудью. Шэнь Цинцю пытается опереться, но правое запястье, все еще слабое, подгибается, и он валится на ложе. Его совершенствование никуда не делось. Но потеря такого количества энергии сделает его бесполезным на ближайшие недели. То, что нормальному заклинателю не причинило бы вреда, Шэнь Цзю, с его исковерканными меридианами и после стычки с фениксом, лишает почти всех сил. — Сяо Цзю, — зовет Юэ Цинъюань, и Шэнь Цзю понимает, что так и валяется лицом в простыни, с разведенными коленями. Дрожь все еще не останавливается и, более того, становится сильнее. Его трясет, слезы, выступившие на глазах, падают на простыни, добавляя пятен к уже появившимся от пота и его спермы. Юэ Цинъюань помогает ему лечь на бок и сам ложится, прижимаясь к спине, держит в объятьях. Шэнь Цзю пытается закрыть себе рот, впивается ногтями в грудь. Юэ Цинъюань издает какой-то звук, похожий на тревогу, и перехватывает его руки. Шэнь Цзю беззвучно содрогается еще долго, пока окончательно не выбивается из сил. Юэ Цинъюань, убедившись, что своей истерикой Шэнь Цзю не привлечет внимания, встает и уходит в соседнюю комнату. Шэнь Цинцю поднимается с ложа, машинально закалывает волосы и надевает многочисленные слои одежд. Выходит из комнат Юэ Цинъюаня и уже по пути на Цинцзин вспоминает, что глава Юэ не дал обычного позволения уйти. Решает, что ничего страшного не произойдет. Глава Юэ всегда его отсылает. Если бы в этот раз он все-таки захотел воспользоваться телом Шэнь Цинцю, то мог бы просто вставить, пока тот валялся в полубессознательном состоянии после третьего оргазма.***
Шэнь Цинцю с трудом добирается до Тихого Пика. Ноги то и дело подкашиваются, и приходится останавливаться, чтобы передохнуть. На полпути к бамбуковому домику он и вовсе садится на землю, пережидая приступ головокружения. Благо ученики все уже спят. Ну или должны спать. Потому что когда он весьма неэлегантно вваливается к себе в домик, то чуть не спотыкается о Ло Бинхэ. Мальчишка подрывается с привычным уже криком: — Учитель! Шэнь Цинцю еле успевает выставить перед собой веер, усилием воли останавливая дрожь в руках. — Чай. — Учитель, вам плохо? Позвать Му-шишу? — Завари чай и убирайся. — Но учитель… Волна злости поднимается внезапно и захлестывает с головой. Мальчишка лишь слабо вскрикивает, когда Шэнь Цинцю в два шага оказывается рядом и, заломив ему руку, прижимает к стене. — С каких пор этот ученик решил, что ему позволено спорить со своим мастером? — на губах сама собой расцветает улыбка, от которой Ло Бинхэ бледнеет и весь сжимается. — Этот ученик виноват! Этот ученик готов принять наказание, которое назначит ему учитель! — Ло Бинхэ дрожит и сбивчиво, торопливо проговаривает явно привычные ему слова. Шэнь Цинцю отшатывается, выпуская тонкое мальчишеское запястье. Его ученики, большинство из которых принадлежат к богатым семьям, наказания воспринимают как неизбежное зло. Кто-то ворчит, кто-то пытается разжалобить слезами. Но никто, в отличии от Ло Бинхэ, с такой покорностью и полным признанием вины не готов ко всему, что с ним сделают. Мутная волна злости опадает, оставляя Шэнь Цинцю задыхающимся и опустошенным. — Иди спать. Занятия завтра начнутся в час тигра. Ло Бинхэ, к счастью, слушается и оставляет его наконец-то одного. Шэнь Цинцю пытается поднять чайник чтобы нагреть воды, но тот ощущается неподъемной тяжестью, и он опускает чайник обратно на холодную жаровню. Нужно было давно догадаться. Регулярная потеря энергии ян не может не сказаться на организме. Глава Юэ выбрал идеальный метод контроля над своим шиди. Шэнь Цинцю доходит до постели и не раздеваясь ложится. Подушка мягкая, он всегда распускает волосы и закалывает заново каждое утро. Следует раздеться, но многослойные одеяния и замысловатая заколка в волосах напоминают, что он пока еще хозяин пика Цинцзин. Этого у него не отнимут, слишком большой скандал будет, если объявить во всеуслышание о его преступлениях. Юэ Цинъюань не станет так вредить своей школе. Он все-таки засыпает. И во сне встает со своего ложа, идет к зеркалу, медному, начищенному, тускло светящемуся почему-то в ночи. Из зеркала смотрит оборванец лет пятнадцати, растрепанный, место ему на улице, не посреди жилища главы пика. За спиной скрипит дверь, и в зеркале Шэнь Цзю видит главу Юэ, не лицо, а одежды его и корону на голове, меч на поясе. Глава Юэ тихо смеется. Не зло, он вообще всегда добр. Просто действительно смешно же: уличный попрошайка рассматривает себя в зеркало, представляя хозяином этого дома. — Пойдем, — Юэ Цинъюань зовет за собой и выходит. Шэнь Цзю идет следом, мимо тренировочных площадок, мимо домов учеников, библиотеки. Глава приводит его к лестнице, и они спускаются к самому подножию. — Тут недалеко город, дойдешь быстро. Работа там всегда найдется. — Этот Шэнь знает, что не может быть заклинателем, но, возможно, он мог бы по-другому служить главе? — Ты же себя видел. Зачем мне это? — Юэ Цинъюань опять ласково и беззлобно смеется. — Иди, иди. К рассвету как раз дойдешь, торговцы будут лавки открывать, попросись к кому-нибудь на работу. И уходит, не оборачиваясь.***
Когда небо светлеет, Шэнь Цинцю встает и направляется к тренировочной площадке, где уже ждут ученики, ежась от утренней прохлады. Ло Бинхэ старается не смотреть на него, но Шэнь Цинцю все равно время от времени чувствует на себе его взгляд. Злости он не вызывает. В последнее время, не считая коротких вспышек, он вообще не чувствует привычного гнева. Методы главы Юэ работают отлично. *** Юэ Цинъюань не говорит ему правил. Ему и не нужно. В конце концов, правило только одно: будь праведным заклинателем. Шэнь Цинцю впервые задумывается, что это значит: все двенадцать хозяев пиков очень разные. Лю Цингэ можно бить своих учеников, на них Му Цинфан тратит большую часть запасов целебной мази. Ци Цинци может говорить любую неприятную правду кому захочет. Вэй Цинвэй никуда не выходит со своего пика, кроме как на общие собрания, отговариваясь тем, что процесс закалки меча может в любой момент потребовать его присутствия. Ничего этого Шэнь Цинцю нельзя, потому что этого не одобрит глава Юэ. Который, по-видимому, решил проверить как долго Шэнь Цинцю будет помнить его уроки. После той ночи, когда Шэнь Цинцю не смог совладать со своими страхами, Юэ Цинъюань пришел к нему на Цинцзин. Ласково улыбнулся подавшему чай Ло Бинхэ. А уходя, остановился на пороге и, пристально глядя в глаза, сказал: — Сяо Цзю, ты можешь прийти ко мне, когда будет нужно. Шэнь Цинцю не понимает, во что играет Юэ, но и через месяц глава Юэ не посылает за ним. На общем собрании Шэнь Цинцю не выдерживает и во всеуслышание объявляет, насколько бессмысленны странствия Лю Цингэ, если он в половине случаев забывает сообщить, куда посылать оплату за убитых монстров и неупокоенных духов. Гуевы богатые молодые господа никогда не задумываются, откуда берется еда на их тарелках. Лю Цингэ косится на Юэ Цинъюаня и — впервые — не требует поединка. Он знает? Сказал ли глава Юэ ему о том, чем теперь полезен для школы Шэнь Цинцю? — Если бы Цинцю-шиди приложил хоть немного усилий, его взаимоотношения с Лю Цингэ могли бы стать гармоничнее, — говорит Юэ Цинъюань после собрания. — В конце концов, вам еще случится потрудиться совместно. Шэнь Цинцю понимает. Главе Юэ надоело возиться с ним. Вот только бешеную собаку нельзя оставлять без поводка и хозяина. Его отдадут Лю Цингэ. Рано или поздно. Шэнь Цинцю сделает все, чтобы это случилось позже.***
Приходит Лицю — становление осени, но жара никуда не девается. Веер бессилен. Воздух настолько прогрелся, что любое его движение приносит неприятно теплый слабый ветерок. Шэнь Цинцю снимает с себя тяжелые одеяния главы пика и идет на Цюндин. Юэ Цинюань, кажется, ждал его. По крайней мере, недовольным он не выглядит. Все тело тяжелое. Тяжесть клонит к земле, и Шэнь Цинцю больше не сопротивляется. Он опускается на колени, но спину держать не получается, тогда он сгибается пополам и утыкается лбом в пол, застывая так. Рука Юэ Цинъюаня на его плече дрожит. Как и голос, тихо зовущий: — Сяо Цзю. Шэнь Цинцю, не поднимаясь, послушно отвечает — Ци-гэ. И зачем было так долго сопротивляться? Шэнь Цзю знает теперь, что все-таки продолжал ждать, несмотря ни на что. Ждать, что его Ци-гэ придет за ним, что еще не все потеряно. И упорно не отзывался на имя, которым звал его Юэ Цинъюань. Потому что тогда пришлось бы признать, что глава Юэ и есть его Ци-гэ. Который сделал уже и так гораздо больше, чем заслуживал Шэнь Цзю. Которому, как и в их детстве, другие гораздо важнее. Он защитит сяо Цзю, но не в ущерб тем, кто также находится под его защитой. Защитит даже от самого Шэнь Цзю. Шэнь Цзю думал, что перестал ждать еще тогда, у ворот горящего поместья Цю. Оказалось, что он был настолько туп, что до последнего продолжал надеяться. Юэ Цинъюаню пришлось самому марать руки о своего недогадливого шиди. Только тогда до него дошло: Ци-гэ и Юэ Цинъюань один человек. И надеяться на что-то у Шэнь Цзю нет никакого права. Шэнь Цзю помнит слова, которым его учил Цю Цзяньло. Пожалуйста, сделайте мне больно. Но Юэ Цинъюань не так глуп. Он слишком хорошо знает сяо Цзю. Знает, что тот может выдержать огромное количество боли. Шэнь Цзю снимает одежды и отдается тому, что делает с ним Ци-гэ. Отдает все: свою свободу, свою гордость, свои надежды. Так же, как Ци-гэ отдавал часть заплесневелой булочки, в их детстве, когда они были еще равны. Пришло время вернуть долг. Шэнь Цзю все это время думал, что это Юэ Цинъюань ему должен: за то, что не вернулся, не сдержал обещание, просто потому что жизнь и положение в Цанцюн были ему важнее, чем обещание грязной уличной крысе. Юэ Цинъюань укладывает его на постель и нависает сверху. На одно мгновение, ужасное и прекрасное одновременно, Шэнь Цзю кажется, что Юэ Цинъюань собирается его поцеловать. Он знает, что последствия будут ужасными. Поцелуй окончательно выжжет последние крохи его гордости. Неважно, что потребует от него после глава, Шэнь Цинцю приползет к нему как собака к хозяину, вымаливая внимание. Юэ Цинъюань, к счастью, не целует. Только прижимается лбом ко лбу. Шэнь Цинцю рвано выдыхает, усилием воли подавляя всхлип и жалкое желание поблагодарить главу за то, что ему все еще позволено сохранить себя. Он прекращает сопротивление, сдается на милость и позволяет Юэ Цинъюаню делать все, что тот хочет. В этот раз, кажется ему позволено сохранить еще и те крохи энергии, что у него есть. Юэ Цинъюань начинает неспешно и так медленно, что Шэнь Цзю не сразу понимает: покалывание от пальцев ему не мерещится. Юэ Цинъюань действительно с каждой лаской вливает в него по капле свою энергию. Когда Юэ Цинъюань наконец-то обхватывает его член, Шэнь Цзю настолько полон им, что не может сдержаться и кричит. — Сяо Цзю все делает правильно,— шепчет Юэ Цинъюань и вставляет в него сразу два пальца, безжалостно находя простату с первым же толчком. Шэнь Цзю не сопротивляется, если только так он может доставить хоть чуть удовольствия Юэ Цинъюаню. Не пытается отстраниться, наоборот, подается ближе к рукам. Юэ Цинъюань практически ложится на него, не вынимая пальцев и не убирая другой руки с члена. На мгновение Шэнь Цзю кажется, что он действительно все сделал правильно и ему будет позволено доставить удовольствие Юэ Цинъюаню. Но он ошибается. Энергия, проходящая через руки Юэ Цинъюаня, кажется вначале ударом плети, и он дергается, но тяжесть тела над ним не дает уйти. Энергия течет через все тело, между руками Юэ Цинъюаня. Он раз за разом циркулирует свою ци, разжигая в Шэнь Цзю страсть. Он падает в объятья Юэ Цинъюаня, сглатывает вой дикого раненого зверя, рвущийся наружу. Пытается забыть, кто и почему делает это с ним. Вначале он еще пытался представлять, что Юэ Цинъюань делает это, потому что хочет. Хочет объятий и поцелуев, хочет жара их переплетенных тел, того, что дозволено любовникам. Но глава Юэ оттолкнул его руку, пытавшуюся доставить удовольствие. И на Шэнь Цинцю вновь обрушилась реальность, в которой он опять пытался запятнать Юэ Цинъюаня, стянуть к себе в грязную канаву. Ту канаву, из которой Юэ Ци вытащил сяо Цзю когда-то, попытался помочь жалкой помойной крысе. И все еще пытается, а неблагодарный Шэнь Цзю никак не наберется смелости сказать, что все эти попытки бесполезны. Крыса, даже отмытая и запертая в клетке, останется крысой. Шэнь Цзю выгибается и прижимается к Ци-гэ. Он почти ничего не видит и не слышит, чужая энергия с трудом проходит через его меридианы. Это похоже на парное совершенствование, но без соединения тел гармонии не достичь. Остается лишь эта исковерканная игра. Шэнь Цзю кончает так. От пальца, прижимающегося к головке члена, потирающего маленькую дырочку. Интервал между вспышками энергии, посылаемой Юэ Цинъюанем внутрь, становится все короче, пока не сливается в один поток, проникающий внутрь. Шэнь Цзю выгибает, на мучительно долгое мгновение он застывает, а затем с криком кончает. Чужая энергия бушует в его теле, пытается напором, так же как и Юэ Цинъюань, пройти сквозь его кривые меридианы, разрывая не готовые к такому каналы. Его меридианы корчатся и скручиваются, как листья бамбука от огня, пожирающего лес. Шэнь Цзю опять корчится на полу в доме Цю. Знает, что вдвоем им не уйти. Он останется, потому что это шанс, Ци-гэ выучится и вернется за ним. Но он хочет еще раз напоследок увидеть его лицо. Рука, большая и теплая, несмотря на сжигающий его жар (или это был холод?), ложится на грудь. От него уже почти ничего не осталось, но то, что еще держится за этот мир, доверчиво тянется к этой руке. Ци-гэ вытаскивает его, как вытащил когда-то из канавы. Он смотрит вверх, в обеспокоенное лицо, и выдавливает из себя: — Прости. Затем теряет сознание.***
Интерьеры Цяньцао привычны до зубовного скрежета. Это искажение ци должно было его убить. Но он почему-то остался жив. — Шиди, как ты себя чувствуешь? — спрашивает Юэ Цинъюань. На мгновение Шэнь Цзю кажется, что все закончилось, он наконец-то прощен. Но Юэ Цинъюань говорит тихо: — Сяо Цзю. Имя раба. Не Шэнь Цинцю, не имя свободного человека. Это имя он не заслужил, присвоил. И еще многое должен Ци-гэ: свое место в школе и то, что Юэ Цинъюань не рассказал никому, кем же был его первый учитель. Шэнь Цзю не отвечает. Даже с закрытыми глазами он чувствует присутствие Му Цинфана. Тот помогает сесть и вручает пиалу с чаем. Даже запах у чая неимоверно горький. Шэнь Цинцю по привычке морщится и собирается поспорить, но Му Цинфан непреклонен. — Шисюн Шэнь испытал искажение из-за сильного истощения. Я не советую шисюну пренебрегать на этот раз моими указаниями. Шэнь Цинцю послушно выпивает и отдает пиалу обратно. — Так как изначально меридианы были повреждены, то теперь они легко могут искривиться, если не поддерживать их медитациями. Я бы посоветовал шисюну пока не посещать определенные места в городе. — Что имеет в виду шиди Му? — Юэ Цинъюань звучит так, как будто не понимает. — Шисюн потратил много энергии ян за последнее время, что с его изначальным уровнем совершенствования противопоказано. Шэнь Цзю едва не смеется вслух. Кому, как не Юэ Цинъюаню, это знать. Хорошая тактика: лишить неугодного шиди сил и возможности вредить. Тебе не нужно было, глава. У этого мастера и так почти ничего нет. Шэнь Цинцю остается на Цяньцяо до вечера. Юэ Цинъюань, слава всем богам, почти сразу же уходит. Шэнь Цинцю не знает, что будет, когда глава Юэ позовет его в следующий раз. Хотя размышления эти бесполезны. Какой прок задумываться о том, на что не можешь повлиять.***
В сумерках он спускается с горы. За спиной падает ночь, приминая горячий, нагретый за день воздух к земле. Зажигаются звезды, знаменуя собой Чушу — прекращение жары. *** Шэнь Цинцю идет в бордель. Он не был там с тех пор, как стал лордом Цанцюн, как у него появился свой дом, где можно было уединиться. Это глупо, девушки в веселом доме не смогут спрятать его от главы Юэ. Тот при желании может разнести весь этот дом и даже город. Просто нужно поспать. Потом он вернется на свой пик. Примет наказание. Нужно было еще в первый раз, с У Яньцзы, понять, что никакого чудесного спасения для него не будет. Где-то в дальней части души, все еще пытающейся бороться, вспыхивает привычная горячая злоба, на этот раз на Ло Бинхэ. Хочется показать жизнерадостной твари, что ничего хорошего его не ждет. Что нечего смотреть на Шэнь Цзю этими своими сверкающими как звезды (боги, какое же нелепое сравнение, и где он его подхватил?) глазами. Если бы не глава Юэ, он бы давно выбил из мальчишки всю эту бесплодную надежду. Но поднявшаяся, как листья бамбука порывом ветра, злость так же и утихает. Сейчас они с Ло Бинхэ в одинаковом положении: два наивных идиота, все еще надеющихся на что-то. Ему нужно лишь немного поспать, потом он вернется к хозяину и сделает все, что прикажут. Шэнь Цинцю улыбается девушке в дверях Радушного Красного Павильона и заходит внутрь.***
В зеркале время от времени мелькают красные отблески рубинов, украшающих щетку для волос. Больше ничего не видно, потому что Шэнь Цинцю приказал убрать все источники света. Голова тяжелая, и он до сих пор чувствует боль, притаившуюся где-то в затылке, выжидающую удобный момент, чтобы вновь напасть. Даже в приоткрытое окно, выходящее на глухую стену соседнего дома, не дотягиваются отблески фонарей от главного входа. Он не всегда выбирает эту комнату, но сейчас она идеальна: далеко от всего и всех. Сегодня ему не нужны ни легкие звуки музыки, ни мелодичный смех местных девушек. Только чай, который поможет заснуть. Под окном внезапно слышится какая-то возня и смеющийся настойчивый голос. - Нет, нет, молодой господин. Я настаиваю. Вы спасли мне жизнь, я должен вас отблагодарить. Вы еще так юны и только начали свой путь заклинателя, но уже помогаете тем, кто слабее. Пойдемте, пойдемте, уверяю, это самый лучший веселый дом в городе. Хотя бы зайдите и насладитесь превосходным пением девушек. Шэнь Цинцю не задумываясь посылает маленькую толику ци, чтобы захлопнуть окно, и тут же сгибается пополам, пережидая волну боли, прокатившуюся по телу. Так вот, значит, о чем предупреждал Му Цинфан. Голосам за дверью — нервному служанки и спокойному Юэ Цинъюаня — он даже не удивляется. Служанка споро расставляет жаровню и пиалы с чайником на столике. Юэ Цинъюань закрывает за ней дверь, не забыв ободряюще улыбнуться. Шэнь Цинцю молча пьет чай, призванный помочь уснуть и не видеть снов. Возможно, в его нынешнем состоянии чай подействует сильнее, и он заснет прямо перед Юэ Цинъюанем. Они так и сидят в темноте и тишине, пока за дверью не раздается голос девушки пришедшей забрать пустой чайник с жаровней. — Лорду Шэню понравился чай? — девушка явно нервничает. Хочет что-то сказать, но косится на Юэ Цинъюаня. Шэнь Цинцю жестом указывает на поднос с чайными принадлежностями, и девушка, с облегчением подхватив звякнувшие от нервного движения чашечки, торопливо выходит. Юэ Цинъюань остается. — Уходи. — Ты ждешь кого-то, шиди? Он так устал. Чай, наверное, уже действует, и с его практически отсутствующим сейчас резервом ци — действует даже слишком хорошо. У него нет сил придумывать, куда бы ударить Юэ Цинъюаня, чтобы тому наконец-то надоело изображать доброго брата. Может быть, вежливость тоже сработает. — Я никого не жду, глава Юэ. — Тебе небезопасно находиться тут одному в твоем состоянии. Нет, не помогло. Что ж, вернемся к проверенной тактике (он отвечает за тактику в их школе. Ты забыл об этом, глава?). — Я был гораздо более беспомощным, когда ты меня бросил. У меня так же не было ци, но я еще был меньше их всех и не имел права сопротивляться. — Сейчас же, даже не используя ци, я могу убить того, кто попытается мне навредить. — Это, в конце концов, тоже правда. Та, которая никуда не денется, сколько бы Юэ Цинъюань не пытался. — Если глава боится, что ему придется оправдывать своего шиди, совершившего убийство, то не стоит. Я умею прятать трупы, мой учитель хорошо меня обучил. Он говорит и говорит, пытается показать, что никакими наказаниями его не исправить. Видишь, Юэ Ци? Я неисправим, просто прогони меня, отрекись уже от меня. Отпусти. Меня. Отпусти, пожалуйста. Юэ Цинъюань берет пиалу с остывшим чаем, крутит задумчиво в пальцах и отставляет обратно. Шэнь Цинцю продолжает объяснять, но Ци-гэ будто уже не слушает. Садится ближе и берет его за запястье. Шэнь Цинцю не сразу понимает, что он пытается проверить пульс. А когда понимает — раздраженно выдергивает руку и продолжает объяснять. — Ты непоследователен. Зачем было забирать меня, если один раз бросил? Это глупо, ты такой глупый. — Сяо Цзю… — начинает было Юэ Цинъюань, но Шэнь Цинцю не дает ему закончить, закрывая рот ладонью. И только потом удивленно смотрит на свою руку. Он… посмел прикоснуться без разрешения. Что-то не так. Что-то... Но Ци-гэ не выглядит взволнованно, значит, все хорошо. Он просто устал. Надо поспать, Ци-гэ тут, он посторожит. — Ци-гэ, я устал. — Я тут, сяо Цзю. Спи, все хорошо. Шэнь Цзю не хочет этого говорить. Настойчивость Юэ Цинъюаня даже приятна. Но это необходимо. Если рука с кистью дрогнула, то пытаться исправить испорченный иероглиф бесполезно: нужно взять чистый лист. Но пик Цюндин не славится каллиграфами. Шэнь Цинцю должен научить своего шисюна. Как когда-то учил Ци-гэ прятать объедки от других беспризорников. — Сяо… — начинает Юэ Цинъюань. — Его нет. — Что? — Того сяо Цзю, которого ты видишь. Его нет и, возможно, никогда не существовало. Ты не сможешь придумать такого наказания, чтобы я стал им. — Наказания? — Твои наказания. Это умно, ты знаешь, что боли я не боюсь. Я буду делать то, что хочет хозяин, но это не даст тебе милого и послушного раба. У Цю Цзяньло не вышло, у У Яньцзы не вышло. Ты умнее и сильнее их. Я бы хотел стать для тебя твоим сяо Цзю, но я не могу. Прости.***
Просыпается Шэнь Цинцю один. На столике его ждет записка. Иероглифы, выписанные идеально выверенным почерком Юэ Цинъюаня, сообщают: Цинцю-шиди, дела призывают этого мастера на Цанцюн. Когда ты вернешься, этот мастер просит тебя навестить его в его доме. Такое же ровное содержание, не открывающее ничего из истинных мыслей главы Юэ для тех, кто случайно увидит его записку. Шэнь Цинцю идет прямо на Цюндин, не останавливаясь. В доме Юэ Цинъюаня пусто, ни одного ученика. Они обычно постоянно снуют туда-сюда с поручениями и документами. Глава школы не может себе позволить предаваться праздности. Что ж, приструнить шиди, посмевшего забыть свое место, тоже можно считать важным делом. Шэнь Цинцю входит без стука и застывает. Юэ Цинъюань стоит на коленях посреди комнаты. В руках он держит Сюаньсу. Наверное, у Шэнь Цинцю на лице отражается все его смятение, потому что Юэ Цинъюань начинает говорить. О том, как хотел прийти и не смог. О годе, проведенном взаперти. О пепелище, к которому он все-таки вернулся. Шэнь Цинцю молча слушает. Ему кажется, что стоит пошевелиться, и реальность разлетится на куски, как меч, потерявший хозяина. — Цинцю-шиди, прошу. — Юэ Цинъюань протягивает свой меч, и Шэнь Цинцю принимает его не задумываясь. Клинок, освобожденный от ножен, почти ослепляет. Он… странный. Невероятная сила и болезненная хрупкость переплетаются в сердцевине меча. Того, что когда-то победил последнего священного демона. Шэнь Цинцю переводит взгляд на лицо Юэ Цинъюаня и задыхается вопросом. Юэ Цинъюань бледен, изо рта, по изогнутым в улыбке губам стекает струйка крови. Пульс на шее пульсирует в такт свету Сюаньсу. Шэнь Цинцю вгоняет меч в ножны и отбрасывает в сторону. Юэ Цинъюань начинает бессильно клониться вперед, но Шэнь Цинцю не дает ему упасть. — И что я, по-твоему, должен был сделать? Убить тебя? — Шэнь Цинцю запускает руку в волосы Юэ Цинъюаня и тянет, заставляя посмотреть себе в глаза. — Как думаешь, что со мной сделали бы наши братья, выйди я отсюда с твоей кровью на руках? — Нет! — почти выкрикивает Юэ Цинъюань и добавляет тише: — Наказание. — Чжаньмэн-шисюн столь мудр, он, конечно же, знает лучше, какая компенсация нужна его шиди. — Сяо… Цинцю-шиди должен сам выбрать. Этот шисюн просит прощения, что посмел предположить. — Сам, говоришь. — Да. Все, что захочет Цинцю-шиди. Шэнь Цинцю притягивает его голову ближе к себе. Дыхание Юэ Цинъюаня ровное и глубокое. Шэнь Цинцю знает, что он готовится к боли. — Я могу выпороть тебя. — Да. — Могу взять прямо на полу, и тебе придется молчать, чтобы не привлечь внимание своих учеников. — Если Цинцю-шиди этого хочет. Шэнь Цинцю склоняется еще ближе, выдыхает в самые губы: — Такой глупый Ци-гэ. И целует. Совсем легко, едва касаясь губами. Растягивая удовольствие и наслаждаясь сбитым дыханием. — Разве это не подходящее наказание? — рука в волосах надавливает, заставляя Юэ Цинъюаня чуть повернуть голову. Шэнь Цинцю проходится легкими поцелуями по скуле, поднимаясь к виску, где заполошно бьется пульс. — Глава Юэ позволяет осквернить себя. — Юэ Цинъюань дергается, но Шэнь Цинцю не пускает, снова впиваясь в него. Раздвигает языком покорно приоткрывшиеся губы. — Что ты будешь делать, если я укушу тебя? Залечишь или выйдешь отсюда с моей меткой на тебе? — Все… — голос у него срывается. — Все, что захочет Цинцю-шиди. Юэ Цинъюань раскраснелся, губы и румянец горят на лице лихорадочными пятнами. — Залечи. Никто не смеет видеть тебя таким. Ты мой, Ци-гэ. — Твой, — выдыхает Юэ Цинъюань и сам тянется к Шэнь Цинцю. — Всегда был твоим.