***
К этому дню Долан готовился, как к настоящей спецоперации. В конце концов, он два года подряд портил Алине праздник. Традицию нужно было срочно ломать. Традиция сломалась вполне успешно. Несмотря на то, что первая ночь в гостинице, куда они отправились, едва приплыв в двадцать третий виток, показалась Долану скучной и почти мучительной из-за того, что Алина всю её провела не отрываясь от телефона. Разведчику понадобилась вся его выдержка, чтобы не отвлекать девушку, впервые за два года дорвавшуюся до интернета. Алина заснула лишь под утро, уткнувшись носом Долану в плечо и пробормотав что-то вроде «Всегда одно и то же». А потом был завтрак, поданный в номер. И доставленный туда же букет цветов. И прогулка по городу – одуряюще солнечному, невыносимо жаркому – улицами, по которым Алинка очевидно соскучилась; короткими перебежками между кафе и магазинами с их кондиционированной прохладой. Книги, которые Алина выбирала с детским восторгом, прижимая к груди растущую стопку и вопросительно поглядывая на Долана: когда остановит? Он не останавливал. Улыбался глупо и счастливо. Мороженое, от которого губы становились липкими и сладкими. От которого поцелуи становились липкими и сладкими. А потом была ещё одна ночь в гостинице. Уже ни капли не скучная и вовсе не мучительная. Раньше Долану казалось, что секс в номере отеля не может не отдавать какой-то… вульгарностью? Фальшью? Безликая комната, постель, на которой почти каждую ночь спят разные люди… Подходящее место для мимолётных, тайных, порочных связей, но не для… Когда Алина появилась из ванной – укутавшаяся в белый пушистый халат, с влажно блестящими чёрными волосами, с улыбкой одновременно загадочной, предвкушающей и смущённой, из головы Долана будто ветром выдуло все глупые мысли. Умные, впрочем, тоже. Долан каждый раз удивлялся её смущению. Удивлялся тому, как она, оказавшись перед ним обнажённой, в первые мгновения отводит взгляд, будто стыдясь своего тела, краснея за несовершенства, которые существуют только у неё в голове. Будто не веря, что ему действительно нравится. Всё в ней нравится. Вот и сейчас, шагнув к нему и взявшись за пояс халата, она вдруг замерла нерешительно. Смутилась на миг – как в первый раз. А он – как в первый раз – привлёк её к себе, укрывая от этого смущения в своих объятиях. Скользнул ладонями по махровой ткани. Пояс упал на пол, и руки Долана тут же проникли под халат, мягко распахивая его, сдвигая с плеч, отправляя туда же, на тёмно-красный ковёр. Поцелуй в ключицу – бережный, невесомый. Она всё ещё казалась ему очень хрупкой. Настолько, что он почти боялся к ней прикоснуться. Но этот страх был сродни её смущению и длился лишь несколько мгновений – пока его поцелуи не поднялись выше, по шее, к острой линии скулы, к подбородку, к губам… Пока их глаза наконец не встретились, и во взгляде Алины робость не сменилась ярким, шальным, поистине эллертовским блеском. – Вы одеты не по форме, майор, – шепнула она, отрываясь от его губ, расплываясь в проказливой улыбке и уверенно берясь за пояс брюк, которые он, дурак, натянул вместо халата. А потом он оказался на кровати. И не мог вспомнить – это Алина толкнула его в грудь, или он сам откинулся назад, увлекая её за собой. Но разве это важно, когда она, гибкая и тёплая, прижимается к нему всем телом? Когда её руки прикасаются к его коже; когда её губы прикасаются к его лицу, плечам, шее; когда упругие холмы её грудей лежат в его ладонях, и он чувствует её дыхание, чувствует биение её сердца, чувствует электрические разряды, проходящие сквозь неё, когда подушечки его пальцев нежно поглаживают коралловые бусины её сосков… Алина неуловимым движением спустилась ниже, и Долан едва сумел вздохнуть, когда её горячий язычок неожиданно прошёлся по его члену. Лёгкими, дрязнящими прикосновениями. Он никогда не мог угадать, что она сделает в следующий момент, и это возбуждало ещё сильнее. Алина вновь скользнула к нему, прижалась губами к губам, выпивая его сбившееся дыхание, вдыхая стон, вырвавшийся из его горла, когда она, не прерывая поцелуя, прижалась к его бёдрам, укрывая его разгорячённую плоть в своём тепле. Руки Долана сжались сами собой. Правая – на плече Алины, левая – на её груди. И ему пришлось приложить усилие, чтобы ослабить хватку. Чтобы не причинить боли. – Я не хрустальная, Виктор, – насмешливым и чуть хриплым от возбуждения голосом напомнила она. И укусила его за ухо. Прикосновение её зубов к мочке уха, прикосновение её дыхания к тоненьким чувствительным волоскам заставляют забыть обо всём. Крепче прижимая Алину к себе, перекатываясь на кровати и оказываясь над ней, Долан уже не помнит ни о чём, кроме её податливого тела, кроме её нежной кожи, кроме её возбуждённого дыхания. Он вжимает её в кровать глубокими, уверенными толчками. Ускоряясь. Замедляясь. Почти останавливаясь. Дрязня. Чувствуя, как она прогибается навстречу с требовательным стоном. Пальцы зарываются в её влажные волосы. Цветочный запах шампуня ударяет в голову. Поцелуи скользят по её шее, опускаются к груди. И она снова стонет, вжимаясь затылком в его ладонь. И он снова сходит с ума, и его движения становятся резкими, настойчивыми, ритмичными. И он не слышит, что сам тоже дышит со стоном, с хрипом, с горловым рычанием. И голова кружится, когда она подаётся ему навстречу, раз, другой, и вдруг обхватывает ногами, притягивая к себе, впивается острыми ногтями в спину, захлёбывается воздухом, вздрагивает под ним, прижимаясь крепче, так, что он чувствует, как разом напрягаются и расслабляются её мышцы, и его собственное тело становится вдруг напряжённым и жёстким, и ощущения сосредотачиваются внизу, в одной точке, которая продолжает двигаться, раз, другой, третий, пока наконец не расцветает горячим цветком, пускающим по телу блаженную волну головокружительной лёгкости. Алина улыбается какой-то совершенно нереальной, невыразимо нежной улыбкой. И Долан понимает, что счастлив.***
До рассвета – и до обратного парома – оставалась пара часов. Долан лежал на белоснежных простынях, чувствуя себя одновременно обессиленным и всемогущим. Чувствуя, как рядом, положив голову ему на грудь, свернулась доверчивым котёнком Алина. – С днём рождения, – прошептал Долан, боясь пошевелиться и потревожить её сладкую дремоту. Алина что-то довольно мурлыкнула в ответ.