Рисинка

Эпизод 1: Вступление и важные советы Когда сяо Го не появился вовремя на собрании отдела, Чу Шучжи слегка забеспокоился – не настолько, чтобы это стало очевидным, но достаточно, чтобы нахмуриться. Сяо Го всегда был очень старательным, хоть поначалу и бестолковым, и на важные встречи приходил заранее. Хоть это собрание и было полуофициальным, им было важно собираться раз в неделю, чтобы обменяться новостями. После Битвы встречи в отделе Бюро спецрасследований стали странными – из сотрудников остались лишь Дацин, сам Чу Шучжи и Го Чанчэн. Сестра Хун, всё ещё официально числившаяся, приезжала из леса, где сейчас занималась делами клана, а Линь Цзин заглядывал к ним из научного отдела Министерства. Им всем сейчас казалось важным держаться друг друга, и поэтому было непонятно, почему сяо Го отсутствовал. Обычно он появлялся первым, заваривал чай и приносил домашнюю еду. Это было частью своеобразного ритуала, которого он неизменно придерживался. Прошло полчаса, и Чу Шучжи начал крепко задумываться, не произошло ли что-нибудь серьезное. В Лончэне было по-прежнему неспокойно, а у сяо Го был талант притягивать к себе неприятности. Даже Дацин, обычно равнодушно относящийся ко всем, кроме начальника Чжао, предложил позвонить Го Чанчэну, но телефон был недоступен. Чжу Хун так красноречиво посмотрела на Чу Шучжи, что тому пришлось пожать плечами: – Откуда мне знать, где он. Я за ним не слежу. Линь Цзин поленился скрыть кривую улыбку при этих словах, но Чу Шучжи решил не обращать на него внимания. Его занимало лишь одно – что случилось с Чанчэном? Когда на часах отобразилось начало одиннадцатого, и все уже были серьезно взволнованы, сяо Го ввалился в офис, с ног до головы перемазанный в грязи. В тот же момент Дацин неожиданно ощерился и влез с ногами на офисный диван. Волосы на его макушке встали дыбом, а верхняя губа вздернулась, обнажив зубы. – Ты чего? – положила ему руку на плечо Чжу Хун. Чу Шучжи немедленно накинулся на сяо Го: – Где тебя носило?! В какое дерьмо ты вляпался на этот раз? – Буквально, – с усмешкой вставил Линь Цзин. Го Чанчэн выглядел очень смущенным. Он сильнее обычного прижимал к боку свою неизменную сумку, точно так же перепачканную грязью и глиной, как и вся его одежда. – Я… Чу-гэ, и вы все, простите меня, я не хотел причинять вам неудобства, – пробормотал он, глядя в пол. – Меня задержали непредвиденные обстоятельства. Чу Шучжи, стоявший к нему ближе всех, схватил его за плечи и встряхнул, проверяя, цел ли парень. Вроде всё нормально, решил он. Стоит ровно, от боли не морщится, кроме нескольких царапин на руках и носу да пары дырок на рубашке никаких повреждений не заметно. – Что ещё за обстоятельства? – рявкнул он. – Подрался, небось? Кто тебя отделал? Го Чанчэн ещё крепче сжал ремень сумки, и открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент с дивана раздался странный звук: это из горла Дацина вырвался долгий утробный рык. Глаза его засветились ярким желтым, вставшие вертикально зрачки начали пульсировать, а спина выгнулась дугой. Чжу Хун попятилась: – Дацин? Что с тобой? Не прекращая шипеть, Дацин вытянул вперед руку, указывая на Го Чанчэна. – В чём дело? – немедленно обернулся к нему Чу Шучжи. – Ты чувствуешь на нем темную энергию? Дацин не успел ничего сказать – сумка на боку сяо Го зашевелилась, и кот словно обезумел. Он попытался было броситься вперед, но вовремя был схвачен Линь Цзином, пригвоздившим его за плечи к дивану. – Господи, что у тебя там? – воскликнула Чжу Хун. – Н-ничего, – попытался уйти от ответа Го Чанчэн. – Я… я, может, пойду? Мне нужно умыться и переодеться? – его интонации были вопросительными от неловкости. Он сделал было шаг назад, но немедленно почувствовал на своем локте железную хватку Чу Шучжи. – Пока не покажешь, что у тебя там, никуда не пойдёшь, – припечатал тот. – Чу-гэ? – Что. Там. У. Тебя? – чеканя слова, твердо спросил он. Го Чанчэн глубоко вздохнул, словно приготовился нырнуть под воду, и запустил руку внутрь уже непрестанно шевелящейся сумки. В голове Чу Шучжи пронесся список опасных темных артефактов, пульсирующих энергией, которые могли бы всплыть на поверхности Хайсина. Он отступил на шаг назад, подобравшись, готовый к любым неожиданностям. … Почти к любым. Го Чанчэн медленно достал невероятно грязного, покрытого засыхающей коркой щенка. Несколько секунд в отделе царило звенящее молчание, а затем Линь Цзин расхохотался: – Теперь понятно, отчего Дацин поехал крышей! Ты что, полез в болото за собакой?! Сяо Го перехватил щенка поудобней – под лапы и зад, – и, краснея от смущения, подтвердил. – Да. То есть нет, не в болото. Знаете стройку в паре кварталов отсюда? Все поочередно кивнули, кроме Дацина, который не сводил горящего взгляда со зверька и явно выжидал момент, чтобы вскочить на стол. – Я утром шел мимо на работу, и заметил вот его, – Го Чанчэн указал подбородком на щенка, возившегося у него на руках. – Понимаете, стройку забросили после битвы, и никто туда не ходит… Скорее всего, его туда подбросили, он так громко плакал за забором, что я сначала подумал, что это ребенок. – И ты полез на стройку спасать ребенка? – сузил глаза Чу Шучжи. – Ну… Да? А разве можно было по-другому? – искренне удивился Го Чанчэн. – Но когда щенок меня увидел, он испугался и убежал, и мне пришлось здорово попотеть, пока я его поймал. Мы, эм, упали в яму, там было мокро после дождя, ну… Ну и вот, – он окончательно смешался и замолк. – И ты не придумал ничего лучше, чем притащить собаку в офис? – хмыкнула Чжу Хун. – К Дацину? – Извините, – тихо сказал сяо Го. – Я не подумал. – Ничего, котику полезно, – хмыкнул Линь Цзин. – Пусть помнит, что он не единственный на планете зверь. – А ну-ка дай сюда, – неожиданно вмешался Чу Шучжи, выхватив щенка. Он поднял собаку вверх на вытянутых руках, отвел грязный хвост, издал короткий смешок, и вручил животное обратно опешившему Го Чанчэну. – Поздравляю, – сказал он. – У тебя девочка. Сяо Го не нашелся с ответом, лишь прижал замызганное тельце к себе покрепче. Собака явно была уставшей и изможденной от долгого голодания, и совершенно не сопротивлялась. – Ты собираешься оставить её у себя? – поинтересовалась Чжу Хун. – Я… Я не знаю. У меня никогда не было питомцев. – А что, нам не помешает другой талисман. А то этот, – она потрепала Дацина по голове, – уже, откровенно говоря, наскучил. Только просит жареной рыбы, и ничего не делает. Никакого толку. – Вообще вам обоим сейчас не помешал бы душ, – заметил Линь Цзин. – От вас разит мокрым цементом и бог знает чем ещё. Го Чанчэн бросил растерянный взгляд на Чу Шучжи, и тот коротко кивнул: – Иди. Собрание перенесем на завтра. Нам сейчас нужно кота успокоить. Сяо Го, слегка сгорбившись, послушно исчез за дверью, а Чу Шучжи покачал головой: – Только этого нам не хватало. Чжу Хун проницательно усмехнулась: – Нет, братец Чу, не нам, а тебе. – Это почему ещё? – немедленно вскинулся он. Она лишь улыбнулась по-змеиному, краешком рта, и сказала: – Вот увидишь. Зато я могу тебе посоветовать контакты очень хорошего ветеринара. Сама проверяла. Чу Шучжи задумчиво посмотрел на дверь, за которой исчез Го Чанчэн, и ничего не ответил, хотя в глубине души подозревал, что сестрица Хун окажется права. Эпизод 2: Рисинка Го Чанчэн не знал, куда ему бежать сперва: домой, в магазин? Он замер на углу, порываясь идти то в одну, то в другую сторону, затем вздохнул и направился к своей квартире, справедливо решив, что в таком виде ни в какой магазин его не пустят, а то и полицию вызовут. Сумка ощутимо оттягивала плечо (щенок был большим и достаточно тяжелым), и ныла нога, ушибленная, когда он вылезал из глубокой земляной ямы. На полпути он остановился, достал телефон и хотел было написать Чу-гэ, извиниться за то, что заставил волноваться. Чанчэн постоял немного с телефоном в руках, переводя дух и глядя в никуда, но через минуту положил его в карман и побрел дальше, раздумывая, с чего вообще он взял, что Чу-гэ переживал о его отсутствии. По нему вообще редко можно было сказать, о чем тот думает. Домой он добрался взмокший и совершенно изможденный. Душ начал казаться не просто необходимостью, а желанным спасением. Достав собаку, сонно засучившую лапами (явно укачало в сумке), он с сомнением посмотрел сначала на себя, затем на неё, решая, кому идти первым. Мыться вместе с животным казалось странным. – Ну что, девочка, сперва займемся тобой? – наконец сказал он. – А то, чувствую, испачкаюсь заново, пока тебя отмою… Он немедленно почувствовал себя неуютно, разговаривая с собакой, и даже коротко оглянулся через плечо, будто кто-то мог его видеть. Затем Го Чанчэн закрыл за собой дверь, опустил щенка на пол, и пока та вяло обнюхивала ванный коврик, повернул душевой кран, то и дело пробуя воду. Когда она достигла нужной температуры – теплая, но не горячая, – он пересадил собаку в ванную и принялся мыть ей лапы. Купание той явно понравилось: собака радостно лакала воду и словно бы с облегчением подставляла бок несильным струям. Увидев это, Го Чанчэн обругал себя последними словами – ему даже в голову не пришло налить ей попить, а ведь она наверняка была обезвожена после нескольких дней на стройке! Постепенно мутным потоком в слив уходила грязь, и он с большим удивлением понял, что щенок белоснежный, с густой шерстью и ещё более густым подшерстком. – Как же мне тебя назвать? – спросил он вслух, заворачивая её в полотенце. Собака немедленно принялась жевать рукав его рубашки. Шерсть, сначала старательно промокнутая, а затем не менее тщательно вытертая, немедленно встопорщилась в разные стороны острыми сосульками, и собака напомнила Го Чанчэну миску свежесваренного риса. – Хм, – задумчиво протянул он. – Как тебе Рисинка? Такая же белая. Она не возражала, только, явно оживившись после мытья, облизала ему руки, попыталась легонько укусить за палец и вывернуться из полотенечного плена. – Тогда решено, – кивнул он сам себе. – А теперь пошли найдем тебе какой-нибудь еды? Эпизод 3: Рисинка и Ты никогда больше не будешь один Го Чанчэн сидел за своим письменным столом, бессильно уронив голову на руки, и никак не мог взять в толк, с чего он решил, что может нормально заботиться о щенке. У него ведь до этого даже хомяка не было. Даже рыбок, и тех бабушка не разрешала, чего уже говорить о целой собаке! Первым делом, когда Рисинка, наевшись смоченного в воде хлеба и паштета, заснула на его любимой кофте, Чанчэн сел искать информацию в интернете. С каждой минутой и поисковым запросом он всё больше мрачнел. Больше всего Рисинка была похожа на щенка самоеда. Сперва он обрадовался, увидев на фотографиях милейшее белое облако шерсти – точно такое, как спало у него на диване. Судя по всему, она должна будет превратиться в настоящую красавицу. Но, проведя еще полчаса за чтением статей и просмотром роликов на Вейбо, он совсем отчаялся. Взрослые самоеды вырастали до совсем невероятных, по мнению Го Чанчэна, размеров. Каким образом он будет справляться с такой громадиной! Умная, активная порода, продолжил читать он, самоедам нужны постоянное интеллектуальное стимулирование и много физических упражнений, иначе они начнут тосковать. А ещё им требуется человеческая компания. Го Чанчэн бросил взгляд обратно на диван. Ну, это, наверное, неплохо, решил он. Иметь рядом живое существо, о котором можно заботиться, всё-таки приятно. А вот физические упражнения… Го Чанчэн был совсем не силен в физкультуре. Долговязый и худосочный, с коротким дыханием, в школе он был всегда последним на любых соревнованиях, а учитель какими только словами не ругал его на уроках. Последний раз, когда он приблизился к физическим нагрузкам, были тренировки с Чу-гэ, да и тогда он едва не падал от усталости на траву, так колотилось сердце и кололо в боку. А теперь придется гулять с собакой несколько раз в день – долго, тщательно. Возможно, даже бегать… А ведь её нужно также обучить командам, поведению на людях, играться с ней, расчесывать каждый день! Чанчэн никак не мог представить, что он бы справился с такой обязанностью. Наконец он собрался с духом, взял в руки телефон и набрал номер. – Слушаю, – раздалось сухое приветствие через несколько гудков. – Ч-чу-гэ, – запинаясь, спросил он. – Тебе, случайно, не нужна собака? Эпизод 4. Рисинка и Мы сделаем из тебя кадета, сяо Го Естественно, щенок остался с Го Чанчэном. Чу-гэ доходчиво объяснил ему, что тот болван, и что, подобрав животное, он теперь за него отвечает. Почему-то в голову ему даже не пришла мысль попытаться пристроить Рисинку в другие руки. Возможно, дело было в том, что он действительно чувствовал ответственность за её жизнь и не мог гарантировать, что новые хозяева будут хорошо к ней относиться. Но, возможно, совсем в другом. Проснувшись на следующее утро, первым, что он увидел, была улыбка. Рисинка ему улыбалась. Чанчэн читал вчера, что самоедов называют «улыбающимися собаками» за строение их морды и загибающиеся кверху уголки губ. Но когда он открыл глаза, то готов был поклясться, что собака радуется ему по-настоящему. Толстенький хвост непрерывно вилял, а выражение морды у неё было самое приветливое. Увидев, что он проснулся, Рисинка подбежала к кровати и несколько раз гавкнула, явно побуждая Чанчэна встать. А ещё, судя по всему, сообщила, что она немедленно должна поесть, погулять и поиграть. Го Чанчэн тихо застонал и в очередной раз проклял себя за решение оставить питомицу. Он понятия не имел, с чего начинать. Отнести её к врачу? Купить корм? Вывести на улицу? Через несколько минут он всё-таки собрался с мыслями и решил сперва подняться и умыться. Жмурясь от бьющего в окна раннего солнца, он побрел в ванную (Рисинка немедленно побежала за ним), но в какой-то момент почувствовал под ногами мокрое и тут же отскочил в сторону. На паркете расплывалась желтоватая лужа, а собака рядом – в улыбке. – Милосердная Гуаньинь, за что?! – воззвал Го Чанчэн к потолку, и тут же решил: гулять. Сначала пойдем гулять. У него не было поводка, поэтому он подхватил Рисинку и вынес её во двор на руках, твердо вознамерившись посадить под куст, дождаться результатов и немедленно вернуться обратно. Он понятия не имел, где в его районе можно гулять с собаками, и постоянно оглядывался вокруг, не патрулирует ли улицу полицейский. Едва почувствовав под лапами траву, Рисинка рыбкой вывернулась из ладоней и помчалась к дороге, завидев там голубя. Внутри Чанчэн похолодел и немедленно бросился за ней, раздумывая, каким образом можно так быстро бегать на настолько коротких лапах. Да, их четыре, но собака ведь пока совсем коротышка! Голубь, вспугнутый движением, тут же взлетел, и Рисинка переключила своё внимание на кусты, велосипеды и прохожих, перебегая с места на место как маленький белый смерч. Чанчэн не поспевал за ней: с его лба градом катился едкий пот, попадая в глаза, дыхание сбилось, а в боку противно и знакомо закололо. Хорошо, что она белая и видно издалека, промелькнула мученическая мысль, пока он нагонял Рисинку у проспекта. Та пыталась убежать за самокатом, и сам Го Чанчэн едва не попал под машину, бросившись за ней. По крайней мере, она не слишком травмирована стройкой, подумал он, отряхивая одной рукой джинсы и ощупывая саднящие от неудачного приземления за щенком колени. Второй рукой он наконец крепко прижимал к себе теплую и запылившуюся от бега собаку. Возвращаясь домой, он бросил взгляд на наручные часы и ойкнул. Он уже и так опаздывал на работу, а если собака продолжит валять дурака и не сходит в туалет, то непременно опоздает. Снова. И если вчера у него была какая-никакая уважительная причина, то в этот раз оправданий он придумать не мог. Стараясь не привлекать к себе ещё большего внимания, он отнес Рисинку на клумбу у парадного, посадил её рядом с цветами, и, придерживая для надежности руками, хмуро сказал: – Ну давай, делай свои дела. Собака несколько раз тоненько гавкнула и посмотрела на него с кристальным недоумением. Го Чанчэн занервничал. – В туалет иди! Давай же. Рисинка усерднее завиляла хвостом, а Чанчэн в очередной раз оглянулся. Ему казалось, что на него смотрят решительно все прохожие, безмолвно осуждая за нарушение общественного протокола выгула животных. Потоптавшись ещё несколько минут без каких-либо изменений, поглядывая на часы и несколько раз вспотев, он снова подхватил самоеда на руки и стрелой пустился домой. Там Чанчэн быстро переоделся, оставил Рисинке плошки с водой и едой, строго-настрого приказал ей вести себя прилично, пока он не вернется, и побежал в офис, то и дело хватаясь за бок. Кажется, ему нужно будет записаться в спортзал. Если это был первый день, то что же будет дальше? Эпизод 5. Рисинка и Мне не нужна машина, чтобы донести двадцать килограмм корма В Бюро было непривычно тихо. Го Чанчэн так и не смог пока смириться с тем, насколько стало безлюдно и безмолвно на работе. Раньше из лаборатории постоянно доносились разнообразные звуки: что-то взрывалось, жужжало или, в крайнем случае, храпел Линь Цзин. В библиотеке порхала Ван Чжэн, где-то неподалеку от неё трудился Сан Цзань… И, конечно, все остальные. Когда взмыленный Го Чанчэн добежал до дверей за полминуты до девяти, он увидел лишь Чу-гэ, обыденно закинувшего ноги на стол. Пытаясь отдышаться, он окинул взглядом просторное помещение: – А… Где… Дацин? – втиснул он слова между глубокими отчаянными вдохами. Чу-гэ лишь махнул рукой в сторону угла, но там никого не было. – Кот в ящике, – добавил он в ответ на недоуменный взгляд. – Он обернулся после твоего ухода и, наотрез отказавшись превращаться обратно, нашел коробку, притащил туда одеяло и залег. Сказал, что это его успокаивает. За месяцы, проведенные в напарничестве с Чу Шучжи, Го неплохо успел выучить оттенки его кажущегося безэмоциональным голоса, и готов был поклясться, что тот сейчас веселится от души. – Это я виноват, – опустил голову Чанчэн. – Чу-гэ, как думаешь, мне стоит с ним поговорить? – на тон тише спросил он, приближаясь к столу. – Оставь пока. Сам отойдет, но я бы посоветовал достать лучший рецепт жареной рыбы. Ты серьезно перешел дорогу действующему начальнику, так что готовься. – Дацин, прости, пожалуйста! – громко воззвал Го Чанчэн к коробке, опасаясь сделать даже шаг в ту сторону. В ответ из угла раздалось злобное шипение, и Чанчэн обреченно опустился на стоящий рядом с Чу-гэ стул и тут же едва не согнулся от ощутимого хлопка по плечу. – Ну что, папаша Го, как дела у щенка? – Ох, Чу-гэ, – вздохнул он. – Я понятия не имею, как быть. Кажется, что бы я ни сделал, это будет ошибкой. Чу Шучжи едва заметно улыбнулся. – Тебе это ничего не напоминает? Го Чанчэн задумался. – Э-э-э? Нет, извини. – А я вот помню бестолкового паренька несколько месяцев назад, который даже не знал, каким концом держать электрический шокер, и пугался собственной тени. И который заказал дурацкую секс-куклу. У Го Чанчэна от одного напоминания о кукле запунцовели уши. – Сейчас, – продолжил Чу Шучжи, – посмотри на себя. Ты побывал в Дисине, участвовал в битвах, помог нам всем. Ты недооцениваешь себя, сяо Го. Что тебе собака после всего этого. Го Чанчэн ощутил, как краска заливает не только уши, но и шею. Он сидел, уставившись на свои колени, – Чу-гэ всегда поддерживал его, но это был первый раз, когда он свою поддержку выразил словами. Это звучало одобряюще, и от этого было и тепло, и неловко. Го Чанчэн никогда раньше не задумывался о том, какой путь проделал, к тому же, ему всегда казалось, что из всех членов Бюро он сам обошелся малой кровью – почти все, кто ему был по-настоящему дорог, остались живы. Но если Чу-гэ так говорит… это стоило обдумать. – А теперь, – голос Чу Шучжи посерьезнел, – принимайся за дело. Пока официально Бюро не переквалифицировали, есть шанс разобрать коробки в архиве – к ним никто не прикасался за все годы, что я тут работал. Чанчэн с готовностью поднялся: – Так точно! А ты, Чу-гэ? – А я, – на этот раз на лице Чу Шучжи отразилось неприкрытое удовольствие, и он поудобнее откинулся в кресле, – буду главенствовать. *** Го Чанчэн едва дождался обеденного перерыва. Он никак не мог сосредоточиться – книги и свитки в архиве валились из рук, а все мысли крутились лишь вокруг того, как там дома Рисинка. Когда сяо Го едва не уронил сначала контейнер, потом лампу, а затем предмет непонятного назначения, больше всего напоминавший термос, он понял, что толку от него сегодня не будет. Отпросившись на лишний час у Чу-гэ («Из премии вычту», – злорадно пообещал тот, явно вживаясь в образ начальника), он заспешил в ближайший зоомагазин, сжимая в руке мятый список того, что может понадобиться щенку – шлейка, поводок, миска, игрушки, лежанка… В двери зоомаркета он входил твердым шагом, но через пару минут его начала одолевать паника. До этого момента в своей жизни, когда стоял, растерянный и ошеломленный, он никогда не задумывался, сколько видов продукции существует для животных. Ряды зоомаркета простирались, покуда хватало взора, и даже со своим не самым малым ростом, Го Чанчэн не мог охватить взглядом все полки. Справа доносились характерные звуки и запах опилок – там, очевидно, продавали хомяков, кроликов, попугайчиков и щенков с котятами. Скрепя сердце и намеренно держа очень ровной спину, Го Чанчэн пролетел мимо этой секции, не оглядываясь. Он знал, что стоит ему увидеть маленьких зверей, на глаза начнуть наворачиваться непрошеные слезы, не подобающие взрослому мужчине за двадцать (и тем более государственному служащему), и ему захочется купить решительно всех. … Побродив по магазину минут пятнадцать, Го Чанчэн совсем сник. Он знал, что люди любят собак. Он понимал даже, что любить собак можно очень сильно. Но ему вовсе не приходило в голову, как можно любить собак настолько, чтобы производить несколько сотен видов корма. Сухой, мокрый, в банках – для больших и маленьких животных, разных возрастов, размеров, пород и составов, с разнообразными вкусами! Он замер у полки с едой для щенков, разглядывая яркие упаковки. Потянулся за одной пачкой, поставил её на место, затем покрутил в руках несколько пакетиков мягкого корма. Вынул телефон, почти набрал в панике Чу-гэ несколько раз, положил в карман, достал снова, полез в поисковик в надежде найти там подсказку, но запутался ещё больше: у каждого владельца самоедов, казалось, свой подход к кормлению. Он почти решился закрыть глаза и выбирать наугад, как услышал возле уха вежливый голос продавца. – Консультант-лаоши! – обрадовался Го Чанчэн. На него накатило облегчение, настолько сильное, что едва не подкосились колени. Через ещё полчаса он стал условно счастливым обладателем тележки, доверху нагруженной двадцатью килограммами сухого корма, упаковками пеленок, лежанкой, игрушками, щетками и мириадом других мелочей. Консультант оказался знатоком своего дела, и у Го Чанчэна кружилась голова от фактов, указаний, советов и рекомендаций. Он моментально запутался во всем этом, но зато попросил визитку ветеринара для обследования и прививок. Ему хотелось удостовериться, что Рисинка здорова, что у неё после ужасного детства на заброшенной стройке с этого дня будет всё самое лучшее (кроме нерадивого хозяина). У кассы он понял, что кроме этого, ему бы хотелось иметь зарплату больше раза в три. Чанчэн никогда не откладывал большие суммы денег: всё, что было, уходило на ренту и пожертвования. Чек из магазина съел все скромные сбережения подчистую, откусив кусок и от зарплаты. Толкая тяжелую тележку к выходу, он решил подумать об этом завтра. Сейчас его занимал куда более важный вопрос – как донести около тридцати кило покупок до дома. Можно было вызвать такси, но с новоприобретенной брешью в бюджете он себе такого позволить не мог. Можно было позвонить Чу-гэ, но меньше всего хотелось признавать перед ним свою беспомощность, он и без того доставлял ему немало хлопот каждый день. К тому же дергать фактического начальника отдела для доставки собачьих игрушек… Го Чанчэна молча передернуло от этой картины. Решив не сдаваться перед лицом трудностей (как всегда учила бабушка), он зажал упаковки с кормом подмышками, схватил пакеты с остальными покупками, и медленно зашагал к дому, сгибаясь почти вдвое от тяжести и останавливаясь передохнуть каждые пятьдесят шагов. Эпизод 6. Рисинка и Прошлое – прошлому Чу-гэ позвонить всё же пришлось. Когда Го Чанчэн ввалился домой, у него невыносимо ломило спину и ноги, на рубашке сзади расплывалось мокрое пятно от пота, а руки, казалось, отвалятся сию секунду. Кажется, хуже было, только когда они всем отделом ездили в горы, и ему часами пришлось ходить в неподходящей обуви. К тому же, в коридоре у лифта его перехватила соседка, и заговорщицким шепотом спросила: – Сяо Го, у тебя в квартире часом не злые духи бушуют? – Лао Сун, что вы, нет, конечно, – смутился он. Вообще такая возможность была, но явно не в этот раз. Старушка окинула его внимательным взором снизу вверх. – Тогда, значит, ребеночка на стороне завел? Такой молодой и не женат ведь, я бы знала. Го Чанчэн занервничал. – Лао Сун, о чем вы? – Так у тебя всё утро за дверью кто-то плачет и воет. И вещи роняет. И вообще звуки всякие издает, сохрани нас Будда. Нехорошо так, сяо Го, не по-соседски, я вот старая, хотела вздремнуть пополудни, а куда там! Плачет и плачет, жалобно так, ой… По позвоночнику у Го Чанчэна молнией пробежал холодок – он совершенно не учел, что оставленная одна Рисинка могла натворить дел. У скольких людей есть собаки, которых они оставляют дома, когда сами уходят на работу! И никто из их квартир не воет и не страдает! Торопливо извинившись перед соседкой, он бросился к своей двери, за которой, вопреки уверениям, было тихо. Дрожащими руками Чанчэн попытался открыть замок: за те полминуты, пока он тащил пакеты по коридору, ему успелось представиться, как из-за его нерадивости и невнимательности Рисинка подавилась чем-нибудь, запуталась в проводах, уронила чашку и порезалась… Картины окрашивались всё в более зловещие тона, до тех пор, пока наконец не повернулась дверная ручка, и Чанчэн не застал мирное зрелище. На диване, зарывшись носом в любимый свитер самого Го Чанчэна и подмяв под себя изрядно пожеванный тапок, в окружении клочков его старого дневника, сладко спала белоснежная собака. Глубоко вздохнув, он набрал Чу Шучжи, долго извинялся, пообещав отработать сегодняшний день на неделе, а затем без сил упал рядом на диван. Пальцы нащупали обрывок бумаги, и он поднял его к глазам, стараясь различить иероглифы. Это был кусок записи после того, как они с Чу-гэ побывали в Дисине – как он сам несколько раз терял сознание, а первое, что увидел, очнувшись, было низко склоненное лицо Чу-гэ, искаженное и горем, и радостью. Он сжал в руках клочок дневника и задумался. На самом деле у Го Чанчэна был секрет: зная, что его коллеги не чураются заглядывать в тот дневник, который он носит с собой на работу, самое личное, трудное и тайное он записывал в другом месте. У него была тетрадь, которую он хранил дома, и часто писал до глубокой ночи за обеденным столом. У Го Чанчэна на самом деле было несколько секретов. В тот день, когда была создана запись, тень которой он сейчас держал в руках, он слышал всё, что говорил ему Чу-гэ о своём брате. Го Чанчэн пришел в себя несколькими мгновениями раньше, но лежал, притворяясь что он без сознания, не зная, как реагировать и что чувствовать по отношению к тому, что рассказывал ему Чу Шучжи. Мерный голос мешался с воспоминаниями из Дисина, с отголосками того неподдельного горя, которому он стал свидетелем во дворце, и этого всего было слишком много, чтобы он понимал, что сказать. У него самого разрывалось сердце от сочувствия, но Чу Шучжи никогда не принял бы жалости. Поэтому он лежал и слушал, стараясь не забывать равномерно дышать. А потом открыл глаза и впервые увидел, каким бывает лицо Чу-гэ, когда он не пытается держать всё в себе. Го Чанчэн так и не сказал ему об этом. Как не сказал о том, что слезы Чу-гэ были теплыми, когда капали сверху на нос и скулы Чанчэна. А самое главное, не сказал о том, что когда потянулся за ладонью Чу-гэ, увидел Часы Долголетия. И понял, что это означало. Уже потом, почувствовав себя лучше, он пытался поблагодарить, поговорить с Чу, сказать спасибо за свою жизнь, которая стала возможной благодаря его собственной. Но этот подарок был таким большим, и значил так много, – не просто жизнь, не только дружеская связь между двумя людьми, – что слов не находилось. Он так и не смог найти. Поэтому по ночам он сидел дома и писал, писал, писал под светом настольной лампы. А теперь все эти мысли, множество запутанных и неясных мыслей, чувств, ощущений – пали жертвой зубов подобранной на улице собаки. Продолжая перебирать в руках обрывки, Го Чанчэн не мог понять, что именно чувствует. Он часто возвращался к этим записям, пытаясь разобраться, запомнить каждую деталь. Потому что такие события нужно помнить – это, возможно, одно из самых важных событий, которое с ним случилась. Он никогда до этого не мог подумать, что из-за одного случайного решения взять в дом зверя он может лишиться этих воспоминаний без возможности снова к ним вернуться, иначе как в несовершенной памяти. Только много позже, сильно за полночь, выметая кусочки испорченного дневника из самых неожиданных мест квартиры, Го Чанчэну почудилось: вместе с драгоценными страницами уходит и наполненное тяжелыми потерями прошлое, а его жизнь необратимо меняется. И, выбрасывая ошметки воспоминаний в мусорное ведро, он не мог с чистым сердцем признать, что это непременно плохо. Эпизод 7: Рисинка и Самый лучший талисман Очень быстро выяснилось, что Го Чанчэну придется серьезно пересмотреть свой распорядок жизни: Рисинку оказалось невозможно оставить одну. Вернувшись из зоомагазина во второй день её пребывания, он застал не только разодранные листы, но и несколько луж, кучку на ковре, перевернутый стул и следы зубов на ножке дивана. Го Чанчэн потрепал спящую собаку по холке, и принялся за уборку: вытер пол, постелил специальные щенячьи пеленки везде, куда мог придумать, торжественно поставил на кухню миски. Заслышав шорох пакетов с кормом, собака немедленно проснулась и побежала к нему, приветствуя тонким заливистым лаем. Чанчэн тут же решил, что оставит под дверью соседки открытку с извинениями – гавканье ввинчивалось в уши, не оставляя выхода, кроме как дать щенку всё, что она хочет. Рисинка закрутилась под ногами, улыбаясь ему снизу вверх и словно бы разговаривая. – Бандитка, – ответил ей Го Чанчэн, присаживаясь рядом на корточки и беря её на руки. Шерсть после мытья стала мягкой, и было похоже, что он держит на коленях толстенькое облако. – У тебя был увлекательный день разгрома квартиры, да? Рисинка подтвердила. – Тебя ведь нужно кормить четыре раза в день, бочка ненасытная, как я, по-твоему, буду ходить на работу? – вздохнул он, вспомнив наставления продавца. – Хорошо, что в офисе разрешены животные. Ты знаешь, – продолжил он. – У нас там кот, а ещё была змея. Никто не будет против небольшой собаки, да? Только Дацин, но ты ему обязательно понравишься, когда вы познакомитесь поближе. Будешь талисманом Бюро. Талисман радостно укусила его за палец, и он, поняв намек, поставил собаку обратно и наполнил миски. Го Чанчэн опустился рядом на кафельный пол и, прислонившись к шкафчику, попытался осознать масштабы бедствия и придумать, как выкрутиться из этой ситуации. Оставлять самоеда дома не выйдет никак, а если принести её в офис... В голове роились картины того, как на самом деле ничуть не обрадованный Дацин делает ему официальный выговор с занесением в личное дело, как его лишают премии, и они с собакой полмесяца перебиваются пустым рисом. Как его выгоняют из Бюро за то, что он не посвящает всё своё внимание работе… Го Чанчэн знал, что у него есть привычка видеть по отношению к себе только плохое. Начальник Чжао когда-то сказал ему, что он о себе думает гораздо хуже, чем есть на самом деле, и пора это прекращать, он ведь взрослый парень. Но неосознанная привычка никуда не делась за короткое время, и теперь расцветала пышным цветом. Когда (в воображении) безработные и обнищавшие Го Чанчэн вместе с Рисинкой сидели на площади и просили милостыню у прохожих, в реальности объевшаяся собака доверчиво привалилась к его ноге теплым боком и благодарно гавкнула, а в его голове возникла неожиданно ясная и отчетливая мысль: каким бы ни было прошлое, и что бы ни случилось в будущем, а всё-таки здорово, когда рядом есть живое существо. Даже если оно ест бумагу. Эпизод 8: Рисинка и Новая жизнь Как ни странно, Рисинка почти мгновенно влилась в его жизнь, словно была там всегда. Утро начиналось с того, что часов в пять Го Чанчэн чувствовал на своём лице нечто мокрое – обслюнявленный и хорошо пожеванный тапок, который собака полюбила в первый день у него дома, – а на груди – теплую тяжесть. Рисинка тыкалась в него влажным носом, легко прикусывала пальцы и всячески выражала готовность начинать новый день. Каждый вечер он укладывал её на подстилку, грозно приказывая спать на своём месте, и каждое утро она оказывалась на его собственной постели. Чанчэн морщился от ощущения мокрого тапка, ругался, спихивал собаку и плелся на кухню давать ей еды. Собака радостно мешалась под ногами, подпрыгивая от нетерпения, и пока она с невероятной скоростью уплетала завтрак, у него появлялась возможность быстро сбегать в душ. Очень быстро: едва Рисинка заканчивала с едой, она начинала скрестись в дверь ванной, жалобно подвывая, прося поиграть, общения, прогулку и обниматься. Го Чанчэну ничего не оставалось, как достать из шкафа секретное оружие – резиновую курицу-пищалку. Он купил в зоомагазине множество игрушек: и мячики, и косточку, и нечто, свитое из множества толстых веревок. Но ничто не вызывало у собаки столько восторга, как курица. Она мгновенно вгрызалась в неё зубами и таскала по всей квартире, периодически взвизгивая от чувств. Чанчэн мог бы порадоваться тем, что собака занята, если бы не один факт. Курица действительно пищала. Даже не пищала, а задушенно хрипела, на пронзительной высокой ноте, и Рисинке это невероятно нравилось, а ему самому – не очень. Зато у него появлялась возможность быстро сообразить завтрак, запихнуть собаку в шлею и вместе с курицей идти на работу. Сначала он пытался отобрать у неё игрушку перед выходом из дома, но Рисинка принималась так отчаянно плакать, что он чувствовал себя последним негодяем. Сперва Чанчэн нервно запускал руку в волосы, уговаривал собаку быть умницей, пытался отвлекать едой, но тщетно. Едва проклятая курица оказывалась у него в руках, из горла Рисинки раздавался жалобный вой, а вечно поднятые уголки губ горестно падали, и он не выдерживал. Игрушка возвращалась собаке, и они все вместе шли в Бюро. В контору Го Чанчэн приходил уже измотавшимся. Первые несколько дней он носил с собой тяжелую сумку с порциями еды и игрушками, но потом, после дельного совета сестрицы Хун, принес часть покупок из зоомагазина на работу. Чжу Хун любезно предоставила ему свой шкафчик, в котором хранила определенные вещи на случай «змеиных дней». Шкафчик отчетливо отдавал сырым мясом, но Рисинке это лишь пришлось по душе. Сначала Чанчэн пытался привязывать её к столу (уж больно беспокойной она была), но после того, как Чу-гэ красноречиво подошел к нему и кратко, но выразительно приказал сделать что угодно, лишь бы прекратился вой, Го Чанчэн сдался и стал брать Рисинку с собой, куда бы ни шел. За ней, правда, требовался глаз да глаз: она то и дело порывалась разгромить лабораторию Линь Цзина, исследовать переплетения компьютерных проводов под столами, залезть в вентиляционную шахту в стене… Стоило ему отвлечься хоть на минуту, из совершенно немыслимых уголков Бюро раздавался либо грохот, либо визг, либо характерный задушенный хрип резиновой курицы. Рисинка казалась совершенно неуправляемой. Он пытался её воспитывать, объяснять команды, но все его усилия разбивались о почти человеческое упрямство собаки. Когда у неё было настроение, она могла сесть или лечь по приказу, или, возможно, принести брошенный мячик. В остальное время Рисинка творила что хотела, справедливо решив, что Го Чанчэн ничего ей не сделает (и обычно была права). Она громила лабораторию, коробки, точила зубы о мебель. Единственным исключением стал случай, когда она пробралась в обычно закрытый кабинет начальника Чжао и разодрала кресло. Обуянный злостью и ужасом Чанчэн влетел в кабинет, и таким голосом крикнул на собаку, что та немедленно виновато присела на задние лапы и пулей вылетела в холл. Расстроенный, Го Чанчэн взглянул на царапины на кресле, механически поправил оставшиеся на столе бумаги, передвинул курильницу для благовоний, с помощью которой Чжао Юньлань вызывал Посланника в Черном, и вышел, тихо затворив за собой дверь. Кабинет был неприкосновенной зоной – ни у кого не хватало духу в нём что-то менять. Самому Го Чанчэну казалось, что если оставить всё как есть, то, возможно, однажды начальник вернется, и всё станет как прежде. И когда это случится, он будет очень недоволен, если обнаружит, что кто-то копался в его вещах. Выйдя из офиса Чжао, Го Чанчэн поймал на себе серьезный взгляд Чу-гэ. Иногда он ловил на себе подобные взгляды раньше, когда они были «в поле», – мимолетные и острые – их было сложно истолковать. Го сначала пытался думать, что бы они могли обозначать, но ничего кроме «господи, я надеюсь, он не переломал себе снова все кости» не приходило в голову. Затем во взглядах начало появляться уважение и иногда даже вовсе неожиданная гордость. Чем больше они проводили времени вместе на заданиях, тем лучше он научился распознавать оттенки мимики обычно немногословного Чу Шучжи. Этот взгляд после дебоша Рисинки определенно был уважительным и благодарным. Кажется, он думал о том же, о чем и сам Го Чанчэн. Затем Чу-гэ решительно поднялся, подхватил валяющийся на полу поводок и увел собаку на улицу. Странное дело, но в присутствии Чу Шучжи Рисинка притихала и начинала вести себя как вполне благовоспитанное животное. Го Чанчэн проводил глазами удаляющуюся темную спину фактического заместителя начальника Бюро, тяжело вздохнул и попытался воспользоваться небольшим перерывом, чтобы записать свои мысли в дневник. Он устроился за столом, открыл тетрадь, занес ручку над бумагой, и замер. Он просидел в таком положении долгое время, но так и не смог сформулировать ни одного связного предложения. Происшествие в кабинете начальника выбило его из колеи, в голове роились мириады мыслей. Из раздумий его вырвало ощущение руки на своем плече. Он вздрогнул и, подскочив на стуле, обернулся. За его спиной стоял Чу Шучжи – он сам даже не услышал, как они с Рисинкой вернулись. – Ты в порядке? – спросил Чу-гэ ровно. Го Чанчэн отстраненно отметил, что тот не назвал его «мальцом», не добавил какой-нибудь шутки. Тон его был серьезным и участливым. – Я… – попытался объяснить он. – Я не знаю. Чу Шучжи покачал головой и, слегка поджав губы, вложил в его ладонь поводок. Вторая рука по-прежнему была на плече Чанчэна, тот чувствовал её тепло даже через два слоя футболки и рубашки. От этого почему-то было только тяжелее. – Иди домой. От тебя сегодня явно больше не будет толку. Я Рисинку за полтора часа прогулки хорошо измотал, она должна остаток дня провести спокойно. Го Чанчэн наконец оторвался от по-прежнему пустых листов и посмотрел в лицо Чу Шучжи. – Полтора часа? – удивленно спросил он. – Да, – коротко ответил тот и повторил: – Иди домой. Чанчэн принял поводок и, виновато опустив голову, направился к выходу. В дверях он замер и, помявшись, всё-таки обернулся и спросил. – Чу-гэ? – Чего тебе? – откликнулся тот из-за своего стола. – Всё… Всё в порядке ведь? – Го Чанчэн сам не очень хорошо понимал о чем именно спрашивает, но чувствовал глубоко внутри, что этот вопрос надо задать. – Нет. И да. Он замер, не уверенный, что последует продолжение. Через несколько долгих секунд Чу-гэ перевел взгляд с него на Рисинку, и снова на его лицо. – Я был обязан Чжао Юньланю своей жизнью здесь. Ему, и Посланнику… Шэнь Вею. Им обоим. Как ни странно, он понял, что именно хотел сказать Чу Шучжи, хотя обычно не умел читать между строк. Он непроизвольно сжал в пальцах ручку шлеи. – И ты… Не злишься? – выдавил из себя Го Чанчэн. – Это всего лишь собака, – пожал плечами тот. – Не о чем говорить. – Всего лишь собака, – эхом откликнулся он, и они с Рисинкой пошли домой. Эпизод 9: Запись в дневнике Го Чанчэна за 9 ноября 2018 года «Похоже, из меня получается плохой хозяин для Рисинки. Чу-гэ наверняка сказал бы, что у меня от температуры потекли мозги, но, кажется, сейчас я наконец могу признать тот факт, что воспитать собаку я не в состоянии. Она совсем меня не слушается. Я пытался приучить её не лаять в квартире, подкрепляя молчание угощениями. Вместо этого она берет еду и продолжает делать всё, что пожелает. Соседка уже написала жалобу в домоуправление. У нас всё наоборот: Рисинка стала хозяйкой, а я работаю для того, чтобы её прокормить. Она хочет играть – мы играем. Хочет гулять – у меня не остается выбора, кроме как отвести её на улицу. За последние два месяца она невероятно выросла, и я с большим трудом справляюсь с ней на прогулках. Я никогда не отличался силой, поэтому когда шестнадцать килограмм собаки рвутся за белкой, мне приходится бежать следом. Сейчас моя жизнь – круговорот мытья лап, смешивания корма, уборки и бросания игрушек. Вчера она подняла меня в четыре утра, кусая за пальцы ног. Успокоить игрой не получилось, и когда она подняла лай, мне пришлось собраться и увести её наружу. Я повел её в парк, неподалеку от дома Чу-гэ, решив встретить его перед работой и заодно нагулять Рисинку, чтобы она в Бюро проспала хотя бы несколько часов. Вокруг не было людей, и поэтому я решил спустить её с поводка, поскольку сам уже выбился из сил (что, конечно, же не оправдание). Через пять минут она с визгом ринулась в озеро, погнавшись за лебедем, и мне пришлось лезть за ней следом, чтобы вытащить обратно на берег. Как мы не утонули – ума не приложу, особенно когда лебедь разозлился и попытался клюнуть меня в лицо. К счастью, к этому времени из дому вышел Чу-гэ, и оказалось, что его волшебные нити годятся не только для поимки преступников, но и для того, чтобы вытаскивать собак за ошейник из воды. Теперь я сижу дома с температурой, насморком и грелкой, и мне кажется, что это последняя капля – Дацин которую неделю смотрит так, что увольнение, похоже, неизбежно. Они так и не подружились с Рисинкой. Вернее, она готова любить Дацина бесконечно (как и всех вокруг), но он по-прежнему от неё не в восторге. Хотя мне кажется, дело немного сдвинулось: он уже три недели не шипел и перестал спать на шкафу. *** … А ещё сегодня сломалась третья щетка для шерсти. *** Несмотря на все те вещи, что у меня не получаются, когда Рисинка, наигравшись, залезает рядом на диван и улыбается, положив голову мне на колени, – я счастлив. Иногда во сне она переворачивается пузом кверху, растопыривает лапы, и тогда мне хочется делать миллион фотографий на телефон. У неё самые милые подушечки на лапах, розовые, но с черными пятнышками. Чу-гэ уже сказал мне, что если я пришлю ему ещё хоть один снимок, он заблокирует мой номер, и тогда из неприятностей меня будет вытаскивать Дацин. Кажется, он имел в виду, что меня тогда уже ничего не спасет... А вот Линь Цзин вроде не против. Несмотря на то, что они с Дацином крепче подружились после всех событий, он по-прежнему на моей стороне. Это очень подбадривает, возможно, всё-таки Линь Цзин уговорит Дацина меня не увольнять? Я не знаю, гожусь ли на что-нибудь ещё, кроме как работать в Бюро…» Эпизод 10: Рисинка и Всем понятно, кто главный Рано утром Чу Шучжи постучался в двери сяо Го. После вчерашнего приключения было очевидно, что малыш Го выбыл из рядов Бюро как минимум на неделю. Он был абсолютно уверен, что ненавидящий быть обузой Чанчэн скорее удавится, возложив себя на алтарь мученического выгула Рисинки, чем попросит помощи. Некоторые вещи просто не менялись, и болезненная тактичность сяо Го была одной из них, даже если сам Чу Шучжи считал это одновременно глупостью и непонятной ему самому аномалией. Вытащив сначала собаку, а затем беспорядочно молотящего руками по воде Го Чанчэна из паркового озера, он первым делом отругал обоих, хотя ему на самом деле было смешно. Только сяо Го мог влипнуть в историю настолько абсурдную. Хорошо ещё, что он решил выбрать парк около его дома, а не что-нибудь за городом! И если собака выказывала признаки виновности, жалобно поскуливая и молотя толстым хвостом по земле, обдавая его ботинки водой, то Го Чанчэн только трясся на ветру крупной дрожью и благодарил. Вздохнув, Чу Шучжи вытер того шарфом, закутал в свой плащ и отправил домой: обсыхать и греться. К тому моменту, как он посадил обоих в такси, Чанчэн непрестанно шмыгал носом. Поэтому сегодня Чу Шучжи решил взять Рисинку на себя и заодно проверить, не подхватил ли сяо Го воспаление легких. Когда дверь открылась, он похвалил себя за решение – прямо под ноги к нему метнулась белая тень и, прошмыгнув, помчалась к лифту, то и дело оборачиваясь и нетерпеливо перебирая передними лапами. Сам Го Чанчэн выглядел прескверно – бледный, с осунувшимся лицом и покрасневшими ноздрями, он уставился на Чу Шучжи, будто ожидал увидеть буквально кого угодно, но только не его. – Доброе утро? – вопросительно и гнусаво поздоровался он, сжимая в руках бумажный платок. – Чу-гэ, что ты тут делаешь? – Забираю собаку на прогулку, – ответил он. – Подумал, что тебе понадобится помощь. Го Чанчэн смутился. – З-зачем? Я бы и сам справился… Не стоило беспокоиться! Чу Шучжи закатил глаза: – Оставь свои штуки, ты болен, к тому же ты с этим монстром и в здоровом состоянии едва управляешься. – Я знаю, – поник Чанчэн. – Тем более, она пока маленькая… Чу-гэ, как думаешь, с моей стороны было безответственно оставлять Рисинку у себя, а не найти ей хозяев получше? Ждущая в коридоре Рисинка несколько раз гавкнула, привлекая к себе внимание. – Я считаю, что безответственно стоять на сквозняке, когда ты болен. Дай мне поводок и иди в постель. Го Чанчэн опустил взгляд. – Прости пожалуйста, я даже не предложил тебе войти. Заходи? Чу Шучжи покосился на коридор. – Даже если бы я захотел, она явно не даст. Я верну её через час. Рисинка! – повысил голос он, и собака немедленно подбежала. Он надел на неё врученную шлейку, пристегнул поводок, поднялся с корточек и, проигнорировав странно глядящего на него сяо Го, пошел к выходу. Как закрылась дверь квартиры, он услышал, только когда пришел лифт. Вернулся он не через час, как обещал, а почти через два. Рабочий день давно начался, но в Бюро сейчас было невероятно тихо, дел не было, а Дацину от них всех нужно было одно – чтобы не нарушали его утренний сон, да не беспокоили еженедельными отчетами. В остальном договориться с ним было легко, к тому же сам Чу Шучжи не считал Дацина себе указом, поэтому с чистой совестью делал что хотел. Он осторожно повернул ручку двери в надежде, что в затуманенную голову Го Чанчэна пришла мысль не запираться на случай, если он сам заснет. И правда – закрыто не было. Чу Шучжи бросил мимолетный взгляд на мерно вздымающуюся гору одеял на кровати, из-под которой видно было только кусок макушки, кивнул сам себе и направился на кухню. Там он поставил на стол купленные на обратном пути контейнеры с куриным супом и лапшой, заглянул в чайник, обнаружил плавающую на поверхности воды шерсть, вылил, набрал свежей и поставил завариваться травяной сбор от простуды. Лекарствам Чу Шучжи не доверял – в Дисине их не было, поэтому лечились тем, что посылала скудная подземная природа и контрабандисты из Хайсина. Когда они с Няньчжи были маленькими, матушка делала для них сбор с женьшенем, имбирем и ягодами асаи, купленными с третьих рук. Точно такой же, как Чу Шучжи сейчас принес для сяо Го. Пока настой доходил, он обтер собаке лапы кухонным полотенцем. Управляться с Рисинкой получилось неожиданно легче, чем он думал – стоило на неё прикрикнуть да легко щелкнуть несколько раз по носу, а когда надо – дать прихваченные из дому кусочки курицы, и она стала вести себя почти безупречно. Поначалу она изо всех сил старалась вырвать поводок из рук Чу Шучжи, но его хватке, привыкшей управлять тонкими и острыми нитями, противопоставить ничего не смогла. Зато он прекрасно понял, почему Рисинка вертела Чанчэном как хотела: маленькая манипуляторша, провинившись, придавала морде настолько умильное выражение, что, зная сяо Го, у него не оставалось ни единого шанса. С Чу Шучжи такой номер не проходил. Он заглянул в холодильник, насыпал бандитке заготовленной еды и огляделся: всё в квартире Го Чанчэна хранило следы того, что в доме прочно поселилась очень активная собака. Дверцы шкафчиков разукрашивали царапины и следы зубов, практически в каждом углу пылилось по лежанке, а в солнечных бликах, прорывающихся сквозь жалюзи, танцевала шерсть. Он не был здесь с тех самых событий в Дисине и ранения Чанчэна. Тогда Чу Шучжи привез его домой (тот был слишком слаб) и оставил отсыпаться. Сам он просидел ночь на диване, тревожно прислушиваясь к дыханию, вглядываясь в лицо, пытаясь разобраться, почему всё закончилось хорошо на этот раз, почему ему так повезло: сяо Го не погиб, не закончил, как его брат. Стараясь понять, что именно с этим делать. Затем, уже ранним утром, когда стало ясно, что с Чанчэном всё в полном порядке, он тихо ушел. Из размышлений его вырвал немного гнусавый от простуды голос Чанчэна: – Чу-гэ? Ты здесь? Встрепанный и немного осоловевший после сна сяо Го сидел на кровати, потирая лицо. – Господи, мне нужен был этот отдых… – пробормотал он. – Чу-гэ, ты в очередной раз меня спас! – Что, Рисинка не давала тебе покоя? – усмехнулся Чу Шучжи. – Да, – вздохнул тот сквозь ладони. – Перевозбудилась в парке и решила, что два часа ночи – самое время, чтобы устроить побегушки. Го Чанчэн закончил тереть лицо и спохватился: – Чу-гэ, садись, пожалуйста! Предложить тебе чего-нибудь? – Оставь вежливость на следующий раз, – отмахнулся он. – Я тебе принес лекарство по дисинскому рецепту. Не знаю, оказывает ли оно такой же эффект на хайсинцев, но точно не навредит. Сяо Го принял из рук Чу Шучжи чашку, когда тот вернулся из кухни, отмахнулся от Рисинки, которая немедленно прибежала посмотреть что происходит без неё, и принюхался: – Что там? Вообще сейчас не чувствую запаха… – Что, подозреваешь отраву? – криво усмехнулся Чу Шучжи. – Правильно делаешь, дисинцам доверять не стоит. – Ты что! – испуганно вскинулся Чанчэн. – Зачем ты такое говоришь! Конечно, я тебе доверяю. – Так ничему и не научился, – покачал головой он. – Пей давай. Сяо Го послушно сделал глоток, по-прежнему глядя на него, явно пытаясь понять, не обиделся ли тот. – Вкусно, – кивнул Чанчэн. – Наверное? Прости, со вкусом сейчас тоже проблемы… Что там? – Травы и ягоды, ничего особенного. Привлеченная запахом Рисинка немедленно вскочила на кровать и попробовала сунуть нос в чашку. Сяо Го аккуратно отодвинул её морду и обхватил собаку свободной рукой, прижимая к себе, чтобы та успокоилась и легла рядом. – Не знал, что ты и лекарства делаешь. – Я вообще много чего умею, о чем ты вообще не в курсе, – хмыкнул он, садясь напротив на диван. – Ты вообще как? – Живой, – вздохнул Чанчэн. – Не беспокойся обо мне, отлежусь денек и буду как новый. – Он замолк на несколько мгновений, а на его лице отчетливо проступили раздумья. – Ч-Чу-гэ? – Интересно, ты когда-нибудь перестанешь спрашивать разрешения перед тем, как задавать вопрос? – беззлобно поинтересовался тот. – Извини! – И извиняться через слово. – Прости… Ой! Чу Шучжи глубоко вздохнул. Действительно, легче наглухо закрыть Дисин, чем заставить Го Чанчэна поменять привычки. – Так что ты хотел сказать? Чанчэн посмотрел сначала на Рисинку, которая успела свернуться горячим клубком у него под боком и теперь умиротворенно посапывала, а затем на Чу Шучжи. – Ты так здорово с ней управляешься. Она при тебе сразу успокаивается, не шумит. Чу-гэ, откуда ты знаешь, как нужно вести себя с собаками? У тебя были домашние животные? Чу Шучжи внутренне напрягся. Он не любил вспоминать своё детство. До того, как он получил работу в Бюро, почти все воспоминания были связаны с братом Няньчжи, а с тех пор, как поселился в Лончэне – запятнаны тем, какой беспросветной дырой оказался Дисин по сравнению с жизнью на поверхности. Подумав, он ответил: – Помнишь экскурсию на мою родину? – он намеренно выбрал самую размытую формулировку, чтобы не будить в памяти слишком много событий того дня. Сяо Го кивнул. – У нас не было ничего, – продолжил Чу Шучжи. – Жили все впроголодь, если только у кого-то не было способностей к выращиванию растений или работы во дворце. Прокормить семью было делом трудным, поэтому даже детей старались не заводить, что говорить о питомцах. – Он уловил сочувственный взгляд Го Чанчэна, и тут же поднял руку. – Только не вздумай меня жалеть, малой, все так жили. Помнишь грозовые горы за обелиском? Чанчэн молча кивнул ещё раз и опустил взгляд обратно в чашку, которую по-прежнему держал в ладони. – Там водились дикие звери. Те, кто мог – охотились. Когда Няньчжи рвался за приключениями, мне приходилось за ним присматривать, заодно и выслеживать дичь. Так и научился. Животные всегда уважают силу. После скальных волков вот эта принцесса, – он махнул в сторону Рисинки, – на один зуб. – Ты бы съел Рисинку? – ужаснулся Чанчэн. – Тогда мы ели змей и земляных крыс. Собаки были деликатесом. Сейчас… – Чу Шучжи скептически посмотрел на неё и покачал головой. – Слишком много шерсти. Сяо Го немного нервно, но искренне засмеялся. – Чу-гэ, тольконебейменяпожалуйста, – скороговоркой произнес он. – Чего тебе? Он длинно вдохнул, словно готовился к затяжному прыжку с парашютом. – Мне правда жаль, что у тебя была такая трудная жизнь! – выпалил он. Чу Шучжи недобро прищурился: – Что я тебе говорил… – Это не жалость, – немедленно перебил его Чанчэн, с несвойственной ему обычно решимостью. – А что тогда? – Сопереживание. – А разница? – Конечно, есть разница! – воскликнул Чанчэн. – Жалость – это когда грустно за более слабого. А ты – самый сильный человек, которого я встречал. Вместо ответа Чу Шучжи поднялся и отвесил Го Чанчэну легкий подзатыльник – совсем невесомый, едва касающийся волос (всё-таки тот болел). – Если ты закончил с сентиментальщиной, есть будешь? – спросил он. Сяо Го оглушительно чихнул в платок, разбудив Рисинку, которая немедленно радостно гавкнула. – Буду, – улыбнулся он. – Спасибо. Эпизод 11: Сяо Го и Я здесь ради собаки Несмотря на заверения в обратном, на следующий день Го Чанчэн не поправился. И через день после этого – тоже. Холодное озеро, испуг и ноябрьский ветер взяли своё, и больше недели он провел дома, изводя коробки платков (и стараясь выкидывать их в урну с крышкой, которую пришлось заказать по интернету – Рисинке платки страшно нравились, и она немедленно принималась их гонять по всей квартире). Собака была безумно рада, что её человек наконец решил образумиться и начать уделять ей положенное внимание, и резвилась пуще обычного. Чанчэну нравилось просыпаться утром, уткнувшись носом в мягкий теплый мех (пускай и не очень – то, что это было в пять утра). Ночью Рисинка укладывалась у него в ногах после окриков – он по-прежнему пытался приучить её к порядку, – но утром она неизменно оказывалась на его подушке, и он ничего с этим не делал, несмотря на притаившийся на задворках разума стыд. Чу-гэ небось не позволил бы такого самоуправства, но ему самому было приятно открывать глаза рядом с греющей лучше любой печки, улыбающейся собакой. На второй день ему стало только хуже, голова была горячей, тяжелой и, казалось, раскалывалась надвое. Рисинка, поев, выжидательно махала хвостом у двери, сжимая в зубах шлею, но одна мысль о том, чтобы идти на улицу, вызывала у Чанчэна приступ вполне ощутимой тошноты и слабости в коленях. Чу-гэ был очень добр вчера, зайдя не только с утра, но и после службы, чтобы выгулять её, но не мог же он в самом деле злоупотреблять его добротой! Или мог? На мгновение внутри поднялась теплая волна от того, что Чу-гэ пришел его проведать – до этого о нём заботилась только бабушка, но она была деятельной женщиной, и любила приговаривать, что вот дети из бедных семей выздоравливают быстро, а значит, и ему нечего разлеживаться. И что лень – враг здоровья. Когда её не стало, он был уверен, что никому не было дела до того, как Го Чанчэн себя чувствует... До того момента, как он открыл глаза на экзаменационном столе Бюро, а его ладонь оказалась крепко зажатой в руке Чу Шучжи. Поэтому когда вчера Чу-гэ зашел вечером, увидел, что тот пытается заниматься уборкой (чихая и кашляя каждые секунд двадцать), а на заверения в том, что он в порядке и вообще сейчас приготовит обед в качестве благодарности, отмахнулся от Чанчэна как от назойливой мухи и приказал отдыхать, у него не нашлось слов. Было неловко доставлять столько неудобств Чу, который и так сделал для него невероятно много, но если он что-то и усвоил за время работы в Бюро – так это то, что спорить с Чу Шучжи себе дороже. Его слушалась Рисинка, что уже говорить о самом Го Чанчэне. Тем не менее, чувство странности, мешающееся с неловкой, робкой радостью и четким ощущением того, что он не заслужил подобного отношения, никуда не девалось. Поэтому он стоял в коридоре, то и дело вынимал телефон и клал его обратно в карман пижамных штанов, раздумывая, написать ли всё-таки Чу-гэ, и наблюдал за тем, как Рисинка, взвизгивая, носилась от двери к лежанке, хваталась за курицу-пищалку, мячик и жевательную кость, пока не раздался стук в дверь. Неожиданно для самого себя и непонятно отчего смутившись, он поспешил открыть, обнаружив на пороге Чу-гэ. Рисинка сразу бросилась к нему с заливистым, довольным лаем и принялась прыгать вокруг, то и дело ставя лапы ему на колени. Чу Шучжи вручил Чанчэну два пакета, бросив «В одном для собаки, в другом – для тебя», а сам присел на корточки, чтобы потрепать Рисинку по холке. Растерянный Го Чанчэн, зажав в руках пакеты, невольно обнаружил, что уставился на лицо Чу Шучжи: тот почти незаметно улыбался самоеду, а в уголках его глаз собрались легкие морщинки. Он никогда раньше не видел у него такой улыбки: Чу-гэ она очень шла. Чу Шучжи, заметив, что Чанчэн на него глядит, поднял голову и поинтересовался: – Так и будешь стоять, или дашь поводок? Он молча поднял с пола шлею с поводком и протянул. – Пойди поешь, а то одни глаза остались, – бросил через плечо Чу-гэ, уходя с собакой к по коридору. – И настой не забудь, – донеслось до него из-за закрывающихся створок лифта. Го Чанчэн постоял ещё несколько секунд, слушая шум в лифтовой шахте, выдохнул в пустоту: «Спасибо», помолчал, прибавил «Ну ты и дурак», и побрел на кухню – смотреть, что в пакетах. Эпизод 12: Рисинка и Свежий воздух Чанчэн был уверен, что помощь Чу-гэ закончится, едва он сам будет в состоянии идти на улицу. Врач дал ему больничный на полторы недели, и сказал, что на четвертый-пятый день, когда насморк пойдет на спад, можно будет выходить. Тем не менее, Чу Шучжи продолжал заглядывать каждые утро и вечер, а днём писал, чтобы проверить всё ли в порядке. Он неизменно приносил еду, и даже однажды – игрушку для Рисинки, которую нужно перетягивать (самоеды, оказывается, были до них страшно охочи), при этом пресекая все попытки самого Го Чанчэна выразить любую благодарность, лишь ронял скупое «Оставь, не о чем говорить» или «Дацину куда труднее угодить, чем тебе». С каждым появлением Чу-гэ, Рисинка встречала его настолько более радостно, что Чанчэн в какой-то момент поймал себя на крошечном уколе ревности. Он сам не понял, как привык, что в этом мире есть кто-то, кто больше всех любит именно его. За те пару месяцев, что собака у него жила, она, оказывается, успела захватить не только квартиру, но и его сердце, и оставить везде заметные следы грязных лап. Немедленно устыдившись своего эмоционального порыва, он бросился убираться и готовить – прошло уже пять дней с тех пор, как лебедь едва не утопил их с Рисинкой, и с каждым часом он чувствовал себя всё бодрее. К тому же, если зайдет Чу-гэ, было бы только подобающе угостить его чем-нибудь. За время их работы вместе он неплохо выучил его предпочтения, к тому же готовить он любил, поэтому с удовольствием принялся за дело. Было приятно чувствовать в теле энергию вместо тягучей и вязкой усталости, обонять запахи еды и специй. Закончив, он обернул кастрюли полотенцами (чтобы сохраняли тепло), и с удовлетворением упал на диван. Настал час вычесывания собаки. Он занимался этим каждый день – доставал щетки, усаживал непоседливую Рисинку рядом и методично чесал шерсть. Собака росла как на дрожжах, и теперь этот ритуал занимал почти час. Ему повезло, что Рисинке этот процесс нравился, и она с охотой подставляла бока и живот. Для того, чтобы сохранять шубу самоедов в подобающей форме, а собаку здоровой, этим нужно было заниматься ежедневно, иначе шерсть не только теряла блеск, но само животное могло простудиться или перегреться. Го Чанчэн вручал ей специальную косточку, а сам принимался сначала за толстый хвост, штанишки и спину. У него в запасе было минут десять, пока ей не наскучивала игрушка, после чего она принималась играть в «злую руку», изворачиваясь и легко кусая его за пальцы. Приходилось останавливаться, развлекать Рисинку, чтобы та немного успокоилась, а затем снова браться за дело. В этот раз Чанчэн так увлекся (он как раз занимался густо заросшими боками), что совсем не заметил, как открылась входная дверь. Поэтому, когда он услышал удивленный голос Чу-гэ и одновременно восторженный лай, то едва не подскочил на месте. – Ты собрался открывать своё производство носков и свитеров? Чанчэн смущенно посмотрел на внушительную гору белоснежного меха, выросшую за время его трудов. – Такое у меня каждый день, – вздохнул он. – Обязательная программа. – Тогда понятно, почему собачья шерсть даже в холодильнике, – хохотнул Чу Шучжи. – И в зубной пасте тоже. Вообще везде. Чу-гэ, ты голоден? – спросил он. – Я сегодня чувствую себя почти здоровым, поэтому наготовил всякого. Тот коротко качнул головой. – Я пришел забрать этот клубок будущей пряжи на прогулку. Го Чанчэн отложил щетку, поднялся с дивана и, поколебавшись секунду, выпалил: – Я так и не поблагодарил тебя за то, как ты мне помогал всю неделю. Без тебя я ни за что бы не справился! Спасибо большое, ты даже не представляешь, насколько я ценю твою помощь! Чу-гэ окинул его с ног до головы странным взглядом, который немедленно сменился его привычным ровным выражением. Чанчэн замечал до этого такой взгляд только дважды – на одной из тренировок и на подпольном ринге. Как будто тот разглядел в нем что-то новое, раньше незаметное, но тут же спрятал куда-то глубоко, куда никому, кроме самого Чу Шучжи, хода не было. – Будешь распинаться без толку – побью, – лаконично сообщил он. – Но я ведь болен, – возразил Чанчэн. – Больных бить нельзя! – Выглядишь уже куда лучше, – заметил он. – Выздоровеешь окончательно – тогда и побью. Привычный к таким подначкам, Го Чанчэн больше не принимал их близко к сердцу, хотя слишком хорошо помнил, как в начале работы буквально трясся от угроз Чу-гэ и жил в подспудном ожидании подзатыльников, которые действительно случались достаточно часто (и по делу). А потом сменились просто теплой ладонью на его затылке. Когда это случилось в первый раз, то он не поверил происходящему – тело инстинктивно попыталось неловко сжаться от прикосновения, но знакомого шлепка не последовало. Только пальцы Чу-гэ прошлись по волосам, утешая и подбадривая. Тогда же он понял – еще не разумом, чем-то куда мудрее ума: кукольник Чу Шучжи ему не навредит. Никогда. – Хорошо, – покладисто согласился он. – Чу-гэ, а можно я сегодня пойду с тобой? – Заметив скептически поднятую бровь, он сразу продолжил: – Я с ума с хожу в четырех стенах, а чувствую себя замечательно, честное слово! Тем более, доктор разрешил уже выходить, я как раз собирался. – Хм. – Чу-гэ, ну пожалуйста? – Ладно, – согласился он. – Оденься нормально, и пошли. – Сейчас! – Он немедленно схватил свежие майку и свитер и помчался в ванную переодеваться. Через несколько минут он был полностью готов, и они отправились вместе с собакой наружу. Выйдя на улицу, Го Чанчэн с удивлением обнаружил, что они направляются к припаркованном неподалеку внедорожнику Чу-гэ. Рисинка сразу деловито направилась к машине, будто для неё это стало привычным делом. – Мы куда-то едем? – спросил он. – Естественно, – Чу Шучжи снисходительно посмотрел на него. – Где здесь по-твоему есть нормальное место, чтобы размяться самоеду? – То есть ты каждый день возил её куда-то? – изумился Чанчэн. – Не куда-то, а за город в лес. Здесь недалеко, всего двадцать минут на машине. Думаешь, почему я приводил её такой уставшей каждый раз? – Потому что у тебя есть силы за ней бегать? – неловко предположил он. На лице Чу Шучжи отразилась смешанная гамма эмоций, но в глазах прятался смех. – Ты серьезно можешь себе представить, чтобы я бегал за собакой? Го Чанчэн задумался на мгновение. Представлять-то он представлял и более удивительные вещи, но признаваться в этом… – Нет. – Думать надо, – удовлетворенно кивнул Чу-гэ и открыл дверь внедорожника, подвинув Рисинку, которая уже начала поскуливать от нетерпения. – Садись давай. Доехали они действительно быстро. Рисинка залезла Чанчэну на колени, и всю дорогу вела себя безупречно – возможно, потому что в машине её слегка укачивало, но он подозревал, что дело было в усмиряющем влиянии Чу-гэ. Тот сосредоточил внимание на дороге и ехал молча, но то и дело бросал взгляды на соседнее сидение. Наверное, чтобы удостовериться, что Рисинка не пытается расцарапать переднюю панель или сжевать ремень безопасности, подумалось ему. Когда они вышли из автомобиля, удобно припаркованного неподалеку от не слишком густого подлеска, у Чанчэна закружилась голова от того, насколько свежим показался воздух после сидения дома. Он вдыхал его (пусть и с некоторым трудом) полной грудью, прислонившись к капоту, глядя на то, как Чу-гэ ведет Рисинку к широкой поляне. Та бегала кругами вокруг него, то и дело пытаясь броситься под ноги, дрожа от нетерпения и погавкивая, а Го Чанчэн неожиданно для самого себя увидел, насколько спокойнее Чу Шучжи кажется, идя рядом с собакой. Он давно заметил, что в Чу-гэ постоянно находилась скрытая, туго натянутая пружина внутреннего напряжения. Он даже писал об этом в первые дни своей работы, пытаясь разобраться в том, что представляют из себя его коллеги. В том самом дневнике, который съела Рисинка. «Лао Чу всегда настороже, – припомнил он свои слова. – Внешне он непоколебим, но я вижу, как он незаметно и быстро оглядывает любое помещение, в которое входит, словно поджидая опасность на каждом углу. Он не расслабляется ни на минуту, даже когда находится в Бюро. Не знаю, что это – подозрительность? Опыт? Возможно, он знает что-то, но, думаю, даже если бы я попросил, он бы не стал со мной делиться… Я и так боюсь собственной тени, а если мне расскажут о чем-то действительно страшном, то я буду всё время трястись от страха и стану ещё более бесполезным, чем обычно». Много позже Го Чанчэн понял, что в Чу-гэ укоренилась недоверчивость ко всему: людям, обстоятельствам, событиям. Он не ждал ничего хорошего и никому особо не доверял, кроме Посланника. Тот всегда был исключением, загадочным для самого Чанчэна, но не поддающимся обсуждению. Посланник, а ещё, как ни странно, он сам, Го Чанчэн. Он увидел это в первый раз, когда они обедали в закусочной после особо изнурительной тренировки. Они оба уминали добавку риса, и Чанчэн рассказывал особенно неловкую историю из детства, со школьным бассейном и надувным кальмаром. Чу-гэ тогда засмеялся – громко и открыто, а его постоянно напряженные плечи неожиданно расслабились. Сейчас, когда они с Рисинкой направлялись на прогулку, его плечи тоже были расслаблены. Го Чанчэн всегда думал, что Чу Шучжи достаточно одинок – даже в Бюро, среди своих, он всегда держался особняком. А теперь, когда Посланника не стало… Поэтому ему было радостно, что у Чу-гэ появился ещё кто-то, рядом с кем можно ненадолго быть собой, без постоянной оглядки. Пускай это и всего лишь собака. Чу-гэ, словно почувствовав, что Чанчэн думает о нем, обернулся. – Ты идешь? – крикнул он с кромки поляны. – Да, – тихо ответил Го Чанчэн, вынырнув из своих раздумий и обнаружив, что всё это время стоял, уставившись в спину Чу Шучжи и теребя в руках кисточки шарфа. – Да! – повторил он громче, откашлявшись. – Иду. Эпизод 13: Сяо Го и Немного ближе Возвращались домой уже затемно. Погода выдалась чудесная – свежая и ясная, не слишком холодная, поэтому они решили остаться подольше. Чанчэн ещё недостаточно выздоровел и быстро устал, поэтому проводил время, сидя на поваленном бревне: отдыхал и наблюдал за тем, как Чу-гэ дрессирует Рисинку. Это было чем-то похоже на их собственные тренировки, но Чанчэн сразу заметил, что Чу-гэ придумывает для неё разные интересные занятия, не просто тренируя исполнения команд, а играя. Он показывал ей мир за пределами района и собачьей площадки. Рисинка то и дело подбегала к самому Го Чанчэну, гавкая и расплываясь в своей добродушной улыбке, словно говоря: «Смотри, как интересно! Пойдем с нами, я хочу поиграть и с тобой!». Сначала он потакал желанию собаки, к тому же ему было самому радостно от того, как наслаждаются жизнью Рисинка и Чу-гэ, но затем он утомился и оставил этих двоих развлекаться. И да, оказалось что Чу Шучжи вполне бегает за собакой, но Чанчэн решил, что не станет это упоминать. Улыбнувшись своим мыслям, он на секунду прикрыл глаза, наслаждаясь теплом заходящего солнца на веках, а когда (он мог бы поклясться, что через несколько минут!) почувствовал что его трясут за плечо, уже стемнело. – Поехали домой, – покачал головой Чу-гэ, возвышаясь над ним с поводком в руках. – Совсем тебя сморило. Чанчэн смутился: – Прости, не знаю, как так вышло. – Всё нормально, ты ещё не до конца выздоровел, организм восстанавливается. – Спасибо, – произнес Чанчэн, глядя прямо на Чу Шучжи. – За сегодня, и вообще. Я очень рад, что ты взял меня с собой. – Не за что, – пожал плечами тот. – И так собирался сюда, еще один пассажир в машине разницы не делает. Чанчэн тихо усмехнулся. – А теперь марш в салон, а то простудишься заново, – скомандовал Чу-гэ. По дороге обратно Го Чанчэн наслаждался тяжелым теплом Рисинки, которая сразу заснула, и думал. Он хотел кое-что спросить у Чу-гэ, но не знал, как тот это воспримет. Когда дело касалось личного, предсказать его реакцию было совершенно невозможно. Иногда он отвечал – коротко и по делу, а иногда вспыхивал, и недвусмысленно давал понять, что думает о подобных вопросах. Поэтому, когда Го Чанчэн в очередной раз незаметно (как ему казалось) вздохнул, погрузившись в размышления, Чу Шучжи не выдержал. – Ты уже третий раз вздыхаешь, как старик, в чем дело, Чанчэн? – Ни в чем! – мгновенно залился краской он, не подозревая, что выдал свои размышления. Чу-гэ снял руку с руля и развернул Чанчэна к себе за плечо. – Не заставляй меня спрашивать ещё раз. – Клянусь, ничего особенного! Всё в порядке. Я просто думал… – он замялся. – Ну? – Я думал… – он переплел пальцы в замок, собрался с духом и продолжил. – Чу-гэ, почему ты никогда не принимаешь благодарностей? – Что? – от удивления Чу Шучжи отвлекся от дороги и повернулся к нему. По его взгляду было понятно, что он явно ожидал чего угодно, но не этого. Чанчэн смешался ещё больше, но продолжил. – Ты столько делаешь… Не только для меня, а вообще. Сейчас на тебе держится Бюро, да и раньше, при начальнике Чжао… – он не знал, как правильно выразить то, о чем думал. – Но вот для меня. Ты по-настоящему очень многое для меня сделал. Когда я только пришел работать в Бюро, ты взял меня под своё крыло, учил, вытаскивал из неприятностей, спасал. И сейчас, когда я заболел, ты очень сильно помогаешь. Когда я говорю, что не справился бы без твоей помощи, это ведь правда! Ты знаешь, Чу-гэ… У меня никогда раньше не было близких людей, которые обо мне так заботились. Не по долгу, а… – он не был уверен, как закончить это предложение. Не по долгу, а по чему? Дружбе? Они с Чу-гэ ведь действительно стали друзьями? Но они никогда об этом не говорили! Они вообще не говорили о том, что между ними происходило. – А просто потому, что не всё равно. Но каждый раз, когда я пытаюсь тебя поблагодарить, ты отмахиваешься, как будто ничего не сделал. Но ведь это не так! И я хочу, чтобы ты знал, что я это ценю. Очень. Вот. К счастью, Чу Шучжи перевел взгляд обратно на дорогу, пока он говорил, потому что к концу своей невольно пламенной речи Чанчэн уже не знал, как мог бы смотреть ему в глаза. Молчание заполняло салон автомобиля, а по лицу Чу Шучжи не читалось абсолютно ничего. Пальцы на предплечье Го Чанчэна разжались, и он неожиданно понял, что всё это время тот держал его за плечо. Когда он, переживая, что мог обидеть Чу-гэ, уже был готов взять все свои слова (начиная с первых дней их знакомства) обратно, тот нарушил тишину. – Пожалуйста, Чанчэн, – произнес Чу ровно. – Всегда пожалуйста. Го Чанчэн расплылся в непроизвольной улыбке, а внутри стало так тепло, словно в машине включили печку. – Тогда?... Ты ведь зайдешь пообедать? – спросил он. Чу Шучжи хмыкнул. – Тогда зайду. Эпизод 14: Рисинка и Не проси, и дано будет С тех пор, как Чу Шучжи остался на обед, между ним и Чанчэном что-то неуловимо изменилось. Го Чанчэн не мог сказать, что именно, даже если бы его допрашивали под присягой, и это нервировало. Он привык, когда на него не обращали внимания, считали недотепой и балбесом, игнорировали, поучали и ругали. Всё это была привычная территория, знакомая с самого детства. Но к тому, что им интересуются – самочувствием, мыслями, – он готов не был. Через несколько дней, когда Чанчэн, окончательно окрепнув, собирался на работу в первый раз после болезни, в дверь знакомо постучали. Он удивился – ведь вчера перед сном написал Чу-гэ и Дацину, что собирается выходить. Поспешив открыть дверь, он увидел Чу Шучжи: тот стоял с неожиданно хмурым выражением лица. То есть, ещё более хмурым, чем его обычное лицо. – Доброе утро, – поздоровался Чанчэн. – Чу-гэ, что ты тут делаешь? – удивленно спросил он. – Ты не прочитал моё сообщение? – Прочитал, – коротко кивнул тот. – Вообще я ехал в Бюро, на минуту задумался, и обнаружил, что подъезжаю к твоему парадному. По привычке видимо, за последние полторы недели я у тебя бывал чаще, чем дома. – Поэтому ты не в духе? – от изумления засмеялся Чанчэн. – Что задумался и не заметил, куда едешь? – Соображай что говоришь! – с раздражением отрезал Чу Шучжи и наклонился, чтобы ставшим обычным жестом погладить подбежавшую Рисинку. – Ты готов, или мне тебя ждать ещё полчаса? Чанчэн быстро закивал головой. – Тогда бери свой пуховик, – он кивнул на собаку. – И побыстрее. Го Чанчэн мысленно усмехнулся. Ещё пару месяцев назад от такого тона Чу-гэ он бы покрылся мурашками ужаса, но сейчас очень ясно видел, что тот злится не на его, а на себя. Хотя и не понимал, почему. Пока они молча (не считая поскуливающей от нетерпения Рисинки) ехали в лифте, ему пришла в голову ещё одна мысль. Чу-гэ сказал «ждать» а не «сейчас уеду без тебя». ...Весь день Го Чанчэн провел, разбирая старые отчеты, просматривая гору пришедших счетов и корреспонденции (словно в его отсутствие никто в бумаги и не заглядывал!), а когда заметил, что на часах за восемь вечера и засобирался домой, со своего места поднялся до этого казавшийся задремавшим Чу Шучжи и последовал за ним. – Чу-гэ? – удивился Чанчэн. – Ты почему ещё здесь? Линь Цзинь с Дацином давно ушли… Ой, глупости спрашиваю, наверное, у тебя много работы? – Домой поедем, – вместо ответа сказал тот. Чанчэн невольно расплылся в улыбке. На мгновение его посетила мысль, что Чу Шучжи его ждал – он совсем не выглядел погруженным в работу, – но тут же её отбросил. – Спасибо! На твоей машине гораздо удобнее, а то с Рисинкой меня не всегда хотят пускать в автобус. А на следующее утро Чу-гэ снова за ним заехал. И наутро после этого тоже. Вскоре это стало частью их ежедневного рабочего расписания. В начале дня он заезжал за Чанчэном, стучался в дверь, оставаясь на пороге (хотя Го Чанчэн пытался каждый раз предложить ему чай и завтрак – каждое утро он готовил на двоих, надеясь что Чу-гэ однажды согласится) и ожидая, пока он соберет себя и Рисинку. Каждый вечер он отвозил их обоих домой. Сначала, правда, они ехали в парк, выгуливать собаку. Дни становились короче, вечера холоднее, и Чанчэн купил однажды в лотке у парка два стакана с горячим чаем, чтобы не мерзли руки и прохладный воздух не так донимал. Он молча вручил один Чу-гэ, и был готов к отповеди, что это ерунда и холод ему нипочем, но тот на удивление молча принял бумажный стакан с крышкой. Только взгляд потеплел. На следующий день Чанчэн взял с собой на работу термос и две кружки. С тех пор он каждый вечер в парке вручал одну Чу-гэ, и они шли бродить по аллеям, спуская Рисинку с поводка, когда рядом не было людей. После того, как собака набегается, они ехали домой. Го Чанчэн сам не заметил, как Чу Шучжи стал оставаться на ужин. Сначала ненадолго, всего на полчаса, чтобы поесть после долгого дня, но однажды он обнаружил, что они сидят у него на диване, с Рисинкой, довольно растянувшейся на коленях у них обоих, и смотрят сериалы, а Чанчэн рассказывает Чу-гэ об истории Хайсина и объясняет события на экране. И что плечи их почти соприкасаются. Запись в дневнике Го Чанчэна за 07 декабря 2018 года. «Это так странно, раньше я боялся вечеров. До работы в Бюро вечера были самым ужасным: сидеть одному в пустой квартире и находить себе занятие, либо играть в компьютерные игры, либо прибираться. Затем, когда я поступил на службу, допоздна писать дневник, ведь только на службе со мной происходило что-то интересное. А дома оставался только обычный бесполезный я. Теперь… Всё по-другому. Я не знал, насколько здорово, когда с тобой есть кто-то ещё. И ещё более здорово, когда с кем-то можно просто поболтать. О таком даже думать неправильно, потому что мало времени прошло… с тех пор. Когда не стало начальника Чжао и профессора Шэня. И мне должно быть стыдно за это. Но я стараюсь быть честным, поэтому вот. Кажется, я получил гораздо больше, чем когда-либо мог попросить. ...Кажется, я никогда до этого не был так счастлив». Эпизод 15: Рисинка и Нежданные подарки Го Чанчэн нервничал. Само по себе в этом не было ничего неожиданного – он нервничал большую часть времени, ежедневно. Но в этот раз – сильнее обычного. Уже несколько дней он никак не мог взять в толк, что происходит: в воздухе витали перемены, он чувствовал их кожей и затылком, но на первый взгляд всё выглядело прежним. Он бросил взгляд на Рисинку, с упоением гоняющую по полу игрушку-шар с маленьким лабиринтом – из него иногда вываливались кусочки собачьего угощения. Дурочка никак не могла сообразить, каким образом это происходит, и время от времени взвизгивала от переполнявших её чувств. За последние пару месяцев собака сильно выросла, но ничуть не повзрослела. Она так же носилась по квартире, лаяла в неподходящее время, бурно радовалась ежедневным приходам Чу-гэ, жевала кеды, казалось бы, надежно спрятанные на высокой полке в шкафу (Чанчэн даже выделил отдельную сумму на ежемесячную покупку новой обуви). Она лезла под руки, когда он готовил, роняла со стола кружки и тарелки, слюнявила одеяло и улыбалась, улыбалась. Чанчэн уже не мог представить своего дома без её шумного, назойливого и такого живого присутствия. Нет, покачал он головой в такт своим мыслям. Дело не в Рисинке. На работе по-прежнему было тихо. После закрытия врат между Хайсином и Дисином, те дисинцы, которые успели сбежать на поверхность, затаились до лучших времен, надеясь переждать, пока всё уляжется. Го Чанчэну приходилось находить себе занятие – упорядочивать бумаги, придумывать от безделья новые системы ведения дел, проводить детальную инвентаризацию коробок и книг, пылящихся на втором этаже. Возможно, причина была всё-таки в работе? Чем дольше у них не было дел, тем чаще он задумывался о том, что их в скором времени расформируют. А к этому Чанчэн был не готов. К тому же, в последнюю неделю у Дацина стал очень важный и загадочный вид. Он то и дело закрывался у себя в кабинете (говорил, что от Рисинки), опускал жалюзи, и из офиса слышался только шорох бумаг и невнятные ругательства. Го Чанчэн даже пытался выпытать, что происходит, у своего дяди, но тот лишь отмахнулся от него, сказав, что ему незачем беспокоиться и что в скором времени тот всё сам узнает. От этого нервозность только нарастала. Бюро стало для него домом. Даже больше, чем домом – всем. Там он нашел цель, друзей, место, где он мог приносить пусть скромную, но пользу. Если их расформируют, то это будет конец всему. И памяти жертве Чжао Юньланя и Шэнь Вэя, и дружеским посиделкам всех остальных за чаем и баоцзы, и их с Чу-гэ устоявшейся рутине. Если у него отберут работу в Бюро, то Чу-гэ больше незачем будет заезжать по утрам. И отвозить их с собакой на вечернюю прогулку. И ужинать у Чанчэна дома после этого – тоже. Возможно, дело именно в этом? Он боится потерять новоприобретенную, хрупкую ещё дружбу? Чанчэн так и не решился спросить, друзья ли они. Каждый раз, когда он собирался с духом, на него накатывал такой огромный, всепоглощающий океан неловкости, что он сбивался с мысли, начинал заикаться и полностью терял способность связно говорить. Наверняка друзья, думал он, ведь иначе они не проводили бы столько времени вместе? С того момента, как они сидели рядом на диване и смотрели кино, Чу-гэ незаметно стал оставаться попозже. Он так и не стал более разговорчивым, хотя время от времени рассказывал что-то незначительное о своей жизни в Дисине, чаще всего – о брате. Остальные темы он старательно обходил стороной. Для Го Чанчэна это не было проблемой, он умел говорить о чем угодно за двоих. Иногда он переживал, что разговаривает слишком много, и что Чу Шучжи станет с ним скучно, что его утомит постоянная болтовня, но тот, казалось, не возражал. Когда бы Чанчэн не смотрел на него украдкой, было похоже, что Чу-гэ внимательно слушает – взгляд его оставался острым и сосредоточенным. О чем ты сейчас думаешь, каждый раз хотелось спросить ему. Интересно ли тебе со мной? Что происходит у тебя в голове? Ты, наверное, считаешь, что я совсем балбес? По выражению лица ничего было не разобрать. Чу Шучжи оставался плотно закрытой книгой, приоткрывающейся только тогда, когда был уверен, что никто на него не смотрит. Чанчэн видел это очень четко лишь в те моменты, когда Чу-гэ был занят с Рисинкой. С первого дня он заметил, что вокруг того была постоянная аура серьезности и даже, пожалуй, власти, окружавшая его стеной. Любой человек, в том числе коллеги в Бюро, чувствовали эту стену, едва приблизившись, и предпочитали обходить кукольника стороной. Как очерченный волшебный круг, за который никому не было хода. Но когда Чу-гэ играл с собакой, когда Рисинка прыгала и ставила лапы ему на грудь (она так быстро стала доставать ему до груди), когда он ловил её за хвост и трепал между ушами, он сам, казалось, переставал замечать ту стену. Чанчэну нравилось смотреть, как Чу Шучжи усмехается в ответ на улыбку самоеда. Как теплеет его взгляд, когда Рисинка падает на спину и складывает лапы, подставляя пушистое пузо и молотя хвостом по земле. Какими легкими и непринужденными становятся его движения, когда он гладит её. В эти короткие мгновения стена исчезала, словно её никогда и не было, а Чанчэн поражался тому, насколько различались обычный, скупой на эмоции (кроме раздражения) Чу-гэ, и этот, совершенно другой, не скрывающий ни радости от общения с собакой, ни собственной силы, просвечивающей в каждом движении, но при этом не видящий нужды защищать её от посторонних глаз. В такие моменты Го Чанчэн застывал, стараясь стать как можно неприметнее, чтобы продлить эти секунды, пока Чу-гэ не спохватится и не закроется опять. Он сам не заметил, как эти мгновения стали длиться дольше и дольше. А ещё он не заметил, как на полке в шкафу появились черные футболки и майки. Почти каждый раз, когда они возвращались с вечерней прогулки, оба были покрыты пятнами в виде собачьих следов. В особо слякотные дни – с ног до головы. Чанчэн беззлобно ругался на Рисинку и уходил в ванную переодеться в чистое, но ему было неловко, что Чу-гэ приходится сидеть в грязной (а иногда и мокрой) одежде за ужином. Однажды он предложил снять хотя бы джемпер, чтобы он мог его постирать, пока они едят, но Чу Шучжи наотрез отказался с таким лицом, что Чанчэн больше не решился спрашивать. Тем больше он удивился, когда на следующий вечер, помыв Рисинке лапы (пока он сам грел еду), Чу-гэ вышел из ванной в свежей черной футболке. – О, я так рад, что ты прихватил смену одежды, – обрадовался Чанчэн. – Так ведь гораздо удобнее, правда? – Угу, – только и кивнул Чу Шучжи, и больше эту тему не поднимал. Тем же вечером, когда они привычно смотрели телевизор после ужина, Чанчэн так увлекся поздней передачей про дельфинов, что совершенно забыл обо всем на свете, не в силах оторваться от умных животных на экране. А когда очнулся часом позже, то обнаружил то, чего никогда не видел раньше. Чу Шучжи дремал, откинувшись на спинку дивана, с раскрытой ладонью, покоящейся на спине сладко спящей рядом Рисинки. Чу-гэ никогда до этого не позволял себе заснуть у него дома. Конечно, он видел, как тот урывает куски сна на рабочем месте, но это было другое. Даже когда Чу-гэ спал в Бюро, между бровями у него залегала сосредоточенная складка, словно он даже во сне раздумывал над чем-то, готовый вскочить при малейшем шорохе. Сейчас его лоб был полностью расслаблен, а лицо оказалось таким спокойным, каким Го Чанчэн не мог его даже себе представить. Не в силах поверить в происходящее, Чанчэн глядел на его профиль, и никак не мог насмотреться – у него никогда до этого не было возможности рассмотреть Чу Шучжи в деталях, не стесняясь и не боясь показаться странным. Ведь разглядывать других людей неприлично. Чу-гэ словно сбросил десяток лет (или полсотни – у дисинцев, наверное, так?), груз прошлого и телегу тревог, и сейчас выглядел совершенно… обычно? Неожиданно для самого себя Чанчэн поймал себя на мысли, что тот был красив, со своими четко очерченным чертами, и что все те разы, когда на Чу Шучжи на улице бросали взгляды проходящие мимо девчонки, возможно, это было не из-за собаки, а из-за него самого. Он смотрел долго, стараясь запомнить этот момент, как редкий дар, которого, скорее всего, больше никогда не увидит (Чу-гэ ему просто не позволит), впервые подметив то, что заставило его сердце невольно сжаться и чего он никогда прежде не замечал. Буква Z на виске Чу-гэ оказалась не стрижкой (как он думал раньше, хотя у него и не укладывалось в голове, как Чу Шучжи и мода могли быть связаны), а шрамом, слишком тонким, чтобы заметить, если не вглядываться специально. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он потянулся к виску, желая удостовериться, что это так и есть, что ему не привиделось. Откуда у тебя шрам на голове, Чу-гэ? Я видел и другие твои шрамы, там, в Дисине, но этот?... Такой тонкий. Кто его тебе оставил? Чем? За что? Он не успел толком прикоснуться с коротко стриженым волосам, как Рисинка (так невовремя!) заворочалась и Го Чанчэн лихорадочно одернул руку, наткнувшись на ясный, несмотря на сон, вгзляд немедленно открывшего глаза Чу-гэ. – П-п-прости п-пожалуйста, – смешавшись и покраснев, начал сразу заикаться Чанчэн. – Ты заснул, а я заметил… И вот х-хотел, – он сам не знал, что говорит, и нес что угодно, лишь бы скрыть то, что едва не сделал. Он был уверен, что Чу-гэ убил бы его за такое, не раздумывая. Тот сел, выпрямляясь, и внимательно посмотрел на него. – Ну? – спросил он. – В чем дело? Внезапно, озаренный спасительным вдохновением от нахлышувшего адреналина, Чанчэн выпалил: – Ты так хорошо спал, а я ув-видел, что у тебя вся рубашка в собачьей шерсти, её так хорошо видно на черном, поэтому вот, я об этом думал уже несколько дней, подожди минутку, я сейчас! – он стремительно вскочил с дивана и метнулся к прикроватному шкафу с одеждой, пряча лицо и переводя дыхание. Он никак не мог взять в толк, отчего смутился настолько сильно. Ему было чрезвычайно неловко от того, что Чу Шучжи стал свидетелем такого неприкрытого любопыства. Быстро достав нужное, он вернулся к дивану, пунцовый от кромки волос на лбу до, казалось, пяток. Опустив голову, он протянул Чу-гэ футболку, купленную несколько дней назад. Белую. – Вот, это тебе, я увидел в магазине и подумал, что ты всегда ходишь в черном, я знаю, что никогда не видел тебя в других цветах и наверное тебе не нужно, но Рисинка так линяет, а на черном это сразу видно, и мне показалось, что, возможно, так будет удобнее и шерсть не так заметна, извини, я дурак, да? Ты можешь сразу выбросить! – почти не переводя дыхание, выпалил он. Чу Шучжи медленно принял из его рук футболку и молча смотрел на неё так долго, что Чанчэну это показалось несколькими вечностями сразу. Когда он уже готов было выпалить все извинения сразу за своё вольнодумство (как он вообще мог подумать, что Чу-гэ захочет носить что-то, кроме черного, а тем более купленное им!), тот неожиданно поднял голову, и Го осекся. Он никогда не видел у Чу-гэ таких глаз. Из них ушла вся подозрительность первого момента пробуждения, всё обычное напряжение. Они были настолько спокойными, а взгляд – непривычно мягким, что казалось из-за знакомого Чу Шучжи проглядывает абсолютно другой человек. Такой улыбки он раньше не видел тоже. Эта была новая. Совсем новая. Чу-гэ протянул руку и погладил его по затылку. От этого движения Го Чанчэна омыло волной облегчения, настолько сильной, что он на секунду прикрыл глаза. А через мгновение он обнаружил, что уткнулся Чу-гэ носом в ключицу, прижатый сильным объятием. В последний раз Чу-гэ так крепко обнимал его, когда он очнулся после Дисина. – За ч-что это? – пробормотал Чанчэн в чужое плечо. Его собственные руки оказались крепко прижаты к бокам, но он непроизвольно ухватился за край рубашки Чу Шучжи. Тот отстранил от себя Чанчэна, неторопливо, но уверенно пройдясь в последний раз пальцами по его затылку, и подтвердил: – Ты дурак, да. Но спасибо. Я возьму. А теперь отцепись от моей рубашки. … А еще через недели две Го Чанчэн случайно бросил взгляд на полку в коридоре и обнаружил там стопку черной одежды. Сам он черного не носил. Он медленно, задумавшись, провел рукой по аккуратно, складка к складке сложенным футболкам, почти ожидая, что от них будет исходить такое же тепло, как и от Чу-гэ, когда тот сидит рядом на диване. Он никак не мог взять в толк, как же не заметил того, что они здесь появились. Спустя несколько секунд неожиданная улыбка озарила его лицо: той самой, белой футболки среди вещей не было. Потому что именно в ней Чу-гэ сегодня пришел. Тогда у Го Чанчэна впервые возникла мысль, что, несмотря на то, что он записывал все детали своей жизни в дневник, возможно, на самом деле он как раз не замечал очень многого. Эпизод 16: Рисинка и Дивный новый мир Когда Чу Шучжи пришло личное приглашение в Министерство от Го Ина, дядюшки сяо Го, он совсем не удивился. Более того, Чу Шужчи ожидал встречи. Рано или поздно это должно было случиться – Бюро и так получило долгую передышку после разрыва связи между Дисином и Хайсином. К тому же, в последнее время запросы от Министерства на предоставление информации и отчетов участились, а Дацин впал в странное настроение – стал беспокойным и тревожным. Его всё чаще можно было заметить разгуливающим по широким подоконникам в кошачьей форме, наблюдающим за улицей через окно. Чу Шучжи догадывался, что именно с ним происходит, но час для этого разговора пока не настал – коту требовалось время, чтобы всё решить для себя самому. – Министр Го, – он коротко поклонился, заходя в просторный и аккуратный кабинет. Обменявшись церемонными поклонами, он сел в кресло напротив дяди Го Чанчэна, ожидая подтверждения своих догадок. Го Ин взглянул на него проницательно, и спросил, указав на толстую папку у себя на коленях: – Ты небось знаешь, зачем я тебя сюда позвал? Чу Шучжи испытывал неприязнь, прочно укоренившуюся ещё в Дисине, к авторитету чиновников и прочих власть имеющих, даже если это были дяди близких для него людей, поэтому откинулся на спинку кресла и с некоторым вызовом бросил: – Котяра решил наконец подать в отставку? Министр Го склонил голову. – Именно. Дацин решил оставить службу. Как вы понимаете, нам теперь требуется назначить нового главу Бюро. Вынужден сказать, что его рекомендация... – он на мгновение умолк, подбирая слова, – привела меня в некоторое недоумение. Чу Шучжи внутренне подобрался. Сейчас начнется: почему вы считаете, что такой человек как вы – убийца, с не самыми лестными рабочими характеристиками, проведший в Хайсине едва четыре года, – может управлять Бюро? Он знал, что у него скверный характер, горячая голова и полное неприятие бюрократических указаний сверху, но он был следующим по старшинству, а кому-то нужно было принимать на себя управление. Тем более, что последние полгода он и так взял на себя роль фактического начальника. Но последовавшие за этим слова Го Ина выбили его из колеи – сразу и полностью. – Как думаете, с чего Дацин взял, что следующим главой должен стать Го Чанчэн? – Что? – только и смог выдохнуть Чу Шучжи. – Сяо Го? – Да, – министр Го улыбнулся. – Именно такой была его рекомендация. Даже, я бы сказал, настоятельная просьба. Вот только… – Папка была снова аккуратно уложена на колени, и поверх неё министр показательно сложил руки. – Я никак не пойму, почему он считает, что мой бестолковый племянник способен вести за собой целый отдел. Он едва проработал год в качестве помощника. И теперь он возглавит Бюро? Тем более после любимого и уважаемого многими Чжао Юньланя? Чу Шучжи моментально подобрался и наклонился вперед, непроизвольно сжав пальцы в кулак. Ему совсем не понравилось, каким пренебрежительным тоном говорил о сяо Го его дядя. Очевидно, он был невысокого мнения о собственном племяннике. – Почему бы вам не спросить Дацина? Это ведь его предложение. Го Ин покачал головой. – Его аргументы здесь, в папке. Мне интересно ваше мнение. – Почему именно моё? – в голосе Чу Шучжи стали проскальзывать нотки зарождающейся угрозы, хотя он и старался говорить спокойно. – Вы ведь больше всех работаете с Чанчэном? И знаете его лучше остальных коллег, полагаю. Чу Шучжи внимательно разглядывал лицо министра Го – до этого они встречались лишь в неофициальной, домашней обстановке, когда Чанчэн приглашал его к дядюшке и тетушке на обед или игру в маджонг. Там тогда еще заместитель министра Го был совершенно другим – расслабленным и компанейским, приятным в общении человеком. Сейчас перед ним сидел на все пуговицы застегнутый чиновник высокого ранга, с жестким, проницательным взглядом и лишь формальным налетом былого дружелюбия. – Что именно вам от меня нужно? – Как я и сказал, ваше мнение. Я читал его личное дело и знаю обо всех передрягах и, хм, ситуациях. И никак не возьму в толк, как из всех людей можно было предложить именно его кандидатуру. В голове Чу Шучжи зазвучал набат. Нарастающий, громкий, он всегда появлялся, когда тот злился настолько, что глаза застилала пелена. Он действительно знал Го Чанчэна лучше прочих. Лучше всех остальных, включая родственников, которым никогда не было дела до своего племянника. Чанчэн рассказывал ему своем детстве, о смерти родителей, о том, как рос у бабушки – гордой женщины, отказывающейся от любой помощи, поднимавшей внука на ноги своими силами. О том, как Чанчэн очень любил дядю с тетей, но знал, что они не хотели брать его к себе. Об их сказанных в сердцах словах, что он лентяй и бездельник, пустоголовый и бесполезный. Как после бабушкиной смерти он проводил свои вечера в одиночестве за компьютерными играми, считая, что не способен ни на что другое. Он помнил, как Чанчэн постоянно извинялся за свою бестолковость и глупость. О да, он действительно знал, что из себя представляет Го Чанчэн. Он знал, что никогда до этого не встречал человека с настолько большим сердцем и желанием помогать другим. Да, Чанчэн был неловок и в моменты волнения – косноязычен. Но он был умен, верен своим до конца, умел сопоставлять факты, а главное – храбр. Это была другая храбрость, не отвага сильного, не такая, как его собственная, когда тебе не страшно, потому что терять уже нечего. Го Чанчэну было страшно. Ему было страшно постоянно. Но его это никогда не останавливало. Как бы он ни боялся, тот шел вперед, зная, что так нужно. Иногда зажмурившись от ужаса, но всегда – вопреки собственному страху. А ещё Чу Шучжи знал, что никогда до этого не видел столько света и искреннего участия в глазах какого-либо человека. До знакомства с Чанчэном он вообще не подозревал, что такие люди существуют. Чу Шучжи поднялся с кресла. – Министр Го, – в голосе его звенела дисинская сталь. – Вы спрашиваете, почему я думаю, что Го Чанчэн сможет возглавлять Бюро после начальника Чжао? – Именно, – откликнулся Го Ин. – А вы знаете, почему мы все шли за Чжао Юньланем? Потому что он умел вдохновлять. Рядом с ним всё казалось приключением, он умел заражать нас всех своим энтузиазмом. Работать с ним было легко и интересно, нас вели его харизма и нюх в делах. А знаете, почему все пойдут за Го Чанчэном? – Чу Шучжи не заметил, что повысил голос и теперь почти кричал на министра. – Потому что он добр! Ему не всё равно. Он потрудился узнать каждого из сотрудников Бюро так хорошо, как только мог. Он делал на работе абсолютно всё, что было в его силах, даже когда его об этом не просили, потому что не умеет по-другому. Если вы читали эти ваши отчеты, – он махнул рукой, – то знаете, что в нем столько светлой энергии, что хватит на весь Лончэн! И все это чувствуют. Все пойдут за его добротой, за его искренним желанием делать каждый день хоть немного лучше, чтобы оправдать те доверие и надежду, которые он показывает! Чу Шучжи перевел сбившееся дыхание, только сейчас заметив, что теперь обе его ладони оказались сжатыми в кулаки. – Я ответил на ваш вопрос? – спросил он резко. Неожиданно Го Ин улыбнулся. Это была совершенно другая улыбка, настолько быстро превратившая его из министра в уже знакомого по семейным обедам дядюшку, словно первый образ смахнули тряпкой. Он поднялся со своего кресла и поклонился: – Спасибо, лао Чу. Вы подтвердили мои догадки. Чу Шучжи перестал понимать, что происходит, и только несколько раз моргнул, привыкая к резкой перемене и тона, и формата встречи. – Тогда что это только что было?! – воскликнул он. Го Ин отложил папку на столик, неторопливо подошел к окну и заговорил, глядя на оживленную улицу: – Простите меня за это небольшое представление, лао Чу, но я должен был убедиться, что принимаю правильное решение. Речь всё-таки идет о будущем моего племянника. – Он замолк на несколько секунд, словно собираясь с мыслями, и продолжил. – Я давно наблюдаю за Чанчэном. За тем, насколько сильно он изменился с начала своей службы. Я всегда за ним приглядывал, и знаю гораздо больше, чем вы думаете. Например, – в голосе Го Ина появилась улыбка, – что большинство отчетов, которые попадают мне на стол из вашего отдела, писались вовсе не начальником Чжао и не начальником Дацином. И не вами. «Откуда?» – хотел спросить Чу Шужчи, но министр Го предвосхитил его вопрос. – У Чанчэна очень узнаваемая манера письма, – усмехнулся он. – Я знаком с ней ещё со школы. Чу Шучжи нечем было крыть. Отчеты писал действительно сяо Го – он сам компьютеры недолюбливал, а Дацин и вовсе на дух не переносил бумажную работу. Как начальник мог себе позволить. – Поэтому, – продолжил Го Ин, – я знаю, каким человеком и за какой короткий срок стал Чанчэн. И очень горжусь им. Но мне также нужно было знать, что он может не только делать бюрократическую работу и разрабатывать в свободное время новые идеи для работы Бюро. Я должен был убедиться, что он может вести за собой других. – И что, убедились? – спросил Чу Шучжи грубее, чем хотелось, прислушиваясь не до конца стихшему набату стука крови в ушах. Министр Го повернулся от окна и очень серьезно посмотрел ему прямо в глаза. – Лао Чу, я также знаю, какой вы человек. Я очень многое о вас узнал, когда ваша кандидатура утверждалась в Бюро. И еще больше – за последние годы. Если такой человек, как вы, с подобным прошлым, без оглядки готов следовать за Чанчэном, то у меня нет сомнений, что остальные также последуют за ним. *** Чу Шучжи ворвался в Бюро в, казалось, ещё большей ярости, чем был в Министерстве. Вслед ему донеслось: «Чу-гэ, ты в порядке?» и растерянный лай вскочившей было Рисинки, когда он с силой захлопнул за собой дверь кабинета Дацина. Пришедшая ранее мысль, что он даст Дацину время самому всё рассказать, улетучилась бесследно. – Что. Это. Было? – с порога накинулся на начальника он. Дацин сидел в своей кошачьей форме на подоконнике, помахивая хвостом, и даже не повернулся в его сторону. Чу Шучжи не выдержал – двумя шагами пересек кабинет и схватил кота за шкирку, развернув мордой к себе. – Что это было?! – повторил вопрос он. – Какого хрена мне устроили допрос, на котором я должен был распинаться перед министром Го, защищая его собственного племянника?! Дацин смотрел на него немигающим ровным взглядом, а на покосившейся от держания за загривок морды застыло самое недоброжелательное выражение. Чу Шучжи хорошенько встряхнул кота – так, что бубенцы на его ошейнике громко зазвенели. – Это ведь твоя работа, начальник хренов! Даже мнение свое не мог обосновать, да?! – Чу Шучжи уже несло на волне ярости, и он мог только продолжать кричать, приблизив лицо к черной морде, удерживая в кулаке кота, безучастно и несколько презрительно повисшего на собственной шкуре. – Достал на меня свою работу сваливать! Я тебе что, нянька? Мало того, что я в поле за ним смотрел, так ещё и по кабинетам мне теперь его защищать?! Какого хрена вы все считаете, что я должен везде за ним таскаться и спину прикрывать! Он взрослый парень и вообще сам в состоянии о себе позаботиться! – Чу Шучжи больше не контролировал ни свой голос, ни руки, поэтому просто кричал, время от времени потряхивая Дацина. – Думаешь, я больше ни на что не гожусь, кроме как возиться с Го Чанчэном?! Если так, то сами разбирайтесь, начальники, мать вашу! Кот мяукнул. Чу Шучжи не сразу понял, что Дацин наконец хоть как-то отреагировал, и рефлекторно встряхнул его ещё раз. На этот раз изо рта кота донеслось вполне внятное: «Опусти меня на землю немедленно». Чу Шучжи разжал пальцы, и кот шлепнулся обратно на подоконник. Он отряхнулся, несколько раз провел лапой по морде и посмотрел на Чу Шучжи. – Ты закончил? – Я ещё не начинал, – угрожающе произнес тот. – Эк тебя развезло, – покачал головой Дацин. – Явно на больную мозоль наступили. Заметив, что в ладони Чу Шучжи мелькнула синяя энергетическая нить, Дацин вздохнул: – Лао Чу. Чу Шучжи ничего не ответил, только глубоко и прерывисто дышал, на скулах ходили желваки, а между его пальцами синей молнией трепетала энергия. – Лао Чу, – неожиданно мягко повторил он. – А ты заметил, что тебе очень давно никто не приказывал присматривать за сяо Го? – Что? – опешил Чу Шучжи. – Всем в отделе понятно, что если прямо сейчас под нами разверзся бы вход в Диюй, ты бы пошел за ним без любого приказа. А он за тобой. Поэтому я и хотел, чтобы министр Го это увидел. – Ты, драный кошак!.. – Я дал Го Чанчэну отличную характеристику. Но это показать мог только ты. – Дацин хмыкнул каким-то своим мыслям. – А ты знаешь, что в последний раз перед вашим походом в Дисин начальник Чжао попросил именно Чанчэна присмотреть за тобой, а не наоборот? У Чу Шучжи появилось чувство, будто его окатили ведром холодной воды. Вся ярость сразу куда-то улетучилась. – Нет, – сказал он очень ровно. – Нет, не знал. Дацин вздохнул. – Извини за этот спектакль, старик. Но такую верность редко можно увидеть. Она стоит тысячи рекомендаций. Чу Шучжи посмотрел на свои руки, слегка подрагивающие после крика, затем на кота, и тяжело оперся рядом с ним на подоконник. – Значит, ты уже решил? – спросил он. – Окончательно? – Ага, – ответил Дацин. – Пора. Я уверен, что в мире есть ещё кто-то из клана котов. К тому же, попутешествую по провинциям, попробую местной рыбки… – на его морде появилось мечтательное выражение. – Линь Цзинь вот взял академический отпуск на год, так что буду не один. – Понятно, – протянул Чу Шучжи. – Значит, всё скоро поменяется. Опять. – Опять, – эхом откликнулся Дацин. – Но это хорошо. *** Из кабинета Дацина Чу Шучжи вышел только через час, настолько спокойный, что по нему нельзя было представить, что он недавно едва не устроил погром. Го Чанчэн сидел за столом над бумагами, но Чу Шучжи знал его слишком хорошо – было понятно, что мысли его были где угодно, только не в документах. – Ч-чу-гэ! – сразу вскочил тот. – Что случилось? Рисинка тоже вскочила и бросилась к нему, улыбаясь во весь рот и радостно виляя хвостом. – Ничего, – покачал головой он. – Нам с Дацином нужно было кое-что обсудить. – Но всё хорошо? – запереживал Чанчэн. – Чу-гэ, я просто слышал, как ты кричал… Ты не подумай, – он моментально смутился, – я не подслушивал! Просто у тебя такой голос громкий, было слышно даже за закрытой дверью. – И много ты услышал? – прищурился Чу Шучжи. – Н-ничего такого, честное слово! Я не разобрал никаких слов, старался вообще не слушать! Чу Шучжи беззвучно выдохнул через нос. Ещё не хватало, чтобы Чанчэн слышал, что именно он кричал в запале. Он, как всегда, всё понял бы неправильно. Хотя сказанные им слова можно было истолковать только одним образом. Хорошо, что Дацин никогда его на самом деле не слушал. Чу Шучжи наклонился и погладил вьющуюся у его ног Рисинку. – Отлично, – сказал он. – Где шлейка? Чанчэн растерянно указал на стол. Чу Шучжи подошел, одел на собаку шлею, пристегнул поводок и молча направился к двери. Он чувствовал спиной непонимающий взгляд сяо Го. У двери он обернулся. – Чанчэн, едь домой. Я приведу Рисинку позже. Го Чанчэн сделал несколько неуверенных шагов вперед, теребя рукав реглана. – Чу-гэ, что случилось? Ты какой-то странный. Тебя что-то беспокоит? – в его лице была искренняя тревога. У Чу Шучжи непроизвольно дернулся уголок глаза – почему-то именно это нескрываемое участие выбивало из колеи больше, чем всё остальное. Больше, чем оскорбительные вопросы министра Го и то, о чем он кричал меньше часа назад. – Едь домой, – повторил он. – Я скоро вернусь. *** Рисинку он отвез далеко за город. Поездка не была запланирована: Чу Шучжи сел за руль, и обнаружил себя в часе езды от Лончэна. Его вела отчаянная потребность отделить себя от города и Бюро – хотя бы километрами. Они остановились у природного заповедника, Чу Шучжи запер машину и направился вглубь леса по одной из прогулочных тропинок, разрешая Рисинке исследовать все новые кусты и деревья и желая одного – чтобы им на пути не попалась белка. С белками у Рисинки были сложные отношения. В голове царили звенящяя пустота и тяжелый морок давящей на затылок боли. Он хотел на свежем воздухе привести в порядок мысли, но они разлетались, как воробьи, едва завидевшие ботинок. Почему-то думалось только о белках и мелькающем в просвете между деревьями белом хвосте. Рисинке явно нравился новый лес с его неизведанными запахами и следами мелкий зверей. Ещё полгода назад он и подумать не мог, что станет заботиться о собаке. Для Чу Шучжи сама идея была смехотворной: ему никогда не нравились домашние животные. Но потом Го Чанчэн притащил на работу бессмысленный комок грязи и свалявшейся шерсти, явно не понимая, что на себя берет, но готовый нести ответственность. И у него не осталось выбора. Чу Шучжи видел, как Чанчэн с самого начала переживает за Рисинку, таскается с полными сумками еды для неё, выкраивая деньги из своего скудного жалованья. Как безуспешно пытается бороться с её свободолюбивым характером. Как улыбается ей – искренне и открыто, когда она приходит играть, даже если сам по уши завален работой. Даже когда у него самого не оставалось сил после рабочего дня, чтобы встать со стула. Он всегда ей улыбался. Конечно, у Чу Шучжи не было выбора. Зато он теперь не мог представить, чтобы всё было по-другому. Он никогда бы в этом не признался вслух, но ему нравилось проводить время с Рисинкой. У этой собаки было одно качество, которое полностью окупало и вечную шерсть на одежде, и грязные лапы, и царапины на машине. Она умела беззаветно радоваться ему. Он слышал её поскуливание ещё из лифта, слышал, как она скребла дверь, в нетерпении ожидая, пока он подойдет. Рисинка прыгала вокруг него, резвилась, напрашивалась на ласку, носила ему свои игрушки. Чу Шучжи никто до этого так открыто не радовался. А Чанчэн тогда улыбался им обоим. Чу Шучжи глубоко вдохнул: чистый лесной воздух расширил легкие, даже раздражающая головная боль начала отступать. Рисинка увлеченно рыла яму под деревом, с удовольствием перемазываясь в земле. Чу Шучжи присел на ближайший крупный камень и задумался. Он пожалел, что давно перестал брать с собой смастеренные им куклы. С ними думать было легче. Несколько до сих пор хранились в Бюро, но не возвращаться же. За почти сотню лет заключения в Дисине компании у него не было. Он смутно помнил, что в моменты особо острого помутнения рассудка начинал говорить сам с собой – просто чтобы не забыть как звучала его собственная речь. А когда Посланник привел его в Бюро, с ним поначалу говорил только начальник Чжао. Остальные по понятным причинам сторонились. Поэтому, когда вечерами после службы он возвращался к себе в квартиру, полную непонятных вещей, которыми он пользоваться не умел, Чу Шучжи делал то единственное, что ему удавалось лучше всего: принимался вырезать кукол. Сначала он пытался сделать куклу Няньчжи. Ночь за ночью он сидел, стараясь добиться хоть отдаленного сходства, и раз за разом терпел неудачу. Чу Шучжи пытался вспомнить лицо брата, каким он был в том возрасте, когда погиб. И не мог. Что-то важное ускользало от него, без чего куклы получались пустыми оболочками, даже если он мог заставить их двигаться и разговаривать. Ему нужна была кукла, в точности похожая на Няньчжи. Он мог говорить только с ним. Ему нужно было попросить прощения. Поэтому он продолжал работать с одержимой решимостью. Когда Чу Шучжи выбросил тридцать шестую по счету куклу, в нем что-то сломалось. Он не мог воспроизвести лицо брата. Это было бесполезно. Он никогда не сможет перед ним извиниться. В ту ночь он напился, а в следующую начал работать над новыми куклами, непохожими на те, что он когда-либо делал раньше. Эти получались монстрами. Маленькими чудовищами, которыми пугали детей в Дисине, и теми, которые жили в его собственной голове. Постепенно он начал говорить с ними в пустоте своей квартиры, и они отвечали ему глухими голосами. Его дом был полон уродливых кукол. Иногда он раздумывал над тем, какой могла быть идеальная кукла. Компаньон, с которым ему было бы комфортно. Каким чудовищем обернулась бы она в таком случае? Он был уверен, что мог бы поладить только с кем-то таким же поломанным, поврежденным, как он сам. С кем-то, в ком не осталось ничего хорошего. Он продолжал так думать, пытаясь вырезать кукол одну страшнее другой, пока в Бюро не появился Го Чанчэн. Сяо Го бесил его поначалу неимоверно. Слабак и нытик, думал он. Рохля и мямля. Он не способен был выполнить простейшие указания, постоянно запинался, спотыкался и дрожал. У Чу Шучжи состоялся тогда разговор на повышенных тонах с начальником Чжао, где он грозился уволиться, говорил, что лучше вернуться в заключение, чем тратить свои способности на охрану министерского родственничка. Останавливало его от выполнения угроз только обещание, данное Посланнику. Что он будет следить за происходящим в Бюро и за Чжао Юньланем. А затем Го Чанчэн увидел одну из его самых жутких кукол, принесенную специально, для того, чтобы выбить его из колеи. Он посмотрел на неё, висящую в воздухе в неестественной, перекрученной позе, и сказал со своей вечной, немного извиняющейся улыбкой: – Лао Чу, ты сам её сделал? Какая интересная! Лао Чу, у тебя талант. Чу Шучжи смерил его самым своим пронзительным взглядом, но в лице Го Чанчэна не было ничего, кроме неподдельного восторга. С таким же восторгом когда-то в другой жизни на него смотрел младший брат. При первой же возможности Чу Шучжи выкрал дневник сяо Го, и с той минуты больше не мог смотреть на него пренебрежительно. И разрешил, сам себе удивляясь, называть его «Чу-гэ». Го Чанчэн не был болваном (хотя Чу Шучжи продолжал его так называть). Его дневник был прост, где-то наивен, но полон метких замечаний и любопытных выводов. У сяо Го оказался острый ум, а главное – искренняя заинтересованность во всех, кто его окружал, пускай даже это был случайный прохожий или продавец овощей на улице. С тех пор Чу Шучжи стал за ним наблюдать, подмечая и старательное желание работать, и жгучее желание быть полезным. А через некоторое время, вернувшись под утро домой после особо долгой смены, понял, что уже почти месяц как не смастерил ни одной новой куклы. Ему больше не требовалось с ними говорить – Го Чанчэн умудрился каким-то образом заполнить сразу несколько уровней пустоты: своей неумолкающей болтовней, глупыми вопросами, заботливо приготовленной едой для всей команды и отдельно для него, Чу Шучжи. И тем, что принимал и его дурное настроение, и подзатыльники, и ярость, которая прорывалась в сватках и столкновениях, без страха. Поначалу сяо Го, конечно, боялся его. Но боялся как старшего, и ни разу – как человека, который может причинить ему зло. Этого в его глазах не было никогда, и Чу Шучжи никак не мог взять в толк – почему. Даже Няньчжи иногда опасался того, что таилось в старшем брате, его силы, его кукол. А Го Чанчэн – нет. Го Чанчэн принимал его безоговорочно. Точно так же, как потом принял в свою жизнь Рисинку, со всеми проблемами, которые пришли вместе с ней. … Рисинка, наигравшись у дерева, подбежала к нему и улеглась в ногах, словно почуяв странное настроение Чу Шучжи и желая его подбодрить. Он потрепал её между ушей, и она лизнула его в ладонь. Чу Шучжи устало потер лицо другой рукой и поднялся: на улице давно стемнело, он, задумавшись, совсем потерял счет времени. Пора было возвращаться. По дороге к машине он заглянул в телефон, который пестрел сообщениями от Чанчэна. 18:46: «Чу-гэ, всё нормально?» 19:02: «Чу-гэ, у вас с Рисинкой всё хорошо?» 19:37: «Чу-гэ, ты где, я волнуюсь за вас». 20:01: «Я приготовил твоей любимой еды, дай знать, когда вы вернетесь». 20:05: Фотография кастрюли и разделочной доски. 20:19: Реклама из Вейбо с новыми игрушками для крупных собак. 20:20: «Как думаешь, ей понравится?» 21:09: «Извини, ты, наверное, занят. Я напишу попозже». Перед тем, как сесть за руль, Чу Шучжи, усадив Рисинку на переднее сидение, быстро набрал сообщение: «Прекрати трястись, уже еду». 21.55: «Спасибо». Дорога обратно оказалась длиннее – в Лончэн возвращались те, кто работал в соседних городах. Чу Шучжи практически не обращал внимания на загруженную автомобилями трассу, по-прежнему погруженный в свои мысли. Он никак не мог сообразить, почему так вызверился сегодня на Дацина. С Министерством было более-менее ясно – ему претило пренебрежительное отношение к Чанчэну, который заслуживал гораздо большего, но сила собственных эмоций всё равно приводила его в недоумение. Го Ин в любом случае не имел права так говорить о Чанчэне, пускай это и была своеобразная проверка. Даже зная, что дядя Чанчэна не был свидетелем тому, что видел сам Чу Шучжи, всё равно не имел. Никто не имел. Никто другой не был с ним, когда Чанчэн обнаружил в себе способность слышать последние пожелания умирающих людей, как тратил те силы, которых у него совсем не оставалось, на то, чтобы услышать их всех. Никого другого не было, когда тот пытался, опустошенный до дна, идти через руины города домой на подгибающихся от слабости ногах. Никто, кроме него, не знал, что после работы Чанчэн каждую неделю ходит в больницу, в отделение терминальных пациентов, чтобы передать родным их последние мысли, последнюю волю. Его пускали туда даже с Рисинкой. – Не волнуйся, Чу-гэ, она там ведет себя примерно! – рассказывал ему Чанчэн. – Как самая образцовая девочка, да, Рисинка? А другие пациенты радуются, когда видят её. Доктора говорят, что собаки могут быть терапией для больных. Как думаешь, из неё получилась бы терапевтическая собака? Чу-гэ отвечал ему, что из Рисинки может получится разве что коврик для ванной, а не терапевтическая собака, но в глубине души поражался, как у Чанчэна хватает на это сил. Он видел, с какими глазами возвращается тот после больницы. Сколько чужой горечи и несбывшихся желаний несет в себе. – Я в порядке, – отмахивался от него Чанчэн. – Этим людям гораздо хуже, чем мне. Кроме меня их больше никто не слышит, а им всем так многое нужно сказать. Я в порядке, – повторял он. Затем они привычно устраивались на диване (неизменно с Рисинкой, полюбившей растягиваться на коленях у них обоих) и смотрели передачи, и Чу Шучжи, конечно, глядел на экран и задавал вопросы про странные одежды или традиции императорских дворов. На самом деле его мало интересовали глупые телевизионные интриги – просто он знал, что в какой-то момент Чанчэн увлечется своими пояснениями, и груз, который тот приносит из больничной палаты, станет немного легче. Го Чанчэн на самом деле был гораздо сильнее, чем кто-либо мог себе представить. … От этой мысли Чу Шучжи вздрогнул, и окружающий мир словно заново включился. На него нахлынули гудки автомобилей, довольное ворчание Рисинки, терзающей игрушку на сидении, бормотание радио, которое он не заметил, как включил. Чу Шучжи наконец понял. Он понял в чем была причина его сегодняшнего взрыва в кабинете у Дацина. И ему это совсем не понравилось. Чу Шучжи никогда не думал, что ему нужен кто-либо, кроме Няньчжи, которого больше не вернуть. И, присматривая за стажером Чанчэном, никогда не представлял, что начнет по-настоящему беспокоиться о нем. Что защищать его, следить, чтобы у того было всё в порядке, вытаскивать и помогать, станет его задачей. Не по приказам, а по желанию. Потому что по-другому он больше не может. Не рассчитывал, что узнает Чанчэна настолько хорошо, что ему станет не всё равно. Что тот окажется настолько хорошим человеком. И что кто-то может стать для него, Чу Шучжи... Чтобы, зная его, зная, каким он может быть, по-прежнему стоять близко. Делить дни, пищу, разговоры, мысли. И даже собаку. Очень близко. Всё, что он мог делать для Чанчэна в ответ – защищать его, думая, что он слабее. Но Чанчэн давно не нуждался в его защите, вот только Чу Шучжи этого не видел – не хотел замечать. Ему требовалось оправдание, чтобы каждый день продолжать делать то, что он делает. Потому что ему отчаянно нужно было это «близко». *** … Когда Чанчэн открыл им с Рисинкой дверь и встретил их с немного обеспокоенной улыбкой, глубоко в его глазах таилась настолько неприкрытая радость (и облегчение), что Чу Шучжи наконец понял кое-что ещё. Го Чанчэн был не только очень силен. У Го Чанчэна уже очень давно было намного больше власти, чем Чу Шучжи осознавал. Потому что Чу Шучжи нужно было гораздо ближе. Эпизод 17: Рисинка и Совсем близко Го Чанчэн терялся в догадках о том, что произошло сегодня у Чу-гэ. Сначала с уехал по делам, ничего не сказав, а когда вернулся – на нем лица не было. Затем Чанчэн услышал крики Чу Шучжи за плотно закрытой дверью кабинета Дацина, но всё, что смог разобрать – своё имя. Он немедленно покрылся холодным потом, представив, что именно заместитель мог обсуждать с начальником в таком тоне. Тем более, если речь шла о нём. Наверняка его увольняют, не иначе? Чанчэн прокрутил в голове список своих недавних прегрешений: множественные опоздания на работу, незапланированные отгулы, порча казенного имущества (Рисинкой), раздражение начальства посредством присутствия на рабочем месте собаки… Точно увольняют! Если повезло, Чу-гэ за него как раз вступается, а если нет… Чанчэн глубоко задышал, пытаясь справиться с моментально взмокшими ладонями и подступающим к горлу ужасом. Вскоре крики стихли, а за дверью послышалась размеренная беседа. Чанчэн ждал, когда выйдет Чу-гэ, чтобы спросить у него в чем дело, но тот никак не появлялся. А когда наконец показался, Чанчэн побоялся спрашивать. Он до этого никогда не видел у него такого выражения: отсутствующего, странного, злого и недоумевающего одновременно. Обычно по Чу-гэ можно было мало что сказать, но сейчас у него, казалось, не осталось сил, чтобы держать лицо. Или ему было всё равно. Чу-гэ быстро ушел с Рисинкой, а Го Чанчэн отправился домой. Один. Он не мог вспомнить, когда в последний раз где-то был без собаки. В автобусе он поймал себя на том, что привычно опускает руку, чтобы погладить её, и что его сердце беспокойно пропускает удар, когда ладонь нащупывает пустоту. Короткий момент паники – и Чанчэн вспоминал, что Рисинка с Чу-гэ. Го Чанчэн держался за поручень, механически отмечая проплывающие за окном остановки, но мысли его были далеко. Он знал, что Рисинка будет в полном порядке – Чу Шучжи он доверял как никому другому, – но на душе было почему-то неспокойно. Мысли то и дело возвращались кЧу-гэ. Возможно, стоило ему написать? Чанчэн даже достал было телефон, но вспомнил, что в подобном состоянии того лучше было не трогать: в прошлый раз он нарвался на ругань, в позапрошлый – на подзатыльник. Но, может, они с Дацином спорили вовсе не из-за него, и если у Чу-гэ неприятности, не лучше ли об этом поговорить? Если высказать всё, то на душе сразу становится легче. Ещё бабушка говорила, что ноша, разделенная на двоих, не бывает тяжелой. А если он может хоть как-то помочь, то просто обязан это сделать. … Некстати вспомнившаяся бабушка в голове Го Чанчэна погрозила ему пальцем. «Ноша, разделенная на двоих…». Ох, бабуля. С тех самых пор, когда Чанчэн увидел на своей полке футболки (а на вешалке – запасной шарф), он начал осознавать то, что на самом деле присутствовало уже давно. Просто до него всегда доходило с большим опозданием, если дело касалось его самого. Сначала Го Чанчэн остановился у шкафа по пути из кухни в гостиную. Он улыбнулся черным майкам и футболкам, как старым знакомым – почему-то от их нахождения в квартире было радостно. Словно крошечная часть Чу-гэ теперь всегда была рядом, ободряя своим присутствием. Затем он походя скользнул по ним пальцами по дороге в ванную. Потом, подбирая разбросанные Рисинкой игрушки, специально поправил стопку. Когда Чанчэн снова обнаружил себя вечером замершим посреди коридора, он усилием воли ответ взгляд от аккуратно сложенной одежды Чу-гэ, развернулся и отправился на кухню. Там он долго и тщательно заваривал чай, стараясь думать о том, чтобы не перегреть случайно воду и не переборщить с заваркой. Затем он сел за стол, положил голову на скрещенные руки, и принялся наблюдать как над пиалой пляшет пар. Дело в том, что Го Чанчэн наконец кое-что заметил. Каждое утро он просыпался с мыслью о том, что нужно написать Чу Шучжи сообщение. Это было первое, о чем он думал, когда открывал глаза. Ну… почти. Первой, конечно, была Рисинка и её мокрый нос. А сразу после – Чу-гэ. Рисинка поднимала его рано, а перед самым сном Чанчэну пришла в голову мысль, и он, не подумав, отправил ему сообщение в пять утра, вспомнив о ней при пробуждении. И тут же извинился в следующем сообщении, моментально устыдившись, что мог его разбудить. Но ответ пришел сразу: 05:06: «Прекращай нервничать, я мало сплю». 05:06: «Откуда ты знаешь, что я нервничаю?!» 05:07: «Я знаю». 05:07: «А что ты тогда делаешь?» 05:10: «Читаю». Затем Го Чанчэн спросил о книге, и как ни странно Чу-гэ ответил, а в полседьмого тот уже стоял на пороге, чтобы отвезти их с Рисинкой в парк. А затем на работу. Дело в том, что Го Чанчэн заметил, что Чу Шучжи присутствует в его мыслях постоянно. Он был настолько само собой разумеющейся частью его дней, что сознательно думать об этом было странно – зачем размышлять о том, что просто есть? И будет. И практически не было разницы, разговаривает ли он с ним у себя в голове, когда того нет рядом, или делится мыслями, накопленными за день, когда они вечерами выгуливают собаку. Это ведь почти одно и то же? Чанчэн очнулся в тот вечер когда чай уже совсем остыл. Он так и не пришел ни к каким выводам, кроме того, что это, наверное, нормально, когда люди проводят рядом много времени. За исключением одного момента: с такими людьми ведь можно делиться всем? И спрашивать тоже? Только вот у Го Чанчэна как раз начало появляться много вопросов, которые он не смог бы задать, как ни старайся. Поначалу они были мимолетными, неважными, частью той жизни Чу Шучжи, которая ему была недоступна. Но с тех пор, как он заметил шрамы на виске Чу-гэ, эти вопросы стали занимать его больше и больше. Потому что раньше Чу Шучжи был его наставником, угрожающим кукольником и безжалостным ментором. А теперь – просто «Чу-гэ», который отдал за него неизвестно сколько лет жизни. Который отдыхал у него дома на диване, и они вместе готовили ужин, и у него было множество шрамов, о которых Чанчэн совершенно ничего не знал. Сколько именно лет ты провел в заточении? Ты считал дни? Помнишь ли ты имена тех, кого убил в отместку за Няньчжи? Знал ли ты как зовут убитых тобой стражников? Что ты сделал первым делом, когда вышел из заключения? Кто причинял тебе в темнице Дисина боль? Каким тебе показалось после камеры небо? Знал ли ты, что увидел в тебе Посланник, чтобы забрать из-под стражи? Были ли у тебя другие друзья за то время, пока ты жил в Лончэне? О чем ты думаешь перед тем, как заснуть? … Конечно, свою остановку Чанчэн пропустил. Ему пришлось пройти три квартала обратно, то и дело поглядывая на телефон в ожидании весточки от Чу-гэ. Мессенджер молчал, и у Го Чанчэна сердце было не на месте. Отчего Чу-гэ мог так расстроиться, чтобы уйти, не сказав ни слова? Возможно, их отдел действительно распускают? И он пытался узнать, что с каждым из них будет дальше? Возможно, именно поэтому Чанчэн слышал в разговоре своё имя? Когда Го Чанчэн, дойдя наконец до дома, закрывал за собой дверь квартиры, его посетила ужасающая мысль. Если это правда (скорее всего да), то это значит, что они с Чу-гэ не смогут больше проводить столько времени вместе. И что на любой другой работе ему, скорее всего, не разрешат приходить в офис с собакой. Он бросил взгляд на коридор: на крючке у двери висела связка поводков и щеток. Внизу рядом с лежанкой стояли слегка пожеванные, но крепкие ещё дождевые калоши. По полу были разбросаны игрушки. На ламинате у порога красовались царапины – Рисинка начинала скрести пол, каким-то образом чуя, когда Чу-гэ только подъезжал к дому. Чанчэн аккуратно снял обувь и прошел в комнату. Там тоже, куда ни глянь, были видны следы Рисинки – следы зубов на ножках всей мебели. Клочки шерсти на диване. Еще одна лежанка у стола – Рисинке нравилось быть рядом, когда он писал дневник. На кровати красовался в клочья пожеванный любимый тапок. Весь этот беспорядок так незаметно стал частью его будней, что Чанчэн не мог представить, как теперь жить без него. Без цокота когтей по полу, повизгивания и радостной улыбки самоеда. Без ставших привычными собачьих шалостей. Ведь если он не найдет другую работу, куда ему разрешат приходить с собакой, Рисинку придется отдать? От таких размышлений становилось дурно. А если так – Чу-гэ ведь сможет её забрать? Го Чанчэн не думал, что мог бы её отдать кому-нибудь другому – это ведь как отдать на сохранение кусок себя, ту часть сердца, которая большая, белая и доверяет тебе беззаветно. Чанчэн знал, что Чу-гэ нравилось проводить время с Рисинкой, по-настоящему нравилось. Но забрать её к себе, если понадобится? Это очень серьезное обязательство и большая ответственность, а Чанчэн и без того каких только проблем ему не насоздавал за время их знакомства... Внезапно Го Чанчэн осознал нечто ещё более страшное, что заставило его опуститься на край кровати и глубоко задышать. С самого своего первого дня в Бюро Чу Шучжи столько всего сделал для него: защищал, тренировал, учил обращаться с шокером, поддерживал в трудные минуты, потом безумно помогал с Рисинкой. А сам он ничего такого не делал – только попадал в неприятности и заглаживал после этого свою вину единственным известным ему образом – едой и болтовней. Не то, чтобы Чу-гэ было не нужно ни то, ни другое… Возможно, дело было как раз в Рисинке – Чу-гэ слишком нравилось с ней проводить время, а Чанчэна он терпел как неизбежное неудобство, идущее в наборе? Возможно, он всё понял неправильно, и тот общался с ним как раз из-за собаки, поскольку Го Чанчэн – её хозяин? А как же то, что Чу Шучжи спас ему жизнь после Дисина, мелькнула мысль. Чу-гэ – хороший человек, сразу одернул себя Го Чанчэн. Он сделал бы это для кого угодно из Бюро. Поэтому, если они не будут работать вместе, то, возможно, их вообще что-либо перестанет связывать? Го Чанчэн не знал, что делать с этими размышлениями. Они были слишком серьезными, слишком тревожными – не такими, как его обычное беспокойство обо всём подряд. Он достал телефон, написал Чу-гэ сообщение: узнать как он, всё ли хорошо. Ответа не было. И не было. И по-прежнему не было. Чанчэна постепенно начала захлестывать паника, и он решил делать что угодно, лишь бы отвлечься. Достал ведро со шваброй из кладовки, помыл полы, протер везде пыль. Собрал специальным валиком шерсть с дивана. Потом, подумав, сделал то же самое с одеялом. Затем достал из холодильника все продукты, которые нашел, и принялся готовить ужин. Через полчаса он заметил, что сделал ту еду, которая нравилась Чу-гэ. Когда на телефон пришло короткое сообщение, Чанчэн уже не находил себе места. Мгновенно накатила короткая волна облегчения, а вслед за ней гораздо большая – паники. Всё, что мог, он по дому давно переделал, оставалось только ждать, пока Чу-гэ вернется. А что делать со страхами, которые жили, казалось, собственной жизнью в его голове, он не знал. В любой другой ситуации, на работе он запретил бы себе бояться, потому что должен был выполнять задачу. И идти вперед. Сейчас идти было некуда. Чанчэн ополоснул лицо холодной водой из умывальника на кухне и включил телевизор, надеясь, что сможет немного отвлечься. Время тянулось невыносимо медленно, и когда он услышал дверной звонок, то у него даже слегка закружилась голова от облечения. Наконец-то они вернулись! Он столько всего хотел спросить. Столько сказать. Когда он открывал дверь, десятки заготовленных, отрепетированных вопросов вертелись на кончике языка, готовые сорваться, но затем он увидел лицо Чу-гэ, и они пропали. Как не было. Чу Шучжи выглядел настолько усталым, что у Чанчэна сжалось сердце. Он не помнил, когда в последний раз видел его таким. Возможно, никогда. Даже когда они пытались не спать, избегая лживых насланных сновидений – Чу-гэ тогда держался без сна лучше прочих. Сейчас на его лице резче проступили скулы, а остальные черты словно бы съела тень. И всё же, когда Чанчэн открыл дверь, Чу-гэ ему улыбнулся. Из-за этой усталой, почти одними глазами, улыбки, Го Чанчэн не смог задать ни одного вопроса. Не хватило духу. Он просто улыбнулся в ответ и сказал: – Чу-гэ, проходи. Я накрыл стол. Тот расстегнул шлейку на Рисинке и покачал головой: – Я не голоден. А эту разбойницу нужно помыть, она сегодня изображала бульдозер. Они вдвоем направились в ванную – весь алгоритм у них был отработан давно. Чу Шучши крепко держал Рисинку, чтобы та не резвилась, пока Чанчэн смачивал шерсть, намыливал шампунем, смывал, затем заворачивал собаку в огромное полотенце. Затем Чу-гэ относил Рисинку на диван, где укладывал себе на колени, запеленованную в полотенце, чтобы впитались остатки воды из шерсти. Чанчэн обычно садился рядом, держа наготове собачье угощение, и они смотрели передачу, пока Рисинка засыпала в тепле и компании. Чаще всего в процессе они болтали, вернее Чанчэн говорил, а Чу-гэ казался не слишком недовольным происходящим и даже отвечал. Но сегодня их сопровождало неудобное молчание. Чанчэн никак не мог решиться начать разговор – от одного взгляда на Чу-гэ перехватывало горло и все слова пропадали, настолько отстраненным тот был. Чу Шучжи не взглянул на него ни разу, пока они купали собаку, лишь однажды слегка отвел его руку, когда струя воды едва не попала Рисинке в глаза. Когда Чу-гэ привычно уложил Рисинку на диван, Чанчэн сел с ним рядом. Рисинка немедленно подвинулась и положила морду ему на ноги. Го Чанчэн как всегда включил телевизор – собаке нужно было полежать спокойно минут двадцать после ванной, а сидеть в тишине было невыносимо. Он глубоко задумался, глядя на экран, всем телом ощущая напряжение, повисшее в комнате, исходящее от Чу-гэ и его самого. Груз всего несказанного был слишком велик, но Го Чанчэн понимал, что разговор нужен был именно ему. Чу Шучжи явно требовалось отдохнуть. Тот всегда его так поддерживал, и если сегодня, наоборот, именно Чанчэн может помочь, закрыв рот и не задавая вопросов, то он обязан сделать именно это. Чанчэн по обыкновению, не глядя, положил руку Рисинке на загривок, и почувствовал, как его пальцы встретились с пальцами Чу-гэ. Возможно, тот тоже искал утешения в её спокойном тепле. «Ноша, разделенная на двоих…». Интересно, а собака считается? Не задумываясь над тем, что делает, Чанчэн взял его за руку – та была необычно холодной, но сразу крепко сжалась в ответ. Го Чанчэн замер, перестав, казалось, даже дышать, от произошедшего. Он не знал, что будет дальше. Не уходи, хотелось сказать ему. Я знаю, что скорее всего не нужен тебе, но у меня больше никого нет, хотелось сказать ему. Он ещё крепче перехватил ладонь Чу-гэ – сейчас это была единственная точка, которая соединяла их, и Чанчэн готов был держаться за неё изо всех сил, пока есть время. Пока Чу Шучжи позволит ему держаться. Он считал в голове секунды – пять, десять, восемнадцать, двадцать три, – а затем пальцы Чу Шучжи разжались. Вздрогнув от неожиданности, Чанчэн обернулся к нему. Он хотел спросить – почему? И ещё миллион вещей. Но усталый, опустошенный вздох Чу-гэ словно поставил перед ним стену. Он никогда раньше не видел между ними стены, и впервые за всё время, что знал Чу Шучжи, Го Чанчэн испугался по-настоящему. Он резко одернул руку, мгновенно покраснев из-за своего порыва, и слова вырвались из него, прежде чем он смог их поймать. Прежде, чем смог включить голову. – Ч-чу-гэ. Поговори со мной? – Что? – моргнул тот. – Пожалуйста, – умоляюще повторил Чанчэн. – Поговори со мной. Расскажи, в чем дело. Я же вижу – что-то случилось. Я весь вечер себе места не нахожу, а если ты расскажешь, то тебе станет г-гораздо легче, обещаю! – Чанчэна начинало нести, и он хорошо знал, что в таком состоянии уже не сможет остановиться. – Не о чем пока говорить, – покачал головой Чу Шучжи. – Ещё ничего не решилось. Чу Шучжи попытался подняться, одной рукой осторожно сдвигая уснувшую на нем Рисинку. У Го Чанчэна появилось чувство, что он вышел из собственного тела, и наблюдал за собой со стороны. Он видел, как подался вперед, как схватил Чу-гэ за рукав, пытаясь удержать его рядом, чтобы тот не вставал, не уходил. Как его собственный рот открылся, и из него полился неостановимый поток бессвязной речи. – Чу-гэ, пожалуйста, останься, я вижу, что что-то не так, расскажи, что случилось, не уходи, бюро ведь распускают, да, иначе ты бы не ругался с Дацином, правда? Я знаю, что теперь всё поменяется, прости за все неприятности, которые я тебе причинил за этот год, я не знаю, как могу отплатить за это, хочешь забрать Рисинку – я ведь знаю, что она тебе нравится, и она тебя страшно любит, а от меня одни неудобства, и ты, скорее всего, больше не захочешь приходить, ей, честное слово, будет с тобой хорошо, а ты вообще знаешь как я тебе благодарен, ты даже представить не можешь, прости за то, что я такой бестолковый, но когда нас закроют, ты правда не обязан будешь приходить, я отдам тебе её, а сам справлюсь, честное слово… Чанчэну начало не хватать дыхания, и он запнулся, одновременно с тем, как Чу-гэ взял его за плечи и так сильно встряхнул, что у него клацнули зубы. Рисинка вскочила у них с колен и, размотав полотенце, умчалась на кухню, где сразу раздался шум. – А ну прекрати! – рявкнул Чу Шучжи. – Что за бред ты себе придумал? Чанчэн не мог собрать мысли в одном месте, чтобы внятно выдать хоть одну – он совсем потерял берега и мог только, задыхаясь, повторять, тряся головой: – Чу-гэ… Ч-чу-гэ… Руки на предплечьях Го Чанчэна сжались ещё сильнее, фиксируя его на одном месте. – Дыши, Чанчэн, – сказал спокойный голос. – Глубоко дыши. За мной, вот так. Он принялся повторять вдохи и выдохи за Чу-гэ, один за одним, в унисон, ещё и ещё, и постепенно бешено колотящееся сердце немного успокоилось, а в голове – прояснилось. Чу-гэ наконец отпустил его и очень серьезно посмотрел. – А теперь ты рассказывай, что это было. – Н-ничего, Чу-гэ. Прости. – Это не просьба, – отрезал он, а взгляд стал более жестким. Чанчэн ещё несколько раз судорожно вздохнул, а затем, сцепив руки в замок, начал говорить, глядя вниз, в пол. В глаза Чу Шучжи он смотреть не мог. Слова полились из него потоком, стоило начать – остановиться он бы не смог. Он рассказал, о чем думал весь вечер, о всех своих страхах, о том, что спецотдел распустят, и что… – … И что я понимаю, что бестолковый и бесполезный, и всегда создаю проблемы, и ты не должен больше будешь помогать мне, и… – Остановись, – прервал его Чу Шучжи. Его голос был неожиданно мягким. Таким он раньше обращался только к Рисинке. – Чанчэн, посмотри на меня. Он замотал головой – даже за все деньги мира он не смог бы взглянуть на Чу Шучжи. – Чанчэн, – повторил Чу-гэ. – Посмотри. На меня. Он не мог заставить себя поднять голову, упорно глядя на свои ноги, и поэтому момент, когда Чу Шучжи цепко взял его за подбородок и потянул вверх, оказался для него полной неожиданностью. Чанчэн попытался зажмуриться, но пальцы на подбородке сжались крепче, и ему пришлось открыть глаза. Лицо Чу-гэ было спокойным, даже немного насмешливым, и Чанчэн вообще перестал понимать, что происходит. Кроме одного. Чу-гэ сейчас держал его, и он так боялся того, что тот сейчас подтвердит все его догадки и уйдет, что Чанчэну хотелось, чтобы тот держал его как можно дольше. Так долго, сколько возможно. Чтобы потом помнить. – Чанчэн, ты болван, – сказал Чу-гэ очень просто. – Я иногда поражаюсь, какой ты бываешь болван. В его голосе совсем не было ни злости, ни раздражения, просто усталость и… облегчение. Облегчение? – А теперь слушай сюда, – продолжил он. – Я никуда не уйду. Даже если нас закроют к такой-то матери. Что бы ни случилось. Понял меня? Кивнуть Чанчэн не мог – так крепко держали пальцы, – поэтому просто прикрыл глаза. – И еще. Чтобы я больше не слышал от тебя никогда этой дури о том, что ты бесполезен и от тебя одни неприятности. Это неправда. – П-почему? – пробормотал Го Чанчэн. – Почему от тебя не только неприятности? – усмехнулся Чу Шучжи. – Н-нет. Д-да. Почему ты останешься? Это был самый важный вопрос. Это был вопрос, который затмил в голове Го Чанчэна всё остальное – настолько, что вытеснил даже чувство самосохранения. Что не задать его стало невозможно. Чанчэн был готов, что сейчас Чу Шучжи отпустит его – вот прямо сейчас, в любой момент. Но он держал его. Он по-прежнему держал его. – Чанчэн, ты не знаешь своей силы, – вздохнул Чу Шучжи. – Вообще понятия не имеешь. А знал бы – не задавал дурацких вопросов. Это был не тот ответ, которого он ожидал. Или всё-таки тот? Или вообще не ответ? – Чу-гэ? – решился Го Чанчэн. – Что? – Ты не ответил. Чу Шучжи вздохнул ещё глубже. – Чанчэн, я скажу это только один раз, поэтому слушай внимательно. Я никуда от тебя не денусь, ни сейчас, ни потом. – Почему? – спросил он. Молчание. – Почему? – продолжил спрашивать он. Ему нужно было знать. Ему так важно было знать. Сердце колотилось так, что, казалось, наполняло грохотом всю комнату. Чу Шучжи посмотрел на него с непонятным выражением лица. Го Чанчэн растерялся – такого взгляда он раньше не видел. А затем случилось то, чего он не мог себе представить даже в самых диких своих догадках. По-прежнему держа Чанчэна за подбородок, Чу Шучжи потянул его на себя – ближе, ещё ближе. И за мгновение до того, как их губы соприкоснулись, Чу-гэ выдохнул прямо ему в рот: “Ты особенный”. *** В тот день Го Чанчэн так и не получил ответы на терзающие его вопросы. Зато нашел ответы на новые – те, которые ему вовсе никогда бы в голову не пришло задать. Он вообще не догадывался, что такое бывает. И что о другом человеке можно выяснить настолько многое, ничего при этом не спрашивая. Он узнал, что у Чу Шучжи очень чуткие руки. Что когда тот проводит пальцами по его позвоночнику, от затылка к пояснице, Чанчэн непроизвольно прижимается ближе, хотя ближе уже просто некуда. Он узнал наконец, что такого было в поцелуях. Как Чу-гэ смотрит, когда Чанчэн сам наклоняется, чтобы поцеловать его, обхватив за коротко стриженный затылок. За один этот взгляд Чанчэн готов был отдать всё, что у него когда-либо было. Какие из горла Чу Шучжи вырываются не контролируемые им звуки, когда Чанчэн, обмирая от собственной храбрости и ошалев от новых ощущений, трется об его бедро. Как ощущается рука Чу Шучжи, когда ложится ему на член. Как звучит его голос, когда тот выдыхает ему прямо в губы: «Можно?» Он узнал, как Чу Шучжи выглядит, когда кончает. И как сильно и осторожно обнимает его после. А ещё Го Чанчэн получил ответы на те вопросы, которые ни разу в жизни не решался задать о самом себе. – Интересно, – задумчиво спросил он, приникнув к Чу-гэ, когда они лежали, обнявшись, а в ногах у них спала Рисинка, чрезвычайно довольная тем, что оба её человека решили наконец никуда не уходить. – Как думаешь, если бы не Рисинка?... Мы бы?... – он смешался, не зная, как лучше сформулировать. Но Чу Шучжи, как ни странно, всё понял правильно. – Думаю, да, – усмехнулся он краешком рта и легко коснулся губами макушки Чанчэна. – Конечно – да. Но гораздо, гораздо позже.