I
Утром на районе тихо и спокойно. Часов так в шесть. Пьяные компании уже успели разбрестись по домам ― даром, что середина рабочей недели ― это же Чертаново. Тут что ни день ― праздник. Угу. Водки или пива ― кому что ближе. Собачники еще не успели высыпать на пустырь, затерявшийся среди однотипных, загораживающих солнце многоэтажек. Так, пара завсегдатаев сонно нарезает круги поближе к домам. Артем невольно сбавляет скорость, краем глаза цепляясь за высокую фигуру, неспешно пересекающую пустырь. А вот это что-то новенькое. Кто-то. Уж сколько он здесь бегает ― скоро три месяца будет, а никогда… У мужчины пронзительные, темные, почти черные глаза. Это все, что успевает понять Артем, проносясь мимо. Взгляд такой ― в самую душу будто. Пробирающий. На следующем круге ― сбавить скорость и рассмотреть повнимательнее… Рядом вдруг ― черно-белое мельтешение, и контрольным в спину окрик: ― Чара! Голос у мужчины вроде не громкий, а поставлен так, что против воли обернуться хочется. Упрямство толкает вперед. Собака рядом и не думает отставать: только язык восторженно на сторону вываливает, и Артема пробивает на глупую улыбку. Замедлиться теперь хочется хотя бы ради того, чтобы ее погладить. Отчего-то он уверен, что та дастся в руки сразу же, стоит лишь чуть притормозить. Так и происходит. Черно-белый вихрь закручивается, наскакивает, пока Артем потихоньку снижает скорость ― против привычки не попрешь. Да и сердце… Когда три месяца назад районный кардиолог, строго глянув поверх очков, заметил, что Артему надо завязывать бухать и пора вставать на лыжи, тот поверил сразу. Безоговорочно. Не, ну, а хули? Если все по фактам обстоятельно разложили. А потом навесили сверху предписание бегать каждый день и принимать витамины. Закончить свои дни безвольным овощем после инсульта совсем не улыбалось. Да и фанатом Клуба 27 он никогда не был. Даже на полшишечки. Даже на… ― Кто хорошая собака? Ты хорошая собака! Черно-белый вихрь отскакивает, а потом радостно льнет к рукам, вылизывая их. Артем гладит счастливо вертящуюся собаку по мягким бокам ― та кажется худой сквозь шерсть. Неужто хозяин ее голодом морит? Такой может. ― Обычно она чужим не дается. Все тот же негромкий голос. Артем запрокидывает голову стремительно, сходу налетая на темный пристальный взгляд. Почти разбиваясь. ― Тогда, выходит, я свой. Нагло. Скалясь не хуже… ― Чара, правильно? Собачий хвост заходится в восторженных конвульсиях, и Артему становится не по себе. Не, он обычно животным нравится, но чтоб настолько… Некстати в голову лезут глупые мысли о родственных душах, которых как раз первыми приметили животные, а вовсе не их хозяева. Бред же полный, ну. Где он и где… Артем только усмехается, с удовольствием зарываясь пальцами в длинный шелковистый мех. Такое только во второсортных любовных комедиях бывает. Угу. «Реальная любовь по-чертановски». Осталось только дождаться, когда снимут самую романтическую историю о том, как один гопник повстречал… Да хер знает кого он повстречал. Мужчина так и не представился, а спрашивать было… Хотя, хули булки мять? И так у них собака, считай, уже общая. По ее собственному мнению хотя бы. ― Артем. ― Валентин. Рукопожатие короткое, но крепкое. Губы сами собой ползут в ухмылке. ― Вы военный. ― А вы проницательнее, чем кажетесь. Чужая ответная едва заметная улыбка, заставляет сердце пропустить удар. А полковник-то, оказывается, улыбаться умеет. Почему именно полковник ― да хуй его знает. Тема просто уверен. Слишком уж выправка у него… ― Не видел вас здесь раньше. ― Раньше мы здесь не гуляли. А у самого взгляд меняется, теплеет ― Чара поднимает голову, преданно заглядывая в глаза своего человека. Любить, очевидно, полковник тоже умеет. А вот поддерживать разговор ― не особо. Да и нахрена ему? Это Артему любопытно. Хочется узнать как можно больше и поскорее. Есть в Валентине, Вале, что-то такое. Цепляющее. Значительное. Важное. Что-то, что заставляет потрепать Чару между ушами и будто невзначай обронить: ― Здесь в это время почти никого нет. ― Кроме вас. ― Кроме меня. Улыбка сама собой растягивает губы. Артем козыряет на прощание ― только чтоб проверить чужую реакцию. Валентин чуть хмурится, явно недовольный, но молчит. Хотя ему и говорить нечего ― солдатики, небось, под его грозным взглядом и так по струнке ходят. А Теме что? Тема разворачивается, скорость набирает постепенно. И старательно не думает о том, смотрят ему вслед или нет. Валентин не появляется ни на следующее утро, ни через день. Не то, чтобы Артем его ждал. Вот еще. Но мыслями, нет-нет да возвращался к этой странной встрече стабильно раз в день. А иногда ― чаще. Пообещав себе не пробивать полковника в гугле, Артем будто бы успокаивается на долгие четыре дня. А потом, сдавшись, гуглит. Нет, ну а хрен ли ― от его интереса тому ни горячо, ни холодно. Они, может, вообще больше никогда не встретятся. Где-то на этой мысли разом становится не по себе. С Валей хочется увидеться еще. И еще. Интересно, какое пиво он пьет? Да и пьет ли вообще? Хотя военный же… Должен по идее. Вопросов десятки. Глупых, несуразных, но отчего-то важных. Артем увязает по уши.II
― Тем, втрескался в кого что ли? Рус по-хозяйски запускает в передний карман его джинсов руку за зажигалкой. Ухмыляется широко. Артем только глаза закатывает, тоже прикуривая. Перекуры не спасают ― на улице так же душно, как в нагретой железной коробке мастерской. ― Да с хера ли? ― А хрен ли ты как сомнамбула по мастерской шароебишься и вздыхаешь каждые пять минут. И не поспоришь ― и так сегодня чуть не проебал инструмент под капотом, задумавшись. Еблан. Артем затягивается почти зло. Шерлоков развелось, каждый, блядь, второй. Ну, куда тут денешься. ― Колись давай, Ромео. Чужой кулак несильно тычется в плечо. Вот и как ему расскажешь? Да и рассказывать не о чем ― Валентин, по прошествии двух недель, все больше похож на порождение воспаленного летней жарой сознания. Совсем неудивительно, что по такой погоде мозги жарятся. И подсовывают глюки с горячими мужиками за сорок. ― Рус. ― А? ― Будь ласка ― отъебись. Обидится ― и хуй с ним. Артему бы с собственными чувствами разобраться. Про чужие лишний раз задумываться не хочется. Ибо нехрен лезть не в свое дело. Захочет ― расскажет. А пока извините-отъебитесь. Рус только хмыкает скептически ― мол, смотри сам. Сигарету докуривает в пару затяжек и молча сматывается обратно в духоту мастерской. Обиделся все-таки. ― Да блядь. Ну вот. К тебе, понимаешь ли, со всей душой, а в ответ… Метнуться в ближайший круглосуточный за мороженым ― вместо тысячи слов извинений. Да и нафиг они не нужны, когда есть холодненькое эскимо в плюс тридцать. Знакомую фигуру он замечает почти сразу же. Валентин курит рядом с машиной. Задумчиво так. Спущенное заднее колесо бросается в глаза стоит только приблизиться. ― Артем. А он помнит, смотрите-ка. Внутри разом теплеет, а раздражение уступает место тихой радости. ― Здрасте, ― скалится привычно, получая скептический взгляд в ответ. Эх, товарищ полковник, вы просто не знаете, с кем связались. ― Давайте я за запаской сгоняю? У вас гараж, небось, рядом. Еще один скептический взгляд. Валентин осматривает его с головы до ног. Что-то думает себе, прикидывает. Артем, кажется, и не дышит вовсе. Словно во сне приседает рядом со спущенным колесом, оглядывает рассеянно. И где только полковник умудрился найти здесь… ― Я в автомастерской работаю. Сделаю в лучшем виде. Снизу вверх глядя. Валентин хмурится коротко, но вдруг выуживает из кармана связку ключей. Снимает один. И протягивает вместе с ключами от машины. ― За мной сейчас приедет служебная, ― поясняет коротко в ответ на удивленный взгляд. ― Перегоните мою после в гараж, пожалуйста. Выканье режет слух до боли. Артем уже рот было раскрывает, чтобы поправить, но рядом тормозит черная ауди, не оставляя шанса продолжить светскую беседу. Вот ведь… ― И спасибо, Артем. Прикосновение к плечу невесомое. В темных глазах вспыхивает и гаснет искрами благодарность. Внутри все мучительно замирает ― Артем только и может коротко кивнуть. Вот и поговорили. Валентин стремительно исчезает в прохладном салоне, оставляя его один на один с острым ощущением нереальности происходящего. Гараж у товарища полковника оказывается самым обычным. Не то, чтобы Артем ожидал обнаружить тут портал в прошлое или останки летающей тарелки ― вряд ли Валентин берет работу на дом, но… Точно не почти идеальный порядок, склад больших картонных коробок, несколько удочек на стене и пару походных рюкзаков. Ну и разное по мелочи: ящик инструментов, лосиные рога над входом ― их сложно не заметить ― и старое кресло-качалку. В одной из коробок, Артем неосторожно цепляет ее, пока пытается выкатить запаску наружу, к своей машине, детские игрушки. Вот это поворот. Очень уж не вяжется с Валентином образ примерного семьянина. Да и не похож он на счастливого человека, если честно. Есть в нем что-то такое глубокое, неизбывно-печальное. Что-то от человека, который потерял все. И сейчас живет по инерции. Слишком ответственный за судьбы окружающих, которые, конечно, не справятся без него. Пережить потерю родственной души удается одному на сотню человек. Ну да. Товарищ полковник смог бы. Вот только… Взгляд цепляется за другую коробку ― в ней ровный плотный ряд рамочек. «Полковнику Лебедеву Валентину Юрьевичу за заслуги…». Их таких тут ― Артем сбивается со счету на двенадцатой. Умеешь ты, Тема, выбрать… Настроение мигом портится. А вот нехуй по чужим коробкам лазить. На чистой злости колесо в свой багажник закидывает. А потом остывает мгновенно. Не, ну если бы Лебедев не хотел, то не отдал бы ключи. А тут ― доверился же. Не мог не догадываться, что Артем везде любопытный нос сунет. Или понадеялся на благовоспитанность чертановской гопоты? Вот уж точно нет. Так и хрен ли загоняться на ровном месте? Не ровня он полковнику, и что ж теперь? А хотелось бы. Артем приваливается к горячему боку машины, голову запрокидывает. Мысли перескакивают с одного на другое, сваливаясь в один огромный ком обиды, раздражения и любопытства. Хочется закурить, но свою дневную норму он уже израсходовал. Зожник хренов. Как там было: лучше жить коротко и ярко, чем долго и скучно? Кажется, Тема уже готов сдаться, лишь бы заглушить болезненно яркое осознание ― даже если бы у них с Лебедевым был бы шанс, из этого ничего не вышло бы. Просто потому что он обладал сказочной способностью проебывать все. Рус в итоге оказывается без мороженого, но Артему особо не до того. А телефон-то у Лебедева и не спросил… Чтобы ключи вернуть. Хотя их мастерская ― единственная в округе. Должен догадаться зайти. ― Короче, если вдруг зайдет мужик по фамилии Лебедев, то вот ключи от его машины, ― Артем машет брелком и ключом от гаража перед ошалевшими от такой наглости пацанами. Лишь бы запомнили, блядь. ― А это кто вообще? ― Полковник один знакомый. И, не сдерживаясь, в голос ржет, глядя как из ошалевших чужие лица становятся откровенно охуевшими. ― И когда успел-то, а? ― Да хорош пиздеть! И: ― Ты ему скажи, что мы забесплатно не работаем. На разные голоса. А Тема что? Тема лишь плечом дергает и усмехается коротко ― сами, мол, додумывайте, что хотите. А у него поважнее дела есть. Хотя бы и загуглить теперь Лебедева по всей форме.III
У Лебедева есть дочь. И своя страница в Википедии. Артем коротко смеётся представляя, как какой-нибудь адьютантик полковника старательно составлял статью. А, может, это плод совместного творчества всех его подчиненных. Очень уж складно написано. А отсмеявшись, возвращается к дочери. Лебедева Юлия Валентиновна. Только имя. Ни даты рождения, ни фотки. Впрочем, по соцсетям пробивается на раз. В отличие от Лебедева. Неулыбчивая, серьезная и взгляд этот ― можно воду до льда морозить. Но красивая. Как будто и в отца и, Тема отчего-то внутренне уверен, в мать. Совместных фото с Лебедевым всего пара ― оно и неудивительно. Девятнадцатилетней девчонке не до семейных посиделок... Хотя, судя по фоткам, рыбалку они уважали с отцом одинаково. Наверное, в другой реальности Тема бы точно влюбился. Было в Юле что-то такое притягательное. Не как в Лебедеве ― тот вообще особый случай, но... Но. Не залипать на официальные фотки самого ВалентинЮрича, раз уж личных не подвезли, не выходит. Форма тому охренеть как идет. И без того строгий, собранный, он разом становился каким-то… абсолютно недосягаемым. И Теме охренеть как не стыдно было стирать за дрочкой ладони на его светлый образ. После второй внезапной встречи с ним в мозгах что-то окончательно закоротило: вернувшись домой, он, едва скинув кроссы, сразу метнулся в душ. Не столько смыть накопившуюся за день усталость, сколько… Крыло его беспощадно. Да, влюблялся, да, страдал, но так ― никогда. Будто разом выкрутили все эмоции на максимум. А потом оставили одного разбираться с вот этим вот оглушающе болезненным, острым чувством ― даже не влюбленности, какой-то одержимости. Не, ну а как это еще назвать? Если всю дорогу до дома Артем прикидывал, какой из домов рядом с гаражами ― Лебедевский. Зачем ему это тайное знание ― хуй знает. Не в гости же к тому завалиться. Ага, да. Здрасте, ВалентинЮрич, я на вас издрочился весь. Я привлекателен, вы чертовски привлекательны. Может, перепихнемся? Хорошо, если он дверь перед носом захлопнет, а не спустит с лестницы. Он может. Уж в этом Артем не сомневается. Как и в том, что он сам конкретно так въебался в. Но отрицать очевидное было легко. Потому что оно было невероятным ― ну никак не мог хмурый, суровый полковник быть его родственной душой. Вот и сейчас, кое-как извернувшись и разглядывая пару чернильно-черных крыльев во всю спину в зеркало, Артем не верит. Это ж какая блядская насмешка вселенной: Ткачев и Лебедев ― оба с крыльями. Но ему не до веселья. Прохладная вода нисколько не остужает собственный пыл. И он в который раз сдается. Ладонью по животу вниз скользит медленно, настраиваясь, накрывая уже полувставший член. Неторопливое, почти ленивое движение вверх-вниз под смутные, едва оформившиеся образы. Глаза закрываются сами собой, и он проваливается в горячечность собственных фантазий. Почти ощущая, как фантомные чужие ладони ведут по груди, по животу, как сзади прижимается крепкое тело, обнимая, укутывая собой. Как влажно, мягко по шее к плечу скользят губы, вызывая слабую дрожь предвкушения. Представить, что это пальцы Лебедева сжимают член, медленно, с оттягом надрачивая ― проще простого. Артем проглатывает стон, голову запрокидывает. И льнет к нему всем телом, почти забывая, что в душе он один. Столкновение с реальностью жесткое, болезненное, выбивает из него хнычущий стон ― собственных прикосновений недостаточно. И как же невыносимо хочется ощущать его, а вовсе не… Движения становятся быстрее, грубее. Голодный до чужой ласки организм требует разрядки. Стоит только снова отчаянно зажмурится, представляя, как Лебедев одной ладонью сильно сжимает, чуть оттягивая ягодицу, а второй скользит по члену в том идеальном темпе, от которого у Артема перехватывает дыхание, как его тут же продирает мощным оргазмом от макушки до пят. Без сил, прислоняясь к прохладному кафелю стены, Артем устало прикрывает глаза. В голове на пару долгих мгновений воцаряется блаженная звенящая тишина. Ему почти кажется, что тяжелое наваждение спало, что, наконец-то... Без шансов, блядь. За всеми этими любовными переживаниями, Артем едва не пропускает конец рабочей недели. А уже дома становится понятно, что в рабочем угаре ― всю неделю они с пацанами возились с большим и сложным заказом ― он абсолютно забыл о том, что запас продуктов в холодосе не бесконечен. Да и не до готовки было, откровенно говоря. Так, по-быстрому пожарить яичницу или котлет готовых на сковородку бросить, в лучшем случае. В худшем ― заварить лапши, чисто голод до утра перебить. До ближайшего супермаркета рукой подать, но Артем заводит машину. По-хорошему надо бы на неделю закупиться. А тащить все это на себе совсем не улыбается. Сил и так едва-едва хватает не отключиться за рулем, да за дорогой следить. В магазине он откровенно долго тупит у каждого стеллажа. По уму следовало составить список, но в нем не было особого смысла ― в холодильнике из еды осталась одна засохшая горчица в банке. Поэтому, наплевав на все, Артем просто метет с полок в тележку все, что хоть немного съедобно. И на очередном повороте ― к мороженому и заморозке чуть не въезжает в… ― Извини… те. Сука, да что ж это такое-то? Значит, за ключами он умудрился зайти как раз тогда, когда у Артема был выходной, а как случайно столкнуться в магазе ― так Лебедев тут как тут. Нет, ебучая вселенная точно издевается. ― Здравствуй, Артем. А у самого будто взгляд немного теплеет. Во всяком случае, свалить по-быстрому, сделав вид, что он ужасно торопится, ВалентинЮрич не пытается. Даже наоборот. Поравнявшись с Артемом, продолжает движение, но уже рядом. Хочется задать тысячу и один вопрос, но он выбирает самый неожиданный. Не только для себя, но и для Лебедева. ― Как там Чара? В темном взгляде вспыхивает и гаснет удивление, но отвечает он спокойно: ― Хорошо. ― Передавайте ей привет, что ли. А что ещё сказать-то? Особенно если ловишь себя на вполне искреннем желании увидеть чужую питомицу снова. ― Передам. И все. Рядом с ним слова отказываются складываться во что-то вразумительное. А ведь хотел спросить и про машину, и про встречу ― так бы ему все и рассказали, ага. Не, ну, попробовать можно было. ― Джентльменский набор? Сообразить сразу, о чем он, не выходит. Вместе с речью отказывает мозговая деятельность. А подсознание вместо адекватного ответа настойчиво подсовывает полупорнушные образы из жарких фантазий. Ну, пиздец же. А у Артема в тележке что? Полуфабрикаты какие-то. И сверху ― пиво с мороженым. ― Соблюдаю баланс вселенной, ― брови Лебедева в ответ на такое смелое заявление чуть удивленно ползут вверх. ― Компенсирую зож. В ответ ― короткая понимающая усмешка. У него самого в корзине Артем высматривает какой-то замудренный набор овощей ― вот то рыжее, походу, тыква. А полковник-то, тот ещё гурман. Поди ещё и по театрам расхаживает со всякими там... не-Артемами. ― И как тебе? ВалентинЮрич кивает в сторону мороженого, с которым Артём так и завис в руке. ― Да ничего так. Есть можно. Не как в детстве, конечно, но... И кому он втирает? Полковник ещё советское мороженое застал. То самое, о котором в народе слагались легенды. И которое, походу, существовало исключительно в массовом сознании. Но ВалентинЮрич удивляет. Проговаривая как-то по-особенному коротко и грустно: ― Жаль. Моей жене оно нравилось. И ни тени сомнения, что жена его... Румянец стыда ползет по щекам, стекает вниз к вороту футболки. Ему не должно быть неловко, но это именно так. Как всегда и бывает, когда с тобой делятся тем, что ты меньше всего ожидаешь услышать. ― А какое нравится вам? Запрещенный прием. Но Артем и так уже по незнанию проебался дальше некуда. Может, хоть с узнаванием сложится. Лебедев медлит, вдруг разом стряхивая с себя груз застарелого горя, и едва заметно улыбается. ― Шоколадное. А глаза темные, серьезные. Не улыбчивые ни разу. Но неизменно затягивающие. Следом за Артемом он закидывает в свою корзину мороженое. До касс они как-то абсолютно незаметно тоже добираются вместе. Пара коротких реплик по поводу продуктов ― Лебедев сдержанно кивает в сторону какого-то йогурта ― и не то, чтоб Артем пил йогурт, но тут лишь послушно отправляет его в тележку. Почему-то ему хочется верить. Абсолютно магическая сила убеждения. Артем в свою очередь подбивает ВалентинЮрича на авантюрную покупку новых шоколадных печенек. Уж если Лебедеву не понравится, то Юля наверняка оценит. Наконец, останавливаются перед длинной очередью. ― Я отойду, ― полувопросительно. Артем только кивает. Судя по тому, как он растерянно пялится в телефон, Юля запросила нечто такое, что еще поискать придется. А у самого нервозность полузабытая, детская ― а ну как Лебедев не успеет вернуться… Но он, конечно же, успевает. Пропускает Артема вперед едва заметным кивком. И снова погружается в размышления. Чем там его так успели нагрузить, спросить не успевает, а потом и вовсе из головы вылетает, пока рассовывает покупки по пакетам. Вот так если поглядеть ― абсолютно нормальная пятничная семейная вылазка за продуктами. ВалентинЮрича Артем дожидается, рассеянно залипая в телефон. Тот едва ли удивляется. ― Давайте я вас подброшу, все равно на машине. Более дурацкое предложение придумать невозможно. Но расставаться не хочется совершенно. И так сдерживать навязчивое желание прикоснуться получается слабо. Его то и дело ведет, тянет ближе к Лебедеву, пока они идут по остывающей после душного дня парковке. Солнце низко нависает над многоэтажками красным диском, расцвечивая все алым. Артем позорно залипает на чужой профиль в лучах заходящего солнца. ВалентинЮрич, если и замечает что-то, то не комментирует никак. И Тема благодарен ему, как никогда. За эти тихие секунды, за теплое спокойствие ― непривычное, но невероятно приятное. Да-да, дом ― это не место, это люди. И, походу, до этого Артем мотался по съему. Чтобы, наконец, обнаружить, что один хмурый, но отзывчивый полковник ему ближе, чем все, кто был до. Ехать недалеко ― они с ВалентинЮричем, оказывается, практически соседи. Даже дома похожи ― главное не припереться по пьяни серенады под окнами орать. Вот уж где неловко будет. ― Спасибо, Артем. От едва заметной улыбки, притаившейся в уголках губ, под ребрами мучительно сладко тянет. Хочется сцеловать ее, прочувствовать губами. Хочется пальцами в короткие волосы зарыться ― интересно, какие они на ощупь? Интересно… Артем коротко кивает, чувствуя, как губы расползаются в широкой ответной улыбке: ― Да было бы за что. ― Было. И есть. Строго и одновременно почти… ласково? Или ему чудится, или… Телефон Лебедева заходится истерической вибрацией. Он чуть хмурится, увидев имя на экране. И кивает на прощание, прижимая трубку плечом. Все как всегда. Вечно занятой полковник и Тема, который безуспешно пытается… А что, собственно, пытается-то? Быть рядом? Чушь какая-то. Под ребрами мучительно тянет. Будто кто-то ржавую иглу медленно в сердце вгоняет. Очевидно же всем и каждому, что ВалентинЮричу он никто. Так, пацан, с которым судьба почему-то его усиленно сводит. Осталось только самому себе это объяснить. Постараться забыть и забить. И жить, как жилось. Даже если от одной мысли больше никогда не увидеться внутри что-то умирает.IV
Срезать через пустырь было охрененно плохой идеей. Да что там. Откровенно хуевой. Особенно в состоянии легкого нестояния ― отмечали последний сданный большой заказ, и Артем, походу, на волне пьяной эйфории перебрал. Не, его не шатало, ничего такого. Но приятная звенящая пустота в голове, отдающая слабым шумом волн, настраивала на самый что ни на есть лирический лад. Артем, кажется, даже мурлыкал вполголоса какую-то мелодию ― стыдобища полная, но шел ровно, пусть и медленно. Уже у темнеющих махин домов он замечает библейскую, блядь, картину: какой-то не особо трезвый уебан пристает к девушке. Движимый слабоумием и чувством острой справедливости, Артем ускоряет шаг. Успевая разобрать: «Девушка, а, девушка, ну давайте познакомимся!». А вот негромкий ответ теряется за шумом крови в голове. ― Ты чо, слышишь плохо? Тебя отъебаться попросили, але. Девушка оборачивается нервно, Артем даже не успевает удивиться. И едва не пропускает смачный удар в челюсть. Пьяное тело за секунду приходит к выводу, что нарисовавшуюся в его лице проблему стоит решать кулаками. А вот Артем попадает ― тело сгибается, пошатываясь. Юля Лебедева вжимается в стену ближайшего дома с широко раскрытыми глазами. Тело разгибается и, внезапно, бросается вперед, заваливая его на землю. Артем лишь чудом не бьется затылком об асфальт, но по лицу тут же прилетает ― голова дергается в сторону под тихий вскрик Юли. Только бы не надумала геройствовать… Сберечь ее ― самое важное. Артем пинается, судя по громкому болезненному мычанию ― удачно. А потом, собравшись с силами, дергается, одновременно крепко цепляясь за чужую шею. Взять пьяное тело в удушающий захват получается с трудом. Но получается. Адреналин бурлит в крови, и он не сразу понимает, что все закончилось. Тело тяжело оседает на асфальт, а Юля внезапно оказавшаяся рядом, помогает подняться на ноги. Настойчиво в сторону тянет. ― Подожди… Пульс… Не, Лебедев его, наверняка, отмажет и от убийства за спасение единственной дочери, но… Лучше все-таки без этого. Пульс у тела слабый, но ощутимый. ― Скорую вызови… Мало ли… Что. Хрипит. Рот заливает кровью ― Артем, отвернувшись, сплевывает вязкую слюну. Юля заботливая. Он и сказать ничего не успевает, а она уже прижимает бумажный платок к его разбитой губе. Хмурится. Ну, точь-в-точь как ВалентинЮрич. ― Пойдем-ка, герой. Залатаю тебя. И голос строгий такой. В другой жизни… ― А не боишься? О, и взгляд один в один: «Ты совсем идиот или да?» Артема пробивает на лающий, нервный смех, отзывающийся острой болью в ребрах. Охает, резко прижимая руку к торсу, сгибаясь. Юля глаза закатывает, разогнуться помогает и под руку подлезает. ― Тут недалеко, пойдем. ― Тебя как угораздило-то в такую темень разгуливать, принцесса? ― Не могу не спросить о том же. Ох, ну и язва. Его отчего-то тянет улыбаться. Лебедеву с ней точно не скучно живется. Может, оттого и хмурый вечно ходит ― что там новое его дочурка отколет. С таким-то характером. И ведь не бросила. Хотя могла бы уже сто раз свинтить по-тихому. И сейчас вот, к себе тащит. Не девушка ― находка. Жаль только Тема по уши в ее отца въебался. Без единого шанса на взаимность, ага. А мог бы любить Юлю, и горя не знать… Перед глазами мелькает тонкое запястье с татуировкой в виде браслета. Под часами и кучей кожаных фенечек она почти незаметна. Почти. Внутри растекается теплом облегчение. Неловко бы вышло ― любить отца своей родственной души. Такое если и могло случиться, то только с ним. Но, к счастью, на этот раз вселенная решает, что с него достаточно и разбитого ебала. Сердце пока пусть побудет в целости. В прихожей темно и тихо. Но стоит им только войти, как почти сразу же вспыхивает свет, на миг ослепляя. ВалентинЮрич скрещивает руки на груди, уже было рот для гневной отповеди открывает… Да так и закрывает когда следом за Юлей в квартиру вваливается Артем. ― Здрасте. Ни тебе «Артем?», ни «Какого хера?». Молчит. И только глазами сверкает, будто бы даже обеспокоенно. ― Пап, давай потом? Видишь же, человеку помощь нужна. ― Вижу. Отмирает, наконец. ― Потом поговорим. Не повышая голоса. Но так, что Артема до самых костей пробирает. На Юлю и смотреть нечего ― бледнеет разом, теряясь. И молча скрывается в своей комнате, оставляя их наедине. ВалентинЮрич как-то внезапно оказывается рядом, осторожно за пояс обнимает, руку Артема на плечи закидывая. Будто он сам эти жалкие несколько шагов до кухни не сделает. Но его вдруг ведет, адреналиновый запал, на котором он все это время держался, иссякает вмиг, стоит только ощутить рядом такого крепкого и надежного Лебедева. А тот осторожно, даже мягко усаживает Артема на стул. Когда скулы касаются горячие пальцы, ощупывая, он понимает, что попал. По щекам расползается румянец, а ВалентинЮрич неверно истолковав его реакцию, кладет ладонь уже на лоб. Хмурится заметно. Губы сжимает так, что Артему под землю хочется провалиться от накатившего стыда. И вроде как не виноват совсем, а… ― Как это произошло? Сам из морозилки уже пакет с заморозкой достает, в полотенце оборачивает. Дыхание перехватывает от простой, но такой нужной заботы. Беспокоится, понимаешь ли, товарищ полковник, не отморозит ли себе Тема ебало. Хотя, скорее, он опять додумывает что-то, чего нет и в помине. Когда к щеке прижимается прохладное, чуть вздрагивает, осоловело глянув на сосредоточенного и ужасно хмурого Лебедева. «Капитан, капитан, улыбнитесь! Ведь улыбка ― это флаг корабля», ― так и хочется пропеть Артему. Пусть хоть идиотом считает, хоть что. Только не молчит и смотрит напряженно. Вместо этого он пускается в короткое, но путанное объяснение. ― Да как… Возвращался из бара, решил голову проветрить. Как раз через пустырь шел ― ночь, тишина, красота… Ну и вижу какой-то мудак до девушки доебы… Докапывается. А вокруг никого. Я потом уже, когда с ним поравнялся, понял, что он в полном невменозе, а Юля что? Она-то что могла сделать? Пришлось вмешаться. Лебедев хмурится пуще прежнего. А Артему мучительно хочется губами эту вертикальную морщинку между сведенных бровей разгладить. Ну, какой же пиздец, а. ― Он мне, походу, ребра отбил. А так ― ничего вроде. А с Юлей все в порядке. Испугалась только сильно очень. Вы ее сильно… ― И правильно испугалась! Вспышка гнева, неожиданно яркая, ослепляет. Артем чуть вздрагивает. Нихера себе полковник дает… ― Поучи еще меня, как дочь воспитывать, ― на плечи ложатся тяжелые ладони, пригвождая, предупреждая, не оставляя шанса вывернуться. То, что Лебедев взбешен до крайней степени, доходит с запозданием. ― А то что? Что вы мне сделаете? Нарывается намеренно. На эмоции выводит. Если ему станет чуточку легче, то и пусть. ― Щенок… Устало как-то, обреченно. Ладонью по лицу вдруг проводит ― Артема вновь с головой накрывает удушающей волной стыда. ― Ну вы чего, ВалентинЮрич… Все же хорошо закончилось. ― Хорошо? Заводится, закипает вновь. Но гневного всплеска не следует. В кухню, клацая когтями по полу, вбегает Чара, тут же радостно наскакивая на Артема. ― Привет, красавица. Соскучился, конечно. Да и она тоже ― все никак не может успокоиться, то руки лижет, то выворачивается, все тянется вверх лицо облизать. Губы сами собой расползаются в широкой улыбке. Вот же… Артем вскидывает взгляд, натыкаясь на непонятное, нечитаемое выражение на чужом лице. Смаргивает. А ВалентинЮрич уже абсолютно невозмутимо произносит: ― Дай хоть ребра посмотрю. Ага, посмотрит он. Отчего-то становится страшно. Не следует Лебедеву его татуировку видеть. Вот совсем. Потому что… Артем не переживет разочарования. Не сейчас. ― Да не стоит, правда, ― стратегически отступить в прихожую мешает Чара, которая, кажется, была бы счастлива, останься он до утра. А лучше и вовсе навсегда. Не только ты об этом мечтаешь, девочка. Не только ты. ― Я пойду. Все остатки решительности в эти короткие два слова вкладывает. Всего себя. Потому что если он сейчас не уйдет, то случится что-то непоправимое. Что-то, чего ВалентинЮрич ему никогда не простит. И он себе тоже. ― Я тебя отвезу. Вот так вот просто. Руку протягивает, помогая подняться на ноги, и так и не отпускает до самой прихожей, где Артем аккуратно приваливается к стене, рассеянно наблюдая, как он быстро обувается. Сонливая слабость накатывает, пока они молча спускаются в лифте. Больше всего на свете хочется никуда не ехать, а завалиться в постель под бок к Лебедеву и уснуть. Мечты-мечты. В реальности же Артем кое-как забирается на переднее сидение уже знакомого лэнд ровера, по привычке пристегиваясь. Кажется, этот жест не укрывается от внимательного взгляда Лебедева. Хмыкает он вполне одобрительно. Еще бы не. Вот встреться они пару лет назад… Срубает его как-то резко и отчаянно. В полудреме все чудится странное: Лебедев в камуфляжке и каске пристально разглядывающий его, Артема. Говорит что-то, вот только слов не разобрать, кроме негромкого, но весомого: ― Артем. Не сразу даже и понимает, что плеча касается чужая ладонь, мягко, но настойчиво потрясая. ― Приехали. ― А откуда вы мой адрес знаете? ― конец фразы теряется в широком зевке. ― Я все знаю. Ласково почти. То ли у Артема слуховые галлюцинации, то ли… ― Хорошо вам, ― ухмыляется широко, но грусть в голосе невозможно скрыть. ВалентинЮрич снова хмурится. Снова смотрит. Невыносимо. Между ними едва ли больше сорока сантиметров ― если качнуться вперед, то можно легко ткнуться губами в его щеку… ― Спасибо, что подвезли. До свидания! Он чуть из машины не вываливается, но свалить остро необходимо до того, как… ― До свидания, Артем. В спину. Мучительно тянет обернуться, но Артем лишь ускоряет шаг, стремительно скрываясь в темной прохладе подъезда.V
Раньше его вся эта истерия вокруг родственных душ не трогала. Взять хотя бы родителей ― ну, были они соулами, и что? Помогло им это хоть как-то воспитать того же Артема? Да нифига. Сейчас же вечерами напролет он пропадал на форумах в темах "Как распознать своего соула" и "Как подкатить к человеку, который кажется соулом". И если поначалу еще смущало, что Лебедев ― мужик, то теперь, спустя пару десятков счастливых и не очень историй, было наплевать. Похуй, кто там что про них подумает… Ага. Как будто бы они родственные души. Будто у Артема вообще есть шанс. Пацаны на его рассеянную задумчивость подзабили ― работает, вроде не ширяется и не вляпался никуда ― и ладно. Только Рус пару раз наедине, внимательно вглядываясь в глаза, уточнял, точно ли у него все ок. Артем лишь кивал. А потом как-то неожиданно выдал: ― Прав ты был. Влюбился, въебался как малолетка... Неожиданное признание далось легко. Вариться в этом одному больше не было сил. И Рус, верно оценив его состояние, мудро предложил перетереть это за кружкой пива в каком-нибудь хорошем баре. Встречу забили на пятницу, условившись свалить пораньше, если никакой срочной работы не подвалит. ВелентинЮрича он последний раз видел ночью несколько дней назад. Юля, выгуливавшая Чару, между делом обмолвилась, что его заслали в очередную командировку. В груди тревожно заныло, но на его вопросительный взгляд, она только плечом дернула ― подробностей никаких не было, кроме того, что уехал он до пятницы. ― Заходи как-нибудь кино посмотреть. Только не думай, что это свидание. У меня в Питере парень есть. Интересно, знает ли... ― И не смей ничего отцу говорить, он не знает. Глазами сверкнула предупреждающе. Еще бы пальчиком пригрозила ― улыбка сама собой растянула губы. Ну, вот какая же она... ― Забились. Ну, а хрен ли нет? Чара, вон, давно его за своего считает. Да и ВалентинЮрич тоже. Может, не особо показывает, но что-то такое чувствуется. Вспоминать их последнюю встречу Артем себе запрещает. Слишком уж напряженной от недосказанности она вышла. Как будто бы Лебедеву тоже хотелось от него чего-то… Да хер его знает чего. Чужая душа ― потемки. А Артему не слишком хотелось блуждать в темноте неизвестности. Только не сейчас. И так от одной мысли, что с ним в поездке может что-то случиться, в груди разверзается черная дыра. ― Да ты не волнуйся. Он постоянно в разъездах, привыкнешь. Сладко тянет Юля, заставляя Артема, наглаживающего Чару, замереть. Та тут же языком в лицо лезет от переполняющих чувств ― он едва успевает увернуться. ― С хера ли мне привыкать? ― За ним кто-то должен присматривать, а ты ему нравишься. И он тебе тоже, разве нет? А сама улыбается, голову чуть набок склоняет. Неужели он настолько… ― Не переживай. Он ни о чем не подозревает. С головой накрывает облегчение ― хоть здесь не проебался. А Юля что ― наблюдает с интересом естествоиспытателя, блядь. И вдруг протягивает руку, а потом наверх тянет. ― Тем, я вас благословляю заранее на все. Так что отставить переживать ― все заебись будет. Улыбается широко, озорно. По плечу его хлопает. Артему бы ее уверенность… Решить можно все здесь и сейчас. Юля точно видела метку отца и не раз. Но язык не поворачивается спросить у нее ― правильнее у самого Лебедева, когда вернется. Артем криво улыбается в ответ. Стоит хотя бы попробовать. Пятница подкрадывается незаметно. Артем едва слышит себя за громкой музыкой, смутно звучащей сквозь гул голосов. Шумно, душно, накурено, охуенно. Вот так вот просто сидеть за столиком в углу, курить, потягивая медленно нагревающееся пивко. Зожем этим ебучим чуть весь вкус к жизни себе не отбил. Но ничего-ничего. Вот сейчас… Рус не торопит. Только то и дело глазами по лицу шарит в поисках чего-то одному ему известного. Артема тянет улыбаться. Не привык и никогда не привыкнет, что есть на свете люди, которым на него не наплевать. А потому, закурив, он выкладывает все как на духу. И про встречу их первую случайную, и про драку и про то, что у него от Лебедева крышу сносит. Все. А Рус что? Молчит да слушает, не отводя взгляда. А потом вдруг ладонью по столу хлопает: ― Так и какого хрена ты кота за яйца тянешь? Не лучше узнать уже… ― Много ты понимаешь!.. ― Уж побольше тебя, блядь, ― хмыкает как-то спокойно. Доводя до белого каления вмиг. ― Или что, ссыкотно к полковнику в открытую подкатить? А? На слабо берет, а Артем и рад вестись. Озвучивает ведь то, о чем и сам не раз и не два думал. Что нельзя вечно убегать, что лучше один раз… ― Ты базар-то фильтруй. Я спрошу у него, когда вернется. Хмыкает в ответ скептически. Но больше не наседает. Вместо этого кружку поднимает ― мол, выпьем за удачу. А потом еще. И еще. Лицо горит лихорадочным румянцем. В голове воцаряется блаженная пустота. Дойти до туалета ― умыться, чтобы хоть немного прийти в себя, остро необходимо. Тем более, что они уже решили перебраться в бар поближе к дому. Артем щедро плещет водой в лицо. Жмурится. А потом распахивает глаза, натыкаясь на черный внимательный взгляд знакомых глаз в зеркале. ВалентинЮрич в темно-синей простой рубашке выглядит… как его самая горячая ожившая фантазия. Вот только, походу, он настоящий. ― Вот скажи мне, Артем. Ему только и остается загипнотизировано наблюдать в зеркало, как он медленно приближается. ― Почему, ― еще пара шагов. По телу от ощущения чужой близости разбегается мурашками предвкушение. ― Ты всегда оказываешься в нужном месте в нужное время? Горячее сильное тело вжимает его в край раковины, заставляя рвано выдохнуть. ― Следишь за мной? ― Н-нет… Чужие губы сухо скользят по шее вверх к челюсти, а потом ВалентинЮрич ловит пальцами его подбородок, разворачивая лицо к себе, впечатываясь в губы голодным, злым поцелуем. Дыхание отказывает вмиг ― да и как тут дышать, когда чужой язык с напором скользит во рту? Обманчиво-мягко сплетаясь с его собственным, вызывая едва слышный всхлип. Это, блядь, лучше любых фантазий. Это… Жалеть он будет потом. А пока он, разорвав поцелуй, сам тянет Лебедева на выход. Потом. Все потом. А прямо здесь и сейчас они заваливаются в квартиру Валентина, на ходу стаскивая друг с друга одежду. В туманном сознании мелькает запоздалая мысль о том, что в квартире очень уж тихо. А где же… Дверь захлопывается с тихим щелчком. И как только умудрились так долго продержаться? Всю напряженную поездку в такси. Весь долгий путь наверх на лифте. Не целовались даже. Только Лебедев, накрывший его ладонь своей еще в машине, лениво поглаживал большим пальцем запястье. Невинно так. Ненавязчиво. Пока Артем боролся с мучительным желанием вжать его в стену лифта и… Кровать под ним пружинит, прогибается. А потом обнаженный Лебедев накрывает его тело своим. Вдавливает в матрас, заставляя задохнуться от первого самого жаркого, самого желанного прикосновения кожей к коже. Артем голодно прихватывает зубами чужую нижнюю губу ― поцелуев с ним никогда не будет достаточно. У Валентина не глаза ― два черных провала. И Артем падает в ласковую бархатную темноту его взгляда. Ладонями по плечам гладит заполошно, будто пытаясь убедиться, что все на самом деле, что все… Чужие губы, лаская, скользят по шее. Ниже по груди, сосок обнимают ― его простреливает острым, болезненным удовольствием. Второй сжимают пальцы, и ему в голос хочется выть от переполняющих ощущений. Хочется… Ногти против воли впиваются в чужие плечи, следы оставляют. Артем затылком в кровать упирается, выгибаясь навстречу ласкающим губам. Всего слишком много: тяжести чужого тела, жара расползающегося от трения голой кожи о кожу, душного запаха секса. И все еще недостаточно. Хочется быть ближе, хочется… Он бездумно обнимает оба их члена ладонью, двигает раз, другой, растирая предэякулят по стволам. И больше чувствует, чем слышит, как у Валентина перехватывает дыхание. Как он неосознанно двигает бедрами вперед, толкаясь в тесный кулак. От удовольствия под плотно зажмуренными веками вспыхивают и гаснут белые искры. Кажется, он стонет в голос, но за шумом крови в голове не разобрать. Кажется, что продержаться еще хотя бы миг ― невозможно. Движения становятся быстрее, размашистее, и Артем только и может потрясенно заскулить, когда Валентин накрывает его ладонь своей, подводя к яркой, болезненно-острой разрядке. Зубами в плечо вгрызается, выбивая из Артема беззвучный полухрип-полувсхлип. А потом Артема буквально накрывает чернотой. В себя он приходит лишь под утро. Рано ― за окном еще не рассвело толком. Лебедев позади ― горячий, твердый. Артем чувствует его всем телом и от этого, от одной мысли о том, что между ними было, внутри разливается паника. Перепихнуться по пьяни ― это, блядь, надо же умудриться. Это же… Полный пиздец. Выползти из кольца рук удается лишь чудом ― что-то подсказывает, что Лебедев спит так чутко, что… Но тот лишь подгребает к себе подушку, обнимая. А Артем потрясенно замирает. Незаконченная мысль так и повисает в воздухе вместе с тихим выдохом. На чужой расцарапанной спине чернеет пара крыльев. Знакомых таких. Артем съебывает из квартиры с космической скоростью. Даже сам себе толком неспособный объяснить почему.+ I
То, что он проебал мобильник у Валентина, Артем обнаруживает, стоит только зашарить руками по карманам в сонной темноте своей прихожей. Вернуться ― невозможно, нереально. И что он скажет-то? «Извини, что съебался. Меня пиздец как пугает мысль, что ты моя родственная душа»? Нет, не так. «Меня пиздец как пугает мысль, что ты будешь со мной несчастлив. Потому что я это я». Потому что у тебя налаженный быт, любимая дочь и славная собака. Потому что ты и близко не моего круга человек, потому что я никогда не смогу стать хоть сколько-то тебя… Звонок в дверь перебивает поток бессвязных мыслей. Артем прижимается лбом к прохладной поверхности двери. Мечтая только об одном: чтобы Валентин ушел. Но тот звонит еще раз. И еще. И… ― Артем, открой, пожалуйста. Нам надо поговорить. Он прав, как ни крути. Лучше все прояснить раз и навсегда. Чтобы не было мучительно больно за бесцельно потраченное время. Дверь распахивает нервно, резко. Сторонится, пропуская Лебедева в квартиру. И замирает под привычно пристальным взглядом темных глаз. От него ни спрятаться, ни скрыться. Да и не хочется. Совсем наоборот. Хочется, чтобы смотрел так же жадно, как вчера, чтобы вжимал в любые поверхности, чтобы губами по губам скользил… Чтобы просто был рядом. ― Ты забыл телефон. Артем с пару секунд растерянно пялится на мобильник, а потом забирает, едва цепляя своими пальцами чужие. Те самые пальцы, которые… ― Я вам не пара. Вы же понимаете. Валентин смаргивает медленно. Хмурится. Всматривается в Тему, будто пытаясь понять, насколько он серьезен. ― И почему ты так решил, позволь узнать. Чуть брови приподнимает. Да блядь… не скажешь же: «Я вас недостоин». А он ведь… ― Потому что мы слишком разные люди, и у нас нет ничего общего… ― У нас общая собака, Артем. Припечатывает, а у самого в глазах опять что-то такое непонятное. Это что, товарищ полковник, над ним прикалывается? ― Угу. Ну, разве что. ― И ты мне нравишься. ― И я вам… В смысле? Артем хмурится, глаза вскидывает, недоверчиво прищуриваясь. Но в этот раз Валентин абсолютно серьезен. ― Нравлюсь? ― Да. Вот так вот просто. ― И что теперь? Мы типа на свидания ходить будем, или что? ― Если захочешь. Разделяющий их шаг Артем преодолевает как-то незаметно. А потом целует. Кажется, ему никогда не будет хватать поцелуев с Валентином. И есть только один способ это проверить.