Золотое яблоко

Лицо у Ли Би угловатое, бледное, но вот рот — очень красив. И глаза. Если красота это элегантность и личность, то никого красивее Ли Би Ли Юй не знает. Любоваться, правда, приходится украдкой. Красивый рот плотно сжат, брови сведены к переносице, глаза опущены, кисть в руке порхает: каллиграфическая скоропись покрывает лежащий перед Ли Би лист бумаги. Ли Юю повезло — или не повезло, но это крамола, — родиться близ драконьего трона. Отец не слишком привечал сыновей, но это можно понять. С самого их рождения честолюбивые матери использовали отпрысков, чтоб добиться внимания и укрепить положение. Как повернуться, что говорить, чем порадовать государя — ко всему этому подговаривали матери, а дети, ещё бессмысленные, как обезьянки, но куда более чуткие к настроениям взрослых и их одобрению, с лёгкостью перенимали науку. И, подрастая, учились использовать уловки уже себе на пользу. Сложно не ожидать подвоха, когда вокруг трона начинают лебезить и кланяться взрослые сыновья. Всякому понятно, на что они рассчитывают, о чём грезят. Так что часто императоры больше любят дочерей. Те тоже рано выучиваются клянчить милости, но хотя бы не претендуют на трон. Дочек можно баловать, наряжать, украшать... и отдавать замуж к варварам, на чужбину, или, если повезёт, за приближённых. Тогда дочь остаётся в столице, среди культуры и цивилизации, и может по-прежнему радовать взгляд. Правда, её мужу от того удовольствия мало. Учёные так и не договорились, перевешивает ли происхождение ничтожность пола. Так что принцессы служат свёкру и свекрови... коли сами пожелают, а мужа могут слугам приказать и поколотить. Брать наложниц после женитьбы на принцессе запрещено, а захочет она извести детей мужа от уже взятых — кто же ей запретит. Не родит сына — будешь без сына, родит одного — радуйся и тому. Так что выходит, что принцесса — драгоценный приз, почётный дар отличившемуся, да только практического применения от него никакого. Как же императорам не любить дочерей — вон сколько от них пользы! Ян-гуйпинь воспользовалась преимуществами того, что родила императору отпрыска, удачнее прочих. Говорят, государь хотел устроить для неё выкидыш, но его сумели отговорить. Когда Ли Юя вытребовала себе на воспитание бездетная императрица Ван, Ян-гуйпинь сочла это хорошей сделкой. И Ли Юй вырос у императрицы на коленях. Та искренне привязалась к ребёнку, который на её глазах лепетал, прежде чем научился говорить, и падал, прежде чем научился ходить. Он был у отца третий и родился задолго до того, как император начал бы путать имена сыновей, кабы не дворцовые евнухи с их списками. Третий — это всё равно очень близко к трону. Это почти старший. Старших отец предпочитал держать на глазах. А потом злокозненная У-хуэйфэй захотела стать императрицей и матерью престолонаследника. Интригами и наветами она сперва низложила императрицу Ван, а затем добилась её казни. Потом вместе со своим подельником Линь Цзюланом принялась за конкурентов, которых было в избытке: трое братьев Ли Юя, включая наследного принца Ли Ина, мигом оказались обвинены в измене. И Ли Юй вдруг понял, что остался почти что старшим драконьим отпрыском. Ли Цун, императорский первенец с изувеченным на охоте лицом, к тому же усыновивший сына казнённого Ли Ина, не в счёт. Пусть императрица Ван Ли Юя не рожала, но закон и обычай не делают разницы между родным сыном и приёмным. Так что он ещё и законный, пусть и от низложенной жены. А значит — следующий в списке смертников. Кто знает, пережил бы Ли Юй тот год. Но тут вмешались Небеса. У-хуэйфэй начали мучить видения. Она бродила по своему павильону целыми днями, шарахаясь от теней и разговаривая с невидимыми собеседниками. Она даже установила у себя алтарь и принесла погибшим принцам щедрые пожертвования. Тщетно. Призраки не оставляли её в покое. У-хуэйфэй сошла с ума и умерла от разрыва сердца. Император сильно горевал и посмертно нарёк её императрицей, даровав почётное имя Чжэньшунь. Но Небеса ещё не покончили с У-хуэйфэй. Её карма была слишком тяжела, чтоб ограничиться лишь её жизнью. Сын У-хуэйфэй, Ли Мао, женился на невероятной красавице. Янь Юйхуань была где нужно пухлая, где положено тонкая, одновременно белолицая и румяная, лёгкая, как пёрышко, изысканная, как лотос в дворцовом пруду. Имя «Нефритовое колечко» шло ей бесподобно. Императору хватило одного взгляда на невестку, чтобы воспламениться. И Янь Юйхуань тоже поглядела на него сияющими глазами. Разве красота мужчины в гладкой коже и чёрных волосах? Нет, красота в зрелой силе, в целых на шестом десятке зубах, в полных огня глазах, в лёгких движениях и величии, что возносит над всем миром. Император был мужчина из мужчин, как Янь Юйхуань была женщиной из женщин. Разве мог с ним сравниться её юный муж? И Ли Мао моргнуть не успел, как оказался разведён и услан под благовидным предлогом в загородное поместье. И Линь Цзюлан, поднявшийся до правого канцлера трудами его матери и некогда клявшийся сделать Ли Мао взамен наследным принцем, ничего не смог поделать. Какой отец приблизит сына, у которого украл жену? Сын-то ведь тоже мужчина. Какой мужчина забудет такое унижение? Так золотое солнце, всю жизнь освещавшее Ли Мао, закатилось для него навсегда. Он стал политическим трупом. А от мертвечины принято избавляться, чтобы лодка не пошла ко дну. Линь Цзюлан отринул Ли Мао и сумел понравиться государю. Теперь у императора было всё: величайшая держава мира, Чанъань — город, равного которому не было на свете, лучшая в мире женщина и идеальный наследный принц. Потому что наследником стал третий сын, по взрослому имени наречённый Ли Юем. К лучшему, что у него нет поддержки в виде клана матери — к чему наследник, способный опереться на собственную власть, а не на благосклонность отца? Ли Юй был всем хорош: в меру приятен взору, достаточно неглуп, слегка талантлив, неподдельно почтителен и до холодного пота запуган отцом. А что не ярок, не блистает способностями — это скорее достоинство, чем недостаток. Убрать такого наследного принца легко, править при нём можно долго, а спать крепко. На всю жизнь Ли Юй запомнил безжизненные тела братьев на мраморных дворцовых полах. Годы шли потихоньку, убаюкивая обыденностью, каждый день походил на золотой полдень, и вот уже все привыкли видеть Ли Юя в новой роли, обращаться по титулу, будто тот всегда ему принадлежал, и опускать глаза при виде несчастливого лица, с которым он ожидал императорских аудиенций у дверей. За годы Ли Юй незаметно прирос влиянием и верными людьми, планами и скромными амбициями. Когда не заикался перед отцом, владел безупречной классической речью, где не дрожал на коленях, обладал изяществом, привитым приёмной матерью. Не забывал ничего из того, что видел и слышал, имел прекрасную память (крови на мраморном полу в тот день было очень, очень много). Гнулся под беспощадным давлением отца, теряя своих женщин и друзей враждовал с Линь Цзюланом, закапывал трупы в своём саду, взрастил Шестнадцатого брата, каждый день ждал высочайше пожалованных удавки или яда, и — оставался наследным принцем. Родня по женитьбе поддерживала его, в армии тоже нашлись один-два верных офицера. Гао Лиши, личный императорский евнух и генерал, благоволил ему. Старый Ли Юев наставник, уважаемый учёный Хэ Чжичэн, подпирал его всем весом неподъёмного авторитета, накопленного за шестидесятилетнюю карьеру. Но главное сокровище отец-император отдал ему сам. Случайно: сорвал золотое яблоко с серебряной ветки да и кинул в подол сыну. Знал бы ценность — нипочём бы так не поступил. Но это было ещё в те времена, когда отец живо интересовался дарованиями, сверкающими, подобно жемчужине, а Чанъюань, чья фамилия писалась так же, как и императорская, доведись ему родиться в драконьем роду, был бы из тех принцев, что не доживают до совершеннолетия. Слишком талантлив. Впечатлённый ребёнком, что рассуждал с проницательностью старца, император определил его в свиту Ли Юя. Из Чанъюаня вырос серьёзный молодой человек с красивым ртом. А Ли Юй влюбился, как дурак. Кто знает, замечал ли Ли Би. Он был даос и отрешён от всего мирского. Ли Юй стеснялся своей несчастной привязанности. Лишь иногда позволял себе помечтать, как берёт Ли Би за руку и сжимает её в своей. На этом мечты заволакивало дымкой. Он знал, конечно же, что к чему. Но с Ли Би так было нельзя. Тот обладал пониманием долга и подчинился бы любому желанию безропотно. Однако Ли Юй желал не подчинения. И сам всё испортил. «Дело об Огненном демоне» могло бы привести его на вершину власти. А вместо этого он только и бормотал сквозь слёзы, как дурак: «надо идти спасать отца-государя...» И что в итоге? Линь Цзюлан у власти, где и был, вымечтанные реформы в отцовской жаровне, наставник Хэ в могиле, Гао Лиши едва-едва сохранил остатки влияния. Дурак, болван! Ничтожество! И ведь расплакался на глазах у Ли Би, не выдержал... Визжал, как затравленное животное, разбрызгивая слёзы и нелепо дёргая руками, а Ли Би вдруг страшно и сильно схватил его за горло, встряхивая, как куклу, и скалясь. Спустя неделю вот вернулся, как ни в чём ни бывало. Сидит, что-то пишет, морщась и стискивая губы. Полосы яркого солнечного света ложатся тёплыми пятнами на угловатое бледное лицо. Ли Юй чувствовал себя больным. Избегал его взгляда. Как можно поддерживать прежние отношения, держаться с величием — после такого? Когда Ли Би видел его слабость, как легко он поддаётся под давлением, как он затравлен и напуган... — ...Ваше высочество. — Что? — испуганно спросил он, поняв, что Ли Би уже какое-то время говорит. Тот замолчал, вглядываясь в лицо Ли Юя, затем опустил глаза. — Простите. Подумал — и плавно опустился на колени. Давно отложенная кисть сохла в подставке на столе. Ли Юй сухо сглотнул. — За что? Ты имеешь полное право сменить покровителя... Погоди, — он засуетился, — я найду тебе что-нибудь в подарок на прощание. — Ваше высочество! — вскрикнул Ли Би и отшатнулся, не поднимаясь, едва не запутавшись коленями в неудобно длинном даосском халате. Торопливо отложил мухогонку-опахало и распростёрся в полном поклоне, уткнувшись лбом в пол. — Ничтожный... ничтожный умоляет не прогонять его. Слуга был слаб и неумел. У Ли Юя подкосились ноги. Он грузно осел рядом с Ли Би, протянул подрагивающие пальцы и позволил себе легонько погладить его за ухом по туго убранным волосам. Он, наверное, и не заметит, понадеялся Ли Юй, волосы густые. Ли Би затаил дыхание, как животное. Закаменел. Потом приподнялся, опираясь на руки, и пополз на четвереньках, не поднимая головы; подобрался вплотную и ткнулся лбом в чужое бедро. Время застыло. Наследный принц замер, боясь пошевельнуться и стискивая края рукавов влажными, нервно подрагивающими пальцами. Да сколько можно! Он вновь погладил Ли Би по голове. Солнечные полосы на полу успели заметно сместиться влево. Красное юаньлинпао Ли Юя под светом рдело, как угли в жаровне, и казалось, что он сидит в луже крови. Золотистые пылинки плясали в косых лучах, рассеиваясь у тёмного полированного пола. Ли Би поцеловал его в губы. Узкая кушетка в приёмной была неудобной и скрипучей, но Ли Юю было всё равно. Ли Би заколебался, раздвинув его одежды, но затем обрёл решимость. У него были прохладные аккуратные пальцы. И не похоже было, чтобы он делал что-то лишь по велению долга. Разглядывая его упрямо сдвинутые брови, Ли Юй почти видел, как Ли Би мысленно снимает с полки трактат по искусствам спальных покоев. Ему вдруг сделалось спокойно и легко. Если Ли Би захочет, Ли Юй ему даже уступит, и плевать на иерархию. Он всё равно не мог долго продержаться с женщинами: слишком быстро проливал семя, а после, преодолевая стеснение, подолгу ласкал, чтобы возместить свой недостаток, и мучительно переживал несостоятельность. С Ли Би он бы боялся разочаровать, сделать больно, оттолкнуть, показаться смешным. А если Ли Би всё сделает сам — возможно, оно и обойдётся. Мечты Ли Юя были скромны, как у некрасивой наложницы. Пусть кто-то, кто его любит даже после того, как увидел с самой жалкой стороны, останется спать с Ли Юем в одной постели. Так, чтобы можно было слушать дыхание и редкое сердцебиение, греть о чужое тело замёрзшие стопы, обниматься во сне. Плотское удовольствие для такого не обязательно. Ли Би раздвинул ему ноги. — Сышэн, можно?.. Он всего лишь приласкал его пальцами, сложенными в кольцо, ничего изысканного, а потом погладил, неуверенно и бережно, чуть нажимая кончиками на всё, что тесно и нервно сжималось между ягодиц. Ли Юй заёрзал, неловко и нелепо извиваясь, елозя затылком по краю кушетки и сбивая на сторону гуань, и приподнял согнутые в коленях ноги повыше. И физическое удовольствие вдруг взмыло в нём неудержимой волной, захлестнуло с головой и длилось долго, куда дольше обычной короткой животной вспышки. После Ли Юй завороженно разглядывал пятна яркого чахоточного румянца на острых скулах Ли Би, его самодовольно блестящие глаза (мысленный трактат мысленно водворился на прежнее мысленное место на полке). Ли Би вдруг резко отвернулся, пряча взгляд. Уши у него тоже были розовые. — Чанъюань. Да, можно. Ли Би лёг рядом, вытянулся вдоль ложа. Места было маловато, но Ли Би был худым и тонкокостным, как птица. Он немного повозился, устраиваясь, пытаясь одновременно пригладить волосы и расправить складки халатов. Взял руку Ли Юя и осторожно сжал её в своей.