Сливочный сыр/Cream cheese

Холод всегда собирается в мириады фиолетовых крупинок лунными ночами, одаривая морозным дыханием каждого, кто выбрался на поверхность. Леди терялась в догадках: что ночь за ночью тянуло их всех на одну и ту же крышу давно заброшенного собора, уже не оглашающего город звоном колоколов по выходным? Ей говорили, что тогда, до войны, его звон был радостным, как пение тысяч птиц, слившихся в один прекрасный долгий звук. До войны. Сама луна, большая, беспристрастная, летела в темном небе сквозь редкий дым облаков, сквозь её предчувствие неисправимого. Того, что она испортила. В мыслях луна была точкой, от которой отсчитывают начало, она довлела над всеми понятиями, определяла их. Когда-то Бриджит радовалась луне, ждала её одобрения, рассказывала ей о своих успехах, одаривая её серебристым смехом. Сейчас луна лишь молча, с укором смотрела на тонкую фигурку, затянутую в алый костюм с черными точками. Немой укор для Бриджит, но такой силы, что она сама постоянно забывала о времени, раз за разом возвращаясь к луне... — О чем ты хочешь мне сказать? — с вызовом бросила Леди так, как всегда бросала врагам. Смело. Громко, — я сама все знаю! Да, я все испортила! Не тебе судить меня! Бриджит, не Леди, сорвалась на крик. Леди никогда не кричала, Леди была спокойной и рассудительной, мудрой. Идеальной. Жаль, что, стоило трансформации спасть, под алой в крапинку маской оказывалась именно она, Бриджит. Неловкая. Нелепая. Не Леди, Бриджит в её костюме с громкими рыданиями, перемешивающимися со смехом, рухнула на крышу, сжимая голову руками, запутывая пальцы в темных волосах, собранных в идеальные хвосты. У Бриджит никогда такие не получались. — …...как же я тебя ненавижу...— неистово прошептала девушка, сворачиваясь калачиком на крыше собора так, как не могла свернуться в собственном доме. Не могла, потому что у неё не было дома. Не было семьи. Не было друзей. Не было Феликса. — “Я не просил тебя спасать меня,” — повисает в прохладном воздухе её собственное воспоминание, словно покрывшееся изморозью в это сырое туманное утро. Оно словно бы застыло, примерзло к пространству без шанса выбраться, обреченное вечно напоминать Бриджит о её собственное глупости. О, как же она глупа! Ну почему она - не Леди, которая всегда решит чужие проблемы свистом алой ленты на ветру, сохраняя на лице уверенную улыбку? — А меня...А МЕНЯ НЕ НУЖНО ПРОСИТЬ, — срывается Бриджит и хлестким ударом ленты разрушает наваждение, рассыпающееся на сотни и тысячи маленьких льдинок, проникающих под кожу ознобом и вырывающихся наружу громкими рыданиями. Громкими, сдавливающими горло, мешающими дышать. —….пожалуйста...— шепчет она, испуганно хватая ртом воздух, чтобы не задохнуться. Бриджит под маской Леди прижимает к собственным губам рукоять ленты, вдыхая кислород, выделяемый камнем чудес для перемещения под водой. Бриджит, не Леди. Леди не болеет, не сгибается от рыданий, не задыхается от внезапного приступа астмы. Леди идеальна. Как бы Бриджит хотела раствориться в ней, уничтожить себя, чтобы осталась лишь Она. Устало, медленно, словно во сне, маленькая фигурка тяжело опустилась у самого края крыши, спуская ноги в зияющую темноту и опираясь плечом о вертикальную строительную балку реконструируемого собор. Бриджит чувствовала себя куда меньше, чем была когда-либо. Меньше, чем самая крошечная из черных точек на её костюме.