Младший брат его лучшего друга

Аарон Хотчнер, герцог Девонширский, быстро вошел в бальную залу, по пути кивая знакомым из клуба. На дворе был 1817 год, а новый сезон дебютанток только вступал в силу. Для Аарона Хотчнера это означало две вещи: первая, его мать снова будет пытаться свести его с дочерями всех своих знакомых, и вторая — ни одна из них, как бы она ни старалась, не найдет пути к его сердцу. Сердце у Аарона Хотчнера было, несмотря на множество слухов, ходивших по высшему классу Лондона в то время, но оно было разбито и погребено вместе с женой мужчины, скончавшейся пару лет назад от неизвестной болезни, быстро поразившей ее кровь и убившей бедную женщину после пары месяцев страданий. Ее уход был преждевременным и оставил безутешного вдовца с четырехлетним сыном Джеком на руках. Сейчас Джек, уже шестилетний, был окружен заботой многочисленных нянек в родовом поместье Чатсворт в Дербишире, где отец оставил его, не рискнув привезти маленького ребенка на самое громкое событие сезона. Без сына Аарону было одиноко; мальчик искренне радовался миру вокруг него, заодно заражая весельем и своего неулыбчивого отца. Они вдвоем играли с охотничьими собаками и совсем недавно начали вместе ездить верхом по близлежащим холмам. Хотчнер сажал Джека спереди себя и давал в руки поводя, который мальчик держал крепко, наученный горьким опытом — пару раз их конь, ощутив неведанную после хватки герцога свободу, уходил в сторону ближайшей лужи и садился в нее, пачкая как хозяина, так и сконфуженного ребенка. Теперь же Джек был в руках учителя, который должен был за время отсутствия Аарона научить его всем премудростям езды верхом, правда, на пони. — Хотчнер! — воскликнул кто-то сбоку, и Аарон замедлился, поворачивая голову. — Аарон Хотчнер, черт тебя подери! Целый год носу не казал и вдруг объявился в самый разгар сезона. — Дерек, давний друг герцога, появился сбоку, ловко лавируя между многочисленными дамами и уворачиваясь от их громоздких головных уборов. Дерек унаследовал титул виконта Девонпорт, своего отца, в раннем возрасте и с тех пор проводил все свое время в поместье в графстве Дорсет рядом с Бридпортом, портовым городом на юге Англии. Дела у семьи шли плохо: в приданое сестре Дерека, Эмили, давали всего полторы тысячи фунтов, и эта сумма продолжала уменьшаться с каждым годом. Английская знать недоумевала, — такой старинный и известный род не мог разориться так скоро, и, хотя слухи ходили самые разнообразные, начиная от последнего виконта, проигравшего все свое состояние на скачках, до его жены, нуждавшейся в постоянном и дорогостоящем уходе, в одном высший класс пришел к единодушному решению — эту семью избегать, насколько того позволяют приличия. Приличия позволяли многое, и потому этот бал был одним из первых, на которые были приглашены Прентиссы. Они, конечно же, могли посчитать и свободные для входа баллы, но на таких редко появлялись личности, которых Дерек подпустил бы к своей сестре ближе, чем на три метра. Потому на одном из собраний семья пришла к консенсусу — в Лондон приехать, благо дом в центре еще принадлежал им, но до упрашиваний не снисходить. Эмили это устраивало — пусть жизнь незамужней дамы и претила ей, замужество ради средств для существования, что также означало, замужество без любви, без уважения и, более того, без взаимной симпатии, пугало ее еще сильнее. Потому в свои двадцать восемь лет она оставалась самой высокопоставленной старой девой. — Дерек Прентисс, — улыбнулся Хотчнер, поворачиваясь к нему, и сердечно пожал протянутую руку. — Как поживает мисс Прентисс? — Стоит и выискивает в толпе незамужних богачек, — фыркнул Дерек, отводя Аарона в сторону от проходящих мимо людей. — Вместе с твоей матерью они составили бы идеальную пару. — Боже, упаси! — искренне ужаснулся мужчина. — Боюсь представить судьбу всех присутствующих здесь. — Я слышал, она познакомила тебя с мисс Сивер на прошлой неделе. — Слухи быстро разносятся. — Аарон Хотчнер действительно имел честь быть представленным мисс Сивер шесть дней тому назад на пикнике у одной дамы, с мужем которой он тесно вел дела, а потому был обязан прийти. Девушка была умна, хотя и не остроумна, и пронизывающий взгляд ее светлых глаз понравился Хотчнеру, ищущему в каждой девушке хотя бы зачатки разума, незабитые за годы обучения музыкой и праздным рисованием. Но ее напускное равнодушие, скрывавшее отчаянное желание выйти замуж, остудило разгоравшийся интерес герцога, и он, пробыв в ее обществе полчаса, поспешил покинуть потенциальную невесту под предлогом неотложных дел в городе. — И что ты о ней думаешь? — А что ты думаешь о сэре Патрике Гриди? — Они оба взглянули в сторону танцующих, где, отчаянно наступая дамам и джентльменам на ноги, танцевал третий сын графа Беркширского. Дерек смерил Аарона уничижительным взглядом. — Нет. — твердо сказал он. — Тогда, ты знаешь мой ответ. — Хотчнер позволил тени улыбки проскочить по его губам и скрыться за стеной спокойствия, покрывавшей его лицо. — Твоя мать огорчится, если ты не женишься до конца этого сезона, — заметил Прентисс, прокладывая себе и Аарону дорогу к напиткам. — Моя мать огорчится, если я выберу себе невесту сам, без ее помощи, — парировал Хотчнер, попутно осматривая новоприбывших. Музыка чуть ускорилась, и на смену медленным танцам пришли бодрые. В центре зала сразу прибавилось пар. Окружавшие танцующих девушки обмахивались веерами и старательно изображали полное пренебрежение к происходящему. На их лицах, однако, появлялась мягкая улыбка, а глаза томно опускались в пол, как только мимо проходил достойный женитьбы кавалер. Хотчнер удостоился уже пятнадцати таких, полных фальшивого радушия, взглядов. Все же несмотря на то, что он был вдовцом, он был еще довольно молод, а потому любая девушка, мечтающая стать частью одной из самых влиятельных семей Великобритании и не боящаяся уехать далеко на север из Лондона, пыталась завлечь герцога. Он, однако, оставался непреклонен, предпочитая второй жене память о любимой первой. — Ваша Светлость! — услышал он радостный возглас, и уже более спокойное продолжение. — Как я рада вас видеть. Он повернулся в сторону танцующих. Оттуда к нему шла Эмили, одетая в новое платье из темной-голубой ткани и расшитое тонким, белым кружевом по краям выреза на груди. Она выглядела весьма прелестно, пусть ее платье и было перешито из прошлогоднего. Аарон улыбнулся и склонился перед ней в поклоне, приветствуя: — К чему такие формальности, Эмили. Мы не первый день знакомы. — Будем надеяться, что и не последний, сэр Хотчнер. — Аарон, прошу тебя. — А я прошу тебя, Аарон. — Она сделала акцент на его имени. — Я, может, и не надеюсь найти на этом балу любовь всей своей жизни, но он уж точно не выдержит конкуренции с герцогом, зовущим меня по имени. — Как скажешь, мисс Прентисс. — Хотчнер еще раз улыбнулся ей и перевел взгляд на Дерека. Тот довольно ухмылялся. — Даже не думай, — предупредил герцог его, как только Эмили отошла к своей подруге. — Она уж точно не худший вариант, Аарон. Эмили — образованна, умна, весела и знает, как ухаживать за крупным поместьем. Она не оробеет ни перед королем, ни перед свинопасом. В конце концов, ты ведь знаешь ее почти с пеленок! — И именно поэтому я и не женюсь на ней, Дерек. Я не могу взять в жены девушку, которую видел валявшейся в грязи с моими собаками. — А, если девушка, которую ты возьмешь в жены, решит с ними поваляться, то ты не будешь против? — уточнил виконт. — Это лишь покажет ее смекалку и ум. — С чего бы это? — Собаки и грязь — это кратчайший путь к сердцу моего сына, — пожал плечами Хотчнер. Дерек тихо хмыкнул в свой бокал. Аарон смотрел в сторону входа. В открытых настежь дверях в бальную залу появился юноша, на ходу одергивающий жилет, плотно облегавший его худое тело. Ему явно было неуютно: осматривая присутствующих, он пару раз заправил длинные пряди русых волос за уши и одернул жилет. Потом пригладил торчащие волосы, которые тут же выбились обратно, локонами обрамляя его лицо и шею, и поправил серый платок, обтягивавший ее же. Потом двинулся вперед, но сразу же остановился, пропуская группу за группой и не решаясь проскочить между ними. Поправив рукава пиджака и рубашки, видневшейся из-под него, он стал медленно обходить весь высший свет Англии по боку, двигаясь, в основном, по стене. Хотчнер понял, что так и не смог оторвать от него взгляд, когда сбоку донеслось вежливое покашливание Дерека, также наблюдавшего за неуклюжим юношей, умудрившимся отдавить пальцы двум девушкам и чудом не уронить поднос с шампанским — тут, впрочем, была скорее заслуга лакея, нежели его. — Ты ведь не знаком с моим младшим братом, так? — осведомился Дерек, когда между ними и приближавшимся молодым человеком осталась лишь пара метров. — Я и не подозревал о существовании у тебя младшего брата, — ответил Хотчнер, с трудом переводя взгляд на своего друга. И это было правдой. Несмотря на их давнюю дружбу, Аарон никогда не был в гостях у Дерека, а потому из всех членов его семьи был знаком лишь с Эмили. Он слышал о возможных кузенах Дерека, но никогда бы не подумал, что тот способен скрыть от всего света такую близкую родню. — Как ты знаешь, моя мать ведет очень затворническую жизнь. И мой брат до последнего времени следовал ее примеру, оставаясь в поместье во время Лондонских сезонов. Но в этому году нам с Эмили удалось уговорить его поехать с нами и вкусить все прелести светской жизни… Спенсер! — Он положил руку на плечо подоспевшего юноши, залившегося бледным румянцем при взгляде на Аарона. — Ты, наконец, имеешь честь познакомиться с моим давним другом — Аароном Хотчнером, герцогом Девонширским. Аарон, — мой единственный брат Спенсер Прентисс-Рид. — Ваша Светлость. — Рукопожатие Спенсера, в противовес застенчивой красноте, мягко переместившейся на скулы, было сильным и крепким. Хотчнер улыбнулся ему и положил вторую ладонь поверх руки Рида. — После стольких рассказов моего брата о вас, это честь для меня, наконец, быть вам представленным. — Прошу вас, сэр Прентисс-Рид, зовите меня Аарон. — Пусть это и было излишней фамильярностью, но Хотчнер явно не прогадал: Спенсер мягко улыбнулся ему и кивнул, отвечая: — Только, если вы будете называть меня не иначе, чем Спенсер. — Договорились. — Они отпустили руки друг друга. Хотчнер взял с подноса проходящего лакея еще бокал. — Как давно вы в Лондоне, Спенсер? — Будут ровно сутки через двадцать восемь минут, — тут же отозвался Рид, теребя кончиками пальцев плетение на своем платке, охватывавшее все его края серым лиственным узором. Аарон протянул ему свой бокал, из которого не успел отпить, и взял другой, надеясь помочь юноше занять руки. Спенсер, как ему показалось, благодарно кивнул, но продолжать беседу не спешил. — Какая точность. — Мой брат всегда весьма точен в своих подсчетах, не так ли, Спенсер? — Настолько точен, что только в этом сезоне получил разрешение выехать из поместья. Не так ли, брат? — парировал Рид настолько свободно, что Аарон сдержал улыбку, так и рвущуюся на его губы. Дерек внимательно посмотрел на него, но ругаться с младшим братом на людях не решился, а Хотчнер, в силу своего воспитания, не стал уточнять. Они синхронно обратили внимание на танцующих в центре. — Вы танцуете, Спенсер? — спросил герцог, поворачивая голову к стоявшему рядом юноше. — Только, если партнер достаточно высок. — Хотчнер кинул быстрый взгляд на Спенсера, и тот сразу же добавил. — Боюсь, что я и так не самый лучший танцор на этом балу, и дополнительно напрягать партнершу своим ростом я не готов. — Может, просто не попалась подходящая? — предположил Аарон. — Возможно, вы правы. Спенсер залпом допил свой бокал и поставил его на поднос проходящего лакея. Индифферентный к происходящему вокруг, он исподтишка рассматривал мужчину, стоявшего рядом. Он много слышал о нем из рассказов Дерека, но никогда не видел, хотя в его голове и сложился образ высокого, статного мужчины с черными как смоль волосами, аккуратно убранными от лица, тяжелым, проницательным, живым взглядом и сомкнутыми в тонкую линию губами. Все было верно, кроме одной вещи — его брат говорил, что герцог часто улыбался, особенно в присутствии своей жены. Сейчас же на его лице не было ни намека на улыбку. Выражение лица менялось под стать происходящему, губы изгибались в подобии улыбки, но это было не более, чем маской. Заметив, что Хотчнер уже некоторое время смотрел на него в ответ, Спенсер смущенно опустил взгляд и потянулся к следующему бокалу. — О чем вы задумались? — негромко спросил Хотчнер, поворачиваясь всем корпусом к замершему юноше. — Знаете ли вы, что человек может использовать до пятидесяти трех мышц для того, чтобы улыбнуться, но вы редко используете больше пяти? — Спенсер мазнул взглядом по его лицу и уставился в район груди, на брошь ручной работы в виде маленькой ветки рябины, украшенной красными рубинами, заменявшими ягоды, и изумрудами, изображавшими листья. — И почему же я использую не больше пяти? — по-доброму усмехнулся Аарон, с интересом наблюдая за облизнувшим резко пересохшие губы Ридом. — Чем больше мышц вы используете, тем искреннее вы улыбаетесь человеку. Навскидку, — Спенсер вдруг посмотрел прямо ему в глаза, увлекшись рассказом. Он загибал пальцы, перечисляя замеченное за последние несколько минут, и начал жестикулировать, объясняя свои умозаключения. — Улыбнувшись Дереку, принимая во внимание его любовь к громким приветствиям, вы, скорее всего, использовали около тридцати мышц, так как почувствовали себя неуютно, будучи окликнутым во время не окончившегося танца, но он ваш друг, поэтому вы все же были рады его увидеть. — Рид даже не сомневался в том, что прав по поводу своего брата. Тот любил быть в центре внимания, когда ситуация позволяла, и не гнушался низкими методами для этого. Даже сейчас, оставив юношу вдвоем со своим другом, он унесся танцевать с едва знакомой ему дебютанткой. — По дороге вы, скорее всего, прошли мимо нескольких вам знакомых, а значит, в среднем, задействовали около пятнадцати мышц. Это объясняется тем, что несмотря на ваше знакомство с ними, вы не горите желанием делать его более близким, соответственно неосознанно загораживаетесь от этих людей дежурной улыбкой, хотя и более дружественной, чем та, которую вы используете, когда здороваетесь с людьми из клуба. Там вы использовали не более десяти мышц. И наконец, при знакомстве с дебютантками этого года, а также, полагая, что ваша мать имеет цель найти вам супругу, так же, как и моя сестра — мне и Дереку, вы используете не более пяти. Как я и сказал в начале. — И на что же указывает мое нежелание перенапрягать лицевые мышцы? — спросил Хотчнер, откровенно забавляясь разговором с Ридом. — На ваше полное нежелание найти себе невесту. — Пожал плечами Спенсер. — Я должен вас познакомить со своей матерью, Спенсер, — наконец ответил Хотчнер, оправившись от прямолинейного ответа юноши, и повернул голову, ища ее в толпе. — Зачем? — Аарон отвернулся и потому не увидел, как Рид немедленно залился краской. — Поймете, почему я использую всего пять мышц. И пусть он был серьезен, Спенсер был готов поспорить с любым, слышавшим их беседу, что герцог только что пошутил. — Я уверен, что ваша мать всего лишь хочет вам помочь, — рискнул сказать Рид. — Это несомненно так. — Хотчнер наконец повернулся обратно к нему, так и не найдя матери в толпе, и мягко улыбнулся. — На этом балу много красивых девушек… — Я это вижу. — Каждая из них сочла бы за честь потанцевать с вами. — Боюсь, вы не имеете никакого представления о девушках высшего света, Спенсер. — Боюсь, что я понимаю много больше, чем вам кажется, — прошептал Рид, но Аарон его не услышал, хотя и стоял довольно близко. Бал постепенно подходил к концу. Гости начинали расходиться, и Дерек проводил свою спутницу до ее матери, ждавшей их у выхода. К Хотчнеру и своему брату он подошел уже вместе с уставшей, но счастливой Эмили. Девушка со Спенсером отошли вперед, а Хотчнер задержался сзади, отвечая на некоторые вопросы Дерека по содержанию поместья. В конце концов, они условились встретиться в театре через пару дней, чтобы вместе провести вечер, а также найти время, чтобы продолжить разговор дома у Прентиссов, и Аарон уехал в свою столичную усадьбу, где его уже ждало письмо, написанное неровным почерком сына. Лишь садясь в карету, он позволил себе напоследок взглянуть в сторону уезжавших друзей. Выцепив среди них троих макушку Спенсера, старательно качавшего головой в ответ на вопрос веселящейся Эмили, он неожиданно осознал, что лишь теперь, удостоверившись, что с Ридом все в порядке, он мог позволить себе покинуть бал. Эта мысль терзала его всю дорогу до дома, но придать ей более осязаемую форму он так и не смог.

…

В театре было шумно. В портере собирались люди; они осторожно обходили друг друга, стараясь не задеть своими нарядами других, и смеялись, обсуждая быстро набиравший обороты сезон. Дамы, одетые в яркие, шикарные наряды, поправляли прикрепленные шпильками шляпки с пришитыми к ним перьями. Джентльмены указывали им дорогу и здоровались друг с другом, также обсуждая последние сплетни, но вполголоса, будто считая это ниже своего достоинства. День выдался теплый, и к вечеру на город опустилась духота, предвещавшая скорую непогоду. Зал, все больше наполнявшийся людьми, становился все жарче, и Спенсер тихо проклинал костюм, в котором было не менее трех слоев одежды. Сейчас даже в одной рубашке ему было бы тепло, а надетые сверху жилет, пиджак и платок заставляли его чувствовать себя смешно и неуютно одновременно. — Перестань дергаться, Спенсер, — прошептал Дерек, продвигаясь с ним и Эмили в сторону ложи бельэтажа, куда их пригласил герцог Девонширский. — Даже девушкам здесь жарко, — сердито ответил Рид, понижая голос, когда его сестра укоризненно взглянула на него. — А у них под верхним платьем лишь корсет. К тому же они имеют право открывать руки и верхнюю часть груди. Почему же нам нужно заматываться так, будто мы живем в Русской Америке? — В Русской Америке? — явно забавляясь от перебранки братьев, начатой еще в карете, уточнила Эмили. — Почему же не просто в Российской империи? — Потому что Российская империя раскидывается на шестнадцать миллионов километров, в том числе охватывает северную часть территории вокруг Черного моря, где температура летом может достигать тридцати градусов по Цельсию и выше, соответственно мой пример изначально был бы провальным и, скорее всего, если мой дорогой брат меня в принципе слушал, дал бы идеальную почву для контраргумента, о котором я только что тебе поведал. — Спенсер резко остановился и повернулся к Эмили, укоризненно взглянув на нее. — Ох, ты опять за свое, не так ли? Девушка хихикнула и пожала плечами. Рид закатил глаза и ушел вперед, ровняясь с Дереком, который уже поздоровался с герцогом и теперь с задумчивой улыбкой слушал новоприбывшую в Лондон герцогиню Дольхузи. — Дженнифер! — воскликнул Спенсер, ровняясь с группой. — Как неожиданно встретить вас здесь. — Мы с герцогом решили все же перебраться в Лондонскую резиденцию на лето, — ответила женщина, тепло улыбаясь и кивая подошедшей Эмили. — В прошлом году нам не удалось пересечься с герцогом Девонширским. — Аарон кивнул, подтверждая ее слова, а Прентисс заметила грустный взгляд, с которым Дженнифер взглянула на него. — Поэтому, в этом мы не могли упустить свой шанс. — Хочется надеяться, что вы преодолели весь путь из Шотландии в Лондон с годовалым ребенком не только ради меня, — негромко пошутил Хотчнер. — А если я скажу, что это так, вам придется сопровождать нас на всех возможных выходах до конца сезона, не так ли? Хотя бы из чувства долга. — Я буду делать это добровольно, Дженнифер, если вы захотите. — Аарон старательно скрывал улыбку, но глаза его уже смеялись. Герцогиня тоже легко рассмеялась. — Боюсь, что это невозможно, хотя напрямую противоречит моим собственным желаниям. Мы в Лондоне всего на несколько недель и наши дни расписаны чуть ли не по минутам. — Я надеюсь, вы все же выделите пару часов, чтобы поужинать со мной и Девонпортами. — Мы выделим даже целый вечер, — произнес герцог Дольхузи, подходя к жене. — Аарон. Дерек. — Он пожал руки мужчинам и повернулся к Эмили и Спенсеру. — Эмили, прекрасно выглядите. Спенсер, вас редко увидишь в Лондоне. Сейчас начнется выступление, нужно идти, если мы не хотим мешать другим. — Нам тоже пора, — заметила Эмили. Девушки улыбнулись друг другу и разошлись: одна с братьями и давним другом, другая — с любимым супругом. — Что за ужин? — тихо спросил Спенсер у сестры, пока они рассаживались в ложе. — Аарон пригласил нас на ужин вчера перед уходом с бала. Сказал, что нам многое нужно обсудить. — Они присели рядом. Место с другой стороны от Рида пока пустовало — Хотчнер с Дереком шептались о чем-то в углу, спрятавшись от звуков настраиваемого оркестра. — Вы же не виделись два года? — Со времени смерти его жены, да. — Эмили серьезно взглянула на нахмурившегося Спенсера. — Он закрылся от всех, как только она умерла. Нанял домашних учителей и сиделок сыну, даже мать никуда не вывозил. Жил в поместье, благо стесненным себя не чувствовал. — Наверно, это было ужасно, — прошептал Спенсер. Девушка расправила складки на платье, устроилась поудобнее, поправила легкую накидку на плечах. Глубоко вздохнула и тихо ответила: — Представь, что ты теряешь что-то настолько дорогое тебе, что кажется, будто весь мир резко потерял свои краски. Смысла жить больше нет, ведь ты существовал ради этого человека. — Бывали случаи, когда после смерти одного человека из пары, второй загибался в течение пары месяцев. С животными тоже такое происходит. — Факты, Спенс, может, и помогают тебе понимать мир, но сейчас я прошу тебя представить, каково это — жить в мире, где больше нет того, кто тебе дорог. — Опиши, — попросил Спенсер. — Может быть, я пойму. Сбоку от него вдруг раздался мужской голос: — Когда ты только осознаешь, твою грудь сдавливает тисками. Выдохнуть больше не получается, да и вдохнуть тоже — ведь из твоего мира только что высосали весь воздух. Ты стоишь перед ней, и ноги больше не держат… Но тебе нужно продолжать стоять, ведь твой сын рядом с тобой, и он не понимает, что случилось. Ведь, вот она, мама, лежит в кровати прямо перед ним, но почему-то не протягивает ему руки, как делала раньше. — Аарон присел рядом с ним. Рид открыл было рот, чтобы извиниться за свою назойливость, но Хотчнер продолжил. — И ты хочешь верить, что сейчас она очнется и встанет. Будет быстрым шагом ходить по поместью и следить за ним с той заботой и вниманием, с которым следила за всем, окружавшим ее. Ты надеешься, что, выглянув из окна, увидишь, как она собирает цветы на лугу недалеко от дома или читает, устроившись в плетеном кресле. Но вдруг ты понимаешь, что никогда больше не услышишь мягкой игры на рояле и не увидишь ее, несущуюся по коридорам, когда слуги не видят. И вы больше не увидите мир вместе, как планировали, потому что… Ее больше нет. А какой смысл видеть мир, который заключался в ней. — Аарон резко вздохнул и намного мягче добавил. — Не дай Бог, вам это испытать, Спенсер. Погасили огни, и поднялся занавес. На сцене появилась девушка в римских одеяниях и громко запела первую арию; но Рид не слышал ее. Он смотрел на Аарона и замечал небольшие детали, что были так незаметны пару дней назад, когда они были представлены — тонкие морщины на лбу и меж бровей от постоянного напряжения на лице, грустный взгляд, который герцог не пытался скрыть сейчас, когда в темноте его никто не видел, уставшие плечи. Мужчина вдруг предстал перед юношей во всей красе своего горя и одиночества, в которым он жил, и которое въелось в его кожу подобно татуировкам, что Спенсер видел у моряков. Оно сквозило через чуть опущенные уголки губ и сложенные вместе ладони, оно стало его частью. И Спенсер не знал, как ему помочь. — Мне так жаль, — прошептал он, неосознанно сдвигаясь ближе к нему. — Из-за того, что произошло, или из-за того, что я вас застукал? — также тихо спросил Аарон. — Оба, — честно признался Рид. — Мне не следовало сплетничать. — Без сплетен мир знати был бы скушен и пресен, Спенсер. В этом нет ничего дурного до тех пор, пока ты не начинаешь придумывать истории сам, дабы навредить окружающим. — Аарон обвел взглядом сумеречный зал, полный людей. — Сплетни приходят и уходят: два года назад говорили обо мне и моем сыне, оставшемся без матери. Строили предположения и догадки о ее смерти, ведь простая болезнь никого не устраивала. Год назад шептались о свадьбе Дженнифер и герцога. В этом… — Хотчнер чуть нахмурился. — Пока еще, я не услышал ничего достойного. — Зачем вы вообще их слушаете? — удивленно спросил Спенсер. — Мне положено быть в курсе событий. — Хотчнер серьезно взглянул на него. — Не стоит недооценивать мощь сплетен. Женщины, может, и считаются неравными нам, но они, несомненно, видят намного больше. — Но это же не проверенные факты. Они бесполезны, — возразил Рид, склоняясь еще ближе к нему. — Возможно. Но, смотрите-ка, я смог сбить вас с мыслей о почившей супруге и моем плачевном состоянии, — мгновенно ответил Аарон, и в темноте Спенсер не мог увидеть, улыбался тот или нет. — Я не говорил, что оно плачевное. — Нет, конечно. Для этого вы слишком плохо меня знаете. — Теперь Хотчнер явственно улыбнулся. — Но вот ваша сестра точно так считает, более того, она даже не пытается это скрыть. — Аарон, — укоризненно прошептал Спенсер. — Не берите в голову, Спенсер. — Герцог сжал его предплечье. — Мы с вашей сестрой знакомы практически с пеленок. Некоторые границы стираются. Рид улыбнулся, потом неожиданно для себя сказал: — Я помню вас. — Я думал, мы ни разу не встречались, — удивленно ответил Аарон. — Я тоже так считал. — Спенсер закусил губу. — Но теперь я помню: мне было пятнадцать, когда мы поехали в Солсбери, чтобы провести пару дней вдали от дома. Дерек впервые решился взять меня куда-то. — Эмили написала мне, чтобы вы хотите взглянуть на Стоунхендж, и мы с Хейли решили присоединиться к вам, — задумчиво сказал Хотчнер, проваливаясь далеко в свои воспоминания, в то время, когда они только поженились, и единственной их трудностью было спрятаться в огромном поместье от несметного количества слуг, которые всегда оказывались в плохом месте в плохое время. — Я помню, как вы появились в доме, что мы сняли, — продолжил Спенсер. — Я был в соседней комнате, и, должно быть, вы меня не заметили. Вы вошли, улыбнулись и пожали руку Дереку, потом поцеловали ладонь Эмили. Хейли с вами не было… — Она была на небольшом приеме у своей подруги, — подсказал Аарон. — Продолжайте. — Вы сели втроем, рядом, будто и не расставались на полгода, и стали негромко переговариваться. Я не слышал ничего из вашего разговора, но вы выглядели так уютно втроем, что я почувствовал себя так, будто нарушал что-то очень личное, очень сокровенное. Что-то только ваше. — Вы могли выйти к нам, — прошептал герцог. — Не мог. — Рид усмехнулся. — Не спрашивайте. Я просто не мог. — Что еще вы помните? — Аарон не стал настаивать. — Вашу улыбку, — ответил Спенсер и прикусил язык. Аарон опустил взгляд на ладони юноши, что тот крепко сжал, коря себя за вырвавшуюся фразу, и еле слышно спросил: — Мою улыбку? — Я… Не имел в виду ничего… — Почему вы ее запомнили? — мягко уточнил герцог. — На ней не лежал гнет утраты. Вы улыбались открыто и тепло. — Я использовал все пятьдесят три мышцы? — Вы смеетесь надо мной. — обиженно сказал Рид. — Нет. — Рука Аарона накрыла его ладони, и Спенсер вздрогнул, ощущая ее приятное тепло в полутьме жаркой ложи. — Просто хочу знать, как вы меня запомнили. — Живым. Я запомнил вас живым. — И в это слово юноша вкладывал все возможные его значения: улыбчивым, спокойным, веселым, ярким, любящим и любимым, красивым, мужественно, невообразимо прекрасным для совсем юного Спенсера, который не смог даже выйти из соседней комнаты, чтобы встретить друга, о котором Дерек и Эмили так много рассказывали. — Я больше не жив? — спросил Хотчнер, и в его голосе Риду послушалась грусть. — Я думаю, что вас не так просто убить, Аарон. — Спенсер видел его лицо и не мог отвести от него взгляд. Хотчнер также пристально смотрел ему в глаза, будто раздумывая над чем-то. Ответить он не успел; вокруг раздались овации, появившийся свет ослепил их, и все встали, аплодируя кланявшейся девушке. Герцог убрал руку с ладони Рида и присоединился к аплодисментам. Спенсер с затаенной грустью подумал, что пропал даже сильнее, чем сам себе признавался.

…

Аарон вышел из дома сразу после завтрака, решив отложить все дела на вечер, который обещал быть свободным. Решив прогуляться до дома друга, он кивал случайным знакомым и даже остановился обсудить события последнего бала с подругой своей матери, дочь которой скромно смотрела то в пол, то на туго обхватывавший шею Хотчнера белый воротник рубашки. Беседа, впрочем, быстро закончилась, и герцог поспешил на встречу. Погода стояла прекрасная: солнце ярко освещало Лондон, накапливавший тепло для будущих холодов, а дождей не было уже несколько недель. Жители столицы расслабились и вовсю наслаждались летом. Дома у Прентиссов было тихо. Дворецкий провел Хотчнера в малую гостиную, где Эмили негромко наигрывала незнакомую мужчине мелодию на пианино, сверяясь с рукописными нотами, лежавшими перед ней на инструменте. При появлении герцога она улыбнулась ему и продолжила наигрывать ненавязчивую песенку, тихо бормоча слова себе под нос. Краем глаза Аарон заметил движение позади себя. Спенсер, устроившись в старом кресле, обитом темным бархатом, встал при его появлении, но книгу, которую читал до этого, лишь прикрыл, используя в качестве закладки средний палец. — Ваша Светлость. — Он жестом пригласил его в кресло напротив себя. — Прошу вас, Спенсер, мы же договорились. — Хотчнер присел перед ним. — Боюсь, что за время нашего короткого знакомства я узнал некоторые факты, которые не позволяют мне более звать вас по имени, — бледно улыбнувшись, ответил Рид, садясь обратно и откладывая книгу на столик рядом с пустой чашкой из-под кофе. — Что же это за факты? — Ваш возраст, в первую очередь, — с готовностью отозвался юноша. — А точнее, разница между нашими годами. — Сколько же вам лет? — Двадцать три. А это означает, что разница в годах между нами составляет около половины моего возраста, на что моя сестра указала мне после похода в театр неделю назад. — Это так плохо? — Второй факт, — проигнорировал его вопрос Рид. — Размер ваших угодий и значимость вашего влияния. — Не говорите глупостей, Спенсер, — оборвал его Хотчнер. — Ваш брат, может быть, не так влиятелен, как я, но обе наши семьи происходят из очень древних родов, позволяющих нам некоторую фамильярность друг с другом. — И третий факт, — мягко продолжил юноша, заправляя выпавшую прядь волос за ухо. — Ваш жизненный опыт. Дерек мне рассказывал… — Дереку стоит меньше вам рассказывать. Хотчнер откинулся на спинку кресла, внимательно смотря на смутившегося от резкости его слов Спенсера. Он нахмурился, пытаясь понять, чем заслужил столь невежливый ответ, но мысль эта ускользала от него, не желая принести облегчение. — Мне жаль, Ваша Светлость, если я чем-то вас обидел, — наконец, произнес он, тщательно подбирая слова. — Наверно, моему брату действительно стоит держать некоторые свои мысли при себе. Теперь настала очередь Аарона чувствовать себя неудобно. Под тяжелым взглядом, которым Спенсер наградил его, прежде чем вернулся к брошенной книге, он внутренне содрогнулся, и непрошенная улыбка напросилась ему на губы. Все же, этот юноша заинтриговал его. Все еще мучимый смущением, он все же смог поставить герцога на место парой простых фраз и правильно выбранной интонацией. — Я был не прав, Спенсер. — Рид поднял на него взгляд, искрящийся легким раздражением. — Ваш брат имеет право делиться с вами любой информацией, кажущейся ему достойной ваших ушей. — Смеетесь? — уточнил юноша. — Не над вами. Рид хмыкнул, но нарываться дальше не стал, вернувшись к своей книге. — Аарон! — Дерек ворвался в комнату, на ходу повязывая платок на шее. — Я не ждал тебя раньше полудня. — Ты звучал настолько озабоченно вчера в парке, что поднял меня на час раньше положенного сегодня, — ответил Хотчнер, вставая. — Меня всегда поражала твоя самоотдача, — рассмеялся Дерек и, подождав, пока Аарон выйдет из комнаты, закрыл за ними дверь. Эмили резко прекратила играть. — Дерек не знает? Спенсер скользнул глазами по опустевшему креслу перед собой и снова взглянул на открытую перед ним книгу. Потом он облизал губы и покачал головой. — Аарон об этом узнает? Еще одно покачивание головой подтвердило ее сомнения окончательно. — Хорошо. — Она снова заиграла, но остановилась и, задумчиво взглянув на брата, добавила. — Может, ты и не прав…. В конце концов, никто в этом доме тебя не осудит. — Кроме тебя, Дерека, герцога и десятка слуг, которых мы еще можем позволить себе держать, — не отрываясь от текста, отрывисто бросил Спенсер. Эмили закусила губу и вернулась к игре, не рискуя больше злить юношу.

…

— Интересный юноша — твой брат, — заметил Хотчнер, присаживаясь в предложенное Дереком кресло в его кабинете. Его друг сухо кивнул. Комната была темной, даже солнечный свет, льющийся через растянувшиеся от пола до потолка окна не спасали ее от темных углов и некоторой затхлости, присущей помещениям, заполненным книгами. Массивный стол середины прошлого века стоял в полосе света, на отодвинутом от него кресле лежал сюртук виконта. На столе в беспорядке валялись открытые и закрытые письма и свитки, в углу приютился пустой бокал из-под виски, стоявшим рядом. Все свидетельствовало о том, что мужчина провел бессонную ночь, пытаясь разобраться с катастрофическим состоянием финансов семьи. — Насколько все плохо? — без обиняков спросил Хотчнер, вставая рядом с присевшим в кресло Дереком. — Настолько плохо, что мне, возможно, придется заставить тебя жениться на Эмили, чтобы обеспечить нам всем крышу над головой. Аарон помолчал несколько минут, слепо разглядывая бумаги, которые лежали перед ним, потом сказал: — Ты знаешь, что я на многое готов ради тебя и твоей семьи, Дерек. Мы друзья с детских лет, и это так просто не забывается, но… Я не могу жениться на твоей сестре. По крайней мере, не сейчас, не так скоро. — Это была всего лишь шутка, Аарон, — улыбнулся Дерек, на мгновение отрываясь от письма и поворачивая голову к герцогу. — Я не прошу тебя ни о чем материальном, лишь о твоем совете. — Хорошо. — Хотчнер сел с другой стороны стола и сложил руки в замок у живота. — Тогда, расскажи мне обо всем по порядку. А рассказывать было что. Предыдущее лето закончилось для Прентиссов весьма успешно: вся их оставшаяся земля сдавалась, и урожай у съемщиков был обильный, что означало скорую выплату по счетам. Шахты, в которые они вложились, стали приносить стабильный и растущий доход, и при таком раскладе, по подсчетам Дерека, они смогли бы нанять дополнительную прислугу и вернуть часть былой красоты их поместью. Часть средств, а именно пятьсот фунтов, должны были пойти в приданое Эмили, увеличивающееся до двух тысяч. Эта достаточно маленькая сумма позволяла бы ей выйти замуж по любви, а не по нужде, как ее брат опасался. Оставшаяся от доходов сумма была бы потрачена на ремонт восточного крыла поместья, где от пожара пару лет назад пострадала одна из несущих стен и большая часть крыши. И даже после всех этих затрат у семьи виконта Девонпорта остались бы средства для вложений. С этих средств и начались все их проблемы. Вложения в недвижимость под Лондоном, которую Дерек планировал сдавать в большой летний сезон Британской знати и зимний — иностранным, зажиточным гостям и полностью окупить за три года, сгорели вместе с домом, оказавшимся жертвой забытой горничной свечи. Огонь понесся по деревянным сбруям, скрывавшимся на каждом этаже в потолках дома, и превратился в тлеющий остов за одну ночь. Страховка слегка облегчила ситуацию, но денег не хватило бы на покупку другого жилища, поэтому их было решено вложить в рискованный проект, организованный группой французских предпринимателей на юге Франции, недавно оправившейся от последствий революции. Пару месяцев спустя пришло извещение о том, что все средства, вложенные многочисленными семьями в Англии, пропали без вести вместе с группой, основавшей проект. Оставался шанс, что их найдут, но даже в этом случае вернуть всю сумму уже бы не удалось. У Прентиссов еще оставались деньги, вырученные с продажи урожая и собранные со съемщиков, и их хватало на жизнь, хотя наем дополнительной прислуги и работы в восточном крыле пришлось отложить на следующий год. А потом их шахту затопило. Много денег пришлось выплатить семьям погибших, большая часть которых жила в городе неподалеку. Еще часть ушла на выяснение проблемы; оказалось, что вода из пролива Ла-Манш промыла себе проход в шахты через тонкую перегородку, которая должна была быть в четыре раза толще, и устремившийся внутрь замкнутых пространств без выхода наружу поток смыл всех находящихся внутри людей. Восстановить затопленную шахту не оказалось возможным. Все деньги, вложенные в нее, утонули вместе с сотней рабочих. Ушел и дополнительный доход от продажи угля. Приданое Эмили снова начало таять. Новое лето пришло с известием о том, что большое количество урожая не взошло после проливных дождей, затопивших всю Англию весной. Съемщики больше не могли платить, а Дерек не мог требовать с них денег, понимая, что в отличие от его семьи, они полностью зависели от своих восхождений. Таким образом, последний источник дохода на год исчез. — Зачем же вы приехали в Лондон? — спросил Аарон, дослушав рассказ друга до конца. — А зачем твоя мать в Лондоне? Женить тебя. — Пожал плечами Дерек. — А я должен выдать Эмили за любого достойного ее человека до того, как моя семья пойдет по миру. — Этого не случится. — Хотчнер встал и снова подошел к мужчине. — Эмили должна выйти замуж по любви. Вы все этого заслуживаете. — Моя мать вышла по любви, и что с ней стало? — Дерек повернулся к Аарону. — Болезнь твоей матери никак не связана с ее замужеством. И я не говорю, что Эмили не влюбится в пройдоху или картежника, но у нее, в отличии от твоей матери, есть ты, чтобы трезвым взглядом оценить избранника. Итак, — Хотчнер хлопнул в ладоши и взял в руки первый свиток, полный цифр. — Есть ли система в твоих бумагах? В четыре часа к ним забрел Спенсер. Он помялся у закрытой двери, прислушиваясь, что Аарон понял по появившейся под ней тени, потом скользнул внутрь и тихо закрыл ее за собой, прислонившись к ней спиной. — Я могу помочь? — спросил он, прижимая закрытую книгу к животу. Два друга одновременно подняли головы и непонимающе взглянули на него. Рид красноречиво посмотрел на стол, заваленный утренними и прибавившимися с того времени бумагами, и перевел взгляд на них. — А что вы можете? — спросил Хотчнер, потирая уставшие глаза. Пока Спенсер, ошеломленный вопросом, собирался с ответом, герцог откинулся на спинку кресла и повел затекшими плечами. Он давно уже передвинул кресло к Дереку, отчасти из-за того, что солнечный свет сильно облегчал чтение, но теперь, когда солнце скрылось с другой стороны дома, они сидели в потемках и старательно пытались различить в неясном освещении прошлогодние записи Дерека. — У меня абсолютная память, я читаю со скоростью двадцать тысяч слов в минуту и могу произвести в уме любые вычисления большого количества цифр любой степени сложности. Аарон замер, потом недоверчиво взглянул на Спенсера. Краем глаза он увидел, как напрягся Дерек, ожидая его реакции. Он его понимал: гений в семье был скорее проклятьем, особенно если этот гений не умел вести себя в обществе и скрывать свои природные возможности. А Спенсер явно не умел, хотя и осознавал, что говорить такого лучшему другу брата, одному из самых влиятельных герцогов Великобритании, не стоило, потому не выдержал направленного на него взгляда Дерека. И со спокойствием ожидал ответа Аарона. — В таком случае… — Хотчнер замялся лишь на мгновение, но острый как бритва взгляд Рида уже чувствовался у него на лице. — Будете, пока что, счетоводом. Возможно, к концу вечера мы вас повысим. — Он мягко улыбнулся и пригласил Спенсера к столу. Тот положил книгу на столик у камина и присел в глубокое кресло, сразу же кладя одну ногу под себя, и склонился над бессчётным количеством бумаг. Взяв в руки перо и поставив рядом с собой чернильницу, он поднял глаза на Хотчнера, напрочь игнорируя брата, и спросил: — Что нужно считать? Аарон передал ему десяток уже размеченных датами списков. — Мне нужно увидеть средний доход вашей семьи. Для этого я хочу видеть на одном листе бумаги максимальный и минимальный доходы, состояние дел на конец года за последние десять лет, типы вложений и другие места, откуда вы получаете деньги и их количество, а также… — Минимальные и максимальные растраты за последние десять лет? — перебил его Рид. — Я знаю, как работает бухгалтерский учет. Читал об этом в книге. — Тогда вы знаете, что мне от вас нужно. Дерек с Хотчнером вернулись к обсуждению лежащего перед ними акта на дом в Лондоне, в котором они в данный момент находились. Дерек стоял перед тяжелым решением: продать дом и получить достаточно средств, чтобы вложить в проект, обещавший стабильный доход, или оставить дом и понадеяться, что найдутся другие средства для жизни. Спенсер, быстро подсчитывавший суммы, запрашиваемые герцогом, слушал их разговор, хотя и не из-за его важности; ему нравился тихий голос Хотчнера, пропитанный спокойствием и с легкой смешинкой, изредка чувствовавшейся в его словах. Он размеренно объяснял Дереку все преимущества и недостатки отсутствия жилья в Лондоне, в то время как Рид медленно пропадал в его глубоком голосе, продолжая записывать цифры в аккуратные столбцы скорее из упрямства, чем из желания помочь. Взгляды, которые Хотчнер периодически бросал на него, жалили подобно редким, случайным прикосновениям, которые дарят, дабы возбудить не тело, но душу. Они горели на коже Спенсера, как самые осторожные прикосновения губ, и перо в руках юноши дрожало, не в силах справиться с чувством, выросшим в его сердце за столько лет рассказов и кульминационной встречи. В затворнической жизни были свои преимущества; но одним из главных недостатков было живое воображение Рида, позволявшее ему из рассказов Дерека создавать людей, оживавших в его мыслях. Спенсер понимал, что придуманные им персонажи сильно отличались от настоящих людей, потому боялся встречи с герцогом и всячески пытался ее оттянуть. Каково же было его удивление, когда он понял: в этот раз, он угадал почти во всем. Поведение, выражение лица, отдельные жесты, осанка, тело, даже стиль разговора, все, как он представлял! Теперь, когда он вспомнил их первую встречу, он понимал, что все рассказанное до и после нее легло на образ, запечатлевшийся в его памяти и обросший новыми фактами. Он понимал, что сильно пропал в мужчине, но совершенно не осознавал, к чему это его могло привести. Лишь слова его сестры утром дали ему понять, как очевидно было его чувство для близких ему людей, а, значит, насколько очевидным оно могло стать для остальных. — Спенсер? — Рид поднял растерянный взгляд на Хотчнера. — Расчеты готовы? — Да… Да, конечно! — Он протянул ему бумагу. Аарон пробежал по ней глазами, потом удовлетворенно кивнул. — Хорошо. Он встал, скинув сюртук и ослабив шейный платок, прошелся по комнате, держа в руках бумагу с записями Рида. Дерек откинулся на спинку кресла и взглянул на него. — Что именно? — Очень точные расчеты, — невпопад заметил Хотчнер, подходя к Риду и кладя руку ему на плечо. Спенсер замер, боясь даже пошевелиться. — Вы молодец, Спенсер. — Да, да, он хорошо считает, — отмахнулся Дерек. — Что ты думаешь о нашем состоянии? Аарон улыбнулся, склоняясь ниже к Риду и негромко произнося: — Ваш брат очень нетерпелив. — Спенсер выдавил из себя смешок и почувствовал, как покраснело его ухо там, где его почти коснулись губы Хотчнера. — Всегда таким был. — Вы не видели его на занятиях, — хмыкнул Рид, как только Аарон разогнулся и убрал руку с плеча юноши. Герцог улыбнулся, встретившись со Спенсером взглядом, и положил бумагу перед Дереком. — Ваши дела несложно поправить. Начиная со следующего года, выращивайте разные виды посадок — это спасет вас в случае, как проливных дождей, как в этом году, так и засухи. Вложитесь в живой скот — ему нипочем любая непогода, к тому же шерсть будет хорошо продаваться, особенно теперь, когда тканевая промышленность набирает обороты. — Хотчнер сел на подоконник и выглянул в окно, на мгновение задумавшись. — Оставьте в покое восточное крыло. Оно вам не нужно, оно не используется. Вряд ли, когда-нибудь будет. Все деньги откладывайте на приданое Эмили и на средства вашим будущим женам. — Он красноречиво взглянул на них. — Помните о том, что не только ей нужно выйти замуж по любви. — А в этом году? — Ты уже не можешь взять денег со съемщиков, тут я с тобой согласен. Нельзя требовать с твоих людей того, чего у них нет. Наилучшим вариантом было бы снести остатки сгоревшего дома в Лондоне и продать землю. Земля в столице сейчас ценится едва ли не выше, чем сами жилища, и вы сможете выручить достаточно денег с нее, чтобы осуществить то, о чем я только что говорил, и отложить часть капитала на черный день. — Видя, что Дерек сомневался, Аарон продолжил. — Тебе нужно кормить семью, Дерек. Нельзя постоянно жить на деньги Эмили, так ты рискуешь ее жизнью и счастьем. — А счастье всех остальных в этой семье? — Претвори мой план в жизнь. — Он встал и подошел к бару, спрятанному в шкафу. — Обеспечишь и себя, и своих близких. Он разлил виски по трем бокалам и раздал его всем присутствовавшим. — Мне нужно подумать, — задумчиво ответил Дерек. — Конечно. — Хотчнер повернулся к Риду. — А что вы думаете? — Я думаю, что, если правильно взвесить все вложения в натуральное производство, в следующем году мы сможем заработать в три раза больше, чем в предыдущем. — Я с ним согласен. Аарон залпом выпил содержимое своего бокала и взял с кресла сюртук. — Боюсь, я должен вас покинуть. Мне предстоит длинная ночь, и хотелось бы проветрить голову перед работой. Напоминаю про ужин в субботу. — Конечно. — Дерек встал, протягивая ему руку. Хотчнер кивнул и пожал ее, после развернулся и двинулся к выходу. Оклик остановил его уже у двери. — Вы пойдете пешком до особняка? — Спенсер поднялся на ноги. — Могу я присоединиться? — Компания не повредит.

…

Они не спеша шли по неясно очерченному тротуару, наблюдая за проезжавшими мимо экипажами. Спенсер нахмурился, глубоко задумавшись о чем-то. Аарон периодически бросал на него взгляды, размышляя о его необычных талантах. Вести о болезни матери Дерека быстро разнеслись по всему высшему свету примерно восемь лет назад. Хотчнер помнил, как Хейли долго сочувствовала несчастью семьи и предложила Эмили помощь в переписке, что они вели в то время. Прентисс мягко отказалась, а сразу после этого семья стала жить затворнически, выезжая лишь при крайней необходимости. Дерек, уже давно ставший на тот момент виконтом, следил за делами семьи и поместья, но был слишком молод, чтобы поддержать моральный дух родных; и он неустанно падал. Эмили заботилась о матери. У них была сиделка, но та не могла справляться сама с неизвестной болезнью, и девушке приходилось помогать. Теперь Хотчнер думал о том, как тяжело должно было быть Спенсеру в то время. Ему только-только исполнилось тринадцать, поистине тяжелое время для любого человека, а он вдруг остался без поддержки родных, отдававших все свое свободное время больной матери. Даже несмотря на то, что болезнь ее была не физического, но душевного свойства, она действовала угнетающе на всех членов семьи. Аарон видел это в письмах Дерека, Хейли показывала ему короткие послания Эмили, вызывавшие слезы у его молодой жены, и они вдвоем не могли придумать, как помочь двоим отпрыскам старого рода. Тогда они еще не знали, что детей было трое. Аарон не мог понять, почему Дерек прятал от него брата все эти годы; теперь все стало очевидным. Боясь повторения болезни матери у Рида, он решил упрятать его от белого света, дабы избежать большего позора и унижения, последовавших после разглашения тайны Девонпортов… А может, он думал, что болезнь была спровоцирована стрессом, связанным с выездами в свет? Хотчнеру было тяжело представить, что один из его ближайших друзей был настолько бессердечен, что запер мальчика в старом поместье, только чтобы не краснеть перед людьми высшего сословия. Но по всем фактам получалось именно так. Неожиданно герцог почувствовал себя ответственным за юношу. Желание показать ему все хорошие стороны Лондонского сезона стало настолько сильным, что Аарон с трудом удержал себя от того, чтобы позвать Спенсера сразу на несколько разных выездов и мероприятий, на которые сам был приглашен. Необходимо было выбрать правильную тактику, дабы дать ему возможность самому выбрать и насладиться обществом, к которому он был не привычен. В голове Хотчнера медленно созревал план. — Аарон, а вы… — А я снова стал Аароном? — улыбнулся Хотчнер, которого голос Спенсера выдернул из глубокой задумчивости. — Вы спросили, что я думаю о вашем плане, — пожал плечами Рид. — Никто этого никогда не делал. — Никто не интересовался вашим мнением? — Только моя мама. — Спенсер вдруг погрустнел. — До того, как ей стало совсем плохо, она любила обсуждать со мной прочитанные книги. Герцог внимательно изучил его лицо и решил не расспрашивать его о матери. У них еще будет время поговорить по душам. — Наверно, удобно читать по двадцать тысяч слов в минуту? Получается, примерно пять, десять минут на книгу? — Неудобно. — Спенсер смотрел под ноги, больше не поднимая взгляда. — Я прочитал всю семейную библиотеку к тринадцати. — И все поняли? — И все запомнил. Я могу процитировать вам любую книгу из прочитанных мной, любую строку. Могу рассказать о любом слове, когда-либо придуманном в английском языке, так как от нечего делать пролистал словарь в одиннадцать, могу рассказать, как вскрыть человеческий труп, как приготовить пастуший пирог, и каково было население Англии в 1794 году. Могу в подробностях описать первое и второе восстания Якобитов, могу дать точную статистику убитых в сражении при Каллодене… А вы, наверно, даже не слышали об этой битве. — Спенсер вздохнул и добавил. — Не говорите брату, что я вам это сказал. Он не любит, когда я… Открываю рот. — Открываете рот? Глупости, Спенсер, он же ваш брат. — Хотчнер безрезультатно надеялся поймать его взгляд. — Я, например, получаю искреннее удовольствие от беседы с вами. — Правда? — Да. А сражение при Каллодене ознаменовало окончание второго восстания Якобитов в 1746 году. Шотландцы понесли огромные потери и потерпели поражение. Принц Чарли бежал на материк, оставив кланы терпеть гонения и последствия изначально проигранной войны. Спенсер удивленно взглянул на него, но быстро оправился и, хитро сощурившись, спросил: — А знаете ли вы его полное имя? — Я люблю историю, Спенсер, но я не фанатик. — Хотчнер хмыкнул. — Мне, чтобы запомнить прочитанное, нужно больше времени, чем вам. — Однако, вам понадобилась всего пара секунд, чтобы понять все, написанное мной, — заметил Рид. — Это было несложно. — Они остановились на углу улицы, пережидая проезжавшие экипажи, и Аарон повернулся к юноше. — У вас аккуратный почерк, к тому же мне просто нужно было подтвердить мои догадки. Спенсер не смог скрыть сбившегося дыхания под неожиданно мягким взглядом мужчины. Они стояли так непозволительно близко, что Рид мог рассмотреть редкие седые волоски в слегка растрепавшихся от поднявшегося ветра волосах мужчины. Они смягчали темноту его прядей, делая их почти что переливчатыми в лучах заходящего солнца. Юноша быстро отвернулся, поняв, что еще мгновение, и его взгляд стал бы назойливым для герцога. — Спенсер? — Хотчнер нахмурился и положил ладонь на предплечье Рида. Тот ощутимо вздрогнул и отступил на шаг, с трудом выдавив: — Прошу… прощения. Я не большой поклонник прикосновений. — Не извиняйтесь. — Аарон сразу же убрал руку. — Я лишь боялся, что вам стало плохо. Разговор быстро затих. Спенсер чувствовал себя неуютно, а рука его горела в том месте, где ее коснулась ладонь герцога. Хотчнер не понимал, что он мог сделать не так. Ложь Рида он различил сразу, более того, почувствовал, как вся сущность юноши потянулась к нему во время прикосновения, но объяснить себе, почему Спенсер стал бы это отрицать, не смог. Они подошли к городской резиденции Аарона, располагавшемуся перед боковым входом в Грин Парк на проспекте Пикадили. Против своего смущения Спенсер восхищенно оглядел здание, огороженное от людей железным забором и множеством лиственных деревьев, скрывавших первые два этажа от любопытных глаз прохожих. Сделанный из светлого камня, дом возвышался наравне с другими поместьями самой богатой улицы города, но держался особняком, уступая по красоте разве что достраивавшемуся в тот момент Букингем-хаусу, по слухам, будущей официальной резиденции монархии. — Я не ожидал… — прошептал Рид. Хотчнер довольно хмыкнул. — Насколько вы богаты? — воскликнул он и прикусил язык. Аарон пожал плечами: — Весьма. — Потом двинулся в сторону дома. — Зайдете? Спенсер опомнился и покачал головой. — Благодарю, но мне пора идти обратно. Эмили будет волноваться. — Спенсер кивнул ему и развернулся. — До свидания, сэр Спенсер Прентисс-Рид, — прозвучал ему в спину голос Аарона. Он повернул голову и улыбнулся: — До скорых встреч, герцог Девонширский.

…

Вечером Аарон, оторвавшись от бумаг, которыми теперь был завален его собственный стол, откинулся на спинку кресла и потер уставшие глаза. Освещение от недавно установленных газовых ламп было прекрасное по сравнению со свечами, до этого освещавшими его кабинет, но сами лампы утомляли своим запахом и духотой. Свечи же, пусть и не горели ярко, хотя бы не поднимали температуру комнаты в теплые июльские дни еще выше. Мужчина встал, потянувшись, и подошел к окну, настежь открывая его. Поток прохладного воздуха залетел в кабинет, остужая его и владельца заодно. Ветер забрался под тонкую рубашку герцога и обласкал затекшие мышцы, даря им толику отдыха, растрепал волосы на его голове и мягкими прикосновениями отвел от лица налипшие на лоб пряди. Аарон закрыл глаза, повинуясь порывам воздуха и опираясь о широкий подоконник, выглянул из окна. Его лица коснулись мягкие листья близстоящего дерева. В последний раз глубоко вздохнув, Хотчнер выпрямился и открыл глаза. Усталость и скованность мышц слегка отступила; вместе с этим пришло желание убрать все бумаги подальше в шкаф и насладиться приятным вечером. Аарон повернулся и оглядел стол: все срочные дела были сделаны, а все несрочные — можно было отложить до завтра. Он быстро рассортировал письма и свитки и убрал их в ящик стола. После налил себе бокал превосходного скотча, который ему доставили прямиком из высокогорий Шотландии. Напиток лег на язык приятной тяжестью и прошел по горлу горячим огнем, согревая и оставляя терпкое дубовое послевкусие, присущее алкоголю, долгое время стоявшему в дубовых бочках. Оно принесло тягучую легкость голове мужчины и вернуло его к мыслям о недавнем знакомом. Аарон присел в кресло, повернув его к открытому окну, и покачал бокал в руках, следя за бликами зажжённых ламп в каплях стекавшего по стеклу скотча. Перед глазами возникло лицо Спенсера, задумчиво изучавшего его ранее в кабинете Дерека. Он, наверно, думал, что мужчина не замечал его пристального взгляда; но то, как он обласкал его глазами, было трудно не ощутить. Краем глаза Хотчнер наблюдал за тем, как двигалась его рука, державшая перо, двигалась, как независимое существо, в то время как Рид не мог оторвать глаз от герцога. Аарон был бы лжецом, если бы не признал, что внимание юноши ему нравилось. Младший брат Дерека был необычно и необычайно красив, пусть и слегка неуклюж; его взгляд проникал внутрь самого существа Хотчнера и считывал все его запрятанные мысли, и Аарону даже казалось, что Рид был способен разглядеть боль, съедавшую его последние два года. Он говорил негромко, но уверенно, менял полутона в голосе так свободно, будто всю жизнь провел, обучаясь воздействовать на собеседника лишь речью. Возможно, так он говорил со своей матерью, которой нужен был особенный подход. Возможно, он так чутко улавливал настроение других не потому, что он хотел угодить, а потому, что привык и не мог иначе. Возможно, но это было так неважно сейчас, когда мужчина слышал в ночном ветре все фразы, сказанные им за неделю их знакомства. Хотчнеру вдруг захотелось послушать Спенсера в те моменты, когда тот был действительно заинтересован сюжетом; в те моменты, когда он возбужденно доказывал собеседнику свою точку зрения или захлебывался воздухом, пытаясь совладать с потоком мысли. Он бы раскраснелся, а его волосы бы прыгали упрямыми колечками вокруг его лица. Аарон был уверен, — в такие моменты Рид мог победить одним лишь упрямым взглядом ярких глаз. А как он выглядел по вечерам, когда посторонних в доме не оставалось, и можно было отпустить себя? Наверно, первым делом, он снимал опостылевшие сюртук и жилет, откидывал в сторону шейный платок, расстегивал верхние пуговицы рубашки и засучивал рукава, обнажая тонкие, жилистые руки. Может быть, он даже закалывал волосы в небольшой хвост на затылке, делая лицо еще более худым. Он бы мягко улыбался игравшей Эмили и читал, быстро водя пальцем по строкам. Уставший Дерек бы входил в гостиную и хлопал его по спине, вызывая тихое недовольство. А может, ему нравились прикосновения близких? Может, будь Хотчнер с ним помягче сегодня, его прикосновение тоже было бы ему приятно? А как он себя почувствовал, когда Аарон держал его ладонь в театре, в темноте ложи, когда один неловкий взгляд мог скомпрометировать их навек? Герцог осушил бокал и поставил его на пол. Лицо его, по-прежнему, холодил ночной воздух, но оно все равно горело от обуреваемых его мыслей. В них Спенсер был один в своей спальне и готовился ко сну; только вместо ночной сорочки, которой пользовались многие мужчины, он предпочитал спать обнаженным. Он раздевался, аккуратно укладывая одежду в комод, и ложился в постель, задувая свечу. Что же он делал дальше? Аарон открыл глаза. Раскинувшись на кресле, он смотрел на ночной Лондон и не мог прогнать из своих мыслей одну — о том, что в двадцати минутах ходьбы от него Спенсер, скорее всего, спал, откинув тонкое одеяло, раскинувшись на кровати, а его бледной, тонкой кожи касался тот же самый ветер, что дул в окно герцога сейчас. Протянуть руку, и вот он, красивый, сонный у самых подушечек его пальцев, медленно просыпался бы, подставляясь под чуткие касания Аарона. Темное желание из глубин его души всколыхнулось, взмолилось, захотело получить юношу в свои объятия, дабы ласкать его до красноты кончиков ушей и выступавших скул, до мольб и криков, до ярких стонов и сорванного голоса, бессвязных слов и сбитого дыхания. Хотчнер почти видел его перед собой сейчас, сидевшего у него на коленях, подставлявшего шею под губы Аарона и шептавшего «Аарон, Аарон, прошу вас…» Хотчнер вскочил с кресла, быстро прошелся по комнате, успокаивая разбушевавшееся воображение. На кончиках пальцев еще ощущалась фантазия теплой кожи Рида, но она постепенно уходила, пока холодный воздух успокаивал тело мужчины. Такая быстрая, нездоровая привязанность, такое желание пугало Аарона; если бы оно было к девушке, ситуация была бы легко разрешима, — он бы тотчас просил ее руки. Но Спенсер, вчера мальчик, младший брат близкого друга, такой особенный в своем воспитании, в своих мыслях и манерах, мужчина! Хотчнер в сердцах опрокинул одно из кресел. Нет, нельзя даже допускать такой мысли. Любовь к человеку своего пола была уголовно наказуема, а значит Спенсер мог пострадать от его желаний, если их не сдержать. Мысль о том, что он сам мог стать жертвой английского суда, так и не посетила голову герцога.

…

Следующее утро встретило Аарона пасмурной погодой и тучами, медленно закрывавшими солнечный свет. Он со стоном повернулся на другой бок и попытался снова заснуть, но вместе с пробуждением пришло похмелье, обрушившееся как снег на голову. Вчерашняя ночь закончилась для мужчины полностью допитой бутылкой и бездумной, бесконечной ходьбой по поместью, во время которой он чудом нашел собственную спальню и заснул в своей постели. Сейчас же голова нещадно трещала, а мнущийся за дверью лакей лишь усугублял паршивое настроение. Хотчнер отослал его и аккуратно сел, стараясь не двигать больной головой. Сегодня он был приглашен на пикник в парке через дорогу, но в случае дождя его придется перенести; и герцог понимал, что скорее всего пригласит всех к себе домой. Тихо застонав, он поднялся с кровати и самостоятельно оделся. Добрел до столовой, где его мать уже ждала его за чашкой кофе, и присел во главе стола, стараясь держаться, как можно спокойнее. — Знаешь, кто вчера бродил по дому до восхода солнца? — осведомилась она, лукаво рассматривая хмурого сына. — Не имею понятия. — Хотчнер положил себе на тарелку кусок жареного хлеба и сморщился, представив, что его придется съесть. В комнату вошел лакей с подносом в руках, на котором стоял бокал, доверху наполненный странного вида жидкостью. — Я попросила кухарку приготовить ее фирменный напиток против последствий опьянения… Для того, кто бродил по поместью. — Аарон благодарно взглянул на нее, принимая в руки стакан, и залпом выпил соленую жидкость. Головная боль нехотя отступила, и он принялся за еду. — Ты же примешь гостей у нас, если пойдет дождь? — спросила женщина, решив, что Хотчнер уже готов к осмысленной беседе. — Конечно. — Я позволила себе пригласить мисс Сивер. — О, мама, — тихо простонал Аарон. — Я не готов провести в ее обществе даже лишние пять минут. — Милый, она не так уж и плоха. Происходит из хорошего рода, образована, умна, весела. А как только выйдет за тебя, то перестанет волноваться по поводу женитьбы! Хотчнер бледно улыбнулся. Его мать всегда видела корень проблемы, и спорить с ней было совершенно бесполезно; если уж она решила выдать его за мисс Сивер, то помешает ей лишь более интересная кандидатка. — Я боюсь, что при всем желании я не смогу поближе познакомиться с ней… По крайней мере, не сегодня! Я обещал Дереку, что помогу его брату освоиться в Лондонском обществе. — Мне кажется, что сэр Прентисс-Рид сам в состоянии справиться со своим окружением. — Тем не менее, я дал обещание и не нарушу его, — солгал Аарон в лицо матери, молясь, чтобы она не решила осведомиться об этом обещании у самого Дерека. Но она согласно кивнула и, слегка расстроенно поджав губы, произнесла: — Обещание есть обещание. Эмили тоже была бы неплохой женой. — Она и будет. Но не мне. — спокойно, но твердо ответил Хотчнер. — Я не собираюсь жениться ни сейчас, ни в ближайший год, и если даже появится кто-то подходящий, я не… — Он глубоко вздохнул, стараясь успокоить забившееся сердце. — Не могу привести в свой дом другую после Хейли. Женщина вздохнула и встала с места, чтобы подойти к мужчине. Ее рука мягко коснулась его волос и зачесала их назад, как часто делала в детстве, когда маленький еще Аарон искал утешения в объятиях матери. Хотчнер ощутил давно забытую магию хрупких ладоней матери и неосознанно потянулся к ней; она прижала его голову к своему животу и гладила по еще влажным после утреннего умывания прядям. — Боль уйдет, Аарон, — прошептала она. — Со временем обязательно станет легче.

…

Пикник действительно пришлось перенести в поместье Хотчнера. Приехавшие в парк, все же попытались расставить небольшие открытые палатки, но порывы налетевшего ветра прервали их и чудом не унесли тонкие палки, на которых держались все конструкции. Организатор пикника, леди Додж, предварительно договорившаяся с леди Хотчнер, быстро отвела всех во внутренний двор особняка, где гости могли насладиться прохладным днем, скрывшись от холодных порывов за высокими стенами. Решено было в случае дождя накрыть малую бальную залу, но пока что все прогуливались по саду, разбившись на небольшие группы. Аарон заметил Спенсера, как только тот вышел в сад через открытые настежь стеклянные двери, засунув руки в карманы легкого пальто, вышедшего из моды пару лет назад. Он выглядел смущенным, в то время как стоявшая рядом Эмили прятала улыбку ладонью. Зашедший вслед за ними Дерек неодобрительно покачивал головой, но говорить ничего не стал, предпочтя им общество новоприбывшей дочери одного малоизвестного графа. Хотчнер, чувствуя на себе пристальный взгляд матери, подошел к Прентиссам и кивнул присевшей в легком реверансе Эмили. Потом пожал руку Риду, неотрывно смотревшему на него. — Добро пожаловать. Он посторонился, вместе с ними спускаясь по ступеням в сад. — Чудесный сад, Аарон. — Улыбаясь, заметила Эмили. Они остановились рядом со столом с напитками. Подавали легкое шампанское и лимонад для дам, джин и тоник для мужчин, небольшие закуски для не побоявшихся есть на приеме; те, однако, стояли почти нетронутые. — Он стал еще лучше теперь, когда ты перестал заботиться о строгости линий каждого куста, — лукаво добавила она, осматривая слегка запущенные деревья неподалеку. — Картины в доме тоже прекрасны, — негромко заметил Спенсер. — В холле висит оригинал Гейнсборо? — Да. — Аарон пересилил себя и взглянул на него. — Есть еще пара его картин на втором этаже. — Все пейзажи? — Да, кроме портрета герцогини Девонширской. Моей матери, — добавил Хотчнер. — Вам хочется взглянуть? Он обращался не столько к ним, сколько к Спенсеру, глаза которого загорелись, стоило ему услышать приглашение. — Да, я бы очень хотел… — Он обернулся к Эмили, не договорив. Та кивнула им обоим и отошла, увлекаемая знакомой. — Но я не хотел бы отвлекать вас от ваших гостей. — Вы не отвлекаете. — Хотчнер, раз взглянув на Спенсера, уже не мог оторвать от него глаз. В этом черном длинном пальто нараспашку, изящно стройнящим его, с серым платком, придерживавшимся булавкой с ярко-синим наконечником в виде небольшой капли и белоснежной рубашкой под приталенным жилетом, Рид выглядел, как заморский принц, случайно попавший в центр Лондонского общества. Он бы выглядел уместно на корме корабля, плывшего в далекие страны, или на худой конец в недавно отстроенных дворцах Рима, где ему бы открывался вид на руины Колизея и линии холмов на розовом, закатном горизонте, отрезавшие небо от земли. Но здесь, в его доме он казался герцогу чужеродным. Вышагивавший в сторону входа в здание, он будто позволял мужчине рассматривать себя. Возможно, так и было. Возможно, ведь откуда Аарону было известно, как загорелось сердце юноши, когда он поспешил к ним с Эмили по ступеням, даже не замечая остальных гостей? Они стояли перед портретом графини. Спенсер изучал тонкие мазки, сделанные художником, близко наклонившись к картине; Хотчнер изучал изгиб его шеи, видневшийся из-под платка. — Сходство передано прекрасно, — прошептал Рид. — А мастерство художника необычайно. — Вы читали что-нибудь об этом стиле? — О, да! Но не хочу утомлять вас деталями. — Спенсер мельком взглянул на Хотчнера и порозовел под его пристальным взглядом. — Выберите одну… Что-нибудь, что показалось вам самым необычным, — попросил Аарон, искренне желая услышать ответ. Юноша, как ему показалось, почувствовал чистоту его слов и негромко сказал, указывая на фон за портретом: — Интересен выбор заднего плана. Меня всегда удивляло, что художники специально делают фон однотонным, чтобы он не затмевал фигуру на картине. Посмотрите, ведь мы имеем очень смутное представление о том, что изображено сзади. Это, скорее всего, дерево, может быть ель слева. — Он очертил рукой лапы ели, видневшиеся с левого края картины. — И большой лиственный куст справа. Но это неважно, ведь главное то, что фон оттеняет вашу маму так изящно, что даже шляпа на ней видна, а ведь она лишь слегка чернее, чем небо за ней. Однако, — Спенсер отступил на шаг и теперь почти касался спиной груди Аарона. — Если взглянуть на выбор этих деревьев с точки зрения сентиментализма, который оказал очень сильное влияние на искусство восемнадцатого века, то картина приобретает совсем иной смысл. Ведь художники стремятся показать гармоничное слияние человека с природой, так присущее живописи прошлого века, и выбор такого темного фона может многое рассказать о вашей матери. Тут также необходимо обратить внимание на розу в ее руках. Ведь один из основных приемов репрезентативного портрета, это окружение человека атрибутами, которые помогают раскрыть его образ. Цветущие розы, тогда, в числе прочего могут означать благоразумие и осторожность. Все это, — Спенсер повернулся к герцогу, оказываясь в сантиметрах от его лица. — Так хорошо заметно на потрете Марии Ивановны Лопухиной кисти Боровиковского… — Великолепно, — выдохнул Аарон, не решаясь двинуться вперед, чтобы коснуться его губ, не в силах поддаться желанию, обуревавшему его. — Вам интересно? — прошептал Рид, в отчаянии ища в его глазах намек на насмешку. — Я готов слушать вас вечно, Спенсер, — еле слышно ответил Хотчнер, почти неуловимо качнув рукой вперед и касаясь пальцев юноши. Их руки переплелись сами собой, стоило им ощутить тепло друг друга. — Я хочу вас поцеловать, — с томлением в голосе признался Рид. — Я хочу вас всего, Аарон… — Мы не можем, — эхом отозвался Хотчнер, понимая, что сдался ему в тот момент, когда ощутил тонкий аромат парфюма, исходивший от его волос пару минут назад. — Мы не можем… — повторил он, склоняясь к его шее и самыми легкими прикосновениями губ собирая его вкус с линии челюсти. — Вы тоже хотите меня, — в мягком изумлении прошептал Спенсер, откидывая голову назад. Его ладонь легла на воротник сюртука Аарона, и ощущение крепких мышц под слоями ткани лишь уверило его в том, что происходящее ему не мерещилось. — Вы хотите ме… — Я нуждаюсь в вас так сильно, Спенсер, что мне кажется — я в бреду. — Аарон прижался к его плечу лбом и скользнул ладонями на спину, на пробу обнимая. Робко сомкнувшиеся руки у него за спиной пошатнули его и так нестабильное состояние, и он дернул юношу ближе, прижимая его к своей груди. Спенсер тихо охнул и поддался, дрожа от обуреваемых его чувств. — Возьмите же меня, — прошептал он, заглядывая в потемневшие от его слов глаза герцога. — Черт вас дери, Аарон, я же отдамся вам на этом полу, стоит вам лишь попросить! — Я хочу вас на этом полу, на этой стене и в каждой комнате этого дома! — тихо, но отчетливо сказал Хотчнер на ухо Риду и лизнул покрасневший хрящ, осторожно прикусывая его. Спенсер хрипло застонал в его плечо, с трудом держась в сознании. — Я хочу увезти вас в свое поместье и взять на каждой его поверхности. Я хочу показать вам Лондон, черт с ним, весь мир! Лишь бы вы улыбались мне так, как улыбнулись в момент нашего знакомства. Спенсер с трудом отстранился от него и прижался спиной к стене. Его лицо раскраснелось, по вискам катились капельки пота; узкие штаны натянулись в самом многообещающем месте, а пальто сползло с одного плеча, так и маня Хотчнера стянуть его полностью. Юноша прикрыл глаза и глубоко дышал, пытаясь справиться с подступавшим от простой речи Аарона оргазмом, и твердое тело мужчины, прижавшегося к нему, лишь вырвало еще один полузадушенный стон из его груди. — Поцелуйте меня, герцог, — с мольбою в голосе попросил Спенсер, скользя вспотевшей ладонью по жилету Хотчнера к его груди, спрятанной лишь под рубашкой. — Поцелуйте же… На его потрескавшиеся губы легли горячие губы Хотчнера, в то время как руки Аарона сжали его бедра, прижимая их вплотную к его. Рид задрожал и тихо вскрикнул, не разрывая поцелуя, ощутив влагу между ног. — Аарон, я… — Ему казалось, что еще краснее он стать бы уже не мог. — Все в порядке. — Хотчнер разорвал поцелуй, но продолжал шептать прямо в его губы, поглаживая по волосам. — Это нормально. Доверься мне. Его рука, все еще лежавшая на бедре Спенсера, чувствовала редкие судороги, пробегавшие по всему телу юноши. Он прижался своим лбом к его и закрыл глаза, наслаждаясь удовольствием любовника, касаясь его волос. Ослабевшие ноги почти не держали Рида, и он скользнул ладонями на плечи Аарона, придерживаясь за него. Руки мужчины с готовностью обхватили его и поставили прямо. — А мы можем пойти в спальню? — неуверенно прошептал Спенсер и взглянул на Хотчнера. — Или я могу поехать домой, но пошлите в таком случае за каретой, пожалуйста… — Сможешь объяснить свое отсутствие на пикнике Дереку? — спокойно спросил Хотчнер. Рид, помедлив, кивнул. — Пойдем. Они дошли до ближайшей двери, и Аарон открыл ее, не выпуская оробевшего Спенсера из объятий. — Спенсер, — произнес герцог, стоило им очутиться в спасительных сумерках спальни. — Можно я… Раздену тебя? Напряженный до этого Рид, ощутимо расслабился и практически прижался к телу мужчины. Руки Хотчнера легли ему на шею, поглаживая, и спустились к пояснице, слегка подрагивая от переизбытка чувств. — Конечно, можно, — улыбнувшись, ответил юноша и сразу же смущенно прижался к его губам, получая напористый ответ. — А можно, после этого я раздену тебя? — спросил он, отстранившись. — Все, что ты захочешь. Аарон прикоснулся к оголившейся из-за сбившегося платка шее юноши и осторожно провел по ней кончиками пальцев. Кожа была мягкой на ощупь, с незаметным глазу пушком, и герцог не отказал себе в удовольствии прижаться к ней губами. В полутьме спальни Спенсер изучал его лицо, сосредоточенное сейчас, когда он неспешно расстегивал многочисленные пуговицы на его жилете. Серый свет, идущий из окон, освещал отдельные его черты; линию бровей, чуть сощуренные глаза, слегка приподнятые уголки губ, — полумеры, сквозь которые виднелся сам мужчина. От него исходило спокойствие, сейчас сдобренное желанием, направленным на Рида. Но это было уже не то острое желание, что захватило их в коридоре полчаса назад; это было мягкое, насытившееся чувство, позволявшее Аарону неторопливо избавлять Спенсера от одежды, открывать новые, неизведанные участки его тела и запоминать их изгибы пальцами, ощущать их вкус губами. Дрожь прошла по спине Рида, когда его рубашка упала на пол вслед за жилетом, но Аарон мягко поцеловал его в изгиб плеча, и холод ушел, будто его и не было. Рид тихо охнул, когда Хотчнер опустился на колени перед ним, чтобы рассмотреть застежки на брюках. Они полетели на пол, и юноша переступил через штанины, оставаясь перед мужчиной лишь в тонком белье, пропитавшимся следами недавнего оргазма. Их придерживала свободно державшаяся пуговица, которую Аарон расстегнул неожиданно задрожавшими пальцами. Он встал с колен и окинул взглядом обнаженное тело Спенсера. Тот тяжело дышал, откровенно смущался, но старался не прикрываться, позволяя мужчине изучить себя. Он следил за любыми изменениями на его лице, будто готовый спрятаться от него за ближайшей портьерой или все же уехать домой, как и предложил сначала. — Аарон…? — наконец, хрипло сказал он, и герцог будто очнулся. Он положил ладони на впалый живот Рида, двинулся по его бокам к бедрам, ощущая под кожей тазовые косточки; скользнул ему за спину, вырывая тихий стон Спенсера, качнувшегося ему навстречу и положившего одну ладонь ему на грудь, а второй держась за его шею. Мягкие, разом напрягшиеся ягодицы до удивления правильно легли ему в ладони, и Аарон не удержался, чуть приподнимая юношу, вставшего на мыски. Его спина изогнулась; Хотчнер скользнул на нее раскрытыми ладонями и обнял Рида, будто еще не веря в то, что предмет его мечтаний действительно стоял перед ним, обнаженный и такой желанный, и страстно мечтал о том же. — Ты так красив, — прошептал герцог. — Ты так красив, что я не могу взять в толк, что ты забыл здесь, со мной. — Позволь, я покажу. — Спенсер улыбнулся и вывернулся из его рук, чтобы также неспешно раздеть мужчину, как тот только что раздевал его. Он устремил взгляд вниз, раздвигая полы рубашки и снимая ее с плеч замершего Аарона. Уродливые шрамы, многочисленными штрихами вспарывавшие его грудь и живот, ужаснули Рида, нахмурившегося, но не отпрянувшего. Скорее наоборот: он положил теплую ладонь на самый длинный из них и поднял вопросительный взгляд на Хотчнера. — Упал с лошади в юношестве, — объяснил Аарон, но Спенсер продолжал хмуриться, и мужчина добавил. — Шел вброд через ручей, конь испугался подводной змеи и встал на дыбы, — я не удержался и упал грудью на острые камни, которыми было устлано дно. Спенсер кивнул и опустил взгляд, проводя большим пальцем по белому шраму, проходившему прямо по кромке ребра. Его рука сама скользнула к соску и осторожно сжала его между двух пальцев; разом сбившееся дыхание мужчины подсказало ему, что он все делал верно, и Рид повторил движение второй ладонью, после целуя след сразу под ключицей. Он продолжил изучение тела герцога, не пытавшегося прерывать его. На лопатке юноша обнаружил небольшой шрам, похожий на неудачно заживший укус насекомого. Стоило его пальцам коснуться неровной поверхности кожи, Аарон произнес: — На тренировке напали со спины. — Меч? — Шпага. Спенсер поцеловал его и не удержался, пройдясь поцелуями до шеи, и на пробу кусая загривок. Руки Хотчнера легли ему на бедра и дернули ближе; Спенсер закрыл глаза и прижался лбом к его волосам, забираясь в них длинными пальцами. Он вдыхал его запах и продолжал свое расследование. — Если ты найдешь там шишку, — хрипло заметил Аарон. — Пожалуйста, не заставляй меня рассказывать. Спенсер хмыкнул и обошел герцога, прижимаясь уже к его груди. Его сразу же поцеловали, не давая больше отойти, и нагло дернули за бедро, приподнимая его. Рид протестующе застонал, но сразу же сдался, почувствовав возбуждение мужчины, прижимавшееся к его вставшему снова члену. — Дай, я… Дай мне закончить, — прошептал Спенсер, сбиваясь с мысли под губами Хотчнера, терзавшими его шею и посылавшими горячие импульсы, концентрировавшиеся в его паху. — Потом закончишь, — почти прорычал Аарон. — У тебя будет на это все время мира. Рид задохнулся стоном, стоило ему осознать значение фразы мужчины. Он хочет, чтобы Спенсер остался! Он не… — Ты не хочешь, чтобы я ушел после? — прошептал Рид, промазывая мимо губ Аарона. Руки Хотчнера обхватили его лицо, и мужчина напористо поцеловал его, выпутываясь из расстегнутых юношей брюк. — Я не хочу, чтобы ты уходил вообще. Иди сюда. — Он подхватил худого Спенсера, тихо ойкнувшего, и опрокинул его на заправленную кровать. Кожи Рида коснулась твердая, чуть колющаяся ткань, но Аарон уже убирал ее. Спенсер приподнялся, позволяя ему вытащить покрывало из-под себя, и лег обратно. Хотчнер навис над ним и погладил его по щеке, неожиданно нежно; потом мягко опустился ниже и коснулся своим телом тела Рида, потянувшегося поцеловать его. Чувствовать на себе тяжесть любимого тела было так приятно, что юноша терялся в ощущениях. Это было совсем иначе, нежели он представлял, и одновременно так невообразимо похоже. Его воображение рисовало ему картины близости с Аароном, но никогда он не позволял себе зайти так далеко, даже в своих мыслях. Никогда бы он не смог себе представить, как ладони герцога сжимали его бедра, лаская, как приоткрытые губы скользили по безволосой груди, оставляли осторожные поцелуи на его коже, будто изучая ее; никогда бы он не смог представить себе голодный взгляд Хотчнера, которым тот одаривал его, приподнимая голову. Возбуждение было почти болезненным; Рид отдавался ему полностью и тихо стонал, подставляясь под прикосновения и желая невыразимо больше — но о том, что именно ему хотелось, он имел весьма смутное представление. Его стеснение, вызванное незнанием, не укрылось от Аарона, который поравнялся с его лицом и опустился на локоть. Он лежал между ног Спенсера, одну из которых юноша согнул, чтобы иметь возможность приподнять таз. — Спенсер, — тихо позвал его Аарон, поглаживая по щеке. — Ты уже был с женщиной? — Нет. — Рид покачал головой и опустил голову; рука Хотчнера мягко подняла ее, чтобы мужчина мог заглянуть ему в глаза. — А… с мужчиной? — Аарон, я из поместья выехал чуть ли не впервые в жизни, — горько усмехнулся Рид. — Или ты думаешь, что мне Дерек приводил людей из ближайшей деревни? — Я ничего не думаю. — Аарон поцеловал его. — Я спрашиваю, потому что это важно. Но я не хотел тебя обидеть. — Почему это важно? — Хотчнер помедлил с ответом. Его лицо было так близко к лицу Спенсера, что тот чувствовал его дыхание на своей щеке. И ему нравилось, что мужчина не отстранялся даже сейчас, раздумывая над своими следующими словами. — Потому что я не хочу разочаровать тебя, — вдруг признался Аарон. — Быть с любимой женщиной — это незабываемо. Я помню свой первый раз с Хейли, и это была волшебная ночь для нас обоих… — Рид проглотил вопрос о чувствах Хотчнера к его умершей супруге, но тот комом стал в горле, затрудняя дыхание. — Но сейчас я в постели с любимым мужчиной, и мысль о том, что я могу… — Если дело только в моем удовлетворении, Аарон, — прервал его Рид, притираясь ближе и показывая Хотчнеру степень своего возбуждения. — То я получу его, просто находясь рядом с тобой в этой спальне. Мне достаточно тебя, — четко проговорил он, обнимая мужчину. — Ты знаешь что-нибудь о мужской любви? — спросил его герцог, но глаза его заметно потеплели после слов Спенсера. — Это может быть болезненно, причем весьма. — Я хочу тебя всего, Аарон, — повторил Рид шепотом свою недавнюю фразу. — Не заставляй меня просить в третий раз. — Тогда я хочу все сделать постепенно, — решил герцог. — У нас будет время, чтобы испробовать и другие способы удовлетворения, но сейчас я хочу, чтобы мои действия доставляли тебе лишь удовольствие. Хотчнер накрыл его своим телом, рукой оглаживая истекавший смазкой член. Спенсер застонал, откидываясь на подушку, не силах смотреть, как ладонь герцога скользила по его достоинству. Его трясло; мозг посылал импульсы по всему телу, что проскальзывали по коже подобно микроскопическим разрядам молний и концентрировались в паху. Аарон накрыл его губы своими и прижал крепче, не оставляя между ними ни миллиметра расстояния. Рид обнял его за шею, содрогаясь все сильнее, и, наконец, изливаясь в ладонь Хотчнера. Мир на мгновение померк. Рука Аарона продолжала неспешно скользить по опадавшему члену Спенсера, в то время как мужчина наблюдал за расслаблявшимся Ридом. Юноша приоткрыл глаза, когда перед веками перестали плясать разноцветные круги, и, глядя в глаза любовнику, провел рукой по его груди и животу к паху, захватывая в теплую ладонь его достоинство. Аарон поощрительно застонал и толкнулся в его ладонь. Они продолжали неотрывно смотреть друг в другу глаза, пока ускорявшиеся движения Спенсера не подвели Хотчнера к разрядке. Он вздрогнул и впился в его губы, мягко раскрывшиеся ему навстречу и впитавшие часть его маленького конца*.

…

Спенсер удобно устроился на животе, чтобы Аарон, обнаруживший у него на спине большое количество родинок, мог их все сосчитать. Процесс считывания, впрочем, быстро превратился в неспешные ласки, которыми герцог одаривал одобрительно постанывавшего юношу. — Когда ты родился? — спросил Рид, поворачивая голову в сторону приподнявшегося на локтях Хотчнера. Тот невнятно пробормотал что-то, прикусывая загривок выгнувшегося в спине юноши, и прижался грудью к спине, затягивая в поцелуй повернувшего голову Рида. Спенсер, хмыкнув, ответил, но потом перевернул его на спину, нависая сверху. Сполз ниже, намеренно прижимаясь пахом к промежности мужчины, и, почти сведя лопатки вместе, захватил в плен рта его сосок. Аарон застонал и схватил его за волосы, направляя. Рид улыбнулся, перехватывая его взгляд, и лег сверху, довольно произнося: — Теперь, когда я получил твое безраздельное внимание… Когда? Хотчнер тихо рассмеялся. — В восемьдесят втором. — Значит… Тридцать пять? — Спенсер прислонился щекой к его груди. — Да. Это проблема? — Аарон зарылся в его волосы ладонью. — Нет. Хотя официальной статистики и не было, разница в возрасте никак не влияет на благополучие пар, вступавших в брак… Не то, чтобы мы были настоящей парой, — вдруг смутился Рид. — А что влияет? — пропустил мимо ушей последний комментарий любовника герцог. — Изначальная расположенность к будущему супругу, схожесть интересов, хотя бы некоторых, схожий социальный статус. Я бы еще добавил отсутствие более подходящих или близких душе избранников. — А деньги? Повышение статуса? Возможность сбежать из-под родительской опеки? — Спенсер внимательно взглянул на него, чуть нахмурившись. Аарон пожал плечами. — Цитирую твою сестру, не более того. Рид хмыкнул. — Ей предстоит сменить брата на мужа, только и всего. Я боюсь, моя сестра родилась в неправильную эпоху и осознает это. — А что предстоит тебе? — негромко спросил Хотчнер, свободной рукой сжимая напрягшуюся ладонь Рида. — Я второй сын виконта. — Спенсер сел напротив мужчины и закутался в простыню. Аарон поднялся и прислонился к спинке кровати. — Мой брат наследует титул. Ему предстоит женитьба, его жене — рождение наследника. Мне… — юноша замялся на мгновение. — Полагаю, от меня требуется — не ударить в грязь лицом. Желательно, принести деньги в семью, чтобы можно было оплачивать содержание матери. Я не знаю, Аарон, что мне предстоит, — вдруг признался он и слегка раздраженно взлохматил волосы. — Не думаю, что от меня ждут чего-то особенного. — Ты бы мог стать кем угодно, — осторожно заметил Хотчнер. — С твоим умом и способностями… — Брат обедневшего виконта идет зарабатывать себе на жизнь интеллектуальным трудом? И кем бы я стал? Профессором? Врачом? — Не думаю, что тебе бы подошла профессия врача, — делано серьезно ответил Аарон. — Священнослужителем? — Я уверен, что ты бы чудесно смотрелся в рясе, — рассмеялся герцог и, обхватив улыбнувшегося Спенсера, потянул его к себе. Дарить ему комплименты чувствовалось удивительно правильно. Он, так рьяно открывавший ему свои желания еще полчаса назад, сейчас пытался закрыться, скрыть свои эмоции, и Аарону хотелось получить ту же степень доступа к его душе, что он получил к его телу. Он чувствовал, что Спенсер пытался прочитать его мысли через выражение его лица, язык его тела. Вряд ли, он видел дальше, чем Хотчнер позволял ему; но позволял он многое. Непозволительно многое. И сейчас целуя его в приоткрывшиеся в тихом стоне губы, Аарон хотел рассказать ему все, дать ему все, что тот захочет. — Аарон… — прошептал Рид, устраиваясь поудобнее на бедрах Хотчнера. — Аарон, подожди. — Он глубоко дышал, восстанавливая дыхание. — Конечно. — Хотчнер погладил его по спине, ослабил хватку на случай, если юноша захочет вернуть себе свое личное пространство. — То, что ты спрашиваешь, о моем будущем. Зачем тебе это нужно? — спросил Спенсер, продолжая прижиматься грудью к его груди. Его сердце колотилось, и Аарон чувствовал его, как свое собственное, вторившее ему. Вопрос был сложный; Хотчнер не был к нему готов. Он хотел знать о будущем Рида, потому что, неосознанно еще, представлял себя частью его. Положа руку на сердце, он понимал: юношу больше не отпустит. Но он смотрел на него и неожиданно осознавал, как тот юн; умен, несомненно, красив, необычайно. Но молод. Если бы он был девушкой, Аарон вспомнил, что уже приходил к этому выводу ночью, он бы женился на нем завтра же, даже не дожидаясь конца сезона. Но он был мужчиной. Даже более того, он был мужчиной, у которого могло быть нормальное будущее. — Ты придумываешь способ сказать мне, что я тебе не нужен? — тихо спросил Рид. Не отстранившись, но замерев и опустив голову, он выглядел таким далеким и одиноким сейчас, что Аарон начал бояться, что, протянув руку, наткнется лишь на воздух. — Я придумываю способ сказать, что сломаю тебе жизнь. — Моя жизнь уже сломана, Аарон, — горько усмехнулся Спенсер, теперь отмерев и отодвигаясь. Он сел в противоположном углу кровати, снова закрылся простыней. — Я ценю твою честность, но моя жизнь, в лучшем случае, будет женитьбой на презирающей меня богачке, которой захотелось стать частью дворянства, а в худшем — я проведу ее рядом со своей больной матерью. Если ты считаешь, что… — Спенсер сглотнул, собираясь с мыслями. — Жизнь рядом с тобой будет хотя бы в чем-то хуже, ты сильно себя недооцениваешь. Аарон вздохнул. Он сел прямо, потер глаза и взлохматил волосы. Потом взглянул на скукожившегося, но все еще не сбегавшего, Рида, и неожиданно для самого себя сказал: — У меня есть сын. — В глазах Спенсера мелькнул страх, но он ничего не произнес. Аарон продолжил. — Его зовут Джек. Ему шесть. Он любит играть с животными, с любыми, и теряться в окрестных поместье холмах. Он ненавидит учиться и, его бы воля, все его обучение сводилось бы к верховой езде. Правда, когда я уезжал, он снова начал читать. Нашел ту книгу, что Хейли не успела ему дочитать, убежал с ней в восточное крыло, где были наши покои, когда она еще была жива, спрятался под кроватью и читал, светя себе свечой. Я бы очень хотел, что тот, кто будет мне супругом, подружился с ним. Он — вся моя жизнь, Спенсер. Рид молчал. Во все глаза смотря на замолчавшего Аарона, он пытался найти правильные слова, но все они казались такими неподходящими. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Потом открыл их, подполз ближе к Хотчнеру, путаясь в мешавшейся простыне и, прижавшись лбом к его лбу, погладил его по щеке, шепча: — Я искренне ненавижу собак. Я их боюсь. — Он тихо хмыкнул. — И гулять я не очень люблю, если уж на то пошло. — Аарон поднял на него взгляд, но Спенсер, будто решив что-то для себя, продолжал, глядя ему в глаза. — Но я уверен, что буду любить твоего сына так же сильно, как люблю тебя. Если ты мне позволишь. Хотчнер мягко улыбнулся, обхватывая его лицо ладонями, и осторожно прикоснулся к его губам.

…

С момента приема у герцога прошла пара дней. Отпустив Спенсера тем вечером с родными домой, он мучился ожиданием и неожиданным волнением, стремясь к надвигавшейся встрече на ужине у него в поместье. Дела вдруг стали неинтересны; светские встречи проходили уныло, если на них не было Рида, лукаво посматривавшего на Хотчнера. Пересечься удалось лишь один раз в парке, но леди Хотчнер не дала им пробыть вдвоем и пяти минут, приведя подругу с тремя дочерями, которых, не без помощи Дерека, им пришлось развлекать до послеполуденного чая. Спенсер, впрочем, завел весьма обстоятельную беседу о новых веяниях в психологии и френологии, которую он называл не иначе, чем «псевдонаукой, выдуманной, дабы объяснить необъяснимые пока явления человеческого мозга», отчего трое девушек сосредоточили свое внимание на оставшихся двух мужчинах, одному из которых непреодолимо хотелось послушать юношу, а второму — чтобы тот замолчал. Но сейчас было уже шесть часов, и гости должны были приехать с минуты на минуту. Ужин был чисто дружеским — Эмили и Дерек были знакомы с Дженнифер почти так же давно, как с Аароном, Спенсер питал очень теплые чувства к молодой девушке, относившейся к нему, как к младшему брату, а ее супруг души не чаял в своей жене, потому готов был проникнуться симпатией ко всем ее друзьям одновременно, что очень старательно и делал. Дела сводили его с герцогом Девонширским и до этого, но близко они познакомились лишь этим летом, когда он, наконец, был представлен ему, как супруг Дженнифер, а не просто герцог Дольхузи. Такое представление показалось леди Хотчнер весьма вульгарным, но понравилось обеим девушкам, а потому прошло на ура и у мужчин. Первыми приехали Прентиссы. Дерек вошел в гостиную, где сидела леди Хотчнер, и поздоровался с ней. Эмили вошла следом, а Спенсер, осведомившись у дворецкого о местонахождении герцога, прошел в кабинет, где Аарон читал письмо от сына и щурился в закатных лучах солнца, мучаясь от подступавшей мигрени, настигавшей его каждый день в сумерках. Он тихо зашел в кабинет, стараясь не потревожить Хотчнера. Тот, впрочем, отложил письмо, стоило ему увидеть Рида, и тепло улыбнулся ему. — Здравствуй. — Он встал, и Спенсер подошел ближе. — Аарон. — Юноша встал почти вплотную к нему, но не решался дотронуться. — Я соскучился, — Хотчнер улыбнулся, кладя ладони на шею Рида и поглаживая его щеки большими пальцами. В глазах Спенсера мелькнул теплый огонек, будто отблеск разожжённого камина, и он приблизился к его лицу, медленно целуя мужчину. — Я тоже, — прошептал Рид, возвращаясь к его губам. Руки Аарона переместились на его спину и сжали тело сквозь слои одежды. Хотчнер присел на стол за своей спиной, и Спенсер вклинился между его разведенных ног. Он пьянел от вседозволенности и скользил ладонями по спине герцога, скрытой лишь рубашкой, тихо постанывая ему в губы сквозь мягкие поцелуи. — Нам… нужно идти, — запыхавшись, прошептал Рид, прижимаясь своим лбом к Аарону. — Все уже приехали? — Моя семья — точно. Дженнифер с герцогом — еще нет, когда я уходил. Ты ждешь кого-нибудь еще? — Мама ждет пару друзей, — недовольно ответил Аарон, отстраняясь и потирая глаза. Спенсер улыбнулся и отвел прядь черных волос от лица мужчины, после аккуратно сжимая ему виски большими пальцами. Хотчнер удивленно взглянул на него и хотел что-то спросить, но Рид опередил его, негромко говоря: — Чтобы голова прошла. — Как ты…? — Один из признаков надвигающейся головной боли — это уставшие глаза. Не хочу, чтобы ты не смог насладиться ужином из-за мигрени. Благодарный взгляд, которым Аарон одарил Спенсера, заставил его зардеться. — Закрой глаза, — негромко посоветовал он, закусывая губу и сосредоточенно массируя виски и основание шеи герцога. Его пальцы с усилием нажимали на разгоравшиеся очаги головной боли, которой Хотчнер мучился уже пару вечеров, и проходили вдоль линии роста волос. Так же плавно они переместились на переносицу Аарона и разгладили морщины на ней. Герцог открыл глаза и вопросительно взглянул на Спенсера. — Я хотел это сделать с тех пор, как увидел тебя в том бальном зале, — прошептал Рид. — Мне так хотелось облегчить… твое напряжение. — Выбор слов получился неудачным, но Спенсер не смог произнести то, что вертелось у него на языке. Облегчить твои страдания. — Ты облегчаешь. — Аарон поднес его руку к губам и поцеловал в основание ладони. — Своим присутствием. Он поднялся и взял с кресла жилет и сюртук, надевая их поверх рубашки. Спенсер ждал его, разглядывая книги на полках, и скользя кончиком пальца по запылившимся корешкам. — Говоря о твоем присутствии, — негромко сказал Хотчнер, становясь рядом с ним. Рид заинтересованно повернулся к нему, кладя обратно книгу, что взял полистать. — Я бы хотел, чтобы ты остался сегодня. Спенсер опустил взгляд и отвернулся, слегка хмурясь. Аарон внимательно смотрел на него, не торопя. Он верил, что юноше тоже этого хочется, но не хотел ставить его в неловкое положение перед семьей. А Дерек, контролировавший его жизнь, вряд ли бы отпустил младшего брата без веской причины. — Если ты не хочешь или… — Конечно, хочу! — горячо воскликнул Спенсер, поворачиваясь к нему. — Аарон, я жажду этого также сильно, как, надеюсь, ты, но что я скажу семье? Я… — Он задумался на мгновение, растерянно посмотрел вокруг. — Есть ли что-то, с чем я могу тебе помочь? — Ночью? — уточнил Аарон. — Дерек с меня шкуру сдерет. Рид выглядел совсем несчастным. Он дернулся было к Хотчнеру, но остановил себя, прислоняясь к стене за своей спиной. Тихо, отчаянно спросил: — Так и будет теперь? Прятки без возможности провести вдвоем больше десяти минут? Всегда лишь взгляды, никаких прикосновений? Никакой возможности побыть вместе? Он уткнулся взглядом в ковер на полу, а Аарон вдруг подумал о том, что это, скорее всего, первая влюбленность Спенсера, оттого ему еще труднее переживать расстояние. Он сам еще помнил первые пару лет, проведенные вместе с Хейли — помнил, что не мог от нее оторваться, как и она — от него. Они делали вместе все, даже спали в одной кровати, вопреки укоризненным взглядам его матери. Мыслями они возвращались друг к другу в моменты расставания, просыпались с именами друг друга на устах и не чувствовали усталости от постоянного присутствия рядом. Он помнил это и с легким волнением с нотками скорби и вины осознавал, что чувствовал тоже самое к Спенсеру сейчас. Пусть это чувство было уже не новым для него, пусть он старался, как мог, держать его под контролем, и зарывался в заботу о поместье, чтобы не думать о юноше постоянно, его все равно тянуло к нему также сильно, как тянуло к Хейли десять лет назад. Но ему было с чем сравнивать. Было что вспоминать. А Спенсеру не было. Он должен был быть потерян в своих эмоциях и оставлен им же, Аароном, на произвол судьбы рядом с догадливой сестрой и неуемным братом. Положа руку на сердце, Хотчнер признавал, что его друг мог иногда быть не к месту. Рид должен был быть абсолютно один в проигранной борьбе со своим чувством. Хуже того было то, что Спенсер должен был думать, что когда наступит конец сезона, они разъедутся в разные от Лондона стороны и вряд ли увидятся в течение года. — Спенсер, — позвал его Аарон, подступая ближе и обхватывая его ладони своими. — Спенсер, взгляни на меня. — Юноша поднял взгляд, полный тяжелой боли, до странности похожей на ту, что Хотчнер видел в своих глазах два года назад. — Спенсер, я не брошу тебя. — Рид чуть нахмурился и вопросительно поднял бровь, и Аарон добавил. — Я буду всеми правдами и неправдами уговаривать Дерека отпустить тебя сегодня остаться здесь. Чтобы он отпустил тебя со мной. Рид хмыкнул и, легко оттолкнувшись от стены, прижался к герцогу. — Не стоит. Я уже придумал, что мы скажем. С этими словами он покинул кабинет, оставляя Аарона теряться в догадках, и глубоко вздохнул, пытаясь успокоить бешено бившееся сердце.

…

— Почему же «сэр Прентисс-Рид»? — спросила мисс Сивер, когда они приступили к десерту. Аарон, посаженный матерью рядом с ней, удивленно взглянул на девушку. Потом перевел взгляд на сидевшего напротив Спенсера, понимая, что ему тоже было интересно услышать ответ. Рид пожал плечами. — Двойные фамилии, конечно, редкость, но не настолько большая… — Да, но у вашего брата. — Она взглянула на Дерека, увлеченно разговаривавшего с герцогом Дольхузи, потому вопросительно взглянувшего на нее. — Всего одна фамилия. Как и у сестры. — Моя мама всегда очень любила читать, — ответил ей Рид, на мгновение задумавшись. — Потому, когда родился я, она внесла мое имя во все бумаги, как Спенсер Прентисс-Рид (от автора: «read» (англ.) — «читать»). В конце концов, изменение фамилии почти не регулируется. — То есть, ваша мать просто захотела поменять вам фамилию? — удивленно уточнила Сивер. Спенсер пожал плечами. — Я не могу объяснить течения мысли моей матери, мэм, — сказал он. — Чтобы это ни было, мое имя мне нравится, и я не собираюсь когда-либо его менять. — Как необычно, — негромко заметила Сивер. — Неудивительно, что… — Я бы посоветовал вам не заканчивать эту фразу, мисс Сивер, — прошептал Аарон, сидевший достаточно близко чтобы услышать начало ее фразы. — В этом доме не потерпят глупых небылиц. — Почему же небылицы, Ваша Светлость? — Сивер пристально взглянула на него, но все же решила закончить мысль. — Их мать — душевно больная, это давно установленный факт. Спенсер вздрогнул, явно услышав последние ее слова. Аарон взглянул на него, потом встал и холодно объявил: — Ужин закончен. Он подошел к растерянной матери и прошептал ей на ухо: — Сделай так, чтобы эта девушка никогда не появлялась в моем поле зрения. Едва он распрямился, Дерек еле заметно качнул головой в сторону малой гостиной и после кивка Аарона незаметно увел туда их друзей. — Какая безнравственность! — улыбаясь, воскликнула Эмили, стоило Хотчнеру появиться в гостиной, где уже собрались все его друзья. — Какой позор! Я горжусь тобой, Аарон, и хочу выпить за то, что ты поставил на кон свою честь, лишь бы защитить нашу семью. Она подняла бокал, и Хотчнер кивнул ей в благодарность, улыбнувшись. Он нашел взглядом Спенсера; тот смотрел на сестру, но одними губами прошептал «спасибо», стоило ему почувствовать взгляд Аарона на себе. — Эмили, прошу тебя. Герцог Дольхузи решит, что попал в отделение Бедлама на Пикадилли и запретит Дженнифер видеть нас, — простонал Дерек, тоже, впрочем, улыбаясь. Эмили присела рядом с роялем и отсалютовала своему брату, покачивавшему головой. — Он может попытаться, — негромко заметила сидевшая на диване неподалеку Дженнифер. Стоявший рядом с ней герцог тихо хмыкнул, не понаслышке зная, что запретить ей что-либо был бы не в состоянии. — Ей действительно приятно, что ты это сделал, — прошептал Спенсер, стоило Аарону занять место рядом с ним на подоконнике. — Я сделал это не ради нее. — Я знаю. — Он благодарно взглянул на него. Разговор негромко продолжался. Уставшие за вечер гости расслабленно расселись на паре небольших диванчиков из светло-голубой ткани и креслах из того же материала и неспешно пили специально принесенный из кабинета Аарона скотч; периодически доносился женский смех и мужское хмыканье. Герцог Дольхузи рассказывал о детстве в высокогорьях Шотландии, а притворно ужасавшаяся Дженнифер опровергала все возникавшие предубеждения относительно горцев, еще державшиеся в высоком кругу Англии. Эмили периодически смотрела на оставшихся на подоконнике мужчин. Спенсер что-то тихо рассказывал, она не слышала, что именно, но по часто возникавшей улыбке Хотчнера заключила, что тема ему нравилась. А возможно, ему был приятен голос ее брата, а сам разговор был не так уж и важен. Рид повернулся боком к окну и в конце концов вытянул ноги на широком подоконнике, согнув одну из них в колене и касаясь ей локтя мужчины. Он продолжал свой рассказ, а Аарон не прерывал, лишь периодически задавая вопросы. Их взгляды постоянно пересекались, и Спенсер не смущался, не опускал глаз; он мягко смотрел на него, будто запечатлевал в памяти его лицо, и сжимал ладони. Будто останавливая себя от запрещенных прикосновений. Девушка заметила, что и Дерек поглядывал в сторону отделившихся от остальной группы. — Спенсер очень сблизился с Аароном, — прошептал он ей, перехватив ее взгляд. Она пожала плечами: — Ему всегда хотелось иметь друзей, как у нас. Почему бы не позволить ему дружить с кем-то, проверенным временем? — Как бы эта дружба не привела к нежелательным последствиям. — На что ты намекаешь, Дерек? — Она повысила голос, повернувшись к нему. Герцог Дольхузи остановился в середине фразы и слегка удивленно взглянул на нее. Эмили извинилась; разговор продолжился. Дерек отмахнулся от нее. Потом встал и подошел к мужчинам. Аарон чуть растерянно взглянул на него, будто не совсем понимая, что тот делал в гостиной, но потом его взгляд прояснился, и он заметил, тщательно отмеряя грусть в голосе: — Мы совсем вас бросили. — Как нехорошо с вашей стороны, — мгновенно отозвался Дерек. Голос его звучал холодно. — Негоже так тратить время герцога, Спенс. — Он не тратит. Успокойся, Дерек, общение с твоим братом мне лишь в радость, — улыбнулся Хотчнер. — На самом деле мы обсуждали завтрашний выезд в Уолтемское аббатство и лес Эппинг, на который меня пригласили. Спенсер выразил желание поехать со мной. — Я уверен, что… — Я поеду, если ты не против, Дерек. — Рид поднял на него взгляд. — Аарон, я… — Я не ребенок. — Дерек повернулся к нему. — Меня пригласили, я хочу поехать. Вы с Эмили все равно будете заняты завтра. — У нас нет дополнительной коляски, которую мы могли бы дать Спенсеру, к тому же ты говорил, что планировал выезжать в семь утра, чтобы быть там к девяти. — Поэтому я предложил Спенсеру поехать со мной и переночевать здесь. — Аарон пристально взглянул на друга. — Он согласился. Дереку хватило выдержки, чтобы не застонать от безысходности прямо на месте. Но ничего не оставалось — Аарон, может, и был его другом, потому из принципа не пользовался положением, но оставался выше его по рангу, а значит, имел право надавить, если ситуация того позволяла. И у Дерека возникло смутное подозрение, что ради Спенсера Хотчнер мог и поступиться своими принципами. … — Они убьют меня, когда я вернусь домой, — прошептал Спенсер позже вечером, когда они провожали гостей до дверей. — Глупости, Спенсер, они ополчатся против меня, так как решат, что у тебя не было права слова в этом споре. — Аарон умудрился выдать всю фразу, не искривив дежурной улыбки на губах. Дерек был последним, и он уже выходил, придерживая дверь Эмили, потому Хотчнер позволил себе слегка расслабиться и прислонился плечом к стене. Стоявший рядом Рид дождался, пока за его братом не запрут засов, потом прошептал, резко понизив голос: — Я хочу, чтобы ты меня поцеловал. Аарон перевел на него взгляд и, удостоверившись, что их никто не видел, прижал его к стене, властно целуя. Поцелуй закончился также резко, как начался. Из-за угла вышел дворецкий, и герцог лишь успел отступить на шаг, тяжело дыша. Спенсер проводил скрывшегося в малой гостиной мужчину и грустно заметил: — Ты прячешься в собственном доме. — Это нестрашно. — Хотчнер подступил к нему. — Будем считать это приключением? — тихо спросил юноша, слегка опуская голову. — Почему бы и нет. — Он аккуратно приподнял его голову за подбородок и коснулся губ в легком поцелуе. Спенсер бледно хмыкнул и отступил вглубь коридора, утягивая улыбавшегося мужчину за собой. Лишь отвернувшись от него, чтобы не оступиться, Спенсер позволил лицу помрачнеть — приключения тем и были хороши, что имели свойство заканчиваться.

…

Он стоял посреди спальни Аарона и не знал, куда деть руки. Они вдруг начали здорово мешаться и не хотели умещаться ни в один из маленьких кармашков, явно для них не предназначенных. В конце концов, он завел их за спину и вцепился в свои локти, напрягая слегка трясущиеся ладони. — А ты знал, что человек может умереть от волнения? Сердце начинает биться чаще, мы получаем больше кислорода, и может начаться гипервентиляция легких. Ты теряешь сознание от переизбытка кислорода в крови. Может начаться приступ эпилепсии, как в легкой форме, так и в тяжелой, включающей припадки, правда… — Спенсер вздохнул и уткнулся носом в шею обнявшего его Хотчнера. — Я много говорю, да? — Ты нервничаешь. Это нормально, — негромко ответил Аарон, мягко убирая волосы с его шеи назад. — Я не должен нервничать. Это глупость, — фыркнул Рид, но его голос дрогнул. Он расцепил руки и положил их на пояс мужчины, невесомо касаясь его жилета. — Это не глупости, Спенсер. — Герцог заглянул ему в глаза. — Мы можем просто лечь вместе. Совсем не обязательно… — Обязательно, — прошептал юноша, перебивая его. — Я не прощу себе, если упущу такой шанс. Ведь других уже и не будет. — Будут другие ночи. Другие шансы, — ответил Аарон, гладя его по щеке. — Я не хочу, чтобы ты делал что-либо потому, что считаешь, что это твоя единственная возможность. — Я хочу. — твердо сказал Спенсер и взглянул на него. — Мне просто… Нужна твоя помощь, — неуверенно закончил он. — Ты и не должен справляться один, — пошутил Хотчнер. Но за его словами скрывалась такая искренняя забота, что Рид улыбнулся, расслабляясь. Ведь это же Аарон. Это человек, которого он любил уже долгие семь лет. Это человек, образ которого так правильно сошелся с ним настоящим, что Спенсеру казалось, что они знали друг друга все эти годы. Так почему же он должен был нервничать рядом с ним? Пуговицы одна за другой расстегивались, и вся одежда осталась лежать на полу. Они сели в кровати напротив друг друга. Рид протянул руку, и та оказалась в ладони Аарона. Его сухие, горячие губы прикоснулись к запястью, поцеловали прямо поверх вены и прошлись невесомыми прикосновениями до локтя. Спенсер привстал; герцог обнял его и притянул ближе, помогая сесть сверху. Теперь юноша чувствовал теплое дыхание мужчины на ложбинке между ключицами и мог залезть пальцами в его волосы, заставляя откинуть голову назад, чтобы прижаться губами к его. Его кожи коснулась холодная простыня. К груди прижался Аарон. Он покрывал поцелуями все его тело, не оставляя свободного пространства, будто хотел довести Спенсера до предела одними губами и руками. Он был везде, и Рид метался под ним, как в белой горячке. Хотчнер вернулся к его губам и уложил удобнее, придерживая под бедрами. Юноша, он почувствовал, напрягся, но поцелуя не прервал. Обхватил его коленками, потираясь о его пресс возбужденным членом, но ощутимо вздрогнул, стоило влажным от лавандового масла пальцам мужчины коснуться его входа. — Спенсер, — позвал Аарон тихо. Растрепанный, Рид взглянул на него и кивнул, позволяя продолжить. Он зажмурился и тихо застонал, уткнувшись в шею мужчины. — Расслабься, Спенсер, прошу тебя. Его голос был предельно мягок и действовал успокаивающе; но от необычных, болезненных ощущений было трудно отстраниться, и Спенсер лишь беззвучно попросил: — Поцелуй меня. Аарон повернул его голову к себе и прижался к нему губами, собирая с них болезненные стоны. С первым толчком из глаз Спенсера брызнули слезы. — Тише, тише, — прошептал Аарон, собирая влагу губами с его щек. — Мне остановиться? — Просто… Подожди. — Хотчнер замер, продолжая покрывать поцелуями его лицо, возвратился к губам и прижался к ним. Спенсер обнял его и, придерживаясь за его плечи, медленно двинулся дальше. Аарон гладил его по пояснице, почти неосознанно контролируя проникновение. Острая горечь, что Спенсер не получит удовольствия от близости с ним, осела у него на языке, но Хотчнер игнорировал ее, продолжая ласкать напряженного юношу. Тот аккуратно насаживался дальше, придерживаемый рукой мужчины, и лишь сведенные в тонкую полоску губы выдавали его боль. — Остановись, Спенсер, — прошептал Аарон. — Не торопись. — Но я… — Юноша умоляюще взглянул на него, потом перевел взгляд на потолок, чтобы, сбиваясь, произнести. — А ты знаешь… что по теории дуализма, ярым сторонником которой был Декарт, я вполне мог бы отречься от тела на эти мгновения, чтобы не чувствовать… проникновения. Я бы мог переждать эти несколько минут, бестелесный, чтобы потом вернуться в свое тело и насладиться нашей близостью во всей ее полноте, — хрипло закончил он. Хотчнер накрыл его губы своими, останавливая поток речи. Спенсеру удалось прошептать между поцелуями: — Я расскажу тебе про Декарта потом… — Несомненно, — заверил его Аарон, возвращаясь к его губам. Он склонился к его уху, коснулся раковины поцелуем и одними губами произнес. — Я люблю тебя. Спенсер вздрогнул, услышав признание, и взглянул на мужчину, пытаясь понять солгал ли тот. — Я же… — Мысли резко испарились, и недовысказанная фраза так и исчезла в тепле спальни. — Двигайся. Прошу тебя. Движения не перестали еще приносить боль, но она отошла на второй план, сменяясь тягучей нежностью и близостью, что Спенсер почувствовал к герцогу. Каждый толчок, каждое его прикосновение приносили теперь наслаждение; руки, скользившие по бокам Рида, губы, не отстранявшиеся от его ни на мгновение, всего Аарона вдруг стало так мало и так неописуемо много для Спенсера, что тот закрыл глаза, пытаясь справиться с избытком эмоций. Остальные органы чувств лишь обострились, и возбуждение вдруг обрушилось на юношу со всей силой, затопило его, заставив выгнуться, потянуться за воздухом, и выбросило на берег. Сознание его на мгновение померкло, чтобы вернуться легким и блаженным, как после пары бокалов крепкого вина. Аарон был на нем, в нем; его запах впитался в тело Спенсера, а губы горели от его поцелуев. Герцог сдвинулся, лег рядом, все еще касаясь ладонью, плечом, и его семя медленно вытекало из юноши, содрогнувшегося от новой волны возбуждения при одной лишь мысли об этом. — Любишь меня? — вопросительно прошептал Рид, повернув голову. Получилось тихо и чересчур несчастно, но Аарон лишь улыбнулся и погладил его по щеке. — Конечно, люблю. — А как же Хейли? Он должен был спросить. Он не мог не спросить о той, кто был в его сердце задолго до его появления. Хотчнер вздохнул и честно ответил: — Хейли тоже. Вы с ней не соперники, Спенсер, — добавил он, приподнимаясь на локте, чтобы взглянуть в глаза отвернувшемуся Риду. — Она мать моего ребенка. Она моя первая любовь, с этим ничего не поделать. Спенсер, взгляни же на меня. — Он повернул его голову к себе. — Но она лишь в моем сердце. А ты здесь и сейчас. — А когда здесь и сейчас закончится? — задал он так сильно терзавший его вопрос.

…

Осень в Англии наступает незаметно. Спенсер стоял на краю тротуара, когда ему под ноги вдруг упал желтый лист и, закружившись, полетел дальше по промозглой утренней улице. Туман опустился еще ночью, и казалось, что облака упали на землю и закрыли прохожих друг от друга, а коней, везущих кареты, превратили в неведомых монстров, сошедших со страниц модных сейчас романов. Плащ давно уже промок от влаги вокруг и охлаждал и без того замершего юношу, но тот не шел обратно в дом. Сегодня он прощался с Лондоном. Сегодня он прощался… Сезон пролетел незаметно. Бал шел за балом, прогулка за прогулкой, беседа за беседой, и вот уже осенние листья падали ему под ноги. Большая часть людей уехала еще на прошлой неделе. Дженнифер с мужем заперли дом до будущего лета почти месяц назад. Сивер, получившая строгий выговор от матери, и прославившаяся, не без помощи Эмили, как девушка, не умевшая держать язык за зубами, также вернулась с семьей в родовое поместье на западе Англии. Все разъезжались, все бежали из Лондона, промокшего и озябшего. До следующего лета они будут греться у каминов в больших усадьбах, устраивать охоту и приглашать гостей. Сезон будет неспешно кочевать из одного богатого дома в другой, пока, наконец, не вернется в Лондон летом 1818 года. Спенсер взглянул на раскинувшиеся через дорогу деревья и закрыл уставшие глаза. Сборы затянулись, потом были длинные теплые разговоры, много выпитого скотча, и утро встретило его тупой головной болью и гадким привкусом во рту. После выпитого кофе стало легче; но дорога предстояла дальняя, и Рид пытался найти себя в белом тумане. Он боялся покидать Лондон, не обретя ту частицу своей души, что проявилась лишь сейчас, на пороге так резко взрослой жизни. К обочине подъехала карета, груженая его вещами. Спенсер зажмурил глаза сильнее и вздохнул, останавливая непрошеные слезы. Сегодня он прощался… — Поехали? — На его талию легла теплая, сильная рука, а тонкие губы, коснувшиеся затылка, унесли боль, преследовавшую его. Вот она, его душа, стояла рядом и тревожно рассматривала его лицо. — Спенсер, с тобой все в порядке? — Да, Аарон. Все хорошо. — Он улыбнулся, поворачиваясь к мужчине. Положил ладонь ему на грудь с приколотой к ней брошью с голубой каплей. На его же платке спряталась рубиновая ветвь с маленькими изумрудными листьями. — Я хотел попрощаться. — Мы еще вернемся. — Герцог почти незаметно глянул по сторонам и мягко поцеловал возлюбленного, забирая последние тревоги. Спенсер взглянул в сторону поместья и кивнул: — Конечно же. — Потом взял Аарона за руку и прижался к тыльной стороне ладони губами. Прошептал. — Спасибо, что предложил. — Спасибо, что согласился, — шепнул герцог в ответ, целуя его ладонь в том же самом месте. — Я не о переезде. — Спенсер взглянул на него, пытаясь передать всю бурю эмоций внутри через простой взгляд. Я о предложении в темноте спальни в ту ночь. О помолвке, о кольце, спрятанном на цепочке под платком. О свадьбе на рассвете в той же спальне, с уютным смехом и теплом родных уже рук. О твоей любви ко мне, что ты даришь постоянно. — Я тоже, — ответил Аарон, прочитав признание в его глазах. Открыл дверцу кареты. — Поехали домой? Спенсер улыбнулся и кивнул. Он залез в карету, взглянул на просыпавшийся Лондон через небольшое окно. Его ладонь грелась в ладони Хотчнера, пальцы чувствовали биение его сердца, и тихий стук его успокаивал юношу, затягивал в глубокий сон. Мерно покачивавшаяся по мостовой карета увозила их на север Англии, где им предстояло жить — пусть в тайне, пусть скрываясь за стенами поместья, но все же вместе. А все остальное, он верил, они были готовы преодолеть.

Нет ничего сильнее нежности и ничего нежнее настоящей силы. © пастор Ральф Сокман

*"La petite mort" (фр.) - "оргазм"