Старший братик и младшая сестрёнка

Девушка свела ноги вместе, подобно тем самым стереотипно смущающимся тяночкам, что, как бы пытаются закрыться от навязчивого, совершенно случайного осмотра себя каким-нибудь стереотипным главным героем-тряпкой, что застукал даму за переодеванием, стыдливо опустила голову, как провинившееся дитё перед своим родителем, руками рефлекторно закрывая вызывающее столь сильное, чем обычно, стеснение и тихонько, практически неслышно всхлипнула. Взгляд разноцветных глаз настойчиво прожигал деревянный пол, из-за чего было ещё более проблемно рассмотреть всегда тошнотворно милое, так не к месту для неё смутившееся личико, некоторые части которого вдобавок закрывали игривые пряди распущенных волос. — Не доверяешь своему старшему братику? — уже привычное издевательство, насмешка в каждом слове, наверное, неприязнь в каждом слоге и неприкрытое насмехательство. Он не скрывает пристального, изучающего, этого липкого и неприятного взгляда, как будто Монокума рассматривает красиво одетую куклу в дорогом магазине на витрине, словно она товар для него, манекен, игрушка, неживая вещь и ничего более. — Убери руки, мелюзга. — она понимает, на что он настаивает и чего хочет, она уверена, что он ухмыляется, внутренне ликует. — Н-нет, уйди. — Усами несмело отказывается, не поднимая глаз, так боясь увидеть его, так ненавидя его самодовольную клыкастую ухмылку, признаться, что устрашала её всегда. — Я же предупреждал, что если ты меня ослушаешься, я тебя никогда не прощу. Его рука грубо дотрагивается до её порозовевшей в разы сильнее, чем раньше, щеке и останавливается. Мономи съёживается под его натиском ещё усерднее, жмурится, тщательнее прикрывает выступающую грудь из лифчика руками, ожидая пощёчины и последующего избиения, но… От Мономишки слышится лишь мирное ворчание и её проклятие. Парень убирает закрывающие лицо волосы, чтобы разглядеть Усами получше и девушка наконец видит раздражение на лице парня, что ежесекундно сменяется на ехидную полуулыбку. — Я просто хочу посмотреть, как на тебе смотрится одежда, дура! — неубедительное, резкое утверждение и Усами дёргается от такого выпада на себя, как от очередного удара, что вызывает привычный заливистый смех высокомерного в её отношении Монокумишки. — Что смешного? — девушка всё же отходит назад на пару шагов, поворачивается к нему спиной, скрывая яркий румянец и столь проблемную зону, на что Мономишка похабно отвечает: — Хотя задняя часть у тебя не лучше передней. Более-менее, так сказать. — Не смей пяли… Рот её он затыкает, неделикатно прижимает к стене, вызывая негромкий вскрик из её уст, а та скрючивается ещё больше с безотбойной мыслью «лишь бы отстал, лишь бы ушёл, лишь бы прекратил…» — Успокойся, мешок с переживаниями, я всё же не насильник и не мальчишка с активными гормонами, а директор «Пика Надежды»! Просто в кои-то веке прекрати сопротивляться и сделай то, что я скажу. Иначе… ну, давай без запугиваний в этот раз, ладно? Она раздражённо, почти измученно выдыхает, но положительно кивает после, ведь понимание того, что бесполезное бормотание и отнекивание сквозь его ладонь принесёт плоды намного хуже, засело в голове неотвязным осознанием своей беспомощности перед ним, таким… таким… плохим и противным! — Хорошо. Сейчас я отойду и ты, такая упёртая овца, уберёшь руки и прекратишь всячески закрываться, поняла? — Угу. — с усилием не сказать какую-нибудь неумелую колкость в его адрес бормочет девушка и парень, подождав несколько секунд, отходит назад, поправляя на себе свой пиджак, одна из сторон которого была белой с чёрной точкой ближе к вороту и с иной чёрной стороной, где параллельно точке красовалась красное подобие молнии или чего-то схожего с ней. Усами отходит от стены и проницательным взглядом впивается в парня, в котром смешались и ненависть, и мольба остановиться, но немая просьба все равно была бы отклонена и Мономи, притормозив, не спеша убирает руки с груди. Девушка была лишь в нижнем белье и отсутствие минимального прикрытия в качестве ладоней заставляло стыдиться ещё больше. Белые, совсем обычные трусики, будто детские, совсем не гармонировали с не таким уж белоснежным, скорее серовато-белым, кружевным лифчиком, ткань которого скрывала приблизительно второй размер груди. Без рук и усиленного прятания себя от посторонних глаз, Мономишке предоставился случай рассмотреть более детально и внимательно тело девушки: маленький, выпирающий живот, не такие длинные, как он себе представлял и думал, ноги, с несколькими синяками там, вероятно, последствие его нападок, руки со схожими ссадинами и на лице - застенчивый взгляд вместе с неловкой аналогией улыбки. — А тебе идёт. — уже не так глумливо, без такого некультурного оценивания проговаривает он. Больше было похоже на дружеский комплимент, но эта реплика точно недружеская, а комплимент, уверена она, ещё одно тонкое измывательство, что ей понять не в силах, но девушка всё-таки поднимает взгляд серого и красного глаз на Мономишку, задаваясь вопросом: — Глупая шутка? — Не-а! — уже характерно для себя, в веселой манере улыбается тот, что-то явно задумав. — А где твоё то безвкусное и аляповатое платьице? Или ты меня сама соблазнить решила? — Что? Да как ты смеешь так думать?! — вспылила она, топнув ногой, что ещё сильнее напоминало в ней ребёнка. — Тогда одевайся и… дай мне тебе хвостики сделать, а то незавязанные волосы тебе совсем-совсем не идут. Выглядишь хуже обычного. — Ну… как хочешь. — она отворачивается, игнорирует последнее ехидство, пытаясь скрыть непонятие такого чудесно хорошего отношения-перемирия, спешит к шкафу, чтобы он ещё чего не удумал, пока она чуть ли не раздетая бегает перед ним, торопится достать свою излюбленную одежду и остановить этот балаган с недособлазнениями и упрёками.

***

Он расчёсывает ей волосы. Совсем аккуратно, стараясь меньше задирать и расправляться с запутавшимися колтунами осторожно, чтобы не принести лишнего дискомфорта. Перебирает её локоны, где-то поправляет непокорные пряди, приглаживает их к голове. Потом берёт светло-жёлтые резинки, в её стиле, сначала завязывает часть розовых волос, так напоминающих омерзительно сладкую, вкусную вату, а потом и справляется со второй частью белоснежных локонов, бережно фиксируя и поправляя там бантик. — Вот так, хоть не выглядишь настолько убого! — он улыбается не так самоуверенно, не так хитро и насмешливо, скорее с некой заботой и нежностью, пусть и улыбка эта сопровождалась частично едким комментарием, на что она опять невольно смущается.